«И скрипка упала уже…»
«И скрипка упала уже…»
В гостях хорошо, и точка. Маша не очень любит сидеть дома. Вчера мы поехали в гости к моему приятелю, художнику Сергею Мейтуву. Он живет, можно сказать, в соседнем доме. На машине ехать три минуты.
Маша решила не упускать ни одной секунды.
– Папа, – говорит она, – а можешь быстрее? Второй раз меня об этом просить не надо.
– А еще быстрее?
На узкой улице, заставленной машинами, я уже перешел на пятую.
– А еще? А то ты медленно едешь, Ванюшке не нравится.
Ее полуторалетний брат не шевелясь сидит рядом с ней. Детский психолог, окажись он сейчас, не дай бог, в этой безумной машине, поглядев на Ваню, постарался бы сказать что-нибудь умное. Например, «что вы хотите, ребенок познает мир». А мне кажется, Ваня сидит и думает:
– Ничего себе! И он мне еще говорит: туда не ходи, сюда не ходи!
– Ваня, ты хочешь, чтобы папа поехал быстрее? – спрашивает Маша брата.
– Да! – подтверждает тот.
Вообще-то он сейчас на любой вопрос отвечает «да»! И Маша хорошо знает об этом.
– Папа, давай быстрее!
Спокойно, я понимаю, что я везу детей. Но мне кажется, что пока ситуация в пределах нормы. И я прибавляю.
– Папа, – говорит Маша, помолчав еще секунду. – А теперь отгадай загадку. Машина в реке, Маша ловит рыбу на береге (ударение на последнем слоге). Что это?
Вот тут я чуть не роняю руль из рук.
– Это, – наконец подавленно отвечаю, – я по просьбе моей дочери ехал все быстрее и быстрее.
Она кивает. Давно я так не попадался. Со взрослыми-то я бдительность не теряю.
Художник Мейтув, где живет, там и трудится. Дома у него мастерская. Все стены увешаны результатами работы. Он художник непростой, работает со всяким мусором, начиная с битых блюдец и заканчивая сгоревшими микросхемами. Все эти сокровища с особой педантичностью, которая и не снилась ни одному бомжу, живущему на свалке, разложены у него в большой светлой комнате по полочкам и ящичкам.
Маша осмотрелась и обрадованно сказала:
– Вот она, птичка!
– Где? – переспросил я.
– Да вот же!
Я смотрю и ничего не вижу, кроме мутных медицинских склянок да десятка с любовью отрезанных голов пластмассовых пупсов после курса химиотерапии (лысых то есть).
– Да нет, папа! – с досадой говорит Маша. – Вон там!
Наконец за грудой ржавых гвоздей и погнутых ключей я вижу два, нет, сразу четыре чучела маленьких попугайчиков.
– Птичку берем с собой! – говорит Маша.
– Да нет! Пусть живет тут, – отвечаю я ей.
– Она здесь погибнет, – резонно отвечает мне дочь.
– Возьми, Маша, попугайчика, – ласково говорит ей художник.
– Тогда двух, – уверенно заканчивает дочка.
– Второй мне и самому нужен. – В голосе художника появляются стальные нотки.
Я его понимаю. Посмотрел бы я на вас, если бы вас в одночасье лишили куска хлеба.
– У вас, кстати, нет тел Барби? – озабоченно спрашивает художник. – У меня есть предчувствие, что в какой-то момент они могут очень пригодиться в работе.
Следующие полчаса Маша тихо перебирает клавиши пианино в соседней комнате и смотрит в темное окно. Рядом лежит разноцветный попугай. Маша начинает негромко петь:
– Вот окно, оно закрыто, я пою, я немного сердита…
Потом мысль ее уносится куда-то очень далеко, и песня заканчивается минут через пять словами:
– И скрипка упала уже…
Маша умолкает и роняет голову на клавиши. Потом встает и кланяется.
Вообще-то я, честно говоря, поражен происшедшим. Я думаю, что на нее чудесным образом повлияла атмосфера этой квартиры. Надо срочно развивать эти способности, мелькает паническая мысль. Если, конечно, не все еще потеряно…
– А еще споешь? – ошарашенно спрашиваю я.
– Нет, не могу, – с сожалением отвечает она. – Ты же буквы убрал.
А я и в самом деле убрал с пианино тетрадь с нотами. Мне казалось, она будет отвлекать ее. А она смотрела не в окно, а в эту тетрадь и представляла себе, что читает стихи.
– Ладно, папа, – говорит она. – Поменяй моего попугая на здорового. А то у этого ножка отвалилась. И мы поедем домой. Только ехать будем очень быстро, понял?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.