Москва, январь, 1967 год. Станция метро «Проспект Маркса»
Москва, январь, 1967 год. Станция метро «Проспект Маркса»
Сдав последние экзамены зимней сессии, студент факультета международных экономических отношений МГИМО Сергей Костров, пребывая в хорошем расположении духа, уже собрался выходить из метро и пройтись пешком домой (жил недалеко, на улице Горького), его окликнули:
— Сережа, Костров!
Оглянулся. Игорь Фонарчук и Юра Емельянов:
— Ты откуда?
— Сдал последний экзамен, иду домой.
— Аналогичный случай, — одновременно сказали Фонарчук с Емельяновым. — Решили в городе погулять. Слушай, Серега, может, сходим куда?
— А куда? — спросил Костров.
— Ты вот куда шел? — улыбнулся Емельянов.
— Домой. Тут рядом живу, где магазин «Армения».
— Знаем, знаем, — закивали Фонарчук с Емельяновым. — Ну вот, давай занесем твои книжки и сходим куда-нибудь.
Костров посмотрел на часы: время-то полтретьего, все приличное закрыто. Костров колебался недолго:
— Вот что, давайте купим чего-нибудь поесть, выпить и посидим у меня, музыку послушаем.
— А родители? — спросили ребята.
— Да я сейчас один живу, родители в Штатах. Так что мешать никому не будем.
— Ну, ты даешь! И молчал! — сказал Фонарчук. — Поедем в «Елисеевский». У тебя деньги есть?
— Рублей тридцать, — сказал Костров.
— Ну и у нас кое-что имеется. Едем! — И Емельянов направился к выходу.
В «Елисеевском» взяли всего понемногу. Брали все грамм по 300: окорок «Тамбовский», свежайшую «Любительскую» колбасу, осетрину горячего и холодного копчения, икры паюсной и черной, свежайшие купаты, из расчета на троих, прихватили свежего хлеба, черного и белого, а также бутылку французского коньяка «Камю», четыре «Боржоми». Посчитали: а хватит ли денег еще на один коньяк? Оставалось 12 рублей, а коньяк — 9.50. Взяли. Тут же купили сетки-авоськи. Провизию, аккуратно завернутую в пергаментную бумагу с зеленой надписью «Гастроном», сложили в одну авоську, а коньяк, «Боржоми» и хлеб положили в другую и все бережно понесли через улицу Горького к Кострову домой.
Послушав музыку, попев рок-н-ролл под гитару, выпив хорошего коньяку, решили позвонить девушкам. Фонарчук и Емельянов своим знакомым дозвонились быстро. У Кострого на примете никого не было. Фонарчук использовал резерв ставки главного командования, как он говорил, позвонил нескольким знакомым, зачастую случайным, по телефонам, которые были в записной книжке. Откликнулась какая-то Ольга. Фонарчук толком и не помнил, как она выглядела, помнил, что высокая: так, познакомился в какой-то компании. Продиктовал адрес, повесил трубку.
— Минут через двадцать будет. Она где-то здесь живет.
Емельянов занервничал. Дамам нужно шампанское, торт какой-нибудь и еще какой-нибудь закуски. Стал одеваться. Посчитали деньги. Костров еще добавил. Шампанское, две бутылки, из родительских запасов нашлись у Кострова. За всем остальным в морозный московский вечер отправился Емельянов. Он оделся, пошел в кондитерский и «Елисеевский».
Сначала пришли Таня и Лена, знакомые Фонарчука. Вскоре появился и Емельянов с закусками, фруктами, тортом и еще одной бутылкой «Камю».
Минут через десять звонок в дверь.
— Это Ольга! — обрадовался Игорь Фонарчук.
Лене и Тане объяснили: девушка для Кострова.
На пороге стояла Оля Кузнецова, студентка 4-го курса МГИМО, зам. секретаря комитета комсомола института. Симпатичная высокая девушка, блондинка, в дубленке и очень симпатичной вязаной импортной шапочке. Костров замер. Этого он никак не ожидал. Галантный Фонарчук помог девушке раздеться. Под дубленкой она была в джинсах «Леви Страусс» и тонком вязаном норвежском свитере с оленями. Из своей сумочки достала элегантные туфли на невысоком каблуке. Фирменная девушка, да и только! Фонарчук пожалел, что Ольга не к нему пришла, но что случилось, то случилось. «А вообще-то, — решил чуть захмелевший Фонарчук, — что бог не делает, все к лучшему».
Ольга посмотрела на Кострова и спросила:
— Сережа, чем помочь?
— Ба! — удивился Фонарчук. — Они знакомы!
— Причем давно, — улыбнулась она, проходя на кухню. Она уже твердо решила, что сегодня будеттолько с ним.
А почему нет? Не женат, из своих, глупостей не сделает. Емельянов подошел к Кострову:
— Ты ее знаешь?
— Да, — улыбаясь, сказал Костров. — Замсекретаря комитета комсомола нашего института, член КПСС.
— Ну, извини, старик… — Фонарчук неловко улыбнулся. — Не хотел! Ты ведь комсомолец?
— Конечно, — подтвердил Костров.
— Ну тогда вам будет, о чем поговорить. Я в комсомольские и партийные дела не вмешиваюсь.
Слушали Элвиса Пресли, «Битлз», «Роллинг Стоунз», танцевали, целовались. В двенадцать ночи Таня и Лена засуетились:
— Ребята, нам пора. На метро как раз успеем. Фонарчук и Емельянов тоже собирались. Во-первых, девушек проводить, а потом и самим пора.
Гостей проводили. Ольга сказала Кострову:
— Пойдем, помоем посуду, — и пошла на кухню. Костров — за ней… и остолбенел. Ольга без свитера, в бюстгальтере уже мыла посуду.
Увидев удивленного Кострова, улыбнулась:
— Свитер жалко, боюсь испачкать. Подарок родителей. Костров удивился:
— А они у тебя где?
— В Англии, папа — советник посольства, — как-то смущенно ответила Ольга.
— А у меня в Штатах.
— Я знаю, — сказала она, очищая сковородку от купаточного жира. — Писала на группу «Виражи» справку в горком комсомола.
— А джинсы не боишься запачкать? — поражаясь своей смелости, спросил Костров.
— И то правда, — сказала она, взяла и сняла джинсы.
В бюстгалтере, трусах, поясе и чулках перед ним стояла девушка 1 м 76 см ростом, член КПСС, замсекретаря комсомола МГИМО МИД СССР. Домыв посуду, она опять посмотрела на него:
— Я останусь у тебя, Сережа, хотя и живу рядом, где магазин «Подарки». Меня никто не ждет. Хорошо, Сережа? — Посуду вытерла и сложила в шкаф. — Ну что, пойдем к тебе?
Он как-то безвольно, скорее, от неожиданности, повиновался.
— А у тебя уютно и кровать просторная.
Она помогла ему раздеться, сняла трусы и легла рядом с ним. Он лег на нее.
— Ого! — только и сказала она.
Он вошел в нее мощно и страстно.
Утром он проснулся от того, что кто-то жарил на кухне яичницу. Сообразил, что Оля. Подошел к ней. Она была в его махровом халате, в его шлепанцах, под халатом любимая американская майка Кострова с надписью «Wrangler».
— Ты сегодня никуда не идешь? — спросила она.
— Нет, — ответил Костров. — Все сдал вчера.
— И мне тоже некуда спешить, — сказала она и повернулась к нему своей мощной грудью в его любимой майке.
— А у тебя девушек много было? — спросила она.
— Нет, — ответил Костров. — Ты четвертая. — И почему-то спросил ее: — А у тебя много было мужчин?
Она задумалась:
— Да, были.
Они занимались любовью до вечера, затем поужинали. Ольга допила шампанское костровских родителей. Утром после завтрака оделась, посмотрела на счастливого Кострова:
— Вот что, Сережа, для всех мы с тобой малознакомые люди. Я сама тебе буду звонить и приходить. Я понимаю, что я тебе понравилась, ты мне тоже. Но никаких контактов в институте. Здрасьте — до свидания. Я почему пришла сюда? Мне мужика захотелось. А когда Игорь позвонил — узнала, что рядом — и пришла. А тут — ты. Отличный вариант получился. Вы завтра в клубе репетируете, я приду, принесу вам условия конкурса-смотра самодеятельных коллективов. Горком проводит. Помни, я — зам. секретаря комитета комсомола. Ну, все.
Надела дубленку, надела симпатичную, вязанную не у нас, шапочку, улыбнулась и пошла клифту.
* * *
В середине февраля, после каникул, около шести вечера Игорь Фонарчук и Юра Емельянов зашли к Кострову, поговорили о том, о сем, послушали новые пластинки. Настроение у Кострова было никаким. В институте Коля Зайцев, соло-гитарист «Виражей», сказал ему, что видел списки на зарубежную практику. Коля попал в Алжир. А Кострова в списке он не увидел. Удивительно, все участники «Виражей» куда-то ехали, даже Гриша Яников, не блиставший талантами, попал в Гану. Костров упавшим голосом спросил:
— А во Францию кто?
— У, — сказал Зайцев, — там народу хватает, на полный срок едет мадам Помпадур.
— Это кто такая? — спросил Костров.
— Ну, кто? — удивился Зайцев. — Фаворитка и любовница ректора Ольга Кузнецова.
Костров сдержался, не удивился вслух. В мозгу эхом отозвалось: «Любовница, любовница…»
— Да ладно, старик, не расстраивайся. Может, я ошибся. Завтра вывесят список, почитаем.
Все это он рассказал Фонарчуку и Емельянову. Фонар-чуку, студенту Суриковского училища, заграница если и светила, то в очень отдаленном будущем, а Емельянову, студенту МАИ, вряд ли вообще стоило думать о зарубежных поездках. Игорь Фонарчук удивился:
— Вот дает! Она тебя вперед должна двигать, а не назад.
Звонок в дверь.
— Кто это? К тебе? — спросил Емельянов, убавляя громкость проигрывателя.
— Не знаю, никого не жду, — удивленно сказал Костров.
Открыл дверь. На пороге Ольга Кузнецова. Фонарчук развел руками:
— Картина Репина «Не ждали».
— Я случайно зашла. А вдруг дома?
— Вовремя, — сказал Емельянов. — Ты что думаешь, мы здесь делаем?
— Выпиваете? — спросила Ольга.
— Если бы! — сказал Игорь Фонарчук. — Пришли друга из петли вынимать.
— Зачем? — удивленно спросила Ольга.
— Ага, — сказал Игорь. — Не надо было?
— А что случилось? — Удивление Ольги было искренним.
— Да вот, человек не поехал во Францию, а некая дама едет туда аж на шесть месяцев.
— Какая дама? — спросила Ольга.
— Некая, из-за которой наш бедный друг сегодня ни ест, ни пьет, — объяснил Емельянов.
— А зря, — сказала Ольга. — Мог бы выпить, есть повод.
— Скажи нам, — Емельянов подошел к ней поближе. — Мы выпьем вместе.
— А раздеться можно? С меня и так снег, как со Снегурочки, капает.
— Раздевайся.
Фонарчук и Костров помогли девушке снять дубленку, сапоги «Аляска» на меху. Из своей объемной сумки она достала бежевые туфли, надела, встала: высокая девушка в тонкой вязки свитере, на сей раз с медведем, в короткой юбке, входящей на Западе в моду.
Фонарчук и Емельянов оценивающе рассматривали ее ладную фигуру. Костров, пораженный происходящим, безмолвствовал.
— Знаете что, мальчики, — сказала Ольга, доставая из сумки бутылку французского коньяка «Martell», 15 рублей за бутылку, и какую-то бумагу, — есть что обмывать. Пошли в столовую.
Поставила бутылку на стол, стала доставать коньячные бокалы, невысокие и пузатые. Фонарчук уже открыл бутылку ароматного коньяка.
— А за что пьем? — нарезая тонкими ломтиками лимон, спросил Емельянов.
— Как за что? — удивилась Ольга. — За вашего друга, чтоб не вешался.
Костров молчал.
— Вот приказ ректора о практике. Читайте. Завтра его узнает весь институт.
— Ни фига себе! — сказал Костров, который жадно, почти мгновенно, прочитал приказ: «Костров С. А. — Англия. Торгпредство СССР, город Лондон. Май — сентябрь 1967 года».
— Ну вот, а ты вешаться хотел, — сказал Емельянов.
— Завидую! — развел руками Фонарчук. — С «Битлз» встретишься, глядишь, и споете под гитарку.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.