Глава 1 Конец эпохи невинности Америки

Глава 1

Конец эпохи невинности Америки

Пятьдесят лет назад было совершено покушение на президента США Джона Кеннеди. Это убийство потрясло всю страну и вначале было воспринято американцами как спонтанный акт агрессии. Сказка о высшем свете Вашингтона, песнь юности и красоты оборвалась жестоко и резко, а двумя днями позже трагедия осложнилась тем, что Ли Харви Освальд, обвиненный в убийстве Кеннеди, был в прямом эфире застрелен Джеком Руби. Полиция Далласа и ФБР быстро назвали Освальда убийцей-одиночкой, хотя подтверждений тому было мало.

Тем не менее существовали неопровержимые доказательства пребывания Освальда незадолго до убийства президента Кеннеди по поддельным документам в Мексике и тайной встречи там с «товарищем Костиным», он же Валерий Костиков, дипломатический сотрудник советского посольства. ЦРУ установило, что Костиков работал в 13-м отделе Первого главного управления КГБ (убийства за рубежом), которое называлось в КГБ «отделом мокрых дел» («мокрый» означает «кровавый»). Имелись также непреложные свидетельства того, что советская жена Освальда, Марина, связывалась с посольством Советского Союза в США и утаила от американских властей информацию, подтверждавшую негласную поездку мужа в Мексику и его встречу с агентом КГБ Валерием Костиковым.

Линдон Джонсон, только что приведенный к присяге в качестве нового президента США, считал убийство Кеннеди уголовным преступлением, расследованием которого должна заниматься полиция. В разговоре с Эдгаром Гувером 25 ноября 1963 года он отметил, что генеральному прокурору Техаса достаточно подготовить доклад, а ФБР – в сотрудничестве с властями Техаса составить сводный отчет. Гувер согласился {692}. Джонсон также заявил американскому журналисту Джозефу Олсопу, что ФБР уверено в способности провести «максимально грамотное, быстрое и результативное» расследование {693}. Однако вскоре Джонсону стало известно, что сенат и палата представителей США намерены инициировать собственные расследования, поскольку в деле возник международный след. У журналиста возникли опасения, что официальные предположения о причастности Советского Союза к убийству Кеннеди могут спровоцировать угрозу ядерного удара со стороны Москвы.

29 ноября Джонсон провел консультацию с доктором Гленном Сиборгом, председателем Комиссии по атомной энергии США. Как пишет Макс Холланд в книге “The Kennedy Assassination Tapes”, «с холодящей кровь педантичностью Сиборг рассказал Джонсону о последствиях обмена полномасштабными ядерными ударами с Москвой. Поражало число жертв уже после первого удара по США: он должен был унести от 39 до 40 миллионов жизней, не говоря уже о неисчислимых разрушениях, на восстановление которых уйдут десятилетия» {694}.

С учетом услышанного в тот же день Джонсон, которого через несколько месяцев ждали президентские выборы, создал «группу из лучших, первоклассных профессионалов». Ее целью было не расследование убийства, а выработка и предоставление (на основе общей безукоризненной репутации выдающихся участников группы) публике отчета, развеявшего бы все слухи о «затруднениях на внешнеполитическом направлении», возникших в результате ставших известными связей Освальда с советской разведкой и коммунистической Кубой. Группа была названа комиссией Уоррена по имени своего председателя, главы Верховного суда США Эрла Уоррена.

Комиссия Уоррена начала расследование на месте преступления лишь 18 марта 1964 года, по окончании суда над Джеком Руби. Норман Редлич, штатный юрист комиссии Уоррена, отвечавший за организацию допроса советской вдовы Освальда, Марины, указал в отчете, что она «неоднократно лгала Секретной службе, ФБР и самой комиссии в вопросах жизненной важности для граждан США и мира в целом». Однако председатель Верховного суда Уоррен отказался от любых попыток проверить искренность Марины с помощью детектора лжи или перекрестного допроса, объяснив подчиненным, что комиссии бессмысленно заявлять о недоверии главному свидетелю, знакомому с личностью Освальда.

15 июня комиссия объявила о завершении расследования. Заключительный отчет был написан тремя советниками – Норманом Редличем, Альфредом Голдбергом и Ли Рэнкином, у которых не было опыта работы во внешней контрразведке. Комиссия постоянно принуждала их «работать скорее в закрытом, а не в открытом режиме» ввиду временных ограничений: отчет было необходимо закончить до предстоящих президентских выборов.

Доклад комиссии Уоррена был опубликован Правительственной типографией США 24 сентября 1964 года – за шесть недель до выборов. Он состоял из двадцати шести томов небрежно собранных показаний, данных комиссии, и документов, полученных преимущественно от федерального правительства и властей штатов, а также от госорганов Советского Союза. Еще один том содержал итоговый отчет. Этот отчет представлял собой сборную «солянку» из материалов, подобранных различными участниками расследования, с некачественно сведенным алфавитным указателем. Однако двадцать шесть опубликованных томов – это кладезь фактологической, хотя и в значительной степени необработанной, информации, по которой сведущий аналитик, знакомый с оперативной деятельностью и методами советской разведки изнутри, может отследить явную причастность Советского Союза к соответствующим событиям.

Комиссия пришла к выводу, что Джон Кеннеди был убит 22 ноября 1963 года Ли Харви Освальдом, выстрелившим в него из здания Техасского школьного книгохранилища, при этом сам Освальд был убит двумя днями позже в полицейском управлении Далласа Джеком Руби. Комиссия «не обнаружила никаких доказательств того, что Ли Харви Освальд или Джек Руби были участниками какого-либо заговора (внутреннего или иностранного) с целью убийства президента Кеннеди». Далее комиссия заявила об «отсутствии достоверных доказательств того, что Освальд был агентом советского правительства», и отметила, что «он не получал особых привилегий при въезде в Советский Союз, выезде из него и возвращении в Соединенные Штаты». Комиссия «не смогла вынести окончательного суждения о мотивах Освальда», хотя отметила ряд таких его черт, как замкнутость и антиамериканский настрой, которые могли подкрепить его побуждения.

В конце 1970-х годов палата представителей сформировала специальный комитет по убийствам и провела свои собственные расследования. В 1979 году комитет опубликовал двенадцать томов документов и протоколов заседаний и один сводный том материалов по делу об убийстве Джона Кеннеди (Правительственная типография США, сводный том перевыпущен издательством “Bantam”). В отчете комитета содержится новый существенный фактологический материал в виде документов, обнаруженных уже после 1964 года, и проведенных комитетом интервью, которые еще отчетливее указывали на вовлеченность Москвы, чем данные комиссии Уоррена. Однако комитету палаты представителей опять же недоставало знаний советской разведки изнутри, именно поэтому он не смог должным образом оценить полученные сведения.

В итоговом отчете комитет исключил возможность участия Советского Союза в подготовке убийства, просто констатировав:

«Судя по реакции советского правительства и советского народа, их шок был неподдельным, а горе – искренним. Таким образом, комитет, основываясь на доступных ему доказательствах, заключил, что советское правительство не причастно к убийству» {695}.

Такая доверчивость показывает, что комитет палаты представителей, равно как и комиссия Уоррена, понятия не имел о степени, в какой советское правительство всегда полагалось на дезинформацию и обман – доходило до подделок карт Москвы и телефонных справочников. Очевидно, никто уже не помнил, как дерзко соврал президенту Кеннеди Хрущев, отрицая размещение советских ракет с ядерными боеголовками на Кубе.

* * *

В свою бытность начальником резидентуры румынской разведки в Западной Германии я был вовлечен в совместную операцию советского КГБ и румынского Департамента внешней информации. Этой операции в последующем суждено будет приоткрыть завесу тайны над совершенно секретной сетью связей между Освальдом и КГБ. В 1958 году меня неожиданно вызвали на экстренное совещание в Восточный Берлин. В нашем посольстве меня ждали генерал Николае Дойкару, исполнявший тогда обязанности главы Департамента внешней информации Румынии, и полковник КГБ Руденко, советский советник этого Департамента по вопросам военных технологий.

«У нас для вас новое задание из Москвы», – пояснил Руденко, который и вел разговор. Полковник КГБ выложил на стол румынский перевод некоего американского документа. Это оказался пресс-релиз (от 30 апреля 1956 года), распространенный Национальным консультативным комитетом по воздухоплаванию (НАКА), предшественником Национального управления по воздухоплаванию и исследованию космического пространства (НАСА). В документе говорилось, что НАКА получил самолета нового типа, U-2, производства корпорации «Локхид», позволяющий собирать метеорологические данные для реактивных самолетов будущего, способных летать значительно выше предыдущих моделей, за исключением нескольких типов военных самолетов.

«Даже американские средства массовой информации знают, что это ложь», – добавил Руденко, передавая мне газетную вырезку. Это была статья (из «Лос-Анджелес таймс» от 14 апреля 1957 года) о том же самолете U-2, который, по утверждению американского правительства, предназначался для проведения научных исследований. Автор статьи заявлял, что U-2 фактически был самолетом-шпионом, совершавшим полеты из Европы и Японии в режиме совершенной секретности. Сам факт, что самолеты U-2 надежно охранялись днем и ночью, свидетельствовал о строгой засекреченности этого проекта и использовании самолетов в совершенно секретных целях.

«Новейшее оружие ЦРУ», – подытожил Руденко, передавая мне русский документ и его перевод на румынский. Это был приказ советского Главного разведывательного управления (ГРУ) предоставить информацию о самолете U-2. В документе сначала перечислялись уже известные ГРУ сведения об U-2, затем следовал запрос на «любую» информацию, включая слухи о высоте полета этой «темной леди шпионажа». Согласно запросу, советскому Министерству обороны было известно о нескольких полетах U-2 над Советским Союзом, однако, поскольку те летели на предельно большой высоте, войска противовоздушной обороны не могли точно засечь их.

Понимая, что высота полета U-2 является особо засекреченной характеристикой и может быть известна лишь очень узкому кругу лиц, ГРУ придумало опосредованный способ получить эти сведения, а именно: узнать максимальный радиус действия американских радиолокаторов, отслеживающих полеты U-2. В своем запросе ГРУ указало, что полеты U-2 над Советским Союзом совершались преимущественно с авиабазы ВВС США в Висбадене (Западная Германия) и авиабазы ВМС США Ацуги (Япония), на которых были размещены подразделения морской пехоты США. ГРУ требовало добыть любую информацию о радиолокационном оборудовании этих авиабаз.

Летом 1959 года я получил из штаб-квартиры Департамента внешней информации Румынии новое распоряжение, в котором говорилось, что появилась «неподтвержденная» информация, только что полученная КГБ, дающая основания полагать, что самолет-шпион U-2 мог подниматься на высоту «около 30000 метров». Моей резидентуре предстояло провести спецоперацию для проверки этих данных и направить в штаб-квартиру их подтверждение или же дополнительные сведения.

Я уже отослал в штаб-квартиру данные, добытые на американской авиабазе в Висбадене, которые со всей очевидностью подтверждали, что высота полета U-2 была одной из строжайших военных тайн США. Секрет был известен только лицам, непосредственно задействованным в полетах, а также нескольким операторам радиолокационных станций и авиадиспетчерам авиабазы, допущенным к военной тайне. Я был уверен, что лишь какое-то чудо поможет моей резидентуре добыть новые сведения. Из нового запроса я понял, что КГБ повезло сильнее. По всей видимости, одной из других резидентур удалось добраться до диспетчера или оператора радиолокационной станции, приписанного к авиабазе ВВС в Висбадене либо авиабазе ВМС Ацуги.

Вскоре я узнал, что именно так оно и было. Во главе большой партийной делегации 19 июня 1960 года Никита Хрущев прилетел в Бухарест для участия в работе Третьего съезда Румынской коммунистической партии, в то время носившей название Рабочей партии, и провел там восемь дней. Хрущева сопровождал генерал Сахаровский, начальник внешней разведки и эксперт по Румынии, официально не включенный в состав делегации. Съезд был посвящен ускоренной индустриализации Румынии, а поскольку я тогда был главой румынского подразделения технологической разведки, то я стал связным офицером при генерале Сахаровском.

Большинство вечеров Хрущев потягивал водку и рассказывал о первом шпионском самолете U-2, сбитом 1 мая 1960 года, а также о последующем саммите в Париже, где он недавно «позорил» Эйзенхауэра. За восемь дней в компании Сахаровского я узнал, что Советскому Союзу удалось сбить U-2 лишь благодаря получению КГБ надежных сведений о высоте полета этого самолета. Я понял, что данные были добыты в конце прошлого года, но советским войскам противовоздушной обороны некоторое время не удавалось подтвердить их, поскольку до 9 апреля 1960 года U-2 не совершали полетов. Наблюдая за полетом U-2 в этот день, войска ПВО убедились в правильности информации КГБ и обеспечили работу радаров и ракетных средств поражения таким образом, чтобы быть готовыми к следующему полету. Это и случилось 1 мая 1960 года.

«Мы еще никогда не преподносили товарищу Хрущеву столь ценного подарка на 1 мая», – заявил Сахаровский и рассказал мне, что с момента входа U-2 в воздушное пространство Советского Союза и до поражения самолета он поддерживал постоянный контакт с Главнокомандующим войсками ПВО маршалом Сергеем Семеновичем Бирюзовым. В тот вечер Сахаровский ужинал с товарищем Хрущевым, а несколько недель спустя был награжден орденом Ленина.

Естественно, я произнес тост за успех Сахаровского. «И за сержанта тоже пьем до дна!» – воскликнул я.

В те дни «сержант» был заезженной пластинкой советников советской разведки при румынских спецслужбах, придававших большое значение вербовке американских военнослужащих. Разумеется, КГБ хотел, чтобы мы вербовали высокопоставленных американских офицеров, но опыт Советского Союза показал, что гораздо проще устанавливать контакт с сержантами. Они могли не стать полковниками или хотя бы капитанами, но некоторые были крайне полезными агентами разведки. Поэтому сержант Роберт Ли Джонсон, служивший в Западной Германии в 1950-х годах, тайно получил звание майора Советской армии, а также письменные поздравления Совета министров СССР и лично Хрущева {696}. Спустя несколько лет Виталий Юрченко, высокопоставленный офицер КГБ, перешедший в 1985 году на сторону ЦРУ и вскоре вернувшийся в Советский Союз, отмечал, что КГБ считает дело старшего уорент-офицера Джона Энтони Уолкера – еще одного сержанта – величайшим успехом в истории КГБ, который «по важности превосходит даже кражу англо-американских чертежей первой атомной бомбы» и который в случае войны «привел бы к разрушительным последствиям для США». Джон Леман, министр ВМС США на момент ареста Уолкера, был согласен с такой оценкой {697}.

«Заметь, он не был даже сержантом», – заметил в этой связи Сахаровский.

Как это было принято, советский генерал не стал распространяться о деталях операции, в ходе которой самолет U-2 был сбит, а его пилот, Фрэнсис Гэри Пауэрс, взят в плен. Однако через несколько недель после этого советские советники при румынском Департаменте внешней информации пополнили свои нескончаемые тирады о важности вербовки сержантов новым мотивом – теперь нам также было велено искать «перебежчиков».

В то время нас не заинтересовали требования советских советников: какой американский сержант вообще захочет сбежать в Румынию? Но после убийства президента Кеннеди мы сосредоточились на рекомендации о поиске перебежчиков. К своему удивлению, мы обнаружили, что до того, как сбежать в СССР, Ли Харви Освальд служил оператором радиолокационной станции на совершенно секретной авиабазе ВМС Ацуги возле Токио, при этом часть самолетов U-2, совершавших полеты над Советским Союзом, взлетели именно с этой авиабазы.

Примерно в это же время писатель Эдвард Джей Эпштейн проводил в США свое собственное расследование убийства Кеннеди, результаты которого вошли в книгу «Легенда: секретный мир Ли Харви Освальда» (“Legend: The Secret World of Lee Harvey Oswald”, Reader’s Digest/McGraw-Hill, 1978). В этой книге содержались новые полезные сведения об Освальде, которые Эпштейн смог добыть и тщательно изложить. По словам Эпштейна, он расспросил более четырехсот человек, так или иначе связанных с Освальдом. Среди них было «около семидесяти морских пехотинцев, сослуживцев Освальда в Японии и на Дальнем Востоке», большинство из которых «ранее не были допрошены ФБР либо комиссией Уоррена».

Зак Стаут, один из морских пехотинцев, служивший на базе военно-морской авиации Ацуги вместе с Освальдом, сообщил, что Освальд поддерживал связь с симпатичной японской девушкой, «работавшей» хозяйкой «Куин би» – одного из трех самых дорогих ночных клубов Токио, в котором развлекались старшие офицеры американских войск и пилоты U-2. Стаут и его сослуживцы поражались, что девушка с таким положением встречается с Освальдом. Им также было непонятно, как он мог с ней расплачиваться – вечер с такой девушкой обошелся бы ему примерно в месячное содержание {698}. Подобные траты были совершенно не в духе Освальда, о котором неизменно отзывались как о вечном скряге.

Кто же платил за досуг Освальда с девушкой из «Куин би»? Труд Эпштейна строится на подозрениях о его связях с советской разведкой. Книга раскрывает читателям важные сведения, указывающие на то, что, вероятнее всего, именно КГБ стоял за хозяйкой «Куин би», начавшей проводить с Освальдом дни и ночи, и оплачивал ее услуги.

Через некоторое время после возвращения из Советского Союза в США Освальд принял участие в дискуссии на радио о Кубе, организованной журналистом Уильямом Стаки из Нового Орлеана. Как позднее утверждал Стаки, Освальд заявил, что «именно в Японии он решил отправиться в Россию и своими глазами увидеть жизнь революционного, марксистского общества» {699}. Рассказывают, что Ли Харви открылся своему новому американскому другу Джорджу де Мореншильду и сообщил ему: «Я встречался в Японии с некоторыми коммунистами. Они вдохновили и заинтересовали меня, и это в том числе побудило меня съездить в Советскую Россию посмотреть, что там происходит» {700}.

18 октября 1957 года Освальд узнал, что его часть передислоцируется в район Южно-Китайского моря, на Филиппины, из-за разгоравшейся в Индонезии гражданской войны. По словам Стаута, Ли Харви был раздосадован отъездом из Японии. Джордж Уилкинс, еще один морской пехотинец и его сослуживец на авиабазе Ацуги, вспоминает, что 27 октября, непосредственно перед отправкой, Освальд выстрелил себе в руку из пистолета «Дерринджер», заказанного в нарушение армейского устава в США у фирмы «товары почтой». Рана оказалась несерьезной, и некоторые морские пехотинцы считали, что Освальд выстрелил в себя намеренно, чтобы остаться в Японии. Он провел в госпитале почти три недели, но был выписан как раз к моменту отплытия танкодесантного корабля ВМС США «Террелл каунти» и 20 ноября отправился со своей частью на Филиппины {701}.

После трех месяцев службы на Филиппинах Освальд возвратился со своим подразделением в Ацуги, где предстал перед военным судом за владение незарегистрированным оружием – тем самым «Дерринджером», из которого он стрелял в себя. Его приговорили к двадцати дням наряда на тяжелые работы, штрафу в пятьдесят долларов и разжаловали в рядовые (тем самым аннулировав сданный им экзамен на рядового первого класса). Хотя Освальд был осужден условно, его назначили продолжать службу в столовой для военнослужащих, не позволив вернуться на радиолокационную станцию. Он немедленно подал рапорт на увольнение в связи с трудностями военной службы. По словам других морских пехотинцев, Освальд надеялся, что будет уволен в Японии, где успел завести друзей. Его рапорт был отклонен, после чего Освальд затеял драку с сержантом, назначившим его дежурным по столовой, и был почти на месяц посажен в тюрьму. Его выпустили 13 августа 1958 года, и сослуживцы заметили в мужчине сильные перемены: он стал холоден, замкнут и озлоблен.

Джозеф Македо, еще один оператор радиолокационной станции, вспоминает, как Освальд жаловался ему: «Хватит с меня демократии в этой эскадрилье[74]. Когда я отсюда выберусь, займусь чем-нибудь другим». После этого Освальд стал еще реже общаться с сослуживцами, зачастую пропадая в Токио {702}.

Освальд покинул Японию 2 ноября 1958 года на борту транспортного корабля ВМС США «Барретт». Прибыв в Сан-Франциско, он взял тридцать дней отпуска, чтобы съездить к матери и сходить на охоту на белок со своим братом. 22 декабря 1958 года он был назначен оператором радиолокационной станции в 9-й эскадрилье контроля воздушного пространства авиации морской пехоты на авиабазе Эль-Торо в городе Санта-Ана, штат Калифорния {703}. Джон Донован, начальник дежурной смены радиолокационного подразделения Освальда, отзывался о нем как о «сведущем, весьма сведущем» в любой порученной ему работе. Интеллектуальные способности Освальда, как и других служивших с ним морских пехотинцев, были значительно выше среднего, однако, в отличие от остальных, Освальда интересовала практически одна только международная политика, а не женщины или спорт. Он любил уточнять у проходивших мимо офицеров какой-то вопрос международной политики, а затем говорить Доновану: «Если нами руководят такие люди, что-то здесь не так, ведь я гораздо умнее и знаю больше этого парня». Освальд знал имена многих философов, но знания часто не шли дальше имен. Особенно его заинтересовал Гегель и вопрос социальных революций. Общаясь с другими, он обычно стремился не узнать что-то новое, а продемонстрировать собственные знания: «У него всегда была своя точка зрения, и он готов был обсуждать ее со всеми желающими» {704}.

Сослуживцы Освальда отмечали, что работа на Эль-Торо не была изнурительной, и в свободное время Освальд в основном учил русский. Он выписывал русскоязычную газету и отвечал сослуживцам по-русски «да» и «нет», когда те дразнили его за интерес к русскому языку и коммунизму. Казалось, ему нравилось данное ему прозвище «Освальдович» и то, что его в шутку окрестили «русским шпионом». 25 февраля 1959 года Освальд сдавал экзамен по русскому языку и получил оценку «неудовлетворительно», которая, хоть и была низкой, все же подтвердила определенные успехи в изучении этого сложного языка {705}.

Во время службы Освальда на базе Эль-Торо принципы работы КГБ требовали, чтобы схема связи с каждым важным агентом в США предусматривала обезличенные способы передачи информации. КГБ предпочитал использовать тайник в случае передачи агентом разведданных на непроявленной пленке. В некоторых случаях, когда агентам требовалось передать большой пакет документов (в частности, если они работали в области научно-технической разведки), КГБ часто прибегал к камерам хранения на железнодорожных и автобусных вокзалах.

Нельсон Дельгадо, деливший с Освальдом двухъярусную кровать на базе Эль-Торо, рассказывал, что к концу службы соседа заметил среди его бумаг стопку снимков истребителя, сделанных с близкого расстояния спереди и сбоку. Освальд запихнул фотографии в мешок с другими вещами, и Дельгадо согласился отвезти этот мешок в камеру хранения на автовокзале Лос-Анджелеса и привезти Освальду ключ. По словам Дельгадо, Освальд заплатил ему за это два доллара {706}. Если это было именно так, то вряд ли можно объяснить отправку вещмешка с секретными сведениями в камеру хранения чем-то иным, кроме шпионажа.

Вероятно, что с такими вещмешками Освальд передавал новые сведения о высоте полета самолетов U-2, проходивших летные испытания над той частью Южной Калифорнии. Как сообщил Фрэнсис Гэри Пауэрс, пилот самолета U-2, сбитого над Советским Союзом 1 мая 1960 года, на базе Эль-Торо у Освальда был доступ «не только к радиолокационным и радиокодам, но и к новому радару-высотомеру MPS-16», причем именно высота полета U-2 была самой секретной информацией {707}.

После побега в Советский Союз 15 февраля 1962 года Освальд написал брату Роберту: «По «Голосу Америки» [так в оригинале] передали, что выпустили Пауэрса, того парня с самолета U-2. Думаю, для тебя это важно. Я видел его Москве, и он показался мне славным и смышленым типичным американцем [так в оригинале]» {708}.

Для КГБ было бы в порядке вещей позволить Освальду присутствовать на суде над Пауэрсом в награду за помощь, оказанную Советскому Союзу в поражении самолета U-2. В ином случае у Освальда не было бы оснований увидеть Пауэрса.

Представляет интерес тот факт, что пилот U-2 не был допрошен советской военной разведкой, которую привлекли бы в случае поражения самолета в ходе обычной военной операции. Офицер ГРУ полковник Олег Пеньковский, тайно поддерживающий связь с ЦРУ, 23 апреля 1961 года сообщил, что, поскольку самолет Пауэрса был сбит в ходе военной операции, именно ему, Пеньковскому, с учетом хорошего владения им английским языком, руководством ГРУ было поручено вести допрос Пауэрса, когда тот будет доставлен в Москву. Однако затем Пеньковский сообщил, что в планы ГРУ вмешался председатель КГБ Александр Шелепин: «Шелепин нашел переводчика и забрал Пауэрса».

Сам Пауэрс впоследствии писал, что был тайно допрошен в штаб-квартире КГБ на Лубянке. Это означает, что руководство всей операцией осуществлял именно КГБ, а не командование Советской армии.

По словам Пауэрса, его начали допрашивать непосредственно в тот день, когда он был сбит. На допросе присутствовало около десятка человек, часть из них была в военной форме, но большинство – в штатском. Последние, очевидно, являлись высокопоставленными офицерами КГБ, прибывшими на это зрелище. За ходом одного из допросов, который проводился генералом, а не двумя майорами, как обычно, «следил низкий, худой, непрестанно куривший человек лет сорока». Позже Пауэрс узнал, что это был Шелепин, председатель КГБ {709}.

На допросе Пауэрса главной темой была высота полета U-2 {710}. Ему задали вопрос о том, служил ли он когда-либо на авиабазе Ацуги, на что он ответил отрицательно, и это было правдой. Следователи особо расспрашивали его о самолетах U-2 на авиабазе Ацуги, показывая ему вырезки из японских газет о самолете этого типа, потерпевшем там крушение {711}. (Советские власти не хотели, чтобы Пауэрс заподозрил наличие информатора на Ацуги, а газетные статьи весьма удачно объясняли их интерес к этой авиабазе. В сентябре 1959 года японский журнал “Air Views” опубликовал подробный отчет об аварийной посадке самолета U-2 на территории клуба планеристов вблизи авиабазы Ацуги, предположив, что самолеты U-2 могли вести разведку не только в интересах метеорологов {712}.)

Книга Эпштейна, подкрепленная убедительными документальными доказательствами и посвященная подозрениям о секретных связях Освальда с советской разведкой, содержит важные сведения, указывающие на то, что Освальд действительно получал распоряжения из Москвы. Более того, Эпштейн собрал достаточно сведений, дающих ему веские основания подозревать, что Джордж де Мореншильд, богатый американский нефтепромышленник, потомок знатного русского рода и «лучший друг» Освальда после возвращения того в США, на самом деле был куратором Освальда по линии КГБ.

В 1977 году Эпштейн встретился с де Мореншильдом в отеле «Брейкерс» в Палм-Бич, штат Флорида. Эта встреча была организована журналом «Ридерз дайджест». Эпштейн и де Мореншильд решили прерваться на обед и вновь встретиться в три часа дня. Когда де Мореншильд вернулся туда, где остановился в Палм-Бич, его ждала записка, уведомлявшая, что он обязан под присягой дать показания специальному комитету палаты представителей США по убийствам. Позднее в этот же день было обнаружено тело де Мореншильда – он покончил с собой выстрелом в рот {713}.

К сожалению, Эпштейну недоставало специфичных знаний, которые могли бы помочь объединить разрозненные фрагменты в общую картину и прийти к однозначным выводам. Его хорошо аргументированная история повисла в воздухе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.