ЭТК

ЭТК

С приходом к власти Брежнева происходили изменения не только в политической жизни страны, но и в экономической. Так, осенью 1965 года была затеяна так называемая «косыгинская реформа», должная предоставить большую экономическую самостоятельность советским предприятиям путем ограничения использования административных методов и возмещения их применением экономических рычагов. По мнению инициаторов этой реформы, она должна была помочь громоздкой советской экономике обрести необходимую гибкость, перейдя от мобилизационной модели к гражданской. Реформа распространилась на многие отрасли экономики, в том числе и на кинематограф. Так, в марте 1966 года кинематографистам были предоставлены более широкие права в ведении организационно-хозяйственной деятельности (на этот счет вышло специальное постановление Совета министров СССР), благодаря чему на «Мосфильме» была создана Экспериментальная творческая киностудия (ЭТК), которая должна была строиться именно на новых принципах — на хозрасчете.

Руководителями ЭТК были назначены евреи: кинорежиссер Григорий Чухрай и экономист Владимир Познер. Последний долгое время жил за границей (в США и Франции), а когда вернулся в СССР, был назначен начальником главка по производству фильмов именно для того, чтобы попытаться хоть как-то скрестить плановую (советскую) и рыночную (капиталистическую) экономики. О том, как создавалась ЭТК, рассказывает Г. Чухрай:

«Мы подали свой проект в Госкино. Его изучали несколько месяцев. Наконец, я решил просить аудиенции Алексея Николаевича Косыгина. Мы встретились.

Сначала Председатель Совета министров отнесся к нашему предложению с иронией.

— Специалисты бьются, не могут решить эти проблемы, а вы, оказывается, их уже решили… Что же вы предлагаете?

Я стал объяснять. Алексей Николаевич сначала слушал, а потом даже разгневался на мою не очень лестную реплику о наших законах. Я извинился, но продолжал настаивать на своем.

— И что же вы предлагаете? — спросил он, потрясая нашим проектом. — Немедленно распространить это на весь Советский Союз?

— Ни в коем случае! — возразил я. — То, что придумано за письменным столом, может на практике оказаться пустым прожектерством. Мы предлагаем сначала проверить систему, а потом, если она окажется жизненной и экономически эффективной, постепенно распространять ее.

— Вот как! — удивился Алексей Николаевич. — А Госкино в курсе вашей работы?

— Да, наш проект находится у них уже семь месяцев.

— Значит, скоро мы его получим?

— Не знаю, поэтому я и решил просить вас о встрече.

Алексей Николаевич посмотрел на пухлую папку.

— Вы думаете, у меня есть время это читать?

— Там есть очень короткое объяснение сути системы. Но вы можете поручить ознакомиться с ней какому-нибудь толковому человеку.

— Хорошо, оставьте мне ваш проект.

Это была победа! Не помня себя от счастья, я уехал домой и оттуда позвонил Владимиру Александровичу Познеру. Мы стали ждать.

Случилось несчастье: на съемках у режиссера Салтыкова трагически погиб Евгений Урбанский, красивый, мужественный и талантливый актер (трагедия случилась в пустыне Каракумы 5 ноября 1965 года. — Ф. Р.). Он снимался у меня в «Балладе о солдате» и в «Чистом небе». Мы были друзьями. На фронте я терял много своих друзей, но там была война. А здесь, в мирное время, по глупости… Прямо с похорон я попал в больницу. И там неожиданно для себя я получил уведомление, что через два дня на Совете министров СССР будет разбираться вопрос об экспериментальной студии. Мне было не до болезни.

В небольшом помещении перед залом заседаний я встретил председателя Госкино А. В. Романова.

— Наш вопрос восьмой, — сказал он почему-то шепотом и прибавил: — Вы будете говорить. Я буду молчать.

Потом сидели молча и ждали. Дверь в зал заседаний время от времени открывалась. Из нее выходили расстроенные люди, и тут же входили другие.

Наконец, очередь дошла и до нас, мы вошли в зал.

Обычная рабочая обстановка. За длинным столом сидели министры, во главе стола — А. Н. Косыгин.

Мы некоторое время наблюдали, как он распекал задержавшуюся группку из какого-то комбината — распекал по делу и разумно. По репликам я понял, что Косыгин человек компетентный и умный. Потом, обратившись ко мне, он попросил объяснить коротко суть нашего предложения. Я собрался с мыслями и хотел было говорить, но меня опередил министр финансов Гарбузов.

— А суть в том, — сказал он с ухмылкой, — что сейчас режиссеры получают по максимуму 8 тысяч рублей гонорара. А они хотят получать гораздо больше».

Здесь позволю себе небольшую справку. По сравнению с большинством населения СССР кинематографисты и в самом деле получали неплохие гонорары. Так, во время простоев им выплачивалась зарплата на студиях, где они состояли в штате (примерно 130–150 рублей, что равнялось средней зарплате по стране), а во время работы над фильмами им уже начислялись повышенные гонорары — от 2 до 8 тысяч рублей. Вот лишь несколько примеров.

Леонид Гайдай за фильм «Деловые люди» (1963) получил гонорар размером 2508 рублей плюс гонорар за написание сценария в размере 2000 рублей (итого: 4508 рублей), а за «Операцию „Ы“ (1965) — 2375 рублей плюс 1500 рублей за соавторство в написании сценария (итого: 3875 рублей). А вот Юрий Чулюкин за фильм того же жанра — комедию «Королевская регата» — причем такой же односерийный, какие снимал Гайдай, был удостоен в 1966 году гонорара в 4789 рублей.

Однако фаворитами советского кинематографа по гонорарам были тогда другие люди. Например, Владимир Басов, который умудрялся выпускать фильмы практически каждый (!) год, а в 1965 году взялся снимать свою самую кассовую ленту — четырехсерийную эпопею «Щит и меч», которая обогатит его сразу почти на… 30 тысяч рублей (правда, получил он их не сразу, а по частям — в течение двух лет, что все равно немало).

Но рекорд в советском кинематографе тех лет по гонорарам принадлежал другому режиссеру — Сергею Бондарчуку, который за 4 серии эпопеи «Война и мир», которые он снимал четыре года (1962–1966), был удостоен следующих сумм: 21 679 рублей за режиссуру и 20 100 рублей за роль Пьера Безухова (итого: 41 779 рублей). Причем гонорар мог быть и больше, если бы не Иван Пырьев, который Бондарчука недолюбливал и добился в Госкино, чтобы авторам фильма урезали постановочные. В итоге за первую серию авторам заплатят 100 % постановочных, а за остальные — по 50 %.

Отметим, что большинство перечисленных режиссеров получали двойной гонорар — за режиссуру и сценарий. Это возмущало многих сценаристов, однако поделать с этим они ничего не могли: приходилось соглашаться, поскольку в противном случае их сценариям грозило забвение. Как жаловался в те годы в кругу друзей сценарист Алексей Каплер: «Беззастенчивая жажда у режиссеров крупных гонораров привела к тому, что в тематическом плане, если даже не учитывать скрытого соавторства, для более пятидесяти процентов снимающихся картин официально утверждается участие режиссеров в создании сценариев, что связано с их материальной заинтересованностью… Когда я увидел, что гибнет мой двухсерийный сценарий „Две судьбы“, разве я не пошел на то, чтобы доверить совсем не подходящему для этой темы Л. Лукову, да еще согласиться поделиться с ним гонораром? И Луков сумел пробить фильму высшую категорию…» (Отметим, что фильм по этому сценарию, который назывался несколько иначе — «Две жизни», стал лидером проката 61-го года, заняв 3-е место. — Ф. Р.)

Неплохой «навар» имели и руководители студий, и главные редакторы объединений, которые материально поощрялись режиссерами за благожелательное отношение к их замыслам и экранизациям. У большинства из этих людей, к примеру, в месяц сумма подобных «поощрений» набегала равная четырем их месячным окладам.

Не были материально обижены и многие звезды советского кинематографа, что объяснялось просто: актеры имели возможность сниматься в нескольких фильмах одновременно, из-за чего у них могло в год «набежать» от 5 до 7 тысяч рублей. К этим суммам следовало приплюсовать и заработки от гастролей, которые устраивало для них Бюро кинопропаганды (а это дополнительно еще несколько тысяч рублей).

Однако, даже несмотря на свои двойные-тройные гонорары, многим кинематографистам подобное положение казалось несправедливым, и они буквально спали и видели, как бы сделать так, как было в Голливуде: получать не только повышенные постановочные и двойные авторские, но еще и проценты от проката своих картин. Именно подобную систему и собирались внедрить Чухрай и Познер в своей ЭТК, убежденные в том, что именно так можно заинтересовать своих коллег-кинематографистов в постановке качественных картин.

И вновь вернемся к воспоминаниям Г. Чухрая:

«Эта хамская реплика Гарбузова меня возмутила.

— Я не посмел бы прийти сюда как вымогатель и рвач, — сказал я с обидой. — Товарищ Гарбузов знаком с нашими материалами и знает, что сейчас по максимуму получает каждый второй, а по нашей системе по максимуму сможет получить каждый двухсотый… Может быть, министр финансов не разобрался в цифрах?!

Косыгин прервал меня, сказав примирительно:

— Мы рассмотрели ваши предложения и поддерживаем их.

— Я пошутил! — поспешил исправить свой ляп Гарбузов.

— Я тоже пошутил, — с неприязнью парировал я.

Алексей Николаевич задал мне несколько вопросов. Я ответил.

Мы относились к своим возможностям скромно. Не предлагали ввести нашу систему немедленно и повсеместно. Мы предлагали испробовать ее на практике, и только в том случае, если она окажется жизнеспособной и экономически эффективной, постепенно распространять ее…

Объясняя нашу позицию, я говорил:

— Нельзя все учесть за письменным столом, надо проверить идею на практике. Наверняка что-то не учтено и нуждается в доработке. Ручеек можно подправить, заставить его течь в нужную сторону. С лавиной справиться невозможно. Поэтому мы предлагаем эксперимент. При лавине в случае ошибки пострадает все общество. При эксперименте — только участники эксперимента.

Алексей Николаевич со мной согласился. Он поддержал нас, и недоброжелатели трусливо поджали хвосты…

Постановление огорчило наших недругов из Госкино. Сначала они одобряли мое обращение в Совет министров. Были уверены, что там разберутся и запретят наши «завиральные фантазии». Не получилось…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.