ГЛАВА 10 «Отдайте мне ваш жетон»

ГЛАВА 10

«Отдайте мне ваш жетон»

Поскольку Питер Карлоу допрашивался ФБР, он понял, что его карьера в ЦРУ закончилась. Он не знал лишь того, что Шеффилд Эдвардс, директор управления безопасности ЦРУ, делал все, чтобы «схватить» его независимо от того, имеются доказательства его вины или нет. И то обстоятельство, что их не было, совершенно не беспокоило Эдвардса. В январе 1963 года, за три недели до начала допросов в ФБР, шеф безопасности ЦРУ пригласил представителей ФБР обсудить дело Карлоу, который все еще рассматривался в качестве «главного обвиняемого» в охоте на «кротов».

«Присутствующие на совещании лица, — Эдвардс писал удивительно высокопарным бюрократическим стилем, — признали определенную возможность того, что в отношении [Карлоу] не может быть выдвинуто конкретное обвинение, поскольку существует вероятность того, что [Карлоу] не идентичен [„Саше“]. Директор управления безопасности указал, что ЦРУ заинтересовано в том, чтобы другие области, касающиеся личного состава и/или проблемы безопасности, которые имеют отношение к… делу, были тщательно выяснены во время допроса [Карлоу], поскольку, по мнению управления безопасности… этот [Карлоу] должен быть удален из ЦРУ вне зависимости от того, идентичен он или не идентичен [ „Саше“]»[113].

Яснее не скажешь. Если бы ЦРУ не смогло доказать, что Карлоу является «кротом», оно нашло бы другие причины для его увольнения. Европейские манеры Карлоу и его широкая эрудиция, очевидно, раздражали Эдвардса, бывшего армейского полковника, стройного мужчину с военной выправкой и коротко подстриженными седыми волосами. Его неприязнь к Карлоу была очевидной и пронизывала все его секретные докладные записки того периода, многие из которых были полны сарказма. На совещании с представителями ФБР Эдвардс высказал беспокойство по поводу того, что Карлоу может отказаться от допросов в ФБР. «Тем не менее, по общему мнению присутствующих на совещании лиц, — заключил шеф управления безопасности, — [Карлоу], который, как представляется, очень высокого мнения о своем интеллекте, согласится на собеседование в ФБР независимо от того, является ли он [ «Сашей»] или нет»[114].

19 февраля, неделю спустя после допросов в ФБР, Карлоу явился к Эдвардсу. Между ними произошла отвратительная стычка.

— Вы — предатель! — рявкнул Эдвардс. — Вопрос просто в том, уволим мы вас или позволим уйти в отставку.

— А вы — дурак, — в том же тоне отвечал Карлоу.

После дальнейшего обмена подобными любезностями руководитель безопасности ЦРУ информировал Карлоу, что через неделю будет принято решение о том, разрешат ли ему уйти в отставку без всяких последствий.

Карлоу был против такого решения, заявив, что он невиновен. Очевидно, добавил он, Эдвардс не верит ему. «Он-таки остался при этом мнении», — писал Эдвардс[115].

Двумя днями позже по просьбе заместителя директора ЦРУ по планированию Ричарда Хелмса Карлоу направил докладную записку на его имя. «В меру своих сил я желаю помочь ФБР, — писал он, — как в разрешении дела, так и в целях снятия с меня подозрений. Мне не в чем признаваться и нечего скрывать. Я понимаю, что вследствие невероятной ошибки… я нахожусь под серьезным подозрением в измене и что моя карьера в ЦРУ закончена». И добавил: «Я намерен оспаривать любое подозрение или обвинение в нелояльности либо совершении необдуманных поступков всеми средствами, которыми я располагаю как в ЦРУ, так и вне этой и других правительственных организаций. Я буду бороться До тех пор, пока не будет восстановлено мое честное имя»[116]. К докладной записке Карлоу приложил заявление, в котором он разъяснил несоответствие в отношении места рождения отца в анкетах, заполненных им много лет назад. За это несоответствие, как и за незначительное нарушение режима секретности, совершенное Карлоу (однажды он оставил обрывки секретного документа в банке из-под кофе), «зацепилось» управление безопасности и использовало эти обстоятельства как «дубинку» для выдворения его из ЦРУ.

На следующий день Карлоу еще раз зашел к Хелмсу, которого считал своим другом. На этот раз Карлоу сообщил, что планирует уйти в отставку. Хелмс, являющийся воплощением бюрократии и человеком холодного рассудка, сообщил, что дело уже переправлено в ФБР. Однако Карлоу, по мнению Хелмса, должен попытаться исправить «определенные противоречия», обнаруженные в его личном деле.

Карлоу не осознавал, что лица, подозреваемые в предательстве, не имеют друзей. В своей докладной записке Хелмс зафиксировал, что настаивал, чтобы Карлоу устранил все противоречия в материалах, находящихся в руках ФБР, иначе «он рискует навлечь на будущее своих детей угрозу быть под подозрением в случае, если они будут пытаться устроиться на работу в любое государственное учреждение, включая службу в вооруженных силах». Хелмс добавил: «Я изложил эту мысль, потому что мне казалось, что это было единственное средство добиться от Карлоу любого возможного признания и заставить его беспокоиться не столько о собственном будущем, сколько о своих детях и других членах семьи». В конце Хелмс записал: «Ничего утешительного я ему не сказал…»[117].

К тому времени Карлоу не пытался сохранить свое место работы. Все, что он мог делать, — это бороться за восстановление своей репутации. «Когда на пятый день допросов в ФБР мне было вынесено окончательное обвинение, — писал Карлоу, — я почувствовал облегчение, они никак не могли доказать, что я был русским шпионом. Обвинение было явно абсурдным. Но я не хотел, чтобы в отношении меня остались какие-то подозрения».

Карлоу продолжал требовать от обвинителей конкретных доказательств. Если, как они утверждают, он — советский шпион, то необходимо привести данные о месте, времени и характере осуществленных им акций. Он настойчиво добивался от генерального юрисконсульта ЦРУ Лоренса Хьюстона конкретных сведений о якобы совершенных им преступлениях.

«Наконец, они представили две даты. Предполагалось, что 6 января 1950 года и 24 августа 1951 года я находился в Восточном Берлине, где имел встречи со своим руководителем — оперработником КГБ, таинственной Лидией».

Однако Карлоу удалось найти доказательства, подтверждающие, что в указанные дни он находился в других местах. Как оказалось, у Карлоу хранилась книга с надписью «Моему дорогому другу Питеру Карлоу, Руан, 6 января 1950 года» (тот самый день, в который Карлоу, согласно обвинению, должен был находиться в Восточном Берлине). Книга была ему вручена одним из французских героев второй мировой войны капитаном Жаном л’Эрминье. Последний был командиром подводной лодки «Касабланка», которая доставила на Корсику 104 французских и марокканских командос за сутки до освобождения этого острова в 1943 году. Карлоу и этот французский герой были инвалидами, француз в годы войны потерял обе ноги.

Впервые Карлоу познакомился с л’Эрминье в госпитале ВМС США в Филадельфии, куда оба были направлены на лечение и протезирование конечностей. Один из сотрудников госпиталя поинтересовался, знает ли Карлоу французский язык, так как в госпитале был пациент, не говоривший по-английски. Карлоу таким образом оказался в одной палате с французом. «Я увидел фотографию подводной лодки над кроватью француза и сразу понял, кто передо мной», — вспоминал Карлоу. Оба пациента стали хорошими друзьями.

В конце декабря 1949 года Карлоу на борту парохода «Иль-де-Франс» направился в Гавр. Из Франции он должен был поехать в Германию, где в Карлсруэ по поручению Ричарда Хелмса ему предстояло создать техническую лабораторию. «Мы отпраздновали новый год на борту, Иль-де-Франс»», — вспоминал Карлоу. Из Гавра Карлоу выехал поездом в Париж, а затем другим поездом — в Руан, где остановился на ночь и посетил л’Эрминье. Француз подарил Карлоу свою книгу «Касабланка», в которой рассказывается о подвигах его знаменитой подводной лодки в годы войны.

Карлоу сумел также восстановить события 24 августа 1951 года. По данным Карлоу, в этот день он, его мать и будущая жена Либби были в Берхтесгадене, где расположились в гостинице «Берхтесгаденер Хоф». «Именно тогда я сделал предложение моей будущей жене. Они обнаружили наши имена в регистрационном журнале этой гостиницы».

Карлоу не ставили в известность, каким образом ЦРУ смогло установить эти две даты. Однако он удивился реакции управления безопасности ЦРУ, когда ценой огромных затрат времени и усилий он представил доказательства, свидетельствующие, что он не был в Восточном Берлине в указанные дни. Карлоу беседовал с Робертом Баннерманом, заместителем директора управления безопасности, которому предстояло заменить Шеффилда Эдвардса. Баннерман заявил: «Вы, должно быть, высококлассный шпион, так как очень хорошо документированы». Когда же к Карлоу еще не было документальных доказательств, а в его многочисленных анкетах, заполненных еще в давние годы, содержались незначительные неточности — все это воспринималось как свидетельство его вины. Какая-то невероятная «Ловушка-22».

12 марта Карлоу подготовил на имя Хелмса другую докладную записку. Его дело изучала уже новая группа ЦРУ, однако двое ее членов входили в штат Эдвардса. Поскольку последний «считал меня виновным», как же он мог обеспечить объективное расследование? «Я нахожусь дома в административном отпуске, — сообщал Карлоу Хелмсу, — но для моих друзей в ЦРУ мое «прикрытие» тает. Это дело тянется уже «слишком долго»[118]. Хелмс ответил краткой запиской, в которой предлагал Карлоу решать свои проблемы с Хьюстоном[119].

Тем не менее через три недели, 3 апреля, Карлоу сумел связаться по телефону с Хелмсом. Последний сделал секретную запись этой беседы и направил ее заместителю директора ЦРУ генерал-лейтенанту Маршаллу Картеру. Карлоу, по мнению Хелмса, чувствовал, что паутина, опутавшая его, базируется на косвенных уликах и ее очень трудно распутать и понять конкретный характер якобы совершенных им нарушений[120].

К тому времени паутина уже полностью опутала Карлоу. Спустя две недели генерал Картер «опустил топор». «Я пришел к решению, что мы не можем больше удерживать мистера Карлоу на службе в Центральном разведывательном управлении и ему следует разрешить подать в отставку», — писал Картер[121].

Но Карлоу уже сам решил сделать это. Он знал, что беспомощен остановить бесстрастное наступление бюрократии, но был еще способен добиться от нее одной уступки. В докладной записке Хьюстона говорится, что расследования, проведенные ФБР и ЦРУ по «делу о неблагонадежности» Карлоу, не выявили, «что он был замешан каким-либо образом». Однако в этом документе также отмечалось, что дело «остается в ФБР открытым». Это было самое лучшее, что Карлоу мог ожидать; он передал копию докладной записки в надежные руки бывшего высокопоставленного сотрудника ЦРУ, что могло служить страховкой от «пропажи» этого документа в файлах ЦРУ.

«Я оказался втянутым в дело о шпионаже, несмотря на отсутствие каких-либо соответствующих действий с моей стороны, — писал Карлоу. — Подобно козырьку дымовой трубы, отваливающейся от крыши, я абсолютно ничего не могу сделать, чтобы что-либо изменить. Поэтому я подал в отставку». Карьера Карлоу в ЦРУ завершилась, когда он достиг возраста 42 лет.

Прошли годы, но Карлоу не мог забыть состояние гнева, разочарования и отчаяния, которое он переживал в течение весны и в начале лета 1963 года. «Это был очень трудный период. Я был деморализован, пытаясь выяснить, что же случилось. Мне приходилось объяснять своей семье, что я — не русский шпион. Моей жене, матери и сестре».

5 июля 1963 года Карлоу последний раз переступил порог здания штаб-квартиры ЦРУ. В кабинете Лоренса Хьюстона он встретился с Робертом Баннерманом, заместителем директора управления безопасности.

Баннерман сказал: «Отдайте мне ваш жетон».

Карлоу носил свой пластмассовый идентификационный жетон с цепочкой на шее. Он снял его и передал сотруднику управления безопасности. «Баннерман сопроводил меня до выхода из здания». На стоянке Карлоу ожидал его белый «паккард» с откидывающимся верхом.

Карлоу говорил, что у него не было «сентиментальных чувств» в отношении прошлого, когда он покидал в тот день штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли в сопровождении Баннермана. «Я никогда не чувствовал привязанности к этому зданию, — сказал он. — Я до сих пор испытываю доверие к небольшому разведывательному управлению, которое размещалось в нескольких зданиях в городе и которое трудно было найти. Нынешнее здание штаб-квартиры было мечтой Даллеса. Многое изменилось, после того как мы перебрались в него. После этого оно стало безликим. У меня не возникало никаких чувств к этому зданию».

Когда Карлоу и его сопровождающий проходили через широкий вестибюль, Карлоу обратил его внимание на надпись на мраморной стене: «И познаешь истину, и истина сделает тебя свободным» (Евангелие от Иоанна, 8,32). Он посмотрел на Баннермана и сказал: «Надеюсь, вы иногда читаете это».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.