Прощеное воскресенье
Прощеное воскресенье
Этот воскресный мартовский день семья Якова Климова встречала в Еросове. Сюда, на родную владимирскую землю, всякий раз перед родами стремилась попасть жена, уговаривая перевезти ее с детишками из шумной и все еще чужой Москвы. «Дома и стены помогают», – увещевала Прасковья мужа, все откладывавшего отъезд. Не всегда успевал Яков исполнить просьбу своей жены. Уже троих детей родила она в небольшой полуподвальной комнатке одного из домов на Швивой горке, что спускалась к самой Яузе среди многочисленных таганских двориков.
…Прасковья была старшей дочерью в многодетной семье Устиновых. Восемь дочерей подарил Господь их дому, но так и не дождался Василий Устинов сына – продолжателя рода. Работал он механиком на ткацкой фабрике, что с середины века стояла невдалеке от деревни. Пришел сюда подростком и благодаря своей сметливости самоучкой постепенно дошел до понимания тех основ, что позволяли ему ремонтировать все немудреное оснащение фабрики. Жена и подрастающие дочери крестьянствовали, получая за труды ровно столько зерна, овощей, круп, чтобы еле-еле скоротать долгую российскую зиму.
Как только старшей дочери Прасковье исполнилось шестнадцать, посватался к ней один из аннинских мужиков – вдовец Яков Климов. Присмотрелся Василий к жениху и, недолго раздумывая, благословил Пашу на брак с ним. Тридцатипятилетний Яков, похоронивший к тому времени свою первую жену, уже несколько лет кряду жил в Москве, лишь изредка наезжая в Аннино, где в доме родителей росла его дочь Стеша.
И отца его – Алексея Климова – хорошо знал Василий: справный, хозяйственный мужик, из коренных владимирских. Яков же смолоду рвался в город, все стремился оторваться от беспросветного крестьянского труда, столь однообразного и немилого ему, что даже родители диву давались: «В кого такой неуемный?» Долго упрашивал Яков отца: в патриархальной семье Климовых без его позволения – никуда. Да только однажды, увидев, как ловко и красиво отделывал Яков лепниной стены и потолки малого барского флигеля, не стал Алексей больше противиться и отпустил сына в Москву: «С Богом, сынок, видать, и впрямь не крестьянствовать тебе. Поезжай восвояси, да не посрами рода климовского».
В Москве, в районе Таганки, где с давних пор находились государевы слободы, в последние десятилетия XIX века оседали крестьянские дети из соседних губерний, решившие заняться каким-либо ремеслом. Так, Ярославская губерния поставляла половых, Калужская – булочников, Рязанская – банщиков, а Владимирская земля – каменщиков, плотников и штукатуров. Селились все кучно, вблизи земляков. И пошли отсюда названия таганских улочек: Гончарная, Ямская, Болвановская, Большие и Малые Каменщики… Здесь и пустил свои корни крестьянин-отходник Климов.
К тридцати четырем годам Яков стал подрядчиком. Сам – штукатур, каких поискать, да и за остальными мастеровыми в артели досматривал, кому надо – помогал. Снял отдельную, довольно большую комнату, пусть пока и на самом первом, полуподвальном, этаже. И стал подумывать о новой хозяйке: негоже работнику жить без семьи, да и дочка сиротой растет.
С такими думами поехал он тогда, осенью 1889-го, в родную деревню. В один из церковных праздников, на котором широко и весело гуляла крестьянская молодежь, глянулась ему юная Прасковья: не красавица, а поди ж ты – потянуло его к этому покорному, робкому взгляду из-под пушистых светлых ресниц. Посватался он к Устиновым, а на Красную Горку и свадьбу сыграли. Вернулся в тот год Яков Климов в Москву с молодой женой да подрастающей дочерью.
В Москве у молодого Якова появился покровитель – выходец из тех же Владимирских мест – Бусурин, женившийся в свое время на Прасковьиной тетке Полине. Он был старше Якова, слыл отменным каменщиком и, став подрядчиком по строительству, передавал артели Климова штукатурные работы. С семьей Бусуриных молодожены сдружились, вместе праздновали церковные праздники, крестины да именины. Дети составляли веселую молодежную компанию, а взрослые на праздниках сидели чинно, солидно, как и подобает удачливым мастерам, изредка переговариваясь о событиях общественных и семейных. Сверстники – Саша Бусурин и Володя Климов – пронесут эту дружбу через всю жизнь. И куда бы в дальнейшем не кидала судьба Владимира Яковлевича, но с Сашей он встречался при первой же возможности…
И все у Климовых пошло своим чередом, ладно да понятно. Тетка Поля помогала совсем юной племяннице всем, чем могла – поучениями да советами, ведь ей шел только семнадцатый год. Но вскоре Прасковья умудрилась так наладить хозяйство, что их московский быт стал мало чем отличаться от привычного деревенского уклада. Строго соблюдались все церковные обряды, посты и праздники, обязательными были молитвы и службы в храме. Будучи старшей в семье своих родителей, Прасковья с детства освоила православную обрядовую кухню в нехитром крестьянском исполнении.
В праздники по всему дому растекались запахи климовского студня, ароматы ватрушек и пирогов, многочисленных взваров, а сам хозяин гордо восседал за праздничным столом, наблюдая, как хлопочет жена, встречая заглянувших на огонек соседей.
Уже на следующий год в Москве – родилась дочь. Крестить их совместного первенца повезли в Аннино. Нарекли девочку Евфросиньей. А Яков так надеялся, что родится сын!
И вот еще через год, 23 июля 1892 года, родился у Климовых сын. На крестины младенца снова повезли в родную волость. Тут Яков вдруг призадумался: «Что же это поп аннинский дает моим детям такие неподходящие для города имена: Степанида, Евфросинья… А как же сына теперь наречет? Опять как-нибудь заковыристо? Нет, тут надо что-то предпринять». Посетовал своему дядьке, а тот лишь в усы посмеялся: «Да, упрям наш поп. Пока не уважишь – не найдет в святцах складных имен». Услышав это, Прасковья вмиг собрала узелок гостинцев да московских подарков – и в церковь.
И нарекли их первого сына на земле владимирской – Владимиром. Складное имя дал батюшка, да памятливое – чтобы вовек не забывались им родные края да вековые крестьянские корни. А в семье с тех пор повелось: как кто-либо схитрит да заупрямится – сразу раздавалось климовское: «Ну, поп аннинский!»
…Прошел с тех пор не один год. Уже и Владимиру пять годков исполнилось. Появился на свет младший брат Николай, да еще двоих детишек прибрал господь. «Что ж, бог дал, бог взял», – смиренно причитала на то Прасковья. А как срок рожать, так опять упрашивала мужа: «Увези с детьми в Еросово. Дома и стены помогают».
…И вот они снова в деревне, в аккурат на Прощеное воскресенье – последнее перед Великим постом. Прочитав, вслед за отцом, молитву о примирении с ближними, детвора приготовилась было выпорхнуть во двор. Да не тут-то было. Лишь взглянул Яков на детей – все застыли, как вкопанные. А особенно суров он бывал со старшим сыном. Еще не совсем понимая, чего же от них хочет отец, Владимир покорно встал рядом с сестрами. Мать держала на руках младшего Николая. И тут видит Володя, как в низком поклоне опускаются головы сестер к ногам родителей. И он склонился. Но молча стоит отец, в ожидании. Застыл и пятилетний Володя. А отцов суровый взгляд так и прожигает его затылок, и как будто слышится мальчику: «Ниже, ниже поклонись, сын!» Целую вечность длились для Володи эти минуты, когда пришлось-таки по воле отца – «Кланяйся в ноги!» – упасть на колени и в нижайшем поклоне у самых ступней родительских услышать, наконец: «А теперь идите. С Богом».
На целую вечность растянулись тогда эти мгновения, и на всю жизнь осталось у Володи это пережитое ощущение необходимого, праведного, но столь не желаемого поклона. В тот день в церкви, в конце службы, он как будто впервые услышал, как священник, обращаясь к прихожанам, молил их о прощении и призывал быть милостивыми друг к другу. А стоящий рядом отец еле слышно все повторял строку из Евангелия: «Прощайте, и прощены будете». И, пожалуй, самыми сильными из детских лет остались те воспоминания у конструктора Владимира Климова, познавшего тогда одну из первооснов бытия и научившегося склоняться не покоряясь… Следом же шел самый продолжительный и строгий Великий Пост.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.