ГЛАВА 21 Наследие

ГЛАВА 21

Наследие

Ричард Хелмс без сожаления оглядывался на эру охоты на «кротов». В его кабинете в центре Вашингтона душно, но во время разговора он предпочитает оставаться в своем элегантном пиджаке.

Энглтон, возможно, и являлся ключевой фигурой, но именно Хелмс возглавлял Управление в период охоты на «кротов» — сначала в качестве заместителя директора по планированию с 1962 года, затем в качестве директора Центральной разведки с 1966 по 1973 год. В этот период очень немногие важные мероприятия могли проводиться без его личного одобрения.

В ретроспективе что он может сказать о проведении расследований по подозрению в шпионаже? «Их следовало проводить, — сказал Хелмс. — Одним из реальных кошмаров, которые переживает директор Центральной разведки, является постоянное ожидание, что кто-то войдет в его кабинет и скажет: «Мы обнаружили агента проникновения». Каждый директор, достойный своей должности, обязан обращать внимание на любые заявления и разбираться в них. Нам приходилось проверять такие вещи. Я это понимал и тогда, и теперь.

Когда я был директором, я отказывался подписывать документы только ради того, чтобы избавиться от кого-то, до тех пор пока не было четко доказано, что такой человек действительно внедрившийся агент». Но, согласился он, некоторых сотрудников «попридерживали» на время проверки таких заявлений.

«А что делать с такими людьми в течение проверки?

Подвесить к потолку? Когда такие дела всплывали, именно Энглтон поднимал вопрос о возможностях подобных фактов, но расследования приходилось проводить управлению безопасности, но не Энглтону».

— Сколько сотрудников ЦРУ стали объектами расследований?

— Я не знаю точной цифры, — сказал Р. Хелмс.

— И ни одного не обнаружили?

— Я в этом не уверен.

Любая крупная организация основывается на доверии, иначе она не сможет функционировать. Среди членов такой организации существует понятие презумпции лояльности организации, ее общим целям и друг другу. Роберт Кроули, ветеран секретных служб, изложил эту мысль следующим образом: «При проведении операции следует себя спрашивать: „А хотел бы ты иметь этого парня у себя за спиной?“»

ЦРУ тоже базируется на доверии, но допускает предательство. Это его постоянная проблема.

Эпоха охоты на «кротов» внесла в отточенную схему потенциальную угрозу, возникающую для любой организации, которая включает в свою основную структуру могущественное подразделение, наделенное полномочиями подозревать всех и вся. Управление паранойи — вот что это было.

Джеймс Энглтон, возглавлявший контрразведку в течение 20 лет, последние 13 лет пребывания на этом посту посвятил поиску «крота» или «кротов» в Управлении. В ЦРУ Энглтон стал капитаном Ахабом, постоянно преследовавшим огромного белого кита. Ему так никогда и не удалось приблизиться к нему достаточно близко, чтобы бросить гарпун.

Заманчиво, но слишком просто назвать Энглтона параноиком. Согласно определению, приведенному в словаре, для параноика «характерна сверхподозрительность, грандиозная мания величия или преследования»[266].

Хотя трудно, а возможно, и несправедливо представлять дело так, что Энглтон страдал паранойей. Его подозрения имели под собой рациональную основу. «Кроты» и предатели были и в других разведывательных ведомствах, например в МИ-6. Даже в ЦРУ всплывали «кроты» и предатели (хотя ни одно из дел в ЦРУ не имело места или, по крайней мере, не было раскрыто в период пребывания там Энглтона). Некоторые дела, возможно, остались неопубликованными, потому что этого хотело ЦРУ, но известный список довольно длинный:

Эдвин Гиббонс Мур II, бывший сотрудник ЦРУ, державший дома сотни грифованных документов и предложивший их Советам за 200 тысяч долларов. В 1977 году признан виновным и приговорен к 15 годам тюремного заключения.

Уильям Кампайлс, бывший сотрудник охраны ЦРУ, получивший от Советов три тысячи долларов за экземпляр справочника по спутнику-шпиону КН-11. В 1978 году признан виновным и приговорен к 40 годам лишения свободы.

Дэвид Барнетт, бывший оперативный сотрудник ЦРУ в Индонезии, продавший секреты Управления Советам за 92,6 тысячи долларов. В 1980 году признан виновным в шпионаже и приговорен к 18 годам лишения свободы.

Карл Кохер, служащий ЦРУ, работавший по контракту переводчиком с 1973 по 1975 год, одновременно являясь агентом чешской разведки. Арестован в 1984 году, признан виновным в шпионаже. В 1986 году передан в рамках обмена заключенными между Востоком и Западом.

Шарон Скрейнейдж, клерк ЦРУ в Гане, передавала секреты Управления своему любовнику, агенту разведывательной службы Ганы. В 1985 году арестована, признана виновной в разглашении закрытой информации и приговорена к пяти годам лишения свободы.

Ларри У Дайцзынь, бьюший радиокомментатор, передававший секреты китайской разведке в течение 33 лет, за что получил 140 тысяч долларов. Арестован в 1985 году, в следующем году признан виновным, совершил самоубийство в феврале 1986 года, находясь в тюрьме в ожидании приговора.

Эдвард Ли Говард, оперативный работник ЦРУ, готовился для работы в Москве, но не прошел проверки на полиграфе и был уволен. После чего Говард продал КГБ секреты об операциях ЦРУ в Москве, а полученные деньги положил в швейцарский банк на секретный счет (около 150 тысяч долларов). Еще десять тысяч долларов зарыл в пустыне штата Нью-Мексико. В 1985 году ушел из-под наблюдения ФБР, получил политическое убежище в СССР.

Этот список служит достаточным доказательством существования «кротов» и предателей, которых, по логике вещей, необходимо преследовать и, если возможно вообще, обнаруживать. «Сегодня, — утверждает Сэм Папич, — в каждом ведомстве, включая ФБР, есть «кроты». Глупо было бы отметать эту мысль».

Но, как и многое другое в демократической системе, искоренение шпионов требует искусного сбалансированного сочетания безопасности и свободы. ЦРУ не является исключением из надлежащего процесса. Оно — часть американского правительства. Управление свободно применять против других стран весь свой арсенал «грязных приемов», подпадающих под определенные минимальные ограничения, налагаемые президентом и конгрессом, но, по логике вещей, оно не может — по крайней мере в отношении собственных сотрудников — действовать вне демократических норм системы, на защиту которой оно претендует. Оно не может попирать ценности, для защиты которых создано, не заплатив за это дорогой ценой.

Если Энглтон и был выдающимся человеком, как утверждают его почитатели, он был также и предвзятым в своих суждениях, как заявляют его недоброжелатели, исковерканной и искаженной личностью, которая рассматривала заговор и обман как естественное явление. Его ум и его внутренний мир представляли собой безнадежное переплетение ложных следов и ретроспекций, запутанный лабиринт без выхода. В итоге он действительно затерялся в «бесконечности зеркальных отражений».

Бывший оперативный работник, белобородая старая мудрая сова, который покинул Управление много лет назад и поселился в скалистых предгорьях Колорадо, возможно, лучше выразил эту мысль: «Бесконечность зеркальных отражений? Многие нашли свой путь именно в этой бесконечности, а не вне ее. Есть что-то негуманное в складе ума контрразведчика, в манипулировании людьми. Сотруднику контрразведки всегда заманчиво взять какое-то дело и утюжить его взад и вперед. Это-то и приводит к «бесконечности зеркальных отражений»».

И добавил: «Многими неприятностями, в которые мы попадали, мы обязаны скорее глупости, чем злому умыслу, диверсии или предательству. Обычно это глупость.

Хороший действенный контроль за контрразведкой — это прекрасно. Если он не срабатывает, то его следует снять. Я уж не говорю о том, что его следует снять, если он наносит ущерб карьерам людей. Это оборачивается военными потерями».

Он стал пристально всматриваться в окно, на подступающие горы. Легкий ветерок шевелил кроны деревьев. «Следовало бы установить контроль за Энглтоном, — сказал он. — Мы не можем подвергаться риску взвинтить целую организацию. Энглтон переступил черту».

Бывший шеф советского отдела, хотя и восхищался личными качествами Энглтона, согласился с этим. Защита от агентов проникновения — «абсолютно элементарна», сказал он, но вопрос состоит в применяемых методах. «Это вопрос апеллирования к фактам, но не к теориям. Если намерен действовать, то надо иметь веские доказательства».

Но основной конфликт между доверием и предательством, приведший к охоте на «кротов», развернувшейся внутри ЦРУ, был гораздо шире и выходил за рамки отдельно взятой личности. Проблема была и остается эндемического характера.

В конечном счете Энглтон имел большую власть над пятью директорами — Уолтером Беделлом Смитом, Алленом Даллесом, Джоном Маккоуном, Уильямом Рэйборном и Ричардом Хелмсом. Энглтон не мог сосредоточить в своих руках такой власти, если бы ЦРУ как организация не хотело этого. Он действовал в постоянно подпитываемой среде, а не в вакууме.

Охота на «кротов» разрушила карьеры лояльных сотрудников, разбила жизни и семьи, а также парализовала Управление, приостановив операции против Советского Союза в разгар «холодной войны», в период, когда они являлись смыслом существования ЦРУ.

Леонард Маккой, сотрудник советского отдела, занимавшийся анализом донесений позднее — заместитель начальника реорганизованного отдела контрразведки, так и заявил в статье, ходившей по рукам среди бывших служащих ЦРУ. Он писал: «Отрицательный эффект эпохи Голицына на управление операциями советского отдела фактически явился опустошающим — неизбежной кульминацией давно бытовавшего мнения, что у ЦРУ не могло быть ни одной настоящей операции по Советскому Союзу. Потенциальные объекты вербовки были отвергнуты, реализуемые операции — сочтены вводя-щими в заблуждение (включая и Пеньковского), а перебежчики, сообщавшие информацию в поддержку Носенко… рассматривались как подосланные КГБ»[267].

Другой ветеран ЦРУ, Марк Уайатт, давая интервью для фильма Би-би-си, посвященного делу Носенко, изложил эту мысль еще более сжато: «Из-за этого дела и его многочисленных ответвлений рушились карьеры, операции против Советского Союза были парализованы, а отношениям с некоторыми дружественными разведывательными службами был нанесен урон»[268].

Охота на «кротов» захватила и некоторых других западных союзников, вылившись в особо разрушительный и безрезультатный поиск предателей в высшем эшелоне руководства британской разведки. Она привлекала к ответу невинные жертвы и в других странах, например Ингеборг Лигрен в Норвегии. И порождала атмосферу страха в ЦРУ.

Такая атмосфера не являлась новостью. В начале 50-х годов пышным цветом процветала развязанная сенатором Джозефом Маккарти охота на коммунистов в американском обществе. То, что случилось в ЦРУ в 60-е годы, сродни маккартизму, пустившему ядовитые корни в Америке десятилетием ранее. По иронии судьбы, именно ЦРУ являлось одной из мишеней сенатора от штата Висконсин и его опустошительной «охоты на ведьм». Теперь время как бы обернулось вспять и захлестнуло ЦРУ, изолированное в стенах своей секретности, и оно переживало собственную «охоту на ведьм», сродни той, что за несколько лет до этого охватывала более широкие слои общества[269].

Подобно локомотиву, несущемуся без тормозов, охота на «кротов» набирала свои обороты, пока полностью не сошла с рельсов, чего и следовало ожидать.

«Война перебежчиков», конфликт по поводу Голицына и Носенко — центральное событие в охоте на «кротов», расколовшее Управление на два лагеря, шрамы от которого пришлось залечивать еще не одно десятилетие.

Нанесенный ущерб был настолько велик, что Управление даже согласилось на принятие конгрессом закона о выплате компенсаций жертвам охоты на «кротов», хотя само не выступило с инициативой попытаться исправить совершенные им ошибки. Но выплаты Карлоу, Гарблеру и Ковичу, сколь значительными они ни были, не компенсировали ущерба, нанесенного этим лицам и десяткам других лояльных сотрудников, которые и по сей день не подозревают, что стали жертвами.

Подобно змее, пожирающей свой хвост, в итоге охотники на «кротов» пожрали друг друга. Охота на «кротов» перекинулась на ее участников и привела к тому, что обвинение пало на начальника советского отдела, шефа контрразведки и директора ЦРУ. Дэвид Мэрфи, Джеймс Энглтон и Уильям Колби — всех коснулся перст подозрения. Операции советского отдела фактически были свернуты.

Самое смешное, что прямым следствием охоты на «кротов» явилось сокращение отдела контрразведки ЦРУ, его размеры, влияние и эффективность значительно снизились. Когда в 1973 году Уильям Колби стал директором ЦРУ, он был справедливо убежден в том, что Энглтон стал разрушительной силой в Управлении. Уверенность контрразведки в том, что все советские перебежчики или добровольцы являлись подставой, а в само Управление глубоко проникли «кроты», заморозила все операции ЦРУ против Советского Союза в различных районах мира. Решив изменить создавшееся положение и ловкостью добиться устранения Энглтона из Управления, Колби демонтировал его империю, части которой уже никогда не были вновь собраны воедино[270]. «Контрразведка, — сказал Сэм Папич, — так и не была восстановлена».

С присущим ему чрезмерным усердием Энглтон преуспел в уничтожении всего созданного им. Мир контрразведки очень похож на пещеру, столь глубокую и темную, что фактически невозможно заглянуть во все ее расщелины. Но основная задача контрразведки ЦРУ состоит в том, чтобы предотвращать проникновения в Управление и способствовать обнаружению иностранных шпионов.

Хотя работу контрразведки трудно измерить именно потому, что она ведется тайно, одним из приемлемых критериев может служить количество дел о шпионаже, всплывающих на поверхность в какой-то данный период. А быстрое увеличение количества дел о шпионаже в середине 80-х годов — от Эдварда Ли Говарда в ЦРУ и Рональда Пелтона в АНБ до Джона Уокера-младшего и его сообщников в ВМС, Ричарда Миллера в ФБР и Клайда Ли Конрада в армии США — дает основание

полагать, что с контрразведкой в США что-то неладно.

Действительно* не одно официальное расследование пришло к подобному выводу. В 1988 году подкомитет комитета по разведке палаты представителей провел расследование по национальным ведомствам контрразведки. Подкомитет обрушил шквал критики на действия ЦРУ в деле Эдварда Ли Говарда, первого сотрудника Управления, перешедшего на сторону Советского Союза. В своем докладе комитет палаты представителей назвал это дело «одной из наиболее серьезных потерь в истории разведки США»[271].

Он содержал выдержки из секретных свидетельских показаний Гарднера («Гэса») Хатауэя, тогдашнего шефа контрразведки ЦРУ, который впервые признал, что «то, что сделал Говард, имело для нас разрушительные последствия», и что Говард раскрыл русским «некоторые из наиболее важных операций, которые мы когда-либо проводили в Советском Союзе». Хатауэй также признал, что в деле Говарда «Управление действовало не должным образом»[272]. Проанализировав проблемы контрразведки, с которыми столкнулись США, комитет палаты представителей пришел к выводу: «…что-то в корне неправильно»[273].

В том же году в отчете конференции представителей сената и палаты представителей отмечались «существенные недостатки» в аппарате национальной безопасности. Разведывательное сообщество было названо в нем «слабо организованным, укомплектованным, обученным и оснащенным, чтобы противостоять постоянным контрразведывательным вызовам»[274].

В 1985 году вскрылось так много дел о шпионаже, что он получил название «Год шпиона». Сразу же вслед за этими делами и переходом и возвращением в СССР сотрудника КГБ Виталия Юрченко директор ЦРУ Уильям Уэбстер полностью реорганизовал отдел контрразведки Управления, заменив его новым центром контрразведки, понизив ранг его начальника до уровня помощника заместителя директора по операциям по вопросам контрразведки. Еще предстояло посмотреть, не были ли все эти изменения лишь некой бюрократической уловкой.

«Скотти» Майлер, бывший заместитель Энглтона, сокрушался, что вслед за отставкой Энглтона и его собственным уходом из ЦРУ контрразведке, по его мнению, пришел конец. Но Майлер, который не один год входил в состав группы специальных расследований и занимался поиском «кротов» (правда, так ни одного и не обнаружил, за исключением, быть может, лишь Игоря Орлова), понимал, что контрразведка — не точная наука. Он любил цитировать замечание бывшего директора ЦРУ по планированию: «Десмонд Фитцджеральд однажды сказал, что контрразведка — это не что иное, как пара парней в лаборатории, исследующих цыплячьи внутренности».

В конечном счете Энглтон сам себя уничтожил. Он заворожил нескольких директоров ЦРУ, последовательно сменявших друг друга на этом посту, и здесь уместна аналогия с «Волшебником Изумрудного города». Но когда Управление оказалось в затруднительном положении, он более не мог пользоваться своим особым даром.

Как охарактеризовал это Джон Денли Уокер, бывший начальник резидентуры, столкнувшийся с ним в Израиле, «Энглтон стал похож на паука-короля, он никогда не знал, что было в сетях паутины. Колби был довольно близок к истине».

Дэвид Бли, один из преемников Энглтона на посту начальника контрразведки, понял проблему очень хорошо. Он возглавлял отдел в течение семи лет. «В контрразведке, — сказал он, — мы все параноики. Если бы мы ими не были, мы не смогли бы делать нашу работу».

Другой бывший шеф контрразведки ЦРУ, не пожелавший назвать своего имени, удивительно откровенно высказался о подстерегающих опасностях. «Подобно скандинавскому витязю ты неистово уходишь в эту работу. Совершенно теряешь ориентацию. С ума сходишь. Повсюду ищешь шпионов». Может быть, неплохая идея, добавил он, ограничить срок пребывания на должности начальника контрразведки ЦРУ до одного года.

Глубоко засевшая уверенность Энглтона в том, что после Анатолия Голицына все советские добровольные информаторы или перебежчики были подставой, изживалась с трудом даже после ухода самого Энглтона. Некоторые бывшие сотрудники ЦРУ утверждают, что Управление быстро избавилось от этой точки зрения.

Но в 1976 году, спустя два года после ухода Энглтона, Адольф Толкачев, советский научный сотрудник, работавший в обла и авиационной технологии «Стеле», стал оставлять записки в машинах американских дипломатов вблизи посольства США в Москве. Толкачев, опасаясь наружного наблюдения КГБ, сам не отваживался приблизиться к зданию посольства. Московская резидентура ЦРУ сообщила об этих подходах в Лэнгли.

Трижды, как можно судить, ЦРУ отворачивалось от Толкачева из опасения, что тот может оказаться подставой. Наконец Управление решило воспользоваться случаем и начало принимать материалы от советского научного сотрудника в военной области. На протяжении почти десяти лет Толкачев оставался самым ценным агентом ЦРУ в Советском Союзе, его существование являлось тщательно охраняемой тайной. Из-за своей первоначальной подозрительности Управление чуть было не потеряло его богатый улов советских секретов. В конечном итоге Толкачева схватили, почти наверняка он был выдан Эдвардом Ли Говардом[275].

В конце концов все восходило к предательству. Необходимость доверия, реальность предательства превосходят проблему, с которой столкнулись ЦРУ и охотники на «кротов» в 60-е годы. Эти два фактора лежат в основе любых человеческих отношений.

С одной стороны, захватившая Энглтона навязчивая идея поиска «кротов» явилась поиском зла внутри организации. Явная параллель с поведением человека. В определенном смысле Энглтон и его группа охотников на «кротов» занимались изгнанием духов. В конечном счете они добились не меньших успехов, чем те, кто пытался заняться этим трудным ремеслом.

Джон Денли Уокер, видевший все это изнутри, но сумевший сохранить чувство сбалансированности, кратко охарактеризовал это таким образом: «Охота на «кротов», вероятно, все же больше способствовала защите советского агента, если таковой был, чем его разоблачению. В то же время, когда по каждому проводилось расследование, против каждого выдвигалось обвинение, настоящий «крот» посиживал да посмеивался».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.