Страшные сказки Старого Арбата

Страшные сказки Старого Арбата

Весна. Солнце. Арбат. Здоровенная вывеска – практически по всему фасаду: «Мир новых русских». Я не пошел в этот магазин. Зачем? Я никогда не принадлежал к этому «элитарному» слою. А главное – не хочу.

Итак, Арбат.

Конец апреля. Ощущение нереальности и буффонады, как на эскизах Сомова. Московский Монмартр из Арбата не получился. Поначалу набежали туда лохматые художники, украсили подоконники и стены домов работами, выкопанными из загашников мастерских, заиграли у театра Вахтангова веселые московские джазмены, запели доморощенные барды, а фотографы-пушкари готовы были сфотографировать вас с грустным медведем или обезьянкой с глазами мученика.

На этой улице можно было купить и продать все: Звезду Героя и орден Ленина, Георгиевский крест и немецкую медаль, генеральскую форму и куртку десантника. А в арках начали крушить лохов наперсточники, в переулках на скамеечках расположились солидные игроки в железку.

Монмартра не получилось. Просто появилась в Москве свободная зона типа махновского Гуляйполя на Украине во время Гражданской войны.

Но за всей видимой отвязанностью и анархией существовал твердый порядок. Улица и примыкающие к ней переулки были разделена на три сферы влияния. От «Праги» до дома № 12 территорию контролировали чеченцы, до театра Вахтангова – борцы, а дальше были охотничьи угодья солнцевских.

Такса была стандартная: четыреста баксов в месяц со стола или подоконника.

Каждого пятого числа появлялся сборщик податей и вежливо получал «зеленого друга» с художников и торговцев.

Видимо, бойцам их криминальные авторитеты приказали на этой культурной территории вести себя крайне интеллигентно, поэтому, если человек не мог в назначенное время отдать всю сумму, на него не наезжали и не «включали счетчик», просто объясняли, куда позже принести остаток долга.

Я тогда довольно часто бывал на Арбате, ходил среди художников, разыскивая акварели с видами старой Москвы. Это нынче наши уличные живописцы рисуют одни церкви, а тогда можно было найти весьма интересные работы. На Арбате торговали своими картинами несколько ребят, удивительно нежно и трогательно писавших старые московские переулки, осенние бульвары, загадочные проходные дворы. Цены у них были вполне приемлемые, и я купил несколько видов милых мне городских уголков.

Однажды я подошел к своему знакомому художнику Алику и не узнал его. Лицо его больше напоминало вчерашнюю пиццу.

– Что с вами?

И Алик нарисовал мне леденящую душу картину.

Два дня назад, пятого числа, к нему подошел новый сборщик солнцевских. Алик дал сто пятьдесят долларов и сказал, что остальные передаст, как и было раньше, через несколько дней «смотрящему».

Сборщик был молод и крепок. Видимо, из бывших боксеров. Он затащил художника в подворотню и отработал, как грушу в тренировочном зале. Уходя, он объявил, что «ставит его на счетчик».

Надо сказать, что в основном арбатские живописцы весом и статью разительно отличались от субтильного Алика, да и характер у них был весьма крутоватый. Они отправились к «смотрящему».

Тот понял, что дело плохо: народный бунт всегда страшен. Солнцевский посол сказал, что завтра же уладит это дело и никакого беспредела на своей территории не допустит.

В двенадцать, когда почти все художники были в сборе, в пешеходную зону въехал роскошный «ауди». Из машины вылез сам бригадир. Он выволок из нее беспределыцика, прилюдно избил его и заставил извиниться перед Аликом.

После этого бригадир объяснил художникам, что парень до этого работал в другом районе, по палаткам, а там нравы – «упаси, бог», и пообещал, что больше никаких эксцессов не будет.

Кстати, так и случилось, и многие художники, перешедшие после разгона арбатской торговли в 1994 году на Крымскую набережную, с тоской вспоминают прежние порядки.

Нет, не получилось из Арбата российского Монмартра. Он стал прибежищем залетных катал, наркоманов и карманников.

Но было и другое. На моей памяти в Москве было четыре деловых района: Столешников переулок, промышлявший золотом и камнями; Сретенка и близлежащие переулки – прибежище скорняков и меховщиков; Кузнецкий мост – марки и книжные раритеты; Арбат – подпольный центр столичного антиквариата.

Улица была многолетним местом встреч крупных антикварных дельцов. После смерти Сталина, когда ресторан «Прага» вновь стал местом «общественного питания» (до этого там находился оперативный штаб охраны сталинской трассы), антикварные короли собирались в элегантном кафе «Прага» на первом этаже. Потом, в 62-м году, открыли кафе «Московское», и они переместились туда.

Сегодня очень много говорят о коррупции и срастании криминала с властью, а произошло это очень давно, как только красный комиссар, закованный в кожу, начал обживаться в Москве. Жених он был выгодный по тем несладким временам, поэтому от московских барышень отбою не было. И тогда комиссар снимал кожу и шил костюм у Лукова или Альтшуллера: были в те далекие годы нэпа известные московские портные. Ну а дальше начиналось падение в мелкобуржуазную трясину.

Квартира, мебель, ковры, картины на стены, вазы Грачева и Фаберже – так сковывалась тонкая, но необыкновенно прочная цепочка, соединяющая номенклатурные квартиры с антикварами, меховщиками, золотишниками.

В те годы именно Арбат определял стоимость живописи, скульптур, работ известных ювелиров. Надо сказать, что и сегодня он диктует цены и определяет спрос.

Не надо думать, что это честное и красивое занятие. За многими прекрасными вещами тянется такой кровавый след, что может перевесить любую бандитскую разборку.

На несостоявшемся Монмартре стали возникать антикварные лавки. Но солидного покупателя не было. Да и кто пойдет приобретать редкую вещь на улицу, ставшую зоной беспредела! Уж на какие кнопки нажали короли антиквариата – я не знаю, но 19 апреля 1994 года появилось историческое постановление «О запрете торговли на улице Арбат».

Прочитав сей документ, начальник 5-го отделения милиции почувствовал прилив радостной энергии и за три дня очистил улицу от художников, мелких торговцев и иного антиобщественного элемента.

Надо сказать, что мудрое это постановление не отвадило всевозможных разбойников от столь привлекательной улицы.

Сегодня на Арбате и в его переулках отремонтированы многие старые дома, из которых выселили коренных жителей этого славного московского места и выстроены новые хоромы для нынешних чиновников и нуворишей. А совсем недавно район поражал необыкновенным количеством пустых домов. В них селились бомжи, московские хиппи и наркоманы. Ходить поздним вечером по Кривоарбатскому, Афанасьевским, Власьевским переулкам было небезопасно.

Я уже упоминал грустного медведя – собственность фотографа-пушкаря. Исчез фотограф, исчез медведь, обожавший булочки и конфеты…

Как-то я шел довольно поздно из нового ВТО домой. Фонари в переулке горели через один. Дома пугающе смотрели выбитыми окнами. Скажу сразу: у меня не было никакого настроения встречаться с милыми московскими хиппи или наркоманами. Проходя мимо арки дома № 4 по Кривоарбатскому, я услышал странный рык, обернулся и глазам не поверил: на меня из темноты арки надвигался здоровенный медведь. Описывать свое состояние я не буду – как-то неудобно. Скажу одно: годами наработанный имидж решительного человека практически испарился. Но медведь не собирался бросаться на меня. Он рычал и приплясывал на месте.

– Не бойся, старичок! – услышал я знакомый голос, и в арке появились мои знакомые художники Алик и Боря. – Не бойся, это же Леша.

Леша – тот самый медвежонок, который вместе с фотографом честно зарабатывал деньги. Борис подошел к Леше. Тот встал на задние лапы и, как кот, потерся о его плечо.

– Откуда он у вас?

– Да, Фима, гад, – сказал Алик, – когда его с Арбата поперли, решил его усыпить, а мы выкупили, договорились с ЖЭКом, теперь кантуется в пустой квартире вместе с нами. А вечерами мы его на прогулку выводим.

Через год я встретил Алика на Крымском валу, и он рассказал мне, что мастерскую в Кривоарбатском у них отобрали, дом начали ремонтировать и Лешу купил за большие деньги «новый русский», и теперь медведь вроде охраняет его дачу.

Мы привыкли отождествлять Арбат с песнями Булата Окуджавы, с милыми зелеными дворами, гитарами, радиолами, Леньками Королевыми.

Теперь этого района нет. И уже никогда не будет. Мои друзья, а их было много, жившие на Арбате, разъехались по разросшейся Москве. Кто попроворнее – сумел уцепиться в центре, остальные осваивают новые районы, сплошь набитые «лимитой».

Нет того Арбата, нет кинотеатра «Юный зритель», куда мы бегали в десятый раз смотреть «Остров сокровищ» или «Джульбарс».

Нет тихих букинистических магазинов, где часами можно было копаться в старых журналах. Исчез старый кинотеатр «Наука и техника». В нем на дневных и вечерних сеансах показывали фильмы о научных подвигах Лысенко или академика Лепешинской, а последний сеанс иногда отдавался под безыдейные фильмы, на титрах которых было написано: «Этот фильм взят в качестве трофея частями Красной армии».

Но что это были за фильмы! «Восстание в пустыне», «Индийская гробница», «Воздушные акробаты», «Артисты цирка», «Путешествие будет опасным», «Судьба солдата в Америке».

С раннего утра выстраивалась огромная очередь страждущих, чтобы достать билеты. Мы бы занимали очередь и ночью, но это было нереально.

С двадцати трех часов Арбат был фактически закрыт. Точно в это время на улицу выходили люди, которых мы звали «топтунами». Одеты они были одинаково, в зависимости от сезона: летом, несмотря на жару, – в синих бостоновых костюмах, осенью и весной – в серых коверкотовых кепках и таких же плащах, зимой – в черных пальто с каракулевыми воротниками и таких же шапках.

Становились они вдоль всего Арбата, на «расстоянии визуального контакта и голосовой связи». Так было предусмотрено инструкцией начальника охраны правительства генерала Власика.

Тогда я не знал, что верхние этажи и чердаки домов занимали снайперы и пулеметчики.

Арбат был одним из участков дороги сталинского кортежа на ближнюю дачу.

У замечательного поэта Бориса Слуцкого есть даже стихи об этом. Я цитирую их по памяти, поэтому прошу простить, если ошибусь, но главное в них – суть.

Бог ехал в пяти машинах,

Было серо и рано,

В своих пальтишках мышиных

От страха тряслась охрана.

С перепуганной охраной вождя мне пришлось столкнуться при обстоятельствах вполне экстремальных.

В те годы джаз в стране был запрещен. Люди в ресторанах танцевали под бодрые песни наших композиторов.

Была одна отдушина – так называемые «ночники», их устраивали в заштатных клубах, солидном Доме ученых и Доме журналиста. Вот туда-то наша компания и бегала. Там играл известный ударник Боря Матвеев, король саксофона Леня Геллер, чудесные аккордеонисты и трубачи.

«Ночники» заканчивались соответственно названию, а потом я провожал свою девушку Марину в ее Николопесковский переулок. Мы шли по Арбату сквозь строй топтунов, которые провожали нас бдительным взглядом.

«Ночники» в Доме журналиста одно время устраивались регулярно по субботам. Бойцы «девятки» к нам привыкли, и некоторые даже одобрительно подмигивали нам.

Однажды, под Новый, 1952-й год, я провожал Марину, крутила поземка, ветер нес в спину колючий снег. Было четыре утра. До заветного переулка оставалось совсем немного. Внезапно из-под арки выскочили несколько здоровых парней, скрутили нас и затолкнули в подъезд дома. Я даже среагировать не успел.

– МГБ. Не дергайся.

В подъезде стоял, прислонившись к стене, полковник в форме Министерства государственной безопасности и несколько офицеров со странными автоматами.

Потом, в училище, я узнал, что это английские «стэны».

Мы стояли минут десять. На улице проревели автомобильные моторы.

– Ну, – полковник облегченно вздохнул, – вы что шляетесь по ночам?

– Гуляем.

– Не гулять надо, а к зимней сессии готовиться, товарищи студенты. Идите и забудьте о нашей случайной встрече.

После проезда кортежа вождя топтуны весело отправились в нынешний ресторан «Прага», который был тогда их штабом и столовой.

Днем на Арбате ничто не напоминало об опасной ночной работе рыцарей щита и меча. По улице ходил «солидняк». Коллекционеры и антиквары. Украшение московской «трудовой-деловой» интеллигенции слеталось в знаменитую антикварную комиссионку.

Это было самое известное место в Москве. Начало ее славе положили, безусловно, репрессии 30-40-х годов. Сюда отдавало ФПУ НКВД картины и предметы антиквариата, изъятые при обысках и арестах.

Но наиболее солидные поступления пришли в голодные военные годы. Московские старожилы несли сюда семейные реликвии и подлинники известных мастеров.

Покупать все это могли только те, кто получал правительственные пайки, и спекулянты с московского черного рынка.

Потом был знаменитый 47-й год, год девальвации денег, и, как мне рассказывали, магазин почти опустел.

Ну а потом магазин заполнился хорошими работами.

Мне довелось бывать в домах собирателей картин – не коллекционеров, а именно собирателей, то есть тех людей, которые не продают и не обменивают приобретенные картины.

В квартире известного оперного певца я увидел поразительной красоты портрет работы Брюллова, нестеровского «Отрока», необыкновенные парижские работы Коровина. Большинство этих картин он прибрел в магазине на Арбате. Кстати, после смерти он завещал свое прекрасное собрание Третьяковской галерее, и там нынче экспонируются эти работы.

В 50-е годы Москва начала богатеть. Вовсю расцвел теневой бизнес. Деляги и торгаши начали вкладывать деньги в искусство. Но картины интересовали их в меньшей степени. Им всем хотелось приобрести нечто более реальное: золотые и серебряные изделия Фаберже. А если есть спрос, то есть и предложение.

Мне рассказали оперативники, что человек по фамилии Рывкун в голодные блокадные ленинградские дни выменял на хлеб и сало невесть как попавшие к одному коллекционеру клейма Фаберже. Долго он не мог найти им применение, а потом разыскал несколько талантливых художников, и они начали делать собственного Фаберже.

Продукция расходилась, как горячие пирожки в голодный год. Особенно велик был спрос в Грузии и Азербайджане. Мастера работали прекрасно, определить подлинность работы могли только многоопытные искусствоведы.

Понемногу фирма Рывкуна начала сдавать свою продукцию в знаменитый магазин на Арбате. Вот там-то и были классные эксперты, но, видимо, их просто взяли в долю.

Дело кончилось трагически. Со слов одного из крупных чинов КГБ я узнал следующее.

ЦК КПСС готовил подарок какому-то иностранному гостю, видимо, как я понял по намекам, самому Арманду Хаммеру. Управление делами выделило средства, и на Арбате приобрели не очень дорогую, но вполне пристойную вазу работы Фаберже.

Подарок вручили. Гость благополучно отбыл «за бугор», а через некоторое время до главы партии докатились слухи, что ваза-то хоть и красивая, но – фуфель.

Такое простить было невозможно. В комиссионку нагрянула совместная бригада КГБ и ОБХСС, работали быстро и споро. Посадили всех, кого могли. Но монарший гнев не утихал. Хрущев приказал стереть с лица земли воровскую малину. Приказ выполнили точно и в срок. Старинный особняк размолотили клин-бабой. Улица стала похожа на челюсть с выбитым зубом. Лет двадцать мы ходили мимо этих печальных развалин…

Но давайте вернемся на сегодняшний Арбат.

Сначала мне хочется вспомнить Мюнхен, русский антикварный магазин, недалеко от Ратушной площади.

Мы сидели с хозяином, давним моим московским знакомым, и пили кофе. В кабинет осторожно протиснулся дорогой соотечественник с большим кейсом.

– Русским серебром интересуетесь?

– Конечно. А что у вас?

– Фаберже, – гордо сказал визитер.

– Не надо, – резко ответил мой приятель.

Когда владелец серебра ушел, мой товарищ разъяснил эту пикантную ситуацию.

– Ты понимаешь, есть канал из России, по которому гонят сюда туфтового Фаберже. Главное, работы-то отличные; продавали бы просто как новодел, был бы отличный спрос и деньги неплохие получили бы. Нет, им обязательно Фаберже нужен. У вас весь Арбат этим завален.

Откровенно говоря, ничего подобного я в арбатских магазинах не видел.

Замечательные ребята из спецотдела милиции, работающие на этой территории по антиквариату, рассказали мне, что по сей день, как и раньше, сюда стекаются краденые ценности. Совсем недавно они провели остроумную оперативную комбинацию и задержали людей, ограбивших Петербургский артиллерийский музей. Они привезли на продажу в столицу драгоценные доспехи и драгоценный старинный меч. В маленьком кафе, рядом с культурным центром независимой Украины, я сижу с человеком, который знает практически все об антиквариате.

– Сюда приходит много хороших вещей, но, как ты понимаешь, не все оседает в магазинах. Здесь работает целая бригада бойцов, а во главе стоит один грузинский авторитет. Он сейчас живет в Париже.

– Фамилию можешь назвать?

– Нет.

– Кличку?

– Тоже нет. Да и тебе не советую глубоко влезать в это дело. Понимаешь почему?

Я понял, и мы, допив кофе, пошли пройтись по залитому солнцем Арбату.

Он разительно не похож на улицу моей юности. Но это же не главное. Мимо нас проходят компании совсем молодых ребят, они заходят в летние кафе, заказывают пиво. Им хорошо и весело в этот солнечный день. Они не видели топтунов, не знают о том, что здесь пролегал путь сталинского кортежа. Им хорошо на этой улице, потому что она – их данность.

У японцев есть отличная пословица: «Прошлого уже нет, а будущего может не быть, надо жить сегодняшним».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.