СТВОЛЫ

СТВОЛЫ

ППШ , который был в руках у Слона в Девяткино, достал для него Гена Ростовский у черных следопытов. Любое огнестрельное оружие было редкостью. То, что 18 декабря 1988 года между бывшими спортсменами произошло вооруженное противостояние, им самим казалось чем-то исключительным. Уже через месяц после конфликта они перестали даже огрызаться друг на друга, никто не собирался никому мстить. И все-таки, как только возникло словосочетание «мой кооператор» или «мой коммерс», между вымогателями стали постоянно происходить стычки. Так что схема, случайно изобретенная Малышевым, когда представители двух сообществ назначали встречу на определенное время с целью разрешения спорной ситуации, стала использоваться регулярно. Появилось выражение «забить стрелку», которое буквально означало «назначить определенное время для выяснения отношений». Первое время стрелки были мирными, сторонам удавалось без применения силы найти приемлемый для всех выход из положения. Спортсмены пока ощущали не то чтобы взаимные симпатии, но некую общность, не дающую им без особого повода вести себя агрессивно. Участники разборки могли всего лишь несколько лет назад заниматься у одного тренера. Они все еще при встрече обнимали друг друга. Трудно было поверить в то, что им не удастся договориться по-хорошему. Однако рано или поздно должны были возникнуть ситуации, когда никто не мог уступить. Их нельзя было разрешить иначе, кроме как с применением физической силы.

Спортсмены стали говорить про некоторые стрелки, что съезжаются «бампер в бампер», что, с одной стороны, просто соответствовало действительности, а с другой — было калькой с выражения комментатора Николая Озерова «кость в кость», подразумевающего бескомпромиссную игру в хоккее. Все чаще и чаще встречи заканчивались драками и, соответственно, тем, что их участники оказывались в больнице. Бейсбольные биты в городе еще не продавались, так что рэкетиры либо кроили друг друга по старинке — кулаком, либо пускали в ход арматуру. Самым популярным орудием стали дубовые ножки от столов из гостиницы «Октябрьская». Они мало того, что были тяжелыми, так еще и легко откручивались. Крепкие ребята заходили в гостиницу вчетвером, заказывали у официанта кофе, потом поднимали коленями столешницу, выкручивали все четыре ножки, складывали стол со скатертью на пол и исчезали. Этим ножкам суждено было разбить сотни лбов и десятки стоек «жигулей».

В самый разгар этой бойни в городе практически в открытой продаже появилось огнестрельное оружие, которое привозили из Прибалтики и из Ленинградской области, из расквартированных в Сертолово армейских дивизий. Только с одного из складов эстонской воинской части ПВО было украдено 43 автомата Калашникова и 261 пистолет Макарова. На Апрашке продавали новые, «в масле» АКМ по 1200 долларов и ПМ по 500. Кроме этих, самых ходовых товаров, можно было достать гранаты и даже гранатометы. Наши герои стали скупать это добро коробками. Разумеется, они не думали о том, что будут стрелять друг в друга, но ствол за пазухой придавал уверенности на случай драки, а как только он появился у одного, пошла цепная реакция. Началась гонка вооружений. Иногда боеприпасы покупали вообще без практической цели, исключительно из любопытства. Одна компания борцов как-то приобрела ящик гранат и поехала в ЦПКиО посмотреть, как они будут взрываться. Они одну за другой бросали их, не забыв вынуть чеку, на лед замерзшего пруда, и ни одна не разорвалась. Вскоре к ним подошел постовой из будки и возмущенно воскликнул: «Кто тут за вами убирать будет!»

Самую одиозную покупку совершил Владимир Кумарин. На стоянке у аэропорта «Пулково-2» он хвастался полутораметровым авиационным пулеметом, снятым с истребителя Миг. Это устройство стреляло не пулями, а маленькими снарядами, способными пробить стену пятиэтажного дома.

Никто, включая самого Кумарина, не знал, как им можно было бы воспользоваться. Даже для того, чтобы просто вынуть его из машины и привести в действие, понадобился специалист и несколько минут времени.

Всего через пару лет ствол у братвы на заднем сиденье автомобиля будет выглядеть так же естественно, как бутылка газировки. Одно из свидетельств этому — подслушанный в 1991 году телефонный разговор какого-то рэкетира и сохранившийся до сегодняшнего дня в виде стенограммы (приведена дословно): «Инициатор разговора Кира — жена „МН“, просит „МН“ купить сыну жвачку, затем передает трубку сыну — „А“:

А — Папа, купи мне жвачку и автомат.

МН — Зачем тебе автомат?

А — Такой же, как у тебя в машине лежит.

МН — Это не автомат, а пистолет.

А — Пистолет.

МН — Хорошо».

Шемелев Кирилл, родился в 1971 году

Я имел отношение к организованной преступности.

Я родился в Ленинграде в середине 70-х, мои бабушка и дедушка работали в НКВД, мать в БХСС, отец был серьезным инженером. Спортом занимался с детства, к 18 годам получил мастера спорта по биатлону.

В 1987 году на Васильевском острове в пиццерии на углу Съездовской и Среднего я вместе с товарищем продал одному из центровых орден Ленина — 22 грамма золота, 5 грамм платины. Это был своеобразный рубеж — в тот вечер я перестал быть советским человеком.

Именно с этого бара все и началось. На воротах стоял тогда там боксер, замыкающийся на такого Сашу Гусева — его потом убили, а Гусев на Пашу Кудряшова. Кстати, Кудряшов в 1988 году в этой пиццерии, по-моему, числился экспедитором.

Тогда я был еще совсем молодым, но к 1989 году та молодежь, что имела отношение к спорту, имела характер, хотела денег много и желательно сразу, стремилась в бандиты. Я других ребят в тот момент не знал. До армии пришлось немного поучаствовать в движении. Гусев, помню, говорил: «На голимый криминал лезут только нищие, а вы даже золото не забирайте у кооператоров — это крысятничество. Пусть платят, как положено, и все».

Настоящая работа началась уже после армии. К этому времени, к 1990 году, большинство купцов было уже спортсменами приколочено.

Я стал работать на Петропавловской крепости под Борей Ивановым — его потом убили, он дружил с таким Сергеем Соколовым, Анджеем «великолукским». Их потом тоже убили. Но старший был Андрей Рыбкин. Мы получали с матрешечников, которые торговали сувенирным барахлом. Каждый стол платил от 70 до 100 долларов в месяц, независимо от того, сколько он работает — день или весь месяц. Я был кем-то вроде бригадира. Подо мной небольшая грядка — один бывший спецназовец, один борец с Колпино, два молодых красавца с мясокомбината. Все молодежь.

С 1990 года начали постреливать. Мне как снайперу начали поступать предложения, но я отказывался — крови не брал на себя. Стволов было уже с горочкой. Как-то в Купчино нас остановили патрульные и начали обыскивать, нашли два ТТ. Мы начали стонать, мол, не наши стволы — надо отдавать. Они забрали их и нас отпустили. А чуть позже мне позвонил этот сержант и зарядил за них нереальный ценник. Чуть позже стволы начали возить в метро. Я сам таскал «Калашников» в простой сумке — самое безопасное. На тревожные стрелки возили знакомые девушки, за деньги, конечно, некоторые даже прятали автоматы в коляски с детьми.

Еще немного, и слово «валим» стало обычным словом.

Как-то один из наших ствол чистил, чистил-чистил... и в живот себе выстрелил случайно. Вроде криминала нет, а милицию звать не хочется. Так эти двое с мясокомбината говорят: «Нужны три спортивные сумки». Потом его в ванну, живот вскрыли, ловко душ внутрь засунули, кровь выкачали и вынесли по частям. Наши все с опытом были — кто воевал, кто в Карабахе — в обморок не падали. Но все равно неприятно. Я как-то подколол, мол, опять три сумки надо? А он оценивающим взглядом: «Ты в две влезешь». Упыри.

Потом я завербовался в Карабах на сторону Армении, меня приняли в наемники на Васильевском в Армянской церкви в обществе «Арцах», потом наемничал в Приднестровье. Затем вернулся — отсидел за вымогательство. Пока сидел, крест от казаков за Приднестровье получил. Потом всех убили, пока я сидел. Тюрьма мне жизнь спасла. Мне стало легче. Я нашел нормальную жизнь, работаю, как все люди. Некоторых случайно встречаешь на улице — не подходишь — неприятно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.