Глава 20

Глава 20

Офис комиссии Уоррена

Вашингтон, округ Колумбия

февраль 1964 года

В конце февраля члены комиссии решили, что пора вступить в открытую борьбу с Марком Лейном. Этот нью-йоркский адвокат возник как будто ниоткуда и быстро стал главным общественным обличителем комиссии. Лейн приводил Уоррена в ярость. Для следствия он был «сущим наказанием», говорил позднее председатель Верховного суда. Уоррен никак не мог поверить в то, что какой-то безвестный адвокат по гражданским делам, отслуживший год в качестве члена законодательного собрания Нью-Йорка, всего за несколько недель сумел cтать всенародной знаменитостью благодаря тому, что делал громкие заявления по поводу убийства. Уоррен отлично знал, что его утверждения были абсурдными. Но Лейн извлекал максимум пользы из решения комиссии ограничить число своих публичных заявлений и проводить слушания в закрытом режиме. Это позволяло ему выступать с самыми невообразимыми обвинениями, которые комиссия почти не имела возможности опровергнуть. «Полная фикция, – говорил Уоррен о версиях заговора, распространяемых Лейном. – И никаких средств со всем этим покончить»¹.

Уоррен принимал нападки Лейна на свой счет, поскольку адвокат пытался убедить общественность в том, что председатель Верховного суда причастен к заговору и скрывает правду об убийстве президента, обвиняя ни в чем не повинного человека. С друзьями Уоррен делился своим недоумением: почему маститые журналисты верят Лейну и его клиенту – Маргерит Освальд? И тем не менее день за днем Лейн и миссис Освальд излагали журналистам свои «немыслимые» теории, а те помещали их на первые полосы газет. Лейн становился знаменитостью и в Европе: его идеи подхватили многие интеллектуалы левого толка, включая британского философа Бертрана Рассела, который собрал в Лондоне группу поддержки дела Лейна. (Среди членов группы Бертрана Рассела, которая называлась «Британский комитет “Кто убил Кеннеди?”», были писатель Джон Пристли и оксфордский историк Хью Тревор-Ропер.)

В комиссии нарастала обеспокоенность действиями Лейна, и в итоге ФБР получило секретное распоряжение установить за ним слежку. Бюро и прежде отслеживало некоторые выступления Лейна в разных местах страны, но 26 февраля Говард Уилленс подготовил служебную записку для ФБР с требованием усилить наблюдение за адвокатом². В считаные дни, очевидно, по требованию комиссии, операция была поставлена на широкую ногу. На протяжении зимы и весны ФБР отслеживало практически любые перемещения Лейна по стране. Регулярно, порой даже ежедневно, составлялись отчеты для комиссии о местонахождении Лейна и подробностях его нападок на деятельность президентской комиссии.

В конце февраля в особой служебной записке Уилленс предложил комиссии как можно скорее вызвать Лейна в Вашингтон для дознания³. Таким образом можно будет заставить его перестать твердить о том, что комиссия игнорирует доказательства, свидетельствующие о невиновности Освальда. Если Лейн действительно располагает доказательствами, у него будет шанс предъявить их комиссии. Если у него их нет, это также будет предано огласке. «Мы знаем, что мистер Лейн выступал с бесчисленными заявлениями о том, что он располагает сведениями о невиновности Ли Харви Освальда в убийстве президента Кеннеди и что комиссия не затребовала этих сведений», – писал Уилленс. Приглашая его для дознания, «я полагаю, мы должны открыто затребовать документы, находящиеся в распоряжении мистера Лейна и имеющие отношение к убийству». Комиссия одобрила предложение Уилленса, и Лейну было выслано приглашение.

Неофициальное расследование убийства Кеннеди стало основной работой Лейна. Он искал свидетелей и доказательства невиновности Освальда повсюду. Имея на руках пачку свидетельских показаний, переданных ему Хью Эйнсвортом, он составил карту, где было обозначено местоположение свидетелей на Дили-Плаза и на месте убийства Типпита.

Первой жертвой его методов стала Хелен Маркем, 47-летняя официантка из Далласа, которая видела, как Освальд застрелил Типпита, и впоследствии узнала Освальда во время очной ставки. Из всех свидетелей она оказалась ближе всего к месту преступления – примерно в 15 метрах. Лейн взял у Маркем интервью по телефону и записал этот телефонный разговор на магнитофон, не сообщив об этом своей собеседнице. Позднее в том же году, когда Лейн был освобожден от уголовного преследования в обмен на эту запись, она стала считаться доказательством попыток Лейна заставить неискушенных свидетелей говорить то, во что они и сами не верили.

Как следует из записи телефонного разговора, Лейн кратко представился, а затем начал задавать вопросы.

– Не могли бы вы уделить мне минутку? – спросил он Маркем, пояснив, что слышал от далласских репортеров ее описание убийцы Типпита. Она описывала его как «низкого, коренастого, с косматой головой», что совершенно не подходило Освальду⁴. В отчете о вскрытии тела Освальда говорилось, что он был среднего роста (примерно метр семьдесят пять), худощав (шестьдесят восемь килограммов) и уже начинал лысеть.

– Нет-нет, я такого не говорила, – ответила Маркем, стараясь придерживаться своих первоначальных показаний.

Но Лейн не отступал.

– Вы назвали бы его коренастым?

– М-м, он был невысок.

– Был ли он немного полноват?

– Ну, он был не слишком полным.

Лейн тут же ухватился за открывшуюся возможность.

– Не полным, но полноватым?

– Нет, не полноватым, он не выглядел полным, нет-нет.

– Он был не слишком полным, а волосы у него были лохматые?

– Да, слегка. (Позднее Маркем скажет, что настойчивые вопросы Лейна привели ее в замешательство и что она хотела сказать, что Освальд был просто непричесанным, а не лохматым.)

Уведя беседу на мгновение в сторону другими вопросами, Лейн вновь вернулся к внешности.

– Вы говорите, он был невысок, полноват и слегка лохматый?

– Да нет же. Меня об этом не спрашивали.

Невзирая на придирчивый допрос Лейна и не зная о том, что разговор записывается, Маркем в основном повторяла то, что она рассказала далласским полицейским. Она продолжала верить, что Типпита убил Освальд.

Со своей стороны Лейн передавал содержание этого разговора иначе. В своих публичных выступлениях, последовавших за этим телефонным звонком, он утверждал, что в разговоре с ним Маркем отступала от своего первоначального описания убийцы Типпита. «Она более подробно описала человека, который, по ее словам, убил Типпита. Она сказала, что он был невысокого роста, полноват и волосы у него были взлохмаченные», – говорил Лейн, явно искажая слова Маркем⁵.

Юристы комиссии Уоррена разделяли негодование председателя Верховного суда по поводу деятельности Лейна. Дэвид Белин считал Лейна «шарлатаном», который «умело прикидывался искренним», чтобы превратить убийство Кеннеди в «пожизненную кормушку». Джим Либлер сравнивал тактику Лейна со «старой легендой о лягушках, выскакивавших изо рта лгуна всякий раз, когда он начинал говорить». Лягушки символизировали его лживые высказывания – «приходилось метаться во все стороны, чтобы поймать их».

Лейн принял приглашение комиссии. Слушания были назначены на среду, 4 марта. Из всех свидетелей Лейн был первым, кто потребовал публичных слушаний. Его просьба была удовлетворена, и в зал на первом этаже здания ветеранов были приглашены репортеры. «Я полагаю, что речь здесь пойдет о вещах, крайне важных для всех людей нашей страны. Поэтому, дабы эта сессия была плодотворной и конструктивной, ей следует быть публичной», – сказал Лейн. Он знал, насколько выгодно ему было присутствие вашингтонских журналистов. Обличая председателя Верховного суда и других убеленных сединами членов комиссии, он мог повысить свой рейтинг как ведущий оппонент комиссии.

Дознание вел Рэнкин.

– Есть ли у вас информация относительно расследуемого дела, которой вы хотели бы поделиться с комиссией?

В ответ Лейн пустился в длинный и подробный монолог, нацеленный на детальный разбор доказательств, представленных главным управлением полиции Далласа, ФБР, а теперь и президентской комиссией с целью подтвердить вину Освальда. С самого начала он использовал один и тот же метод: подозревал сокрытие информации во всех случаях малейших нестыковок между официальными документами и сообщениями в прессе.

Лейн начал с разбора многочисленных фотографий, появившихся за недели, прошедшие со дня убийства, – на них был изображен Освальд с винтовкой Mannlicher-Carcano в руках. Эта винтовка была опознана как орудие преступления. На фотографии с обложки журнала Life – той самой, о которой Марина Освальд говорила, что она сама сделала ее во дворе их дома в Новом Орлеане, – винтовка имеет оптический прицел. Однако агентство Associated Press распространило как будто бы идентичную фотографию, на которой никакого оптического прицела не было. Все это, говорил Лейн, говорит о том, что фотографию сфабриковали, а это само по себе являлось доказательством «преступных действий» с целью сокрытия заговора. (Истина, как в комиссии очень быстро разобрались, заключалась совершенно в другом. В некоторых случаях художественные редакторы изменяли фотографию, чтобы создать максимально контрастный силуэт винтовки. То был широко распространенный, хотя и сомнительный с этической точки зрения прием, использовавшийся в американских газетах и журналах.)

Затем Лейн процитировал показания свидетелей из документов ФБР и главного управления полиции Далласа – этими документами комиссия также располагала, – которые противоречили официальной версии о том, что убийца произвел три выстрела из здания Техасского склада школьных учебников, поразив Кеннеди и Коннелли сзади. Некоторые свидетели, отмечал Лейн, слышали четыре или более выстрелов, другие утверждали, что огонь велся по лимузину спереди, со стороны так называемого Травяного склона на западной стороне Дили-Плаза или со стороны пешеходного моста через дорогу спереди кортежа. Лейн настаивал, что показания свидетелей вкупе с медицинскими экспертизами давали «неоспоримые доказательства того, что ранение в горло президент получил от выстрела спереди».

Не оспаривая аргументы Лейна, председатель Верховного суда и Рэнкин спокойно слушали его монолог на протяжении трех часов, точно так же, как они поступили с Маргерит Освальд месяцем ранее – они почти не перебивали ее, когда она излагала свои путаные показания. Казалось, стратегия Уоррена заключалась в том, чтобы лишить Лейна оснований утверждать, что комиссия отказалась его выслушать. «Мы попросили вас прийти сюда, понимая, что у вас действительно есть доказательства, – сказал Уоррен Лейну. – Мы рады услышать их. Мы хотим получить от вас все доказательства, которыми вы располагаете».

В ходе дознания Лейн повторил требование, которое он на протяжении многих недель высказывал в своих публичных выступлениях: он хотел выступать в роли адвоката Освальда перед комиссией и иметь доступ ко всем собранным ею материалам. «Тот факт, что Освальд не предстанет перед настоящим судом, связан только с его смертью, – говорил Лейн. – Его лишили всех прав, которыми обладает американский гражданин до конца своих дней, включая право на жизнь». Освальд, говорил Лейн, заслуживает «защитника перед лицом комиссии – адвоката, который бы действовал от его имени при перекрестной проверке фактов и вызове свидетелей».

Уоррен слушал его терпеливо и наконец прервал. «Мистер Лейн, я должен уведомить вас о том, что комиссия, как вы уже знаете, рассмотрела ваши требования и отклонила их. Комиссия не рассматривает вас как адвоката Ли Освальда». Уоррен также заметил, что Марина Освальд, наиболее близкий Освальду человек, не потребовала адвоката для защиты призрака своего мужа. «Мы не собираемся устраивать прения по этому поводу», – закончил Уоррен.

Среди штатных сотрудников комиссии никто не сумел указать на большее количество натяжек в аргументации Лейна, чем Мелвин Эйзенберг, заместитель Редлика. Молодой юрист стал собственным экспертом комиссии по криминалистике, и ему было отлично видно, насколько смехотворными были доводы Лейна, в особенности с точки зрения доказательств, основанных на научных методах. Он полагал, что всем остальным это тоже ясно. «Зацикливаться на Марке Лейне было бы верхом глупости», – решил он про себя6. Меньше, чем других членов комиссии, его волновали заявления Лейна о том, что комиссия была частью заговора с целью скрыть правду об убийстве Кеннеди. «Я полагал, что до тех пор, пока мы даем честные ответы на поставленные перед нами вопросы, с нами ничего не случится, – говорил он. – Нашей репутации ничто не угрожало».

С усердием, которое пятью годами ранее помогло ему с отличием окончить Гарвардскую школу права, Эйзенберг завершил кропотливое чтение многих тысяч страниц учебников по криминалистике, присланных ему из Библиотеки Конгресса. Доводы науки, как полагал он, совершенно неоспоримо доказывали виновность Освальда. Баллистика и отпечатки пальцев убедительно демонстрировали, что именно Освальд выпустил пули, которые убили президента Кеннеди и едва не убили губернатора Коннелли. Эйзенберг не мог исключить вероятности того, что у Освальда были сообщники, но он был совершенно убежден: человеком, который нажал на спусковой крючок в тот день на Дили-Плаза, был Освальд. «С рациональной точки зрения не могло быть никаких сомнений в том, что Освальд выпустил по меньшей мере те пули, которые попали в тело президента».

С научной стороной вопроса Эйзенберг справился без труда и той же зимой отправил комиссии несколько докладных записок. Анализ сводился к элементарным положениям физики, химии и биологии. «Это было просто, – говорил он. – Не бином Ньютона». Он считал данные баллистической экспертизы наиболее весомыми. Баллистика со стопроцентной долей вероятности доказывала, что пули были выпущены именно из винтовки, которую Освальд заказал по почте. Изучая учебники, Эйзенберг узнал, что винтовка оставляет отчетливые бороздки и другие отметины на пуле, которая вышла из ее ствола. Анализируя использованные пули под микроскопом, исследователь может установить, что Освальд использовал именно эту винтовку как орудие убийства, «и исключить все остальное оружие, какое есть на свете», говорил Эйзенберг.

Отстаивая версию невиновности Освальда, Лейн опирался на показания свидетелей и другие виды доказательств, которые едва ли заслуживали доверия, как теперь это было понятно Эйзенбергу. Он никогда не учился уголовному праву, поэтому был крайне обеспокоен, узнав, что серьезные криминалисты не придают большого значения показаниям так называемых очевидцев. Голливудские фильмы и популярные детективные романы, быть может, и оставляют впечатление о том, что наилучшее доказательство – это показания людей, которые видели, как произошло преступление, однако из прочитанной литературы Эйзенберг узнал, что очевидцы сплошь и рядом искажают факты. Довольно часто разные свидетели одного и того же преступления описывали его совершенно по-разному, что порой приводило к обвинению – даже смертной казни – ни в чем не повинных людей.

Еще менее достоверными, как выяснил Эйзенберг, были показания свидетелей, лишь слышавших то, что происходило на месте преступления. Очень часто их показания полностью расходились с реальностью, в особенности в таком относительно закрытом пространстве, как Дили-Плаза, где звуки выстрелов давали хаотичное эхо, а свидетели происходящего в панике едва ли обращали внимание на то, что они слышат, потому что пытались спастись. В одной из своих докладных записок Эйзенберг писал, что одни свидетели слышали два или три выстрела, другие – четыре, пять или более; при этом одни слышали выстрелы с Травяного склона или других мест спереди по отношению к кортежу, а другие – со стороны Техасского склада школьных учебников, то есть сзади по отношению к кортежу президента.

В обязанности Эйзенберга также входили встречи со специалистами из криминалистической лаборатории ФБР. Их техническая и интеллектуальная подготовка произвела на него огромное впечатление. И все же он понимал, что комиссии не следует всецело полагаться на экспертные оценки Бюро, поэтому он попросил разрешения на получение консультаций в лаборатории криминалистики полицейского управления Нью-Йорка. Для анализа отпечатков пальцев он обратился к известным всей стране специалистам из полиции Чикаго. Комиссия незамедлительно дала добро на консультации.

В свободное от изучения биографии Руби время Берт Гриффин оказывал поддержку изысканиям Эйзенберга. Изучив документы ФБР и полицейского управления Далласа, 13 марта Гриффин написал служебную записку, в которой указывались имена четырех людей из Далласа и его окрестностей, которые внешне сильно напоминали Освальда и были приняты за него в день убийства. Пятый из «двойников» – Билли Лавледи, сослуживец Освальда на Техасском складе школьных учебников, – был сфотографирован на ступенях склада сразу после выстрелов. Гриффина ничуть не удивил тот факт, что даже после того, как Лавледи публично признал себя в человеке, запечатленном на этой фотографии, Марк Лейн продолжал настаивать на том, что это Освальд. С точки зрения Лейна, это доказывало невиновность Освальда, поскольку он не бежал с места преступления.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.