Глава 41

Глава 41

Офис комиссии

Вашингтон, округ Колумбия

18 июня 1964 года, четверг

Директор Секретной службы США Джеймс Роули не без основания боялся за свою должность, давая свидетельские показания комиссии Уоррена: у него были серьезные основания опасаться, что его ведомство, просуществовавшее 99 лет, не переживет расследования комиссии. Роули, 56-летний уроженец Бронкса, стал первым руководителем Секретной службы, сотрудники которого не смогли предотвратить убийства президента страны1, и мог себе представить, как строго будут расспрашивать любого из высших правительственных чинов, представших перед комиссией. Другие правоохранительные ведомства, особенно ФБР, может, и пытались утаить информацию от следствия. Однако в случае с Секретной службой об укрывательстве не могло быть и речи. Уоррен уже знал о дисциплинарном проступке – в ночь перед убийством несколько агентов Секретной службы из президентского кортежа в Далласе решили пропустить по рюмочке – и о том, что Роули пытался утаить от общественности подробности этого эпизода. Председатель Верховного суда был возмущен отчасти потому, что дружил с Дрю Пирсоном, который и поведал историю о пьяных агентах в радиопередаче, которую использовал в качестве рекламы своей газетной колонки. Однако, чем бы ни был вызван его гнев, Уоррен вошел в зал заседаний комиссии в день показаний Роули с видом обвинителя.

18 июня вскоре после 9 часов утра Роули был приведен к присяге, и его сразу же засыпали вопросами о случае с пьянством2. На самом деле у Рэнкина это был главный вопрос к Роули:

– Знали ли вы в связи с поездкой, во время которой произошло убийство, что некоторые агенты Секретной службы накануне вечером были в пресс-клубе и в так называемом «Погребке» в Форт-Уэрте?

Роули ответил:

– Да, я отметил это во время радиопередачи, которую подготовил мистер Пирсон, что накануне вечером агенты были навеселе.

И добавил, что тотчас отрядил инспектора Секретной службы расследовать этот случай.

Рэнкин:

– И что же удалось выяснить?

Роули признал, что большая часть из рассказанного Пирсоном – правда, хотя добавил: лично он не верит, что кто-либо из агентов был в стельку пьян, как утверждает Пирсон. Внутреннее расследование показало, что все девять агентов употребляли спиртное: трое из них заказали по стаканчику виски, а «двое других взяли по две-три кружки пива». На следующий день четверо из этих девятерых получили задание сопровождать президента в кортеже, среди них Клинт Хилл – тот самый агент, который, как говорят, спас Жаклин Кеннеди жизнь. Рэнкин спросил:

– Вам удалось установить, не было ли допущено каких-либо нарушений правил Секретной службы со стороны этих людей?

Однако на этот вопрос Рэнкин – и Уоррен – уже знали ответ.

Роули:

– Да, было нарушение.

Затем Рэнкин, чтобы как можно яснее дать понять точку зрения комиссии, попросил Роули найти в уставе Секретной службы конкретное правило, которое запрещает пьянство во время несения службы, и зачитать его вслух. Роули вручили экземпляр устава сотрудников его ведомства, и он открыл первую главу десятого раздела: «Сотрудникам строго предписывается воздерживаться от употребления спиртных напитков в часы, когда они официально находятся на посту или когда у них есть основания ожидать, что их призовут к выполнению служебных обязанностей».

Правила для агентов из личной охраны президента были еще строже. Роули попросили зачитать вслух и их: «Воспрещается употребление спиртных напитков любого рода, включая пиво и вино, членами наряда по охране Белого дома и сотрудничающими с ними спецагентами или спецагентами на аналогичном задании, когда они находятся в пути». Так что было допущено грубое нарушение правил, признал Роули и зачитал последнюю часть устава: «Нарушение вышеуказанных пунктов или малейшее пренебрежение ими, а также злоупотребление спиртными напитками или их неуместное употребление в любое время является основанием для отстранения от службы».

Следующий вопрос Рэнкин, как ему казалось, задал с несвойственной ему суровостью: откуда у Роули такая уверенность, что его агенты не спасли бы жизнь президента?

– Почему вы утверждаете, что их поход по барам тем вечером… не имеет отношения к убийству? – спросил Рэнкин. – Вы приняли какие-то меры, чтобы наказать этих людей за нарушение устава Секретной службы?

Роули защищал и себя, и агентов. Он уверен, что его агенты на Дили-Плаза вели себя «образцово», какими бы ни были последствия их выпивки.

– Я долго размышлял над тем, какого наказания они заслуживают, – сказал он. – Но я также принял во внимание и то, что эти люди… их поведение не имеет никакого отношения к факту убийства. Если их наказать, у публики может сложиться мнение, что они несут ответственность за убийство президента. Не думаю, что это будет справедливо, они такого отношения не заслужили. <…> Я считаю, что перед лицом истории они, их семьи и дети не заслужили подобного клейма.

Уоррен не отступал:

– Не думаете ли вы, что человек, легший спать относительно рано и не пивший спиртное накануне вечером, что этот человек будет более бдительным, чем тот, кто не спал до трех-четырех или пяти утра, бродил по притонам битников и вдобавок пьянствовал?

Притоном битников Уоррен назвал ночной клуб «Погребок», потому что так охарактеризовал это заведение Пирсон.

Во время движения президентского автокортежа по Далласу предполагалось, что сотрудники Секретной службы будут внимательно осматривать толпу и здания по маршруту следования на предмет угроз, отметил Уоррен. Комиссия уже выслушала показания свидетелей, которые утверждали, что видели дуло винтовки в окне шестого этажа склада школьных учебников перед тем, как грянул выстрел, а сотрудники Секретной службы ничего этого не заметили.

– Некоторые люди видели наверху в окне того здания винтовку, – сказал председатель Верховного суда. – Как вы полагаете, мог ли сотрудник Секретной службы из автокортежа, которому полагалось следить за такими вещами, скорее заметить что-то подобное, если бы он не ощущал на себе последствий выпивки или недосыпа? Не думаете ли вы, что эти агенты могли быть более бдительными, зоркими?

– Верно, сэр, – ответил Роули. – Но я не думаю, что они могли предотвратить убийство.

Уоррен не сдавался. Дело было не в проступке агентов, предположил он, дело было в собственном поведении Роули, поскольку глава Секретной службы явно закрывает глаза на неподобающее поведение своих сотрудников.

– Насколько я понимаю, все они были признаны здоровыми и годными к службе, – заметил Уоррен. – Мне только интересно, согласуется ли это с фактами, которыми располагает комиссия.

Роули:

– Как я уже говорил, мы не освобождаем их от ответственности за содеянное и не пытаемся приуменьшить их вину. Но в данных обстоятельствах я принял правильное, на мой взгляд, решение. <…> Уверен, эти люди не виноваты в произошедшей трагедии.

Прошло несколько недель, и Уоррен был потрясен, читая черновые варианты глав заключительного отчета комиссии, касающиеся Секретной службы и ее работы в Далласе. В черновиках, написанных юристом комиссии Сэмом Стерном, когда-то служившим у Уоррена делопроизводителем в Верховном суде, не было ни слова в осуждение агентов Секретной службы, которые отправились в город на гулянку. Не содержалось суровой критики и в той главе черновика, где говорилось о том, что агенту Джеймсу Хости не удалось предупредить Секретную службу о том, что Освальд в Далласе. Попробовав себя в роли пристрастного эксперта комиссии по делам Секретной службы, даже через месяц Стерн не считал случай с выпивкой чем-то возмутительным, у него сложилось впечатление, что многие агенты Секретной службы и их начальники искренне сожалеют о том, что произошло в Далласе и готовы взять на себя часть вины за случившееся. Но каково же было удивление Стерна, когда он узнал, что председатель Верховного суда совсем другого мнения! Уоррен велел Стерну переписать отчет так, чтобы в нем содержались прямые нападки на агентов Секретной службы и на Хости. «Было бы довольно глупо с нашей стороны, если бы мы не упомянули об агентах Секретной службы, отправляющихся на гулянку в ночь перед покушением, – говорил впоследствии Уоррен. – Было бы просто ошибкой не указать, что у ФРБ были основания приглядывать за Освальдом накануне трагедии, учитывая все то, что они о нем знали».

Точно так же, как Уоррен не давал спуску Секретной службе, Джеральд Форд стремился прижать Госдепартамент. Это министерство было традиционным оппонентом для Форда и других консерваторов-республиканцев в Конгрессе, считавших его оплотом либералов – выпускников Лиги плюща, которым не терпелось замириться со странами по ту сторону «железного занавеса». Многие госдеповские чиновники еще не оправились после кампании 1950-х годов, когда сенатор Джозеф Маккарти вздумал обвинять их в антиамериканизме.

Форд сказал помощникам, что, по некоторым свидетельствам, департамент, имея дело с Освальдом, много лет проявлял вопиющую некомпетентность, если не сказать хуже, начиная с того, что в 1962 году ему позволили вернуться на родину из России. Почему Освальду разрешили вернуть полные гражданские права после того, как он еще в 1959-м, по прибытии в СССР, заявил американским дипломатам в Москве, что хочет отказаться от американского гражданства? Государственный департамент не только позволил Освальду вернуться вместе с русской женой, ему еще выделили около 400 долларов ссуды на покрытие дорожных расходов3. Форда, по его словам, возмутили и публичные заявления, сделанные сотрудниками Госдепартамента в Вашингтоне в первые часы после гибели Кеннеди – о том, что свидетельств в пользу иностранного заговора с целью убийства президента нет, и это в то время, когда никто еще даже не пытался собрать свидетельства, которые могли бы указывать на заговор!

Госсекретаря Дина Раска попросили явиться в офис комиссии в среду, 10 июня, во второй половине дня, чтобы ответить на вопросы о деятельности своего министерства4. Готовить список вопросов к Раску поручили Дэвиду Слосону, штатному юристу из Госдепартамента. 55-летнего Раска, уроженца Джорджии, Слосон привык считать мелкой и незначительной фигурой – как выяснилось, многие в администрации Кеннеди придерживались такого же мнения. «Раск был вовсе не похож на мыслителя», – вспоминал Слосон5.

Кеннеди поставил на эту должность Раска, кадрового дипломата, отклонив несколько более ярких кандидатур, просто потому, что, по словам Артура Шлезингера-младшего, друга и советчика Кеннеди, президент «намеревался быть собственным госсекретарем»6. Но время шло, и вскоре Кеннеди стали раздражать мягкотелость Раска и его нежелание отстаивать свое мнение. «Невозможно было узнать, о чем он думает, – писал Шлезингер. – Бесцветность его мышления казалась непробиваемой». Жаклин Кеннеди сообщила Шлезингеру вскоре после убийства, что ее муж собирался сместить Раска после избрания на второй срок 7. «Дин Раск, похоже, все время находился в состоянии апатии, боялся сделать неверный шаг, – сказала она. – Джека это бесило».

Раска оставят в Госдепартаменте и при Джонсоне, чтобы продемонстрировать преемственность внешней политики после Кеннеди, и Раск, которому с такими же, как он, южанами в Белом доме общаться было намного легче, начнет проявлять напористость. Впоследствии он будет горячо отстаивать планы Джонсона по наращиванию военного контингента во Вьетнаме.

В своих показаниях комиссии Уоррена Раск мало что мог рассказать помимо того, о чем Госдепартамент и так постоянно твердил с момента убийства Кеннеди: он не допускает мысли, что в этом замешаны СССР или Куба. «Советские руководители поступили бы очень опрометчиво, решившись на такую акцию, для них это было бы сродни безумию, – сказал он. – А у нас сложилось впечатление, что действиям советских руководителей в последнее время безумие несвойственно». Что касается Кубы: «Для Кастро или его правительства подобное вмешательство было бы еще большим безумием».

Тут слово взял Рэнкин и спросил Раска, читал ли тот телеграммы, отправленные в Вашингтон сразу после покушения тогдашним послом США в Мексике Томасом Манном, который был уверен, что за убийством стоит Кастро и что заговор мог быть спланирован во время поездки Освальда в Мехико. Раск ответил, что читал телеграммы и что они «поднимают вопросы, чреватые самыми серьезными последствиями», включая возможность иностранного заговора, так что лично его «в настоящий момент это очень интересует». Но расследование подобных заявлений от ЦРУ и ФБР в Мексике и в других местах с тех пор, по словам Раска, «исчерпало себя», не дав никаких доказательств кубинского вмешательства.

Форд упрекнул Госдепартамент в том, что тот слишком поспешил с заявлениями, исключающими возможность иностранного заговора, выступив с ними сразу после убийства президента. Раск парировал:

– Мы и тогда не располагали подобными доказательствами, и сейчас не располагаем, а одно лишь предположение о доказательствах в отсутствие доказательств могло иметь серьезные последствия.

Форд:

– Я не понял.

Раск:

– Ну, если бы создалось впечатление, что мы располагаем доказательствами того, что мы не можем и не готовы обсуждать, тогда как в действительности мы не имеем никаких существенных доказательств в деле такой исключительной важности, могла бы сложиться весьма опасная ситуация в плане…

– Не лучше ли было просто сказать: без комментариев? – прервал его Форд.

– К сожалению, с учетом практики нашей прессы, «без комментариев» лишь убедило бы всех, что у нас есть доказательства, – ответил Раск.

К беседе с Раском Форд, как обычно, хорошо подготовился и решил выспросить, успел ли госсекретарь хотя бы бегло ознакомиться со свидетельством, которое все еще может указывать на наличие коммунистического заговора. Он поинтересовался, знает ли Раск о мелькавших в газетах сообщениях, что Кастро всего за несколько недель до покушения публично заявлял: американские руководители жестоко поплатятся за то, что сделали кубинского диктатора и его товарищей мишенью для покушения.

Раск сказал, что, насколько помнит, он не читал ничего об угрозах со стороны Кастро ни до, ни после убийства Кеннеди.

После показаний Раска Форд убедился, что Госдепартамент «так просто не выкрутится» и в заключительном отчете комиссии ему будет уделено особое место8. Через два дня он позвонил Рэнкину по телефону, чтобы дать ему это понять. Рэнкина на месте не оказалось, поэтому Форд побеседовал со Слосоном, который тогда готовил списки вопросов для других сотрудников Госдепартамента. «Мы не можем делать поблажек свидетелям, – сказал ему Форд. – Бремя доказательств того, что они действовали правильно, лежит на них. Нам следует вести себя с ними по возможности жестко. Роль “адвоката дьявола”, если хотите». Форд спросил Слосона, что тот думает о контактах Госдепартамента с Освальдом, продолжавшихся несколько лет, и не могло ли министерство сделать больше, чтобы остановить его, не дать ему возможности убить президента. Слосон ответил, что Освальду разрешили вернуться в США, «и это правильно», точно так же поступают в департаменте и с другими американцами, которые бежали за «железный занавес», а затем одумались.

Не такого ответа ждал Форд. Он считал, Госдепартамент дал Освальду разрешение вернуться в США «чересчур поспешно и не вникнув в суть дела». Если бы Слосон не сочинял сейчас новые коварные вопросы для помощников Раска, Форд объяснил бы ему все подробнее. Это уж точно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.