Глава I

Глава I

Все расскажем про восход и про закат

Горы сажи, да про горький мармелад

Что доели, когда закончили войну

Да как сели мы на Родине в плену

Юрий Шевчук, «ДДТ»

«Сегодня из Вологды, в очередную служебную командировку направлен сводный отряд УВД для комплектования Фрунзенского Центра Содействия в городе Грозный Чеченской Республики. Это первая командировка подобного рода для наших милиционеров.

Как пояснил нашему каналу заместитель начальника УВД полковник Куликов, вологодские сотрудники милиции будут осуществлять широкий спектр мероприятий для наведения конституционного порядка в республике, в том числе и оперативно-розыскные мероприятия по линии особо тяжких преступлений: терроризма, нападений на федеральные силы, похищения людей…»

Из сообщений СМИ Вологодской области, апрель 2001 года.

* * *

Пить, в русском понимании этого слова, начали сразу же после Москвы. Грани дисциплины, ответственности, осознание того, что это поездка на войну и всё будет серьезно отошли на третий план. Рассказы «бывалых и битых», уже не приводили должного строго-страшного впечатления, да и присутствие живых — здоровых рассказчиков подсознательно оставляло лишь ощущение просмотренных фильмов, естественно, с разной режиссурой: от эмоционально-цветного до мычаще-черно-белого.

Как-то незаметно исчезла из проходов плацкартных вагонов мощная, увенчанная «афганской» панамой, фигура полковника Куликова. Вероятность появления филинообразного полковника Елина свелась к нулю, а вскоре совсем пропала. Правда не смыло с вагонного горизонта зама по тылу, но отношение к нему изначально не отличавшееся глубоким трепетом и уважением, через 300–400 километров и вовсе трансформировалось в восприятие его, как некоего «домового», а точнее, как в «Чародеях», «вагонного». Его, согласно табелю положенности, кругленькая, суетливо-деловитая фигурка периодически возникала из плотного, пропахшего несвежими телами, воздуха, что-то пытаясь учесть, записать, сосчитать и снова исчезала. Общего хождения отсеков к отсекам пока ещё не было, ввиду того, что пассажиры как следует не познакомились. Но всё, как говорится, впереди.

Катаев, бездумно листал «В августе 44-го» сидя на верхней полке. Ввалившись несколько часов назад в первый по счёту отсек, он, желая дистанцироваться от железнодорожной суеты, сразу же, закинул баул наверх и забронировал для себя «место под солнцем».

Вагонная жизнь меж тем входила в привычную колею. После очередного прохода «тыловика», в нескольких отсеках наступило заметное оживление. То от сотрудников по линии МОБ[1], то из купе КМ[2] на «продол» выглядывала голова и, воровато оглядевшись, шмыгала обратно. Затем, в отсеках негромко раздавались фразы, типа: «Давай», «Всё тихо» и слышался характерный звук соприкосновения горлышка со стаканом, растворявшийся в плацкартной какофонии звуков.

В купе, помимо Кости, расположился начальник отдела УР[3] майор Кутузов Михаил Анатольевич. Человек конкретной внешности, вызывающей ассоциацию с каким-нибудь фельдфебелем Гансом из фильмов о войне. Причём не с тем, который присутствует в концлагерях, а скорее, которого пластуны-разведчики сняли с поста и приволокли в наш тыл в качестве «языка». Где и выяснилось, что он солдат, просто солдат, выполняющий приказы. Вот в Мише и сочеталась солдатская исполнительность с «дембельской» невникаемостью в детали. Если надо, значит надо, значит так и будет. Высокий, плотный, рыжий, хоть и не огненно, но несомненно. Словом, крепкий во всём. Такого, наверное, не замутишь, не собьешь. Уже второй час он стоял на выходе из отсека, поглядывая в проход, следя за внешними рамками соблюдения дисциплины.

Перед отправкой Кутузов встречался с руководством на самом высоком уровне, да и в эшелоне он некоторое время числился в свите Куликова и Елина, когда этот начальственный тандем, под охраной ОМОНовцев инспектировали вагоны и платформы с техникой перед отправкой. По какой-то причине, Мишу с мягким вагоном «побородили». Видимо был не до конца своим, а может по другой причине. Например, в силу отсутствия желания у руководства шляться по вагонам, не всегда озонирующими или благоухающими, когда можно в каждом подразделении определить старшего и с чистой совестью успокоить себя мыслью о наличии назначенца, с которого всегда можно спросить и, соответственно, на которого всегда можно перевести стрелки.

Михаил Кутузов, являясь тёзкой великого полководца, все эти вопросы в правильном спектре проанализировал и, помня, ещё в свою военно-морскую кубинскую бытность, золотое правило — «подальше от начальства — поближе к кухне — в выгодном свете отметил своё месторасположение.

Ещё одним обитателем отсека был Саша Лавриков, оформленный экспертом-техником. Высокий и представительный. Но как часто бывает с людьми, привыкшими к пиджакам и галстукам, в военной форме он больше напоминал участника сборов резервистов, в народе именуемых «партизанами». Отсутствие кондиционера и духота завершало образ мученика от милитаризма, набросив бисериновую сетку пота на лысеющую голову.

У Саши был самый большой багаж. Помимо автомата с боекомплектом, он тащил за собой две сумки. Одну, средних размеров дорожную и другую — объёмистую, которую бережно занесли в вагон двое его коллег. Бока этого кофра распирали предметы явно правильных геометрических пропорций, проглядывались мотки проводов и прочих неподдающихся идентификации объектов.

Саша, как и Миша, являлся представителем командного состава, несмотря на то, что его подразделение состояло из одного человека — его самого. Подразделение Лаврикова, было секретным, хотя правильнее было назвать его «секретно-полишенельным», по той простой причине, что все кому надо и не надо знали, что это за контора и чем она занимается. Структура носила, рекомендуемое к произношению шёпотом, наименование УСМ — управление секретных мероприятий. Однако в первые часы движения поезда оказалось, что не все секретно-грамотные. В силу засекреченности, Лаврикова не оформили в общий список сотрудников, направляемых в Грозный. Соответственно, каких-либо аттестатов на его персону не существовало. По крайней мере официально. Его командировка полностью проводилась через ГУСМ МВД. Поэтому когда в очередной раз в отсек сунулось «жало» тыловика Юры Бабаева зазвучали логичные, с точки зрения «сходится — не сходится» вопрос:

— А вот вы кто? Какое подразделение? У меня по бумагам получается вы лишний.

— Безбилетник — весело подкорректировал Костя.

— Да! Да! Где Ваши аттестаты? — ошибочно полагая, ввиду отсутствия чувства юмора, что его поддерживают, строго повысил голос «зампотыл».

— Я по линии КМ, всё нормально… — тихо, чтоб не привлекать внимание соседних купе и, соблюдая режим секретности, ответил Саша.

— По линии КМ у меня комплект… Все фамилии здесь! — тряхнув блокнотом громко объявил Бабаев.

— У меня отдельная командировка, через МВД — уже прошипел Лавриков.

Ощутив прилив административного оргазма, Бабаев заблажил:

— Я не знаю ничего про МВД! Я отвечаю только за УВД, дак-к-у-ументы!!

Пока Саша подбирал корректные матерные слова для отправки тыловика к соответствующему адресату, Миша, решив, что пора вмешаться, вздохнув, встал с полки и, прихватив майора за локоток, в прямом смысле слова «оттараканил» его к тамбуру. Привлеченные громкими фразами диалога из отсеков завыглядывали любопытствующие физиономии. Минуты через две вернулся Миша, показав глазами, что инцидент исчерпан, а за его спиной данные в проход, с видом оскорбленной добродетели, и просочился Бабаев.

Движимый обидой на то, что столкнулся с чем-то непонятным и ему неподконтрольным, он бормотнул:

— Секретные, специальные… хрен поймешь… икс-файлы, бля…

— Одна минута двадцать четыре секунды, нокаут! — прокомментировал со своей полки Катаев.

В военном училище он занимался боксом и поэтому частенько проецировал бытовые ситуации через призму спаррингов и поединков.

— Угомонился этот дятел? — в очередной раз, утеревшись платком, вопросительно глянул на Мишу Лавриков.

— Думаю да… Больше не появится.

Кутузов опёрся на столик своими крепкими, поросшими жёсткими рыжими волосами, кулаками и посмотрел сквозь стекло на темнеющие пейзажи Московской области. Переведя вопрошающий взгляд от окна на Сашу Лаврикова, по-турецки усевшегося на нижней полке, он многозначительно кашлянул.

Люди взрослые, в погонах, как правило, понимают друг друга без слов. Саша встал, после чего подняв полку, погрузился по локоть в свою дорожную сумку. Обещающе-гулко звякнув, на столе появилось 0,7 «Юрия Долгорукова», Миша же тем временем, кивнул головой вниз, читающему на верхней полке Катаеву и принялся расталкивать, спящего оперативника Сашу Долгова, четвертого пассажира первого купе:

— Давайте, мужики, поужинаем что ли?

При этом акцентированное окончание фразы необъяснимо улучшило аппетит. Костя спрыгнул с полки и, пока рундук был открыт, выволок из своей сумки пакет со снедью. Саша Долгов, приподнявшись на локте, одной рукой протер сонные глаза. Про такого парня, обычно, говорят стихами из далёкого советского детства: «среднего роста, плечистый и крепкий…». При непримечательной, типично ментовской, внешности он производил впечатление доброжелательного, спокойного и уверенного в себе человека. Саня уже бывал в «горячих точках» дважды, был награждён «Отвагой». В 1995 году вологодский ОМОН, где он служил бойцом, прорвался из осаждённой комендатуры в Гудермесе и вышел к позициям ВДВ в селении Курчалой. Правда, с потерями, как с «200»-ми, так и «300»-ми[4]. В любом случае человек, прошедший такое горнило и сохранивший радушие и душевное спокойствие, вызывал уважение.

Долгов тоже потянул свой «сидор» с третьей полки, но его остановил Кутузов:

— Сань, мы «подкидышем»[5] идём, а это дней пять, так что твоё сожрать ещё успеем… Садись давай…

Незаметно стемнело. Эшелон уже около получаса стоял где-то на запасных путях близ города Алексадров в ожидании, так называемого буксира, который потащит «подкидыша» дальше на юг.

Миша, вспомнив о своей, в некотором роде комадной функции, а скорее убоявшись вероятного появления Куликова, деловито вышел на проход. Пройдя по вагону, он предупредил, пока ещё не успевших нажраться пассажиров о соблюдении техники безопасности: «наливать в чашки», бутылки не светить»; «в проходах не блевать» и так далее.

Вернувшись к своему купе и, бросив попутчикам:

— Я на минуту, на доклад… Начинайте без меня, — ушёл в командный вагон.

— Модная какая — повертел в руках «Юрия Долгорукого» Долгов.

— Подарок в дорогу, ещё две есть, — сказал Лавриков.

— М-м-м, — Долгов поставил бутылку на стол, — а я спирта фляжку литровую зацепил, реального, медицинского… Чтобы случаю соответствовать…

Поезд всё ещё стоял на запасных путях. Вагоны была закрыты, выходить никому не разрешалось. Некоторые представители МОБа предпринимали попытки выйти, однако проводница, высокая и дородная тётка, с выбеленной «а-ля Мерилин Монро» причёской, нагло врала в глаза, мол, ключи у неё забрал «ваш генерал».

Кое-кто, уже набравшийся, приглашал ее в гости, кто-то наоборот пытался прорваться к ней, но тоже терпел фиаско.

Где-то в вагоне забренчала гитара про «милую… солнышко лесное». Мотание по маршруту «Взад и назад» по вагонам участилось, при этом, хождение сопровождалось звуками ударов конечностей об углы и поручни. Периодически раздавались взрывы гомерического хохота и, кого, собственно, стесняться-то гогота.

— Ну, за знакомство! — произнес Лавриков и опрокинул содержимое эмалированной кружки в рот.

Синхронно поднялись и опустились кружки соседей, дёрнулись кадыки. После первой, начинающуюся теплоту забросали огурчиками и отварной картошкой, затем, по исконно русской традиции, сразу же пошла вторая. Теперь можно и поговорить. Так как первая половина пути была посвящена разговорам о том, кто кого знал, знает или общается, то разговор логично перешёл на стадию, что же будет по приезду.

— Я в Грозном был полтора года назад, на штурме, — на вопрос Долгова о конечном пункте их путешествия — ответил Костя, — я такое только в кино про войну видел… Про Сталинград… Минуты не проходило, чтобы по городу чем-нибудь не шарахнуло…

— Давай за тех кто не с нами… — Долгов разлил третью.

Трое мужчин, не сговариваясь, встали вокруг купейного столика, пытаясь поймать тишину. Её не было. Уже смелей и громче, хором нестройных голосов по вагону разливалась песня про задремавшего есаула, за перегородкой кто-то бубнил об автомобилях, привокзальный пейзаж протяжно озвучил тепловоз. Каждому хотелось думать о чем-нибудь своём. Миша вернулся часа через полтора. Обдал коньячным перегаром и сообщил, что цеплять будут под утро, поэтому уснуть под мерный перестук колёс не удастся.

— Олег Саныч уже не придёт, — знающе порадовал Михаил и, понизив голос, добавил, — они с Елиным третью давят, так что думаю до завтра будем без контроля…

Вздохнув, он встал и пошёл в народ рассказывать: «Аккуратней мужики», «Куликов по вагонам ходит»; «Не орите так», «Завтра поедем в 5 утра…».

— Я больше не могу жрать, лопну… — объявил Костя, вставая, — с вашего позволения, меня чего-то в сон потянуло.

— Отбой? — спросил Долгов.

— Попробую… — одним рывком Костя забросил своё тело на полку. Не раздеваясь, он вытянулся на одеяле и, вдыхая тёплый воздух, разбавленный креозотом, закрыл глаза…

* * *

Вагон жёстко дёрнуло. Костя проснулся.

«Я спал одетый, всё может быть, наверное, снова я начал пить…» Ни к селу, ни к городу вспомнилась дурацкая песенка. Как вчера забрался на полку, так и уснул в олимпийке и камуфляжных штанах.

На соседней полке, накрывшись одеялом с головой, спал Долгов. Свесившись головой вниз, Костя увидел умиротворённое сном лицо Кутузова и «услышал» крепкий сон Саши Лаврикова. Его раскатистый храп звучал в унисон с чьим-то сопением за перегородкой. Где-то дальше в вагоне ещё не закончились посиделки — слышался шум голосов, о чем-то негромко спорящих.

5.20 показывали часы. Осторожно спустившись, нащупал ногой кроссовки, обувшись, прошел в тамбур.

Лежать на верхней полке в спертом воздухе вагона расхотелось. Там тоже не удалось подышать свежим воздухом.

Около двери, затягиваясь сигаретой, стоял плотный, кряжистый мужик в светлой футболке и «афганских» штанах. Рассеянно кивнув, Катаев встал на противоположную сторону.

— Тебя Костя зовут? — раздался за спиной вопрос с утвердительной интонацией.

— Типа того… — повернулся Костя к соседу по тамбуру.

— Серёга Рябинин, — рукопожатие было сухим и жёстким, — Я слышал за тебя… Не первый раз едешь, вроде…

— Не первый… — Костя силился вспомнить, где он слышал эту фамилию, всматриваясь в лицо собеседника. Только сейчас он заметил, что тот слегка нетрезв, хотя применительно ко времени, эта формулировка вроде неуместна. К пяти утра «слегка» не подходит. Несмотря на это, взгляд Сергея был пытлив и изучающ.

— Табарик за тебя рассказывал, — произнёс Сергей, вдавив окурок в консервную банку-пепельницу, традиционно висящую на ограждении оконного проёма. Костя вспомнил заместителя начальника управления кадров Игоря Табарова. Тот, ещё в управлении рассказывал ему про этого Рябинина. Ничего конкретного, но что-то запало…

«Вы там обязательно состыкуетесь… Его как и тебя, несмотря на возраст, сносит малость… На грани тоже…»

— И мне про тебя говорил. Нормально отозвался… — ответил Катаев.

— Нормально… — усмехнулся Сергей, — ну, как и мне о тебе…

Поняв и, уже распознав, заочную схожесть, опера по-другому глянули друг на друга. Рябинин был старше Катаева лет на десять, но разница, в общем, не ощущалась.

— Мы тут приняли маленько… Я к парням присматриваюсь с кем, о чём можно… Ты-то в каком едешь?

— В первом… Чего-то вырубился вчера вечером… Стресс, наверное, — улыбнулся Костя.

— А мы и не ложились ещё…

Косте вспомнились спорщики из середины вагона. Крепко присели… А по Серёге и не скажешь, видно со здоровьем в порядке.

— Ты за выслугой едешь или за «боевыми»? — посмотрел в глаза Косте Рябинин.

— Не думал пока. Скучно просто стало, вот и завербовался. Взбодриться…

— Там насовсем можно взбодриться, — одними губами улыбнулся Серёга, — повоюем, что ли… Есть пара наработанных схем по пленным… В первой командировке я шестерых срочников вытащил… Опасно правда, малёхо…

— Там, так то, за угол поссать сходить опасно… А пленных с боем? Как во вторую мировую?

— He-а… Обмен, но тоже приятного мало. Шаг в сторону и тебя, и пленных, и посредника к Аллаху отправить могут… Дорога дальняя, расскажу как-нибудь… Людей надо присматривать уже сейчас… Пойдём к нам, дёрнем да спать завалимся…

— Это ты завалишься, а для меня день только начинается…

— Ну, тогда к вечеру словимся…

Оба опера вышли из тамбура. Шедший первым Рябинин вдруг остановился около купе проводников. Деликатно кашлянул. Костя, заинтересованный, тоже встал. Серёга обернулся:

— Бойца надо вызволить, — кивнул он на дверь. Костя до сих пор не понимал, что же происходит.

— Бес! — шёпотом позвал Сергей в стык двери и косяка: — Бес!

За дверью послышался шорох и снова всё стихло.

— Бля, Бес!.. — громче, сопроводил ударом кулака в пластик, свой призыв Рябинин.

— Мальчики здесь никого нет, — не открывая двери, далеко не сонным голосом отреагировала проводница.

— Тьфу! — сплюнул Серёга и пошёл по проходу, — пусть сам на проверке отдувается…

Костя свернул в свой отсек и залез на полку. Было тихо в вагоне, соседи по-прежнему спали, даже Лавриков не храпел. Спать не хотелось, Костя, потянувшись к столу, взял яблоко и, лёжа на животе, захрустел.

Минут через десять, неслышно раздался тоненький скрип отодвигаемой двери купе проводников. Повернувшись, Костя увидел, как из него выскользнул блондин лет тридцати, раздетый по пояс, и, ступая на носочках, двинулся мимо первого отсека вглубь вагона.

— Бес! — желая проверить предположение, шепнул Катаев. Парень резко тормознул и вскинул на него глаза. По его лицу блуждала довольная ухмылка.

— Помаду со спины сотри, — улыбнулся Костя.

— Тьфу! — Совсем как Рябинин, сплюнул Бес и, уже не скрываясь, потопал в свой отсек, напевая Чижа:

«И все кругом говорили, добился-таки своего…»

* * *

Моздок. 5-ый день.

Снова запасные пути. На этот раз последние. Дистанция, которую обычный пассажирский поезд покрывает за 36 часов, для «подкидыша» растянулась на рабочую неделю. Из-за спрессованности поездного пространства, весь путь следования с мелкими происшествиями, бытовыми неурядицами и забавными случайностями слепился в единый пучок воспоминаний…

На одной из станции чуть не забыли зампотыла Бабаева. Произошло это следующим образом.

Имея на руках график с маршрутом следования и, подпитываемый чувством интендантского долга, Юра Бабаев, посчитал какую-то заброшенную станцию за крупный железнодорожный узел. Искренне полагая, что стоянка будет не один час, тыловик выскочил из вагона. Его интересовало, не разболтались ли крепежи на грузовых платформах, фиксирующие УАЗы и ЗИЛ-водовозку. Эту технику, автохозяйство, выволочив из «зелёного ряда»[6] и, реанимировав двигатель с ходовой, в качестве бесплатного приложения, направило в Грозный.

Бабаев вскарабкался на платформу и, с видом завзятого слесаря, хмуря лоб, пошёл вдоль транспортных единиц, выборочно колупая хомуты и затяжки. Перелезая с одной эстакады на другую, ничего не успев понять, лёгким одномоторным истребителем, Юра спикировал на насыпь и покатился по гравию. Как оказалось, красный свет на путях сменился на зелёный и машинист, совершенно логично, двинул тепловоз дальше. Бабай вскочил на ноги и, хлопающими глазами, провожал набирающий ход состав. Ошибка в станции грозила самовольным оставлением эшелона, дезертирством и ещё чёрт знает чем, может быть даже расстрелом на месте, согласно законов военного времени. Все эти мысли хороводом протанцевали в мозгу начальника тылового обеспечения. И он рванул. Бегал Юра последний раз так давно, что не помнил когда.

Предполагаемые ежегодные зачёты, он, в силу статуса не сдавал, а если и приезжала комиссия из вышестоящих структур, то экзаменоваться приходилось в сауне, под водочку и балычок. Сейчас же его забег напоминал гон лося в период брачных игр, да и поезд, к его счастью, не набрал полного хода. Обогнав платформы с техникой, Юра поравнялся с дверьми последнего вагона. И ужаснулся — они были закрыты, задраены. Обезумевший зампотыл заметил чью-то фигуру за пыльным стеклом и, стараясь бежать вровень, отчаянно замахал руками. Человеком за стеклом был Саша Бескудников. Тот самый Бес, уболтавший в первый же день вагонную «Мерил ин Монро» на получасовое совместное проживание, а затем, протрезвев, трусливо гасившийся от её томных попыток продолжить начатое общее ведение хозяйства. Вот и сейчас, докуривая третью сигарету, он в тамбуре пережидал её увеличившуюся активность. Тыловика Бес увидел сразу же, но, обладая странным чувством юмора, решил поиздеваться над несчастным бегуном.

С белогвардейским выражением лица, выпуская дым в стекло входной двери, он демонстративно не замечал несвязных выкриков и нелепых прыжков, чемпиона мира по бегу среди тыловиков. Стараясь придать своему взгляду мудрость, уставшего после сложной операции, хирурга, Саша начал вальяжно отворачиваться от окна.

— А-а-а-а!!! — разорвалось сердце Юры Бабаева, в перерыве вдоха-выдоха Бескудников, туша сигарету в банку, «вдруг случайно заметил», уже потерявшего надежду зампотыла.

Всем своим видом, обозначая озабоченность и отзывчивость спасателя международного класса, Бес споро задёргал засовами и задвижками. Рывком открыл дверь и, посторонившись, пропуская засипевшую нижнюю полку перекрытия, заорал:

— Братуха-аа!! Давай руку-у!

Дернувшись в героическом прыжке, Бабаев ухватил протянутую ладонь. Натужно крякнув, Бескудников потянул на себя плотное тело с заплетающимися ногами. Совместными усилиями они ввалились в узкое пространство вонючего тамбура. Бес на ногах удержался, но Бабаев, по-бабьи охая, сел задницей на грязный пол. Грудь его от стремительного бега вздымалась, глаза налились влагой, в уголках рта пузырилась сухая пена. Саша, с трудом сдерживая гадливую улыбку, сочувственно спросил, на «вы»:

— Как у Вас? Нормально? Доктора быть может?

Понимая, что вызов доктора, предаст его конфуз огласке, тыловик отрицательно замотал головой, выставив потные ладони вперёд. Говорить он всё ещё не мог. Продолжая зарабатывать очки, Саня присел на корточки и участливо посмотрел на спасённого:

— Дверь закрыть? Или пусть обдует?

Утвердительный кивок. Понимай, как знаешь. Спустя минут пять, Бабаев обрёл дар речи, первым делом попросив Сашу не разглашать происшествие.

— … А то начнут лыбу давить… Ну, вы меня понимаете…

Просьбу тыловика подкрепил обещанием не остаться в долгу. Бес, ответствуя, прижимал руки к груди, давал слово аспиранта МГУ.

Словом, в присущей ему манере, при общении с руководством, кривлялся и позировал. Что, впрочем, принималось, неискушённым в оперских интригах Бабаевым за чистую монету.

Надо ли говорить о том, что к вечеру весь эшелон обсуждал эту гонку преследования.

Где-то в ростовской области вологодский «подкидыш» маневровый тепловоз спустил с горки. Это такой способ сцепки товарных вагонов, который не требует филигранной четкости стыковки, ввиду отсутствия каких-либо последствий для грузовых составов. Чего не скажешь про вагоны пассажирские. Мягкое, вкрадчивое движение степенно набирало ход. Вот за окнами проплыло здание товарной станции, затем переезд, опущенный шлагбаум… И вдруг жёсткий стык многотонного удара потряс эшелон. Загремела, сметаемая инерционным движением, посуда со столов, сумки, лежащие на третьих полках. Те, что потяжелее полетели вниз, на головы, полегче перескочили на соседние.

Кто-то из пассажиров, не успев ухватиться, повторил участь баулов, а один из мобовцев, бережно несший кружку с кипятком, обварил себя и парочку корешей.

В первом купе все только проснулись и сползли на нижние полки. Лавриков и Долгов получили на колени всё, что находилось на столе и, Катаева, сидевшего напротив. Миша Кутузов ударился грудью о край стола, но стоически переносил боль, морщась и потирая ушибленное место.

Много всего было за эти пять дней. Но по мере приближения к границам Чеченской республики личный состав всё-таки вынырнул из перманентного опьянения, нарушений дисциплины и мелких бытовых конфликтов.

Солнечный день в полной мере главенствовал в атмосфере. Уезжая из Вологды, покрытой лишь проплешинами оттайки, здесь менты увидели набухающие почки и пробившуюся светло-зеленую травку. Искрились, зашлифованные миллиардами колёсных пар, железнодорожные рельсы. Существующие по ходу движения поезда, послабления закончились. Снова были задраены выходы, запущен приказ «не выходить» и «приготовиться к строевому смотру».

…Неровный повторяющий изгибы железнодорожной насыпи, строй замер вдоль вагонов.

… — Наш эшелон подошёл к границам Чечни. Детство закончилось. Дальнейшее продвижение будет проходить в условиях, приближённых к боевым — голос полковника Куликова то относило ветром, то возвращало обратно, усиливая характерное «р» — Бронепоезд «Кузьма Минин» проведёт нас до Ханкалы. Это крайняя точка нашей поездки. Дальнейшее продвижение в Центр Содействия Грозного будет осуществляться автотранспортом. Старшим подразделений проверить оружие и обмундирование! — отдал команду полковник.

Пока шла проверка, Куликов отошёл к вагону, из которого выпрыгнул связист и, с минуту поколдовав над трубкой спутникового телефона, подал его полковнику.

— Товарищ генерал! — донеслось до шеренги, но Куликов, повернувшись спиной к подчинённым, перешёл на полтона ниже. Дальнейшее, из его доклада расслышать не удалось.

Стоявший в конце строя, ближе всех к голове состава, Костя рассматривал бронепоезд. Само название было тяжело прилепить к этой конструкции. Ничего общего с аналогом гражданской войны, она не имела. Обычная железнодорожная платформа, усиленная бронелистами с ЗУ (зенитная установка), смотрящей в небо. Края платформы, также обваренные бронелистами, были обложены мешками с песком. За «рулём» ЗУ-шки сидел солдат-срочник, ещё двое пулеметчиков расположились с боков. Остальные бойцы желдорбата, ожидая начала движения, перекуривали, спрыгнув на щебень около состава.

— По вагонам! — разнеслась команда и строй, сломавшись, распался на две части, каждая из которых скучилась около своих вагонов. Железные коробки всасывали в себя человеческую змейку. Миша Кутузов в очередной раз обошёл по проходу личный состав. Все на месте. В его отсеке, облачённые в камуфляжную форму, попутчики, молча смотрели в окно. Раздался протяжный гудок тепловоза и состав качнуло. Поехали, прошелестело по вагону.

Через час поезд, на предельно малой скорости, катился по территории мятежной республики. Пейзаж изменился «в плюс» — ярче светило солнце, трава, раскинувшихся полей зеленела ещё веселей. Всё-таки по мере продвижения вперёд, близость военного положения ощущалась. На разъездах вместо будок мрачнели блокпосты, затянутые в массеть. На дорогах чаще мелькали зелёные кузова армейских «Уралов» и «Камазов». Да и в вагоне гогот и весёлые возгласы уступили место спокойным разговорам вполголоса, отчего стало непривычно тихо.

Саня Долгов с интересом, практически не отрываясь, смотрел на заоконные картины. Свежий ветерок через открытое окно врывался в купе, разряжая воздух, цепляя мыслями о весне и лете.

— Шесть лет не был… — повернувшись от окна, сказал Саша, — и не рассчитывал снова приехать… Довелось…

— Пока интересного мало, Саш… Вот в Грозный заедем, там будет, что посмотреть… — Костя вспомнил руины чеченской столицы.

— Когда я был в первой, там во многих жилых домах и окна-то целы были.

— Сейчас, наверное, и домов этих нет, — усмехнулся Катаев. Перед глазами всплыла картинка подрыва шестнадцатиэтажных «точек» вокруг «Минутки». Саша Лавриков подавшись вперёд, взял со стола бутылку минералки и, с хрустом, свернул крышку. Отпив глоток, спросил Мишу:

— Михаил, как всё-таки в дальнейшем будем?.. Что у боссов слышно?

Кутузов посмотрел на него, потом глянул в проход:

— Ладно, давай без передачи… — и, понизив голос, поделился служебной информацией.

По приезду в Ханкалу, эшелон самостоятельно начинает разгрузку. То, что на ПВД[7] осталось от предшественников, годится только для баррикад. Именно по этой причине, к основным вагонам состава, прицепили контейнера с мебелью. «Живых» автомобилей тоже не осталось, поэтому УАЗы, первоначально планируемые для передачи чеченским милиционерам, решено было придержать для своих нужд. Тем более по бумагам они вообще списаны. Центр содействия, куда направлялись вологодские сотрудники, именовался Фрунзенским, по району дислокации. Всего город был разделён на четыре участка: Фрунзенский, Куйбышевский, Фабричный и Староремесленный, имея, соответственно четыре РОВД и четыре Центра Содействия. Силовую поддержку всех спецопераций (если таковые будут) сотрудников КМ обеспечивают бойцы череповецкого ОМОНа, которые уже на месте. Охрану периметра ПВД будут осуществлять милиционеры ППС[8], входящие в блок МОБ и едущие в соседнем вагоне. По мнению руководства УВД сорока человек на эти цели должно было хватить. В случае необходимости, задействуется комендантская рота.

В Ханкале, личный состав, весело и дружно, разгружает вагоны и, также, на бодряке, дождавшись «коробочек», пристраивает к ним в колонну, сгруженные УАЗы и «пилит» к ПВД. Просто и конкретно.

Поезд замедлил ход и практически остановился. В панораме обзора появилась неширокая линия реки. «Терек», понял Костя. Тут же, практически вплотную к вагонам, вырос пост охраны моста. За линией мешков с песком показалась чумазая солдатская физиономия. С детской непосредственностью воин в нахлобученной каске — угроза НАТО — помахал проходящему поезду. Вторую руку боец по-хозяйски положил на стоящий рядом пулемёт.

Осторожно, словно переступая шпалы моста, состав перебрался на другой берег. Вот теперь можно напрягаться. За Тереком уже немного другая ситуация. Катаев, Долгов и любой другой «второход» это точно знали.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.