Глава 15

Глава 15

Офис комиссии Уоррена

Вашингтон

январь 1964 года

К тому времени, как недавно нанятые молодые юристы добрались до Вашингтона, комиссия уже успела составить общее представление о том, как будет выглядеть ее заключительный отчет. Перед Рождеством Ли Рэнкин попросил Говарда Уилленса набросать примерный план отчета на десять страниц, каковой и был прикреплен к служебной инструкции, выдаваемой каждому новоприбывшему в течение января. План составлялся большей частью на основании предварительных отчетов из ФБР, Секретной службы и ЦРУ и исходил из предпосылок, что убийца – Освальд и что расследование будет сосредоточено на его биографии и поиске мотивов¹. «Перед нами стоит важная задача, – объявил Рэнкин в приветственном письме. – Уверен, вы разделяете мое желание выполнить ее с блеском, быстро и тщательно». В инструкции он просил все пять команд по два человека плюс Сэма Стерна подготовить по каждому участку работы список уже известных фактов и предложений о дальнейших действиях.

Далее Рэнкин признавался, что на данный момент в офисе комиссии «царит бардак», поскольку изо дня в день прибывают новые порции секретных документов, и обещал навести порядок. Комиссия, пояснял он, уже начала вербовать секретарей по рекомендациям федерального правительства и нашла архивиста, который будет заведовать картотекой. Также он сообщил, что к услугам комиссии будут консультации психиатра: недавно вышедший на пенсию директор больницы Святой Елизаветы, крупной столичной психиатрической больницы, оценит психическое состояние Освальда и Руби. А еще комиссия наймет историка, который поможет грамотно составить проект отчета.

В инструкции подчеркивалась ключевая роль Нормана Редлика, чьими руками сортировались все входящие материалы – документы и улики. Кроме того, Редлик взял на себя обязанность подготовить показания Марины Освальд, с которой предполагалось побеседовать в первую очередь в феврале, когда комиссия начнет опрос свидетелей. ФБР уже предоставило полное досье на вдову Освальда и вскоре должно было прислать еще и подробный отчет о Рут и Майкле Пейн. Вдобавок комиссия запросила у Бюро всю информацию о прошлом эксцентричного Джорджа де Мореншильдта, дружившего с Освальдом в Далласе.

Кроме того, Рэнкин просил всех штатных юристов ближе к концу месяца прийти на просмотр видеозаписи, сделанной на Дили-Плаза бизнесменом по имени Эйбрахам Запрудер. Большинство сотрудников видели только отдельные кадры, опубликованные в журнале Life, а целиком ознакомиться со страшным фильмом Запрудера им предстояло впервые².

После обеда во вторник, 21 января, семь членов комиссии снова устроили совещание. С их последней встречи прошло больше месяца; в новом офисе в здании Организации ветеранов зарубежных войн они собирались вместе первый раз.

Заседание открыл Уоррен. Он рассказал, как продвигается вербовка штатных юристов, и сообщил, что к комиссии приписаны два агента из Налогового управления США, которые «по возможности отследят происхождение каждого доллара в кармане Освальда и судьбу каждого потраченного им доллара; мы ведь не знаем, откуда он брал деньги»³.

Джеральд Форд сказал, что рад слышать о приеме в комиссию одного из своих бывших избирателей в Мичигане – Дэвида Слосона из Гранд-Рапидс. «Его отец, – заявил Форд, – прекрасный адвокат и мой земляк». Уоррен ответил, что лично со Слосоном пока не познакомился, зато как раз сегодня в суде во время ланча судья Байрон Уайт поздравлял его с удачным выбором. «Уайт подошел ко мне и говорит: “Вы взяли к себе одного из лучших молодых людей, что раньше работали у меня в компании в Колорадо”».

Джон Макклой поинтересовался насчет старшего напарника Слосона, Уильяма Коулмена: «Это тот самый цветной парень?» Уоррен не стал комментировать расовую принадлежность Коулмена, а просто ответил, что он «превосходный юрист» и что комиссии повезло заполучить его в сотрудники⁴.

Затем председатель Верховного суда поднял вопрос, который, похоже, постоянно занимал его мысли: когда завершать расследование? «Уже пора нам определиться, когда мы рассчитываем с этим покончить, – сказал он. – Если слишком долго провозимся, угодим в разгар предвыборной кампании, что для государства весьма нежелательно». И повторил то, что уже говорил штатным юристам: хотелось бы подготовить заключительный отчет к 1 июня. «Процесс может тянуться бесконечно, если заранее не установить крайний срок»⁵.

Одна из проблем, признал он, заключается в предстоящем суде над Руби. Члены комиссии единодушно согласились с тем, что полноценное расследование в Далласе должно подождать, пока не будет вынесен приговор. Уоррен опасался, что присутствие в городе сотрудников комиссии может повлиять на работу защиты.

Примерно по тем же причинам, продолжал Уоррен, он предпочел бы, чтобы комиссия допросила Марину Освальд в Вашингтоне, а не в Далласе, где появление высокопоставленных следователей вызовет изрядную шумиху в прессе, так что молодая вдова наверняка перепугается. В Вашингтоне ее проще будет защитить от лишнего внимания. Уоррен спросил Рассела, не может ли он, как председатель Комитета по делам вооруженных сил, устроить так, чтобы «девочку с ее малышами» переправили в столицу на военном самолете. Если Марина полетит коммерческим рейсом, объяснил он, «на нее набросятся репортеры, фотографы и так далее, ей будет неловко, и она, возможно, проникнется к нам неприязнью». Уоррен уже испытывал к молодой женщине почти отеческие чувства, хотя до сих пор не встречался с ней лично. Рассел, пользовавшийся в Пентагоне большим влиянием, чем иные генералы, ответил, что организовать военный самолет ему «совершено ничего не стоит»⁶.

Марина Освальд стремительно выдвигалась на первый план как ключевой свидетель против покойного супруга. Ее показания далласской полиции и ФБР почти не оставляли места сомнениям: она считала, что президента убил ее муж и что действовал он в одиночку. Эту же историю она начала продавать новостным организациям, что, казалось, не слишком беспокоило Уоррена – он предположил, что у нее просто нет другого способа добыть средства к существованию. Марина уже обещала журналам пятидесятистраничный очерк о своей жизни. Текст, написанный от руки на русском языке, в данный момент переводился на английский. «Ее адвокат, судя по всему, охотно готов идти нам навстречу, – объявил председатель Верховного суда. – Она собирается продать очерк одному журналу, но мы уговорили адвоката послать его нам для ознакомления. И с Мариной он нам разрешил поговорить до того, как текст пойдет в печать».

По воспоминаниям Рэнкина, комиссия прониклась к Марине определенным доверием, когда та отказалась иметь дело с Марком Лейном, который навязывался ей в Техасе, желая представлять интересы Освальда. «Она о нем и слышать не хотела», – рассказывал Рэнкин. Члены комиссии, впрочем, понимали, что общения с Лейном им все равно не избежать, поскольку к тому времени он уже объявил, что является адвокатом матери Освальда.

Рэнкин вступал в комиссию уверенный, что сможет плодотворно сотрудничать с Эдгаром Гувером. После переезда в Нью-Йорк у него появлялось все больше друзей-либералов, беспощадно критиковавших Гувера, однако Рэнкин по-прежнему уважал главу ФБР. И Гувер тоже симпатизировал Рэнкину. В декабре он сказал своим помощникам, что комиссия наняла Рэнкина главным юрисконсультом и это отличная новость. По словам Гувера, у него сложились «тесные и очень теплые рабочие отношения с мистером Рэнкином в течение президентского срока Эйзенхауэра»7.

Рэнкин с самого начала понимал, что деятельность комиссии не даст фэбээровцам покоя, и подозревал, что с них станется потянуть с выдачей свидетельских показаний или иного рода улик, если те выставляют Бюро не в лучшем свете; возможно, Гувер захочет лично просматривать материалы, перед тем как их отправят в комиссию. И тем не менее, приступая к работе, Рэнкин свято верил: Гувер и его заместители ни за что не опустятся до укрывательства. «В жизни бы не подумал, – сетовал он потом, – что они способны утаить информацию сами или кому-то приказать подобное. Я считал, ФБР никогда не станет лгать, ни по какому поводу».

Ему хватило нескольких недель, чтобы осознать, как глубоко он заблуждался. «Они просто лгали нам в лицо, – возмущался Рэнкин. – Вот уж никак от них не ожидал»⁸.

Отношения между комиссией и ФБР начали портиться в декабре, из-за утечки – явно тщательно срежиссированной – предварительного доклада об Освальде. После этого члены комиссии, по словам Рэнкина, утратили безусловное доверие к ФБР и решили «с осторожностью относиться ко всему, что от них поступает».

Дальше – хуже. В среду, 22 января, в начале двенадцатого утра в кабинете Рэнкина зазвонил телефон. На проводе был генеральный прокурор штата Техас Уэггонер Карр. Его голос выдавал крайнее возбуждение. «Он сказал, что раздобыл информацию, которую считает необходимым донести до нас немедленно, – вспоминал Рэнкин. – Из конфиденциальных источников Карру стало известно, что Ли Харви Освальд был тайным агентом Федерального бюро расследований и с сентября 1962 года ежемесячно получал от Бюро по 200 долларов».

Карр сообщил Рэнкину, что по документам ФБР Освальд проходил под номером 179 и, похоже, в ноябре еще получал от них деньги; более того, в день убийства он предположительно навещал их агента в далласском департаменте. «Карр уточнил, что этими сведениями уже располагают и пресса, и адвокат Джека Руби», а ему самому их передали из офиса окружного прокурора Далласа Генри Уэйда.

У Рэнкина тогда сложилось впечатление, будто Карр знает, о чем говорит. Если подозрение подтвердится, значит, ФБР намеренно скрывало свою связь с человеком, убившим президента. Годы спустя Рэнкин вспоминал, как в мозгу у него пронесся вопрос: возможно ли, чтобы кто-то в ФБР знал о преступных планах Освальда и не потрудился его остановить?

Он немедленно позвонил Уоррену, который тоже встревожился. Они решили, что Карра и Уэйда нужно как можно скорее вызвать в Вашингтон. Уоррен назначил на пять тридцать в тот же день экстренное совещание комиссии.

Рэнкин до совещания еще раз переговорил с Карром. «Он сказал, что источником информации является некий представитель прессы», чьего имени Карр не знал. «И добавил, что пытается сейчас все перепроверить и уточнить»⁹.

Форд находился на заседании Комиссии Палаты представителей по бюджетным ассигнованиям, когда ему передали, что надо срочно явиться на Капитолийский холм в офис комиссии Уоррена. Он гадал, что же за ЧП такое стряслось. И надолго запомнил атмосферу физически ощутимой нервозности, по прибытии встретившую его в конференц-зале. За все годы, что проработал в Вашингтоне, «я, кажется, не припомню беседы более напряженной и осторожной», говорил он впоследствии¹⁰. Члены комиссии расселись вокруг длинного овального стола, и Уоррен торжественно-мрачным тоном попросил Рэнкина вкратце изложить утренние новости. Форд и остальные «в изумлении» слушали рассказ о том, что убийца президента, возможно, работал на ФБР.

К тому моменту, как пришли тревожные вести из Далласа, Форд, несмотря на свои взаимоотношения с ФБР, уже и сам начинал питать нехорошие сомнения по поводу их следственной деятельности. Новые слухи об Освальде лишь укрепили его в подозрении, что тот был каким-то правительственным агентом – не ФБР, так ЦРУ, – хотя обе конторы это рьяно отрицали. Форд внимательно читал все материалы, касавшиеся биографии Освальда, и, в частности, его поражало, как много путешествий в дальние экзотические страны успел совершить молодой человек, безвременно погибший в 24 года. Япония и Филиппины во время службы в морской пехоте, Европа, почти три года в Советском Союзе, потом еще и Мексика минувшей осенью. С точки зрения Форда, «это больше напоминало развлечения состоятельного любителя дальних странствий, чем жизнь стесненного в средствах человека без профессии и постоянного трудоустройства». Быть может, это были командировки начинающего тайного агента? Подобные размышления Форд пока что держал при себе, но вопрос у него тем не менее зрел: а не была ли попытка Освальда бежать в СССР на самом деле попыткой его руководства в ЦРУ или ФБР забросить доносчика во вражеский лагерь? И не за тем ли Освальд вернулся домой, чтобы начать шпионить за левыми, входившими в состав Комитета за справедливое отношение к Кубе? «Может, он, например, был агентом ЦРУ, но прошел тренировку в ФБР, и его использовали для внедрения в Комитет за справедливое отношение к Кубе? – рассуждал про себя Форд. – Из него получился бы идеальный контрагент для слежки за сторонниками Кастро»¹¹.

Другие участники совещания с презрением отвергли предположение, что Освальд мог быть чьим-либо шпионом. Аллен Даллес считал, что ФБР никогда и мысли бы не допустило о сотрудничестве с кем-то вроде Освальда, учитывая его эмоциональную нестабильность. «Никто не станет поручать работу агента такому парню, это же опасно, – объяснял он. – И потом, какую миссию он теоретически мог выполнять? Внедриться в Комитет за справедливое отношение к Кубе? По-моему, это единственное применение, которое они могли ему найти»¹².

Рэнкин поделился с коллегами опасением, что возможности докопаться до правды им никто не предоставит. Если Освальд и был осведомителем ФБР, Бюро может просто солгать, отрицая это. Не исключено, что поэтому они так и торопились навесить на Освальда ярлык убийцы-одиночки – хотели свернуть расследование комиссии, пока она не отыскала улик, способных скомпрометировать или вовсе уничтожить Бюро. «Они ждут не дождутся, когда же мы соберем манатки и устранимся, – говорил Рэнкин, уже не скрывая своего недоверия к конторе Гувера. – Они нашли преступника. Больше делать нечего. Комиссия подтверждает их выводы, все расходятся по домам, и точка»¹³.

Также они с Уорреном считают, продолжал Рэнкин, что если эти обвинения, будь они правдивые или ложные, дойдут до сведения общественности, работа комиссии существенно осложнится:

– Люди тогда точно решат, что президента убили в результате заговора, и, что бы ни делала комиссия или кто угодно еще, подобные слухи уже ничем не пресечешь.

– Вы совершенно правы, – сказал Хейл Боггс. – Это может повлечь за собой невероятные последствия.

– «Чудовищные» последствия, – подхватил Даллес.

Примерно в этот момент члены комиссии заволновались, вспомнив, что каждое их слово записывается, в том числе и гипотезы о возможном укрывательстве ФБР.

– Как-то мне не нравится, что все это фиксируется, – произнес Боггс, кивком указывая на стенографиста за столом.

С ним согласился Даллес:

– Да, думаю, протокол встречи следует уничтожить. Он нам ни к чему, верно?¹⁴

Рэнкин напомнил, что комиссия, заботясь о прозрачности своей работы, обещала вести протоколы всех заседаний. В таком случае, не сдавался Даллес, записи ни в коем случае не должны покидать офиса комиссии.

– Единственный экземпляр протокола следует хранить здесь.

На этом совещание закончилось – все согласились, что, пока Рэнкин не встретится с техасскими чиновниками, ничего предпринимать не следует.

В пятницу, 24 января, в Вашингтон на встречу с Уорреном и Рэнкином прибыла делегация из Техаса – генеральный прокурор штата Карр и окружной прокурор Далласа Уэйд. Техасцы предупредили, что сплетни об Освальде стремительно расползаются по Далласу, причем подробности – сумма ежемесячного платежа в 200 долларов, номер агента – звучат на удивление убедительно. Уэйд добавил, что слышал также версию, будто Освальд был информатором ЦРУ. Карр и Уэйд утверждали, что несколько репортеров в городе занимаются распространением всех этих слухов, но имя назвали только одно: Лонни Хадкинс из The Houston Post. Встревожившись пуще прежнего, Уоррен созвал заседание комиссии на ближайший понедельник.

За выходные новости о предполагаемой связи Освальда с ФБР успели прогреметь на всю страну – периодические издания наперебой таскали информацию друг у друга. Газета The New York Times пересказывала слухи, отмечая, что ФБР категорически отрицает какое-либо сотрудничество с Освальдом. Журнал Nation напечатал подробную статью, где перечислялись вопросы об Освальде, пока не имеющие ответа, включая вопрос о его возможных отношениях с ФБР; в статье цитировались репортажи Хадкинса, вышедшие в The Houston Post. Журнал Time тоже развивал сюжет, обратившись к Макклою за комментариями¹⁵.

На совещании в понедельник Рэнкин строго сказал, что надо решить, как быть с этими слухами, то есть, по сути, как быть с Гувером. «Скверные пересуды уже пошли, никуда не денешься, и для комиссии это очень вредно, – говорил он. – Надо их как-то изжить, насколько возможно»¹⁶.

Уоррен и Рэнкин подумывали просить о помощи Роберта Кеннеди – как человека, стоящего над Гувером на иерархической лестнице Министерства юстиции. Но генеральный прокурор США, похоже, тоже побаивался Гувера. О том, что Кеннеди не горит желанием призвать к ответу директора ФБР, сообщил Уилленс, по-прежнему отчитывавшийся перед министерством. Он передал Уоррену и Рэнкину, что генпрокурору неудобно спрашивать Гувера, правду ли болтают, что Освальд был осведомителем ФБР, поскольку подобный разговор «поставит его в неловкое положение» и «очень сильно осложнит ему работу в министерстве на все время, оставшееся до конца срока»¹⁷.

Рэнкин предложил исходить из того, что у них осталось два варианта. Первый: он в частном порядке встретится с Гувером как представитель комиссии. «Я буду откровенен и скажу ему», что ФБР должно провести внутреннее расследование и разобраться, откуда пошли слухи, а также что Гуверу надлежит предоставить комиссии «все имеющиеся в распоряжении Бюро материалы и записи, доказывающие, что это никак не может быть правдой», сказал Рэнкин. «Простого заявления от Гувера», что подобные обвинения беспочвенны, будет недостаточно, добавил он и перешел ко второму варианту. Комиссия может разобраться во всем сама, а потом уже трясти Гувера. Сначала они побеседуют с хьюстонским репортером Хадкинсом, а потом с сотрудниками ФБР, «снизу вверх по служебной лестнице» вплоть до директора¹⁸.

Председатель Верховного суда высказался за второй вариант. «На мой взгляд, справедливо было бы самим попытаться выяснить, правда это или пустые домыслы», прежде чем вызывать директора ФБР на поединок¹⁹.

Боггс сообразил, что среди членов комиссии присутствует специалист по делам, связанным с осведомителями спецслужб, – Даллес всю жизнь служил в ЦРУ и работал с информацией, поступающей из засекреченных источников. Боггс повернулся к бывшему начальнику шпионов и поинтересовался, есть ли у ЦРУ информаторы, защищенные столь надежно, что ни на едином клочке бумаги их связь с Управлением не зафиксирована:

– А бывают у вас там агенты, вообще ни в каких документах не фигурирующие?

– На бумаге они могут и не числиться, – ответил Даллес и объяснил, что членам комиссии придется принять как факт возможность связи между Освальдом и ФБР. Даже если он и был их информатором, они просто солгут – станут все отрицать, и ничего уже не докажешь. В ЦРУ, признался Даллес, он и сам готов был врать в лицо хоть министрам, лишь бы защитить ценный источник. Верховный шпион государства обязан говорить чистую правду только президенту.

– Он меня контролирует, – сказал Даллес. – Он мой босс. А остальным я могу и не говорить всего, если только президент не даст на то специальное разрешение. У нас иногда возникали такие ситуации.

Не исключено, продолжал Даллес, что Гуверу сейчас кажется, будто он угодил в аналогичное положение.

– Так что истину нам не установить, – резюмировал он.

У комиссии, по мнению Даллеса, не оставалось выбора, кроме как положиться на слово Гувера.

– Я бы поверил мистеру Гуверу, – заметил Даллес. – Но кто-то может и не поверить.

Рассел, видимо, даже здесь, в конференц-зале комиссии, в обстановке строжайшей конфиденциальности, не забывал о необходимости аккуратно выбирать слова, когда речь заходит о директоре ФБР.

– На службе федерального правительства нет человека, более уважаемого американской общественностью, чем Эдгар Гувер²⁰, – начал он, словно перестраховываясь на случай, если протокол заседания все же когда-нибудь просочится в печать.

Однако он согласился с Уорреном и остальными, что комиссии стоило бы все выяснить самостоятельно.

– Можно попросить аффидевит у мистера Гувера и добавить его к материалам расследования.

Но если они удовлетворятся только этим, есть риск, что грядущие поколения сурово осудят комиссию Уоррена:

– Все равно тысячами будут исчисляться Фомы неверующие, убежденные, что Гувер солгал, а комиссия не удосужилась расставить все по местам.

Рэнкин признался, что его беспокоит, как отреагирует Гувер. Вдруг директор ФБР решит, что «мы и в самом деле его подозреваем».

Уоррен:

– Если вы ему скажете, что мы выезжаем на место разбираться, это как раз и будет означать, что мы его подозреваем, не так ли?

Рэнкин:

– Само собой разумеется²¹.

Этот разговор вынуждал их четко определиться наконец с вопросом доверия. Допустимо ли перепоручать ФБР львиную долю столь важной для комиссии следственной работы, притом что Бюро упорно стремится доказать, что Освальд действовал один?

– Они решили, что убийство совершил Освальд и что никто более к этому делу не причастен, – напомнил Рэнкин.

Рассел:

– Они провели расследование и вынесли безоговорочный вердикт.

Боггс:

– Совершенно верно.

Уоррен решил поручить Рэнкину объясниться с Гувером напрямую. И уточнил, чего именно хочет от Рэнкина:

– Идите к мистеру Гуверу и скажите: «Мистер Гувер, как вам известно, Даллас и окрестности полнятся слухами о том, что Освальд был тайным агентом ФБР. Национальная пресса уже подхватила новости»²².

Рэнкин, продолжал он, должен взять с Гувера клятвенное обещание, что «вы предоставите нам всю информацию, необходимую для полного и подробного выяснения обстоятельств». Члены комиссии единодушно проголосовали за то, чтобы Рэнкин завтра же отправился разговаривать с Гувером от их имени.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.