Первые выстрелы

Первые выстрелы

Хиральдо вернулся домой поздно. В голове немного шумело от трех рюмок бакарди. Перед глазами мелькали разноцветные маски, воздушные шарики, стройные женские ножки, яркие костюмы танцовщиц, он еще слышал смех, пение, ритмичное пришепетывание маракас[1]. Хиральдо постоял немного перед зеркалом над умывальником, внимательно рассматривая свою круглую улыбающуюся физиономию. Нахмурил брови. Но серьезного вида не получилось. Он крякнул и подставил голову под кран с водой.

Заворочалась на постели мать.

Хиральдо быстро закрыл кран и, сняв штиблеты, босиком вышел на улицу.

Спать не хотелось. Он присел на не остывшую за ночь каменную ступеньку, уперся локтями в колени и, улыбаясь, смотрел вдоль улицы, туда, вверх, откуда, затихая, все еще доносились звуки карнавала — красочного, сумасшедшего и изящного карнавала, который ежегодно устраивался в двадцатых числах июля в Сантьяго-де-Куба.

По другой стороне улицы медленно прошел полицейский, внимательно проверяя замки на магазинах.

— Кого сегодня отправлять будешь? — спросил полицейский, кивнув Хиральдо.

— Воскресенье же… — зевнул тот.

— Господь бог на это не смотрит, — нравоучительно сказал полицейский.

Хиральдо хоть и работал в магазине похоронных принадлежностей, но разговоров о смерти не любил. Поэтому он ничего не ответил мрачному стражу порядка, и тот пошел дальше, что-то недовольно бурча себе под нос.

Сверху, с площади Парке Сентраль, ручейками стекали в нижнюю часть города остатки карнавала. Торопливо прошел торговец шляпами. Разноцветные, причудливых фасонов, они висели на большой деревянной раме, которую хозяин нес на плече. Видно, торговля шла не очень хорошо — на раме не было ни одного пустого места.

Протарахтел своей тачкой продавец соков. Хиральдо хотел остановить его и выпить из бумажного стаканчика апельсинового джуса, но продавец даже не откликнулся на его окрик.

«Черт их знает, людей… Карнавал, а они злые, угрюмые…» — подумал Хиральдо.

Он проводил глазами высокую, статную негритянку, которая шла босиком по противоположному тротуару, держа в руках легкие красные туфельки; мальчишку-чистильщика с деревянным ящичком в руках; старого тапера, который жил в соседнем доме и имел целый выводок всегда оборванных, голодных и отчаянных ребятишек. На них с утра до вечера кричала их мать — женщина болезненная, со слезящимися глазами и впалой грудью. Хиральдо был еще мальчишкой, когда она поселилась в доме тапера молодой, пышной красавицей. С тех пор минуло всего десять лет, и Альма превратилась в сварливую худую старуху с дряблой, серой кожей на лице.

Прошло еще несколько человек — знакомых и незнакомых. Потом улица совсем опустела.

Карнавал, длившийся три дня и три ночи, кончился.

Завтра, вернее — сегодня, невыспавшиеся горожане сходят в церковь, и снова начнется обычная жизнь. И он, Хиральдо, снова сядет за руль «джипа» и поедет развозить похоронные принадлежности по адресам, которые ему назовет хозяин невеселого предприятия.

Хиральдо встал со ступеньки, отряхнул, брюки и, потянувшись, направился к двери. В это время раздался отчетливый ритмичный звук — стреляли из пулемета или автомата. Хиральдо прислушался. Звук повторился. Снова две короткие очереди, пауза, потом одиночные выстрелы. Они слышны были со стороны форта Монкада, в верхней части города, где стоял военный гарнизон Сантьяго-де-Куба.

«Нечего им делать, — со злостью подумал Хиральдо. — В такую ночь устраивать учения… — он снова взялся за ручку двери. Мимо крыльца, тяжело стуча коваными башмаками по асфальту, пробежал мрачный полицейский. — Нет, не учения, — подумал Хиральдо, снова прислушиваясь к беспорядочной стрельбе. — Что же это может быть?»