Глава 4. БОРЬБА С ЛАВИНАМИ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 4. БОРЬБА С ЛАВИНАМИ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Девушка из Чикаго

Естественным дополнением к прогнозу лавинной опасности является контроль за лавинной опасностью. Сначала в Алте был только один метод контроля — закрытие трасс. Как лыжники реагировали на то, что день за днем их любимые трассы закрыты, мы уже описывали. Они не только возмущались — они не подчинялись. Когда выставлялся новый набор запрещающих знаков, лыжники оставались на открытой территории в течение времени, достаточного для ее освоения. Затем один из них отклонялся в закрытую зону, другой шел по его следу, а за ними уже шел весь поток лыжников.

Бывшему солдату было ясно, что делать: бороться с лавинами. Средство? Взрывчатка. Прецедент уже был: швейцарцы использовали минометы и бомбы. Я изложил проблему инспектору Козиолу, объяснил ему, что, судя по тому, как возрастает число лыжников каждую зиму, результат можно предвидеть: катастрофа. Применяя взрывчатку, чтобы снять напряжение со склонов, мы не только сможем лучше использовать территорию, но и будем знать, что она безопасна.

«Не знаю, что скажут в региональном управлении, — ответил он. — Во всяком случае, мы рискнем».

В настоящее время отдаленный грохот противолавинных бомб и снарядов столь обычен для лыжников, что они едва ли поднимут головы, зашнуровывая свои ботинки. Не так было в Алте в 1948 г. Я еще помню несчетное число сплетен о моем первом противолавинном взрыве.

Дорожный техник Мел Уокер и я привезли ящик динамита и взорвали его у шоссе под горой Сьюпириор. От склона к склону заметалось эхо. Больше ничего не произошло.

Вторая попытка была более успешной. По счастливой случайности Управление Уосатчского национального леса располагало большими запасами взрывчатки военного времени — так называемого тетритола. Тетритол — бризантная взрывчатка, создающая ударное воздействие. Последнее зависит от скорости взрыва, или, выражаясь техническим языком, скорости детонации. У динамита она составляет около 3000 м/с, у тетритола — 8000 м/с. Я использовал тетритол, потому что он нам ничего не стоил. Так случайно был обнаружен принцип воздействия на лавины, который мог бы оставаться неоткрытым еще многие годы: не так важно пробить дыру в снеге, как создать в нем вибрацию высокой частоты.

В один из дней, полное представление о которых имеют только лыжники, — солнце и пушистый снег после бурана — я притащил полный мешок этого бесценного тетритола на вершину склона Раст-лер-Фейс, который я считал врагом Алты номер один. Расположенный напротив приюта Алты, этот огромный склон занимал всю нижнюю половину лыжной территории. В истории Алты никто еще не съезжал на лыжах с его вершины, не считая нескольких сорвиголов, которые любили глубокий свежевыпавший снег больше, чем жизнь. Мало что зная о свойствах и силе тетритола, я высыпал сразу весь мешок — около 10 кг. Я следовал принципу одного старого подрывника. На вопрос, сколько пороха он использует, он всегда отвечал: «Много».

Я укрылся за одной из скал, окаймляющих верхнюю часть склона. Чтобы увидеть момент взрыва, мне пришлось высунуться. Когда меня достигла взрывная волна, я подумал, что она снесла мне череп до самых глаз. Как заяц, вспугнутый из укрытия, лавина из снежной доски взвилась в воздух и затем быстро устремилась вниз по склону. Сквозь звон в ушах я расслышал одобрительные возгласы зрителей на веранде приюта. Вскоре я отдышался и съехал на лыжах с Растлер-Фейс.

Снежный патрульный подарил лыжникам великолепную трассу с глубоким свежим снегом, известную теперь во всем мире как Большой Растлер. А я перестал палить 10-килограммовыми порциями тетритола, потому что и двух килограммов было достаточно.

 Современную лавинную партию ужаснули бы приемы и оборудование тех первых подрывных групп. После снегопада мы поднимались на подъемнике Коллинс, что составляло примерно полпути до вершины. Затем направлялись вверх по перемычке вдоль Растлера. Путь этот не был хорош, потому что опасности подстерегали нас на каждом шагу и гора постреливала в нас небольшими лавинами из снежных досок. Когда был построен другой подъемник, мы стали попадать прямо на гребень и идти безопасным маршрутом и тогда с каждым разом использовали все более сложное снаряжение.

Взрывное оборудование, которое мы имели, было плохо приспособлено для наших целей. Правила Лесной службы требовали, чтобы запалы воспламенялись электрическим способом. Подготовка заряда состояла из следующих этапов:

проверить гальванометром детонатор;

подключить детонатор к подрывной электрической цепи;

вставить детонатор во взрывное устройство;

протянуть провод до огневой позиции (почему-то провод всегда слишком короток и кому-то приходится подвешивать его на пути возможного схода лавины на веревке);

проверить всю цепь гальванометром;

проверить взрывную машинку;

подключить машинку к взрывной цепи;

и только тогда — ВЗРЫВ!

На ветру, на гребне хребта, ранним морозным утром это было тяжким испытанием.

Напрасно я ходатайствовал о введении удобных и эффективных взрывателей и бикфордова шнура вместо всех этих громоздких железок. Лишь через десять лет, в 1956 г., правила изменились — после того как я послал Джону Херберту выписку из «Руководства подрывника», где отмечалось, что при использовании электрической подрывной цепи может произойти детонация, вызванная статическим электричеством, которое генерируется ветром, дующим над снегом. Разумеется, ветер, дующий над снегом, — это самая обычная ситуация в противолавинных работах. Теперь от статического электричества можно обезопаситься хорошим оборудованием (тогда же никто не спрашивал, как мы его избегаем). Признаться, мы использовали взрыватели и бикфордов шнур задолго до 1956 г., но первое время это была наша тайна.

Следует объяснить, почему так важен был переход от электрической системы воспламенения запалов к использованию бикфордова шнура. Будет ли это раскаленная проволочка на конце электрической цепи или искра пламени на конце шнура, эффект получится один и тот же: тепло воспламеняет детонатор, а детонатор — заряд. При электрической системе воспламенения весь сложный процесс подготовки заряда последовательно, взрыв за взрывом, должен выполняться на открытом воздухе. Это трудоемкая и часто опасная работа. Мы бросали такие бомбы на лавиноопасные склоны, но провод без конца рвался, и тогда приходилось возиться с неразорвавшимся зарядом. Это была игра с огнем, а потому обычно подрывник выходил на склон и устанавливал заряд там, где нужно.

При использовании запального шнура все бомбы для каждой операции мы могли с удобством подготавливать в мастерской. В горах человек доставал бомбу из рюкзака, присоединял бикфордов шнур, поджигал его, бросал бомбу в лавиноопасное место и шел к следующей точке. Такое довольно простое усовершенствование означает, что в настоящее время группа хорошо подготовленных лавинщиков может подниматься на подъемнике или на лыжах по хребту и швырять бомбы на лавиноопасный склон. Такая группа может обезопасить полностью всю гору за то же время, какое я затрачивал на проведение одного взрыва с использованием электрического запала.

Естественно, здесь были свои проблемы. Например, один нервный охотник за лавинами швырнул подожженную бомбу в снег в двух метрах от конца моих лыж, вместо того чтобы забросить ее далеко вниз по склону. Снег был слишком глубоким и рыхлым, и я не смог бы быстро выйти из опасной зоны. Если бы я поехал вниз по склону, то оказался бы на пути лавины. Единственное, что я сообразил сделать, это мгновенно закопаться в снег. Нервные долго не задерживаются на лавинной работе.

Первое время в Алте не было специальной группы взрывников. Для производства взрывов выходили только я и те из сотрудников, кто был в настроении преодолеть трудный подъем. Бак Сасаки, работавший на подъемнике, и Тед де Боер, тогда управляющий приютом, были моими постоянными спутниками. Кроме того, присоединялся кто-нибудь из лыжного патруля — Джим Шейн или Гарольд Гудро. Мы старались идти по крайней мере втроем, чтобы разделить груз.

Сасаки обычно пробивал тропу. Он обладал колоссальной выносливостью. Мы называли его вертикально лазающим Сасаки, а также другими, менее лестными именами: он лез прямо вверх, пробивая тропу в глубоком снегу, тогда как у других не хватало на это сил.

В один памятный день мы закончили подъем и начали полукилометровый спуск по хребту к Растлер-Фейс. На гребне снег под воздействием ветра стал очень плотным. Бак, который нес полный рюкзак взрывчатки, попал лыжами под выступающий край снежной доски. Лыжи уперлись. А он в позе ныряющего лебедя совершил шестиметровый прыжок и приземлился под маленькой сосенкой, причем здорово шлепнулся о плотный снег; тяжелый мешок стукнул его по шее, а голова ушла в снег. Мы же, и не думая ему помочь, стояли, наслаждаясь этим зрелищем.

Когда Сасаки высвободил наконец голову из-под снега, он столкнулся нос к носу с дикобразом, поселившимся именно у этой сосенки. У него был обычный для дикобразов близоруко-глупый вид. Выражение лица Бака было неописуемо.

Через некоторое время пришла и моя очередь. Я медленно передвигался по Лоун-Пайн с «электрической» бомбой в руке. В середине поворота переступанием снежная доска двинулась вместе со мной. Моя первая мысль была о бомбе, потому что я не хотел находиться вместе с ней в лавине. Я отбросил ее как можно дальше. Вторая мысль была о ногах. В середине поворота переступанием одна моя нога была направлена на север, другая на юг, а это — неуклюжее и болезненное положение. Люди часто ломают ноги, делая повороты переступанием. Я подпрыгнул как можно выше, исходя из предположения, что по крайней мере мои ноги останутся целыми и, возможно, доска уйдет из-под меня. Предположение оказалось правильным.

Зима Плохого Снега в 1950/51 г. предложила суровое испытание технике взрывов. Лавинщики подорвали три доски на Растлер-Фейс, а одна доска сошла сама по себе. Последняя подрывная операция, проведенная после мартовского снегопада, спустила пятую доску. Лавина распространилась далеко за свои обычные границы, захватив снег, лежавший всю зиму. В отложениях лавины были представлены все пять слоев из снежных досок. Это страшный случай лавины наивысшей силы, когда сдвигается весь снежный покров. Такая же лавина разрушила когда-то старый поселок старателей. В нашем случае мы заставили Растлер-Фейс показать всю свою силу как раз вовремя. К счастью, в это время в Алте находился Джон Херберт. Он уехал в Вашингтон, в Главное управление Лесной службы, убежденным сторонником контроля за лавинами.

Постепенно лыжники поняли, что за восхождение на Растлер следует вознаграждение. После взрыва один из них получил право съехать с Большого Растлера по свежему снегу на глазах у завидующих зрителей, расположившихся на веранде приюта. У нас появились добровольцы. Одним из наиболее постоянных была девушка из Чикаго, имя которой я забыл. Она часто бывала в Алте, любила свежий снег и хотела кататься по Большому Растлеру. Возникла моральная проблема. Можно ли допускать представителей широкой публики к участию во взрывных операциях, не говоря уже о лавинных? По этому вопросу инструкция была непреклонна. Но, с другой стороны, девушка была настойчивой, да и красивой тоже. К тому же инструкция рекомендовала поддерживать хорошие отношения с публикой.

Нашим первым объектом был мой старый личный враг Лоун-Пайн на пути к Растлер-Фейс. Я готовил электрическую цепь для запала. Девушка из Чикаго наблюдала с интересом и некоторой опаской, если я правильно понимал выражение ее лица. Вдруг она поняла, что это не игра. Будет взрыв, возможно, будет лавина, а она находится не более чем в 15 м от места взрыва. К этому времени мы уже знали, что при взрыве в снегу не образуется летящих комьев. Лучше находиться близко от взрыва в безопасной позиции, чем убегать и, быть может, попасть во вторичную лавину.

Нашим укрытием была группа деревьев. Я дал сигнал: «Приготовиться к взрыву». Команда залегла спинами к заряду с капюшонами на головах, так что взрывная волна должна была пройти поверх них. Девушка продолжала стоять, глядя на меня своими большими глазами. Я велел ей лечь. Ответа не последовало, если не считать того, что она слегка согнула колени. Не знаю, думала ли она, что я ее разыгрываю, или же действительно была парализована страхом.

Время шло, было холодно, а мне нужно было продолжать работу. Я включил взрывную машинку. Взрывная волна ударила по девушке. По Лоун-Пайн пошла лавина. Снег начал двигаться вокруг нас между деревьями. Рюкзаки, лыжи, провода и люди начали съезжать вниз по склону. Девушка проплыла мимо меня на куске снежной доски. Я поймал ее и подтянул к дереву, за которое держался; другие члены группы также прилипли к деревьям. Затем мы собрали имущество и двинулись дальше. Мы подорвали Растлер-Фейс и проехали по нему.

Девушка из Чикаго оказалась хорошей спортсменкой. В следующей подрывной операции она была готова к бою. Она восхваляла охотников за лавинами в то время, когда было еще далеко до признания нас как публикой, так и нашей собственной организацией. Это было начало политики нашего доверия к публике — мы начали позволять лыжникам видеть, что и почему происходит, даже принимать участие в работе, хотя это замедляло операцию и действовало нам на нервы. Слово «лавина» больше не было словом, которое нельзя было произносить в присутствии широкой публики.

Охота за лавинами в Алте стала общественным событием. Люди вставали пораньше, чтобы полюбоваться зрелищем с веранды приюта. Они собственными глазами видели срывающиеся со склона лавины там, где еще вчера катались на лыжах и где надеялись покататься сегодня. Нарушения границы, обозначенной «Закрыто. Лавинная опасность!», стали редкостью. Лыжники знали, что эти таблички вскоре будут сняты.

Да будет счастлива девушка из Чикаго, и пусть она долге еще катается на лыжах! Она стала предвестницей специального корпуса, который, насколько я знаю, был единственным в мире, — корпуса девушек-лавинщиц. В любом районе, подобном Алте, где распространено катание на лыжах, есть молодые девушки, убирающие комнаты, прислуживающие за обеденным столом, работающие за стойкой отеля. Они стремятся хорошо выглядеть и хорошо кататься на лыжах. В Алте они часто бывали добровольцами при проведении противолавинных работ. А нам всегда отчаянно не хватало людей для лавинного патруля.

Лавинное патрулирование — операция, которая следует за взрывами и заключается в свободном обходе всей территории в поисках небольших несошедших лавин. Это те лавины, которые лежат в ожидании неосторожного лыжника и могут быть столь же смертоносными, как и большие лавины. Патруль всегда состоял из двух человек, один из которых наблюдал за другим. Это было нашим нововведением, и теперь все следуют нашему примеру. Тогда мы обычно посылали не двух охотников за лавинами, а одного охотника и одну девушку-лавинщицу. Таким образом мы удваивали наши людские ресурсы и быстроту наших действий. Девушка должна была нести за охотником веревку и еду и все время за ним наблюдать. Если он исчезал из поля ее зрения, она вызывала спасательную команду.

Некоторые из таких пар имели тенденцию превращаться в более постоянные. Я знаю это по себе, потому что я женился на моей девушке-лавинщице Джоан Хемилл из Лонг-Айленда. Мне нравится, как сын представляет себе нашу встречу. В 9 лет он рассказывал, что я катался на лыжах по лавине, а под нею без лыж лежала Джоан. Ну, я вытащил ее и привел в хижину. Через несколько дней мы решили пожениться. (Мы действительно встретились в лавине, но поженились только через два года.)

Естественно, по спортивному миру распространились слухи о том, какие новые и захватывающие вещи творятся в Алте. Один иллюстрированный журнал прислал фотографа. Как и все представители его профессии, он хотел поскорее сделать фотографии и уехать на следующее задание. А охотник за лавинами должен был подкараулить и спустить лавину так, чтобы обеспечить хорошую точку съемки. Я объяснил ему, что он выбрал плохой момент, потому что снег очень устойчив. Я не мог бы вызвать лавину, даже использовав воз взрывчатки.

Ну, а хоть что-нибудь я могу сделать? Пожалуй. Я могу сорвать карниз.

Карниз — это сугроб, построенный ветром на гребне хребта или горы. Он имеет форму опрокидывающейся волны. С течением времени карниз становится выше и выступает все дальше вперед. Наконец, эта губа не может больше поддерживать себя и обламывается. В некоторых случаях выступ карниза создает такую подъемную силу, что при сильном ветре она отрывает его от склона. Поскольку обломки карниза иногда достигают массы в несколько тонн, нежелательно, чтобы они висели над лыжной трассой.

В Алте у меня был любимый карниз. Как и все карнизы, он формировался каждую зиму в одном и том же месте — на остром как нож краю скалы в конце Перуанского хребта. Он находился вне лыжной территории и никого не беспокоил, так что и я его не беспокоил, за исключением тех случаев, когда использовал для экспериментальной проверки своих теорий. Там был Перуанский приют. В конце дня обитатели приюта могли подъезжать на лыжах к его дверям, траверсируя склон под карнизом. Поэтому я должен был что-то предпринять.

То же самое почувствовал и карниз. Когда я в другой раз пришел его взрывать, он весь обвалился, а я, как обезьяна, повис на веревке. Чтобы отомстить карнизу, мне пришлось заложить взрывчатку на скалу еще осенью, перед его образованием. Теперь все, что мне оставалось сделать, это взорвать его на расстоянии, не приближаясь к нему.

Такова была ситуация, когда фотограф потребовал немедленную лавину. Карниз был щедро засеян тетритолом, и я поджидал, когда он станет более неустойчивым. Посмотрев в бинокль, фотограф согласился со мной, что у нас есть зародыш эффектной серии снимков. Когда мы поднялись на огневую позицию, он получил представление о точках съемки и заявил, что хотел бы находиться под карнизом и сбоку от него, чтобы снять взрыв на фоне неба. Я знал это место — выступ позади обрыва, над которым висел карниз. Подойти к нему можно было по широкому гребню хребта. Я узнал также, что фотограф совершенно не был подготовлен к тому, чтобы проделать этот путь на лыжах.

Несмотря на явное неодобрение моей добровольной напарницы, я провел фотографа под карнизом. Мы достигли выступа, который представлял собой площадку диаметром 4 м, окруженную вертикальными обрывами везде, кроме той стороны, где висел карниз.

Фотографу очень понравилась точка съемки. После обычной суеты с выдержкой и диафрагмами он заявил, что готов. Я начал громкий отсчет своей девушке-лавинщице на огневой позиции: «Три, два, один — ОГОНЬ!»

Тетритол разнес карниз вдребезги. К небу поднялся столб снега и снежной пыли. Обломки карниза, выпадая из облака на склон, вызвали лавину из снежной доски. Снежные блоки разрывались на деревьях, как снаряды. Это была славная лавина. Когда я взглянул на фотографа, то увидел, что он опустил камеру и, как завороженный, смотрит на снежное облако. Он стал жертвой некоторых особенностей процесса фотографирования. Через видоискатель все выглядит маленьким и далеким. Опустите камеру — и сцена перед вами внезапно вырастет в крупный план. Лавина проходила мимо нас справа налево на расстоянии около 10 м. Фотографу показалось, что она падает прямо на нас. Он начал бегать кругами, как кролик, пойманный в загон. Куда бы он ни бежал, везде был обрыв. Потом нам пришлось везти его с горы на санях. Если он и сделал какие-либо фотографии, то они были столь своеобразны, что, насколько я знаю, нигде не были помещены.

Взрывы карниза на перевале Туин-Лейкс в Алте.

Обратите внимание на плотную гладкую поверхность более старого карниза, раположенного под взорванным.

Этот фотограф должен считать меня своим злым гением. Нам пришлось снова встретиться при столь же драматических обстоятельствах на зимних Олимпийских играх 1960 г. в Скво-Вэлли.

Приближение к лавинам и сбрасывание их взрывчаткой были очень эффективными мерами в борьбе с ними. Это придало мне мужества для внесения следующего предложения. Взрывы были очень хорошим средством, но подготовка к ним требовала слишком много времени. Бывали обстоятельства, например в разгар метели, когда было слишком опасно карабкаться на Растлер-Фейс, Лоун-Пайн, Стоункрашер и на другие горы. Число лыжников возросло. Им нужно было больше места, и надо было быстро его подготовить. Проектировался новый подъемник. Это подставляло лыжников под удары с Болди — места, которого мы вообще не могли достичь таким способом. Мне нужна была артиллерия. Почему бы пехотинцу и не пожелать этого?

Инспектор Козиол выслушал мою просьбу. Лично он был за артиллерию, но считал, что вряд ли что-либо можно сделать через Лесную службу. Реакцию высокого начальства можно было предсказать: «Артиллерия в лыжном районе?! Никогда!»

Козиол действовал в Солт-Лейк-Сити, Херберт нажимал в Вашингтоне. Однажды меня известили из конторы инспектора, чтобы я приготовился развлекать национальных гвардейцев Юты, прибывающих стрелять по лавинам из 155-миллиметровых гаубиц. Сто пятьдесят пять миллиметров! В таком узком ущелье взрывная волна выбьет все стекла в Алте. Я спросил, не будут ли они любезны привезти с собой что-нибудь менее подавляющее, например 75-милли-метровки?

Национальная гвардия прибыла в двух огромных трехосных грузовиках и одном джипе, буксируя нечто, оказавшееся французской 75-миллиметровой пушкой времен первой мировой войны Эта древность использовалась для торжественных салютов у Капитолия штата. Я вспомнил, что французская 75-миллиметровая пушка была лучшим полевым орудием в первую мировую войну.

Национальные гвардейцы привезли с собой стаю репортеров, которые, к сожалению, требуют действий. Если им обещают, что будут какие-то действия, а на деле ничего не происходит, они способны подшутить. Я отозвал их в сторону и подробно объяснил, что это всего лишь учения и испытания орудий, что снег сейчас очень устойчив и никаких лавин не ожидается. Они правильно меня поняли и в своих статьях вовсю расписывали точность стрельбы по лавинным мишеням.

Мудрость этого инструктажа была продемонстрирована через пару лет, когда Управление шоссейных дорог штата Колорадо устроило аналогичный спектакль. Событие было расписано за недели вперед с небывалым шумом. Естественно, что, когда пришел наконец великий день, снег был устойчив как цемент. На глазах у жаждущей публики артиллеристы буквально изрешетили гору снарядами, не вызвав ничего, кроме очень мелких лавинок. Пагубные последствия такой нелепой рекламы привели к тому, что в течение пяти лет в горах Колорадо тормозились работы по борьбе с лавинами.

Артиллеристы любят стрелять Капитан Элкинс из Национальной гвардии Юты с радостью вел беглый огонь, поражая каждую цель, которую я ему предлагал, и прося еще целей. Как демонстрация силы, это был полный успех. С шоссе напротив гаража Лесной службы орудие могло стрелять в секторе 180° — от хребта Петси-Мерли на востоке через Иглз-Нест, Растлер, Лоун-Пайн и Болди до Перуанского хребта, т. е. почти по всей лыжной территории с одной позиции. Чтобы покрыть ту же площадь с использованием взрывчатки, часто нужно было потратить три дня.

С оперативной точки зрения имелись и серьезные недостатки. Чтобы использовать артиллерию, нам следовало передать заявку за 24 часа. По нашему же режиму мы обычно располагали лишь часом. Во время бурана, когда артиллерия более всего необходима, гвардейцы могли вообще не доехать до Алты, потому что дорога могла быть закрыта. Стрельба в разгар бури была основой всей системы, потому что лавины сбрасывались малыми порциями, а не одной большой массой.

До конца этой зимы я вызывал гвардейцев только в тех случаях, когда был уверен, что лавина сойдет. Но и артиллеристы должны были научиться понимать, что неважно, сходят лавины или нет. Профессионал хочет иметь определенный ответ на вопрос об опасности: есть она или нет.

Помню один случай. Все признаки опасности были налицо. Я рано вызвал гвардейцев, и они прибыли вовремя, одновременно со снегоочистителями. Я даже рискнул бросить провокационное словечко, что этот день может оказаться благоприятным для репортеров.

Автор прицеливается из 75-миллиметровой французской пушки в гору Сьюпи-риор. Это было первое артиллерийское орудие, примененное для борьбы с лавинами в Западном полушарии.

Первый выстрел был сделан в Большой Растлер. После разрыва снаряда все затаили дыхание. Затем Растлер взгорбился и разразился одной из величайших лавин, которые я когда-либо видел на этом склоне; прежде чем остановиться, она прошла еще половину противоположного склона пониже приюта. Здесь пострадал один фотограф, в то время любитель. Мы тогда снимали учебные фильмы: вручали кинокамеру какому-нибудь невинному зрителю, направляли ее в нужную сторону и говорили: «Когда что-нибудь произойдет, нажмите здесь».

Такой кинооператор находился на веранде приюта. Он следил за лавиной по всему ее пути до тех пор, пока снежная пыль не закрыла объектив. Он опустил камеру, чтобы посмотреть, в чем дело, и увидел лавину крупным планом. Говорят, он отступал шаг за шагом, пока не достиг каминной трубы. По общему мнению, отпечаток его спины еще виден на кирпичах. Результат был великолепен. Возможно, это был лучший фильм до тех пор, пока Джон Херман не заплатил жизнью за еще лучший.

Когда капитан Элкинс обратился ко мне с вопросом, куда еще стрелять, я спросил, помня о генерале, стоящем позади нас: «Ну, если в дикобраза на дереве в Лоун-Пайн?»

Дикобраза там не было, но снаряд попал в дерево, и с Лоун-Пайн сошла такая лавина, что она перепрыгнула прямо на Коркскру и опустилась в следующем логе. Куда бы мы ни стреляли в этот необычный день, везде сходили лавины. Великолепная реклама!

На вторую зиму мы кое-что изменили. Пушка и боеприпасы оставались в Алте. Как я уже говорил, у нас было много помощников, и единственное, в чем мы нуждались, был артиллерист, который производил бы выстрел. Но для того чтобы артиллерист прибыл, все еще требовалось 12 часов. Однажды, уже третьей зимой, капитан сказал мне: «Монти, ведь неудобно же все время носиться взад и вперед по ущелью. Почему бы тебе не стрелять самому?»

Следующий буран оказался грандиозным. Шоссе было плотно закупорено. Артиллерист отсутствовал. Лыжники были заперты на двое суток и уже лезли на стену. Я решил сам стрелять из пушки, и некоторое время никто об этом не знал. Я не знаю, кто проболтался, но думаю, это было сделано непреднамеренно. Снежные патрульные расстреляли все лавины за 15 мин, и лыжники получили лучшее за зиму катание по свежему снегу.

Инспектор Козиол взволнованно спросил меня: «Отуотер, это вы стреляли из 75-миллиметровки?»

Мне пришлось признаться, что это был я, так как артиллерист не смог добраться до Алты, и меня приперли к стене.

Он сказал: «Хорошо, я сделаю все, что смогу, но использование артиллерии на этом может закончиться».

Он знал бюрократию. На всем пути до начальника управления в Вашингтоне возникла цепь сердечных приступов. В конце концов все успокоилось. Джон Херберт сообщил мне, что я прощен, но не должен больше стрелять сам, за исключением критических обстоятельств. Я понял намек. Каждый обстрел лавин вызван критическими обстоятельствами. К концу зимы все забыли, что когда-то лавинщики не имели права стрелять.

Во Вторую Зиму Плохого Снега у нас произошло решительное сражение артиллерии с лавинами, и мы его также выиграли. Мы стреляли из этой древней 75-миллиметровки и днем, и ночью, и в снегопад, и при солнце. Стреляли до тех пор, пока не лопнул ствол и не отвалился замок. Тогда грохот артиллерийских снарядов и противолавинных бомб отозвался эхом в Скалистых горах Колорадо и Каскадных горах штата Вашингтон. В 1956 г., в десятую и последнюю зиму моего пребывания в Алте, мы могли уже видеть контуры будущего — безоткатные орудия.

Это были прекрасные годы. Никто не испытывал такого удовольствия, охотясь за лавинами, и вряд ли испытает его еще когда-нибудь. При каждом выходе мы узнавали что-нибудь новое. Это было время, когда стрелявший мог прыгать у пушки, вопя: «Посмотри, как она идет!» Сегодняшний охотник за лавинами — серьезный человек, а горные лыжи — Большой Бизнес.

В Алте мы создали быстрые и эффективные приемы обеспечения безопасности зоны, обслуживаемой подъемниками. Артиллеристы обстреливали зону, лавинный патруль проезжал по ней на лыжах. Затем мы допускали туда публику. Она была частью нашей программы, хотя мы и не рекламировали этот факт. На своем профессиональном языке мы называли это «стабилизацией трасс обкаткой». Когда новый снежный слой был основательно обстрелян и обкатан, исчезала и почва для возникновения лавин. Таким образом, мы всегда боролись только с верхним слоем снега.

В награду мы заработали уважение и сотрудничество лыжников. Они видели лавины. Те, кто думал, что все это ерунда и что лавине придется потрудиться, чтобы поймать их, меняли свои взгляды, видя, как лавина с Лоун-Пайн вылетает на Коркскру точно из пушки. Как всегда, были и исключения, например продолжительные и мощные бураны. Тогда ничего не оставалось делать — приходилось сидеть в укрытиях и ожидать, пока у природы пройдет приступ ярости.

Глубинная изморозь аннулировала все ставки. Снег не может быть назван устойчивым, когда в его основании лежит эта проклятая штука. В Америке она особенно типична для Скалистых гор Колорадо, но может появиться в любом районе во время необычной зимы. Дик Стилмен, «Медведь с перевала Берту», стал специалистом по глубинной изморози. Его работа описана в гл. 7.

Послойная система стабилизации снега неприменима, когда дело касается шоссе или железной дороги. Территория для катания на лыжах относительно невелика. С нескольких заранее выбранных позиций артиллерия может достать почти любую часть лыжной зоны. Остальное завершают взрывчатка и лавинные патрульные на лыжах. Шоссе же тянется на многие километры, пути движения угрожающих ему лавин длинны и недоступны. Наилучшим решением проблемы является сочетание защитных сооружений, таких, как навесы и лавинорезы, с артиллерийским обстрелом. Превосходным примером является участок Трансканадского шоссе на перевале Роджерс в Британской Колумбии. Это, несомненно, наиболее защищенное шоссе в мире, а также и самое красивое[3]. В США сочетание инженерной защиты и артиллерии используется—правда, в меньших масштабах — в штатах Колорадо, Вашингтон и Калифорния.

Что же касается горнолыжных районов, то охотники за лавинами стали слишком добрыми. Может быть, это звучит цинично, но лыжников, предпринимателей и официальных лиц необходимо хорошенько пугать не реже, чем раз в три года. Иначе они начнут думать, что лавины — это плод чьего-то воображения. Если проходит несколько лет и в районах, обслуживаемых лавинщиками, никто не гибнет, из бюрократических нор выползают реакционеры, напевая новый мотив: «Что толку вкладывать еще деньги в лавинные исследования? Сейчас лавины едва поднимают голову, и вы все это преувеличиваете».

Это необычное заявление было сделано в моем присутствии человеком, которому следовало бы лучше других знать, что на зимних Олимпийских играх в Скво-Вэлли охотники за лавинами осуществили наимощнейшую программу воздействия на лавины и каждый день делали какие-нибудь открытия.