Гибель отряда кораблей у кавказских берегов в шторм 1838 г.
Гибель отряда кораблей у кавказских берегов в шторм 1838 г.
В 30—40-х годах XIX в. была организована и осуществлялась крейсерская служба Черноморского флота вдоль Кавказского побережья для пресечения «потаенного торга» контрабандным грузом и невольниками. Иностранным судам разрешалось заходить только в те пункты, где были таможни и карантины, в других местах приставать запрещалось.
Для обеспечения крейсерской деятельности была сформирована так называемая Абхазская экспедиция (эскадра) из двух отрядов — Сухумского и Геленджикского. Каждый отряд состоял из фрегата (флагманский корабль), двух корветов, двух бригов, двух шхун и тендера, а также нескольких транспортов для снабжения. Геленджикский отряд нес службу от Анапы до Гагр, сухумский — от Гагр до Редут Кале (устье р. Хопи несколько севернее Поти). Каждому кораблю назначался свой участок патрулирования. Во главе Абхазской экспедиции и каждого отряда ставился один из младших флагманов флота. В частности, контр-адмирал П. С. Нахимову неоднократно приходилось руководить крейсерской службой у Кавказского побережья.
Частые штормы, свирепствующие у кавказских берегов, причем даже и летом, отсутствие закрытых якорных стоянок (и тем более — портов и гаваней для укрытий или ремонта) делали крейсерскую службу весьма тяжелой и опасной. Нередко корабли, застигнутые штормом, получали повреждения и погибали. Самой же тяжелой для флота трагедией стала одновременная гибель отряда кораблей во время шторма в 1838 г., разыгравшегося у Кавказского побережья. В ночь с 30 на 31 мая 1838 г. на рейде Туапсе выбросило на берег и разбило 5 военных кораблей и 8 купеческих судов, а на рейде Сочи — два военных корабля и 7 купеческих судов.
В исторической литературе эта трагедия отражена достаточно подробно, как в официальных документах того времени, так и в воспоминаниях очевидцев. Не считаю нужным пересказывать эти материалы, а приведу их часть полностью, часть в выдержках, что позволит читателю самому оценить и обстановку, и действия экипажей, да и взгляд на эти события должностных лиц и очевидцев.
Первым о гибели кораблей сообщил письмом тогдашнему командующему флотом адмиралу М. П. Лазареву капитан-лейтенант Николай Метлин, командир погибшего брига «Фемистокл». Написано оно через четыре дня после катастрофы, прямо с места ее, оставшиеся в живых находились в расположении сухопутных войск в только что построенном укреплении.
«4 июня. Лагерь при реке Туапсе.
В. пр-во изволите усмотреть из рапорта моего о несчастном случае, которым выкинуло или потопило (с 30 на 31 число мая) все стоящие на рейде суда.
У меня погибло только два человека — корпуса механиков прапорщик Бедин и унтер-офицер Денега, остальные все живы, были некоторые ушиблены, но оправляются, офицеры и команда вели себя отлично. После, когда мы оставили бриг, его принесло ближе к берегу и носом уперло в купеческое судно, стоявшее совсем на берегу, через которое черкесы переправлялись на бриг и воспользовались оставленным, у офицеров и у меня погибло все без исключения. Мы ходим в чужом платье. Бриг стоит по левую сторону и подводная часть его крепка, но надводный бак и ют повреждены, часть правого шкафута выломана, внизу все переборки выбиты и переломаны, руль вышибло, и он затонул по стороне к морю, под форштевнем 9 1/2 фут, на середине 8 фут, ахтерштевень[20] 7 фут. Воду почти откачал и надеюсь скоро выгрузить совсем бриг, но все же полагаю, что при ординарной воде его невозможно будет снять, потому что наносит много песку. В. пр-во может представить себе положение офицера, пережившего погибель вверенного ему судна, и потому простите мне краткость моего письма и дозволите уверить Вас, что я сделал все, что смог.
С искренним почтением имею честь быть В. пр-ва, милостивый государь, покорнейший слуга
Николай Метлин
Тендер «Луч» был несчастливее меня, его поворотило на ветер, отчего команда едва спаслась, к тому же черкесы стреляли в погибающих: на тендере утонуло — 2, убито 1 и ранены 4, всего 7 человек нижних чинов. Александр Иванович (Панфилов, командир тендера «Луч» — Л. М.) станком придавил себе ногу и теперь лежит, но опасности нет.
На пароходе «Язон» погибло 42 человека, в том числе лейтенант Бефани, Данков и мичман Горбаненко.
Тендер «Скорый» был в опасном положении, его принесло в самую речку и сильным течением едва не погубило всех, но с берегу подали конец, и никто не утонул. Командир ушиб себе руку.
Транспорт «Ланжерон» выкинуло на каменья, и он совершенно пробит, но все спаслись.
Купеческих судов выкинуто 8, затонуло 1».{136}
Этот документ интересен не только тем, что был, очевидно, первым, в котором сообщалось о чрезвычайном происшествии на Туапсинском рейде. Конечно, были и официальные доклады командующему флотом, поступили они, вероятно, одновременно с этим письмом, попутной или специальной оказией в виде авизо-посыльного судна. Это письмо позволяет почувствовать, какие уважительные отношения между офицерами были на Черноморском флоте в то время. Конечно, адмирал Михаил Петрович Лазарев, первооткрыватель (вместе с Ф. Ф. Беллинсгаузеном) Антарктиды, моряк с опытом трехкратного кругосветного плавания, причем, в командирской должности, наконец, герой Наваринского сражения, за которое его корабль «Азов» удостоился кормового Георгиевского флага, пользовался всеобщим уважением. Но когда капитан-лейтенант, командир погибшего корабля, пишет (можно сказать, даже осмеливается писать) частное письмо адмиралу, командующему флотом, причем письмо без каких-либо признаков подобострастия — это свидетельствует о подлинных демократических отношениях офицеров и о высоких человеческих качествах М. П. Лазарева.
Получив сообщения о гибели кораблей, адмирал Лазарев докладывает об этом Начальнику Главного морского штаба адмиралу князю А. С. Меньшикову (он был в этой должности более четверти века, с 1828 по 1855 год, практически все время царствования Николая I):
«19 июня 1838 г.
С последней почтой получил я от командиров парохода «Язон», брига «Фемистокл», тендеров «Луч» и «Скорый», и транспорта «Ланжерон», что вверенные им суда во время свирепствовавшего с 30 по 31 число мая у восточных берегов, против устья речки Туапсе, где расположен отряд генерал-майора Раевского, сильного шторма потерпели крушение.
Поспешая донести о бедственном сем происшествии в. с-ти, я имею честь представить у сего в копиях рапорты командиров тех судов.
Из бумаг в. с-ть усмотреть изволите, сколь надежные меры были приняты к спасению судов и команд, меры, кои могли внушить одна только долговременная опытность командиров, достойное подражания усердие их к службе и совершенное знание морского дела, и, если внимательное рассмотрение действия экипажей, тех судов во время крушения убеждает меня в сей неоспоримой истине, то не менее того нельзя не убедиться и в том, что ураган этот есть одно из явлений необычайных, при которых ярость стихий берет верх над всеми усилиями ума и опытности человеческой. Из сих же бумаг в. с-ть усмотреть также изволите, с каким примерным самоотвержением, знанием своего дела и бодростью духа действовали г. г. офицеры и команды тех судов во время постигшего их несчастья, в особенности же поступок командира тендера «Луч», потерпевшего крушение вне цепей нашего лагеря и долженствовавшего спасать экипаж, так сказать, под пулями превосходящего в числе неприятеля — достоин особой похвалы и особенного внимания начальства.
…На днях отправляюсь туда сам для принятия дальнейших возможных мер к спасению с погибших судов всего того, что спасти будет можно…»{137}
По долгу службы флагманским штурманом Черноморского флота мне приходилось более десяти лет заниматься разбирательством морских происшествий с боевыми кораблями и вспомогательными судами флота в 60—70-е годы. Я хорошо знаю, как нелегко решиться командиру соединения при докладе на флот, а командующему флотом — в Москву — сказать добрые человеческие слова в адрес командира корабля, допустившего то или иное аварийное происшествие. Даже если объективно командир не виновен в нем, почти всегда присутствовал элемент если не боязни, то какой-то перестраховки — «корабль аварийный, разве можно похвалить командира? Что в этом случае скажет вышестоящее начальство?». Поэтому особенно приятно отметить, что М. П. Лазарев увидел в этой трагедии главное — высокие офицерские, морские качества, проявленные командирами и экипажами, их высокую выучку и отвагу. Пример, который достоин подражания не только применительно к конкретным обстоятельствам морских происшествий. Разумеется, опытный моряк, командующий флотом провел детальнейший разбор этого происшествия, нашел какие-то и упущения в действиях, определил необходимые меры по предотвращению подобного впредь, но выше этого он поставил принципиальную оценку происшедшего, что имело безусловно и огромный, как принято было говорить недавно, воспитательный эффект.
Кроме официального доклада, М. П. Лазарев одновременно отправил А. С. Меньшикову и частное письмо.
«18 июня 1838 г. Николаев
Ваша светлость!
Бедствие, постигшее мелкие суда наши на рейде Туапсе, есть одно из тех происшествий, которые случаются чрезвычайно редко и которые превосходят почти всякое вероятие. По действию, которое буря имела на суда наши, снабженные и управлявшиеся наилучшим образом, видно, что ураган свирепствовал с необыкновенной жесто-костью и что огромное волнение, отражавшееся от берегов, кипело, как в котле. Оно, по-видимому, вливалось в таком количестве, что не успевало уходить в открытые порты и тяжестью своей подавляло суда вниз так, что они не могли с необыкновенной легкостью подыматься на волнении. О жесткости же ветра можно судить по пароходу «Язон», который дрейфовал с двух якорей при полном действии его машины в 120 сил!
Суда погибли, но действия и распоряжения командиров в опасностях, которые их окружали, заслуживают особого внимания, в особенности лейтенанта Панфилова, который в бурю, выплывя с командой на берег противу толпы вооруженных и стреляющих из ружей черкес, прочистил себе дорогу ничем другим, как отражая нападения их каменьями и обломками весел. Впрочем, воинственный дух всей этой горсти людей, составлявших команду тендера «Луч», всегда был заметен, и трудно было найти военное судно в лучшем порядке. Относительно судов, то тендер «Скорый» и транспорт «Ланжерон» не составляют для флота большой потери. Но нельзя не пожалеть о потере стольких офицеров и нижних чинов; о прекрасном пароходе «Язон», бриге «Фемистокл» и тендере «Луч» — судах совершенно новых и отличного качества. Что касается до морского дела, то я нисколько не сомневался, что подобные офицеры, каковы Хомутов, Метлин, Панфилов и другие, употребят всевозможные усилия и все благоразумные меры к сохранению вверенных им судов, что и было соблюдено; но есть случаи, противу которых никакое искусство и никакие силы человеческие противостоять не могут. Так, к сожалению, оно и случилось при крушении судов в Туапсе. Меня очень беспокоит неизвестность о судах, находившихся в эту бурю против устья реки Сочи, отстоящей от Туапсе только в 40 милях, потому что, вероятно, подобный же шторм свирепствовал и там. Когда я посещал Сочу 16 мая (недели две перед тем), там стояли на якорях фрегат «Варна», пароход «Колхида», корвет «Месемврия», транспорт «Ахиолло» и до четырех наемных купеческих судов. По обозрении этих мест и собрании всех нужных сведений я буду иметь честь подробно обо всем донести в. с-ти.
С истинным уверением и совершеннейшей преданностью, имею честь быть в. с-ти покорнейший слуга
М. Лазарев»{138}
Предчувствие, а точнее опыт моряка, не обманули М. Лазарева: в этот же шторм у Сочи погибли два корабля — фрегат «Варна» и корвет «Месемврия», а также еще семь купеческих судов. Штормовая полоса не ограничилась только районом Туапсе, а располагалась значительно шире, что нашло отражение в отчете командира отряда судов Абхазской экспедиции контр-адмирала И. Я. Захарьина о крейсерстве судов у кавказских берегов с 17 апреля по 13 декабря.
«Сего 1838 г. мая 31 дня, стоя с фрегатом “Штандарт” на Сухумском рейде на якоре, куда при тихом западном ветре и облачной с большой от юго-запада зыбью прибыла в 12 часов утра из Геленджика с депешами шхуна «Курьер». Командир оной капитан-лейтенант Алексеев донес, что в море имел жесткий от юго-запада шторм. В 2 часа пополудни прибыл с крейсерства тендер «Быстрый», командир коего лейтенант Микрюков донес, что, находясь в море в 24 милях от укрепления Гагры, в 4 утра 31-го числа мая при усилившемся юго-западном ветре и зыби лопнула у него с левой стороны вантпутина, отчего он едва не лишился мачты. Того же числа в 10 часов вечера пришел на рейд пароход «Колхида», командир которого капитан-лейтенант Швендер в то же время донес, что при приходе его 30-го числа сего месяца в 7 часов к укреплению Св. Духа (Адлер — Л. М.) при крепком от юго-запада ветре и сильной от юга зыби нашел там стоящим на якоре люгер «Глубокий» и два зафрахтованных купеческих судна, и в продолжении ночи имел на пароходе выпущенного канату при 24 саж. глубины 75 саж. За всем тем принужден был действовать и машиною, но, несмотря на сие, сильными, беспрестанно находившими шквалами пароход прибивало к берегу, так что на рассвете 31-го числа мая глубина была 12 саж., что и понудило его сняться с якоря, но едва он отошел несколько в море, как люгер «Глубокий» сигналом при пушечном выстреле дал знать, что терпит бедствие и имеет нужду в заведенном верпе (запасной якорь — Л. М.), но как пароход «Колхида» не имеет при себе барказа и потому не мог подать ему помощи в завезенном верпе, то за всем тем старался подходить к люгеру во всех направлениях в намерении перебросить на оный какой-нибудь конец, но препятствовало стоящее впереди люгера купеческое судно, так что люгер находился между сим судном и берегом, наконец решился пройти между сим судном и люгером, но увидел невозможность по причине сильной боковой зыби и течения, отчего пароход плохо слушался руля. Заметя оное, с люгера сигналом дали знать, что пароход идет к опасности, что понудило меня удалиться в море; имея повреждения в левом паровом котле и недостаток в угольях, спустился в Сухум-Кале, оставя люгер на 6 саж. глубины, на двух якорях и одно купеческое судно, выброшенное на берег.
Получа такое донесение парохода «Колхида», тотчас сделано от меня распоряжение о немедленном исправлении повреждений котла, нагрузке угольями и снабжении пресной водой, и командиру оного предписал следовать к укреплению Св. Духа для подания люгеру «Глубокий» помощи, и если он найдет, что люгер сам может дойти до Сухумского рейда, то обойти весь восточный берег и узнать, в каком положении находятся наши крейсера (т. е. корабли, занимающиеся крейсированием — Л. М.) и прочие суда, у сих берегов находящиеся, и о последствии мне доложить.
1 числа июня пароход в 9 часов вечера вышел в море по назначению и 2-го числа того же месяца в 7 часов пополудни прибыл на Сухумский рейд. Люгер «Глубокий» с фальшивым бушпритом и гиком имел другие повреждения по корпусу судна.
Июня 3-го числа я с фрегатом «Штандарт» вышел в море и 4-го числа в 11 часов вечера на высоте мыса Пицунды встретил люгер «Широкий», командир коего, лейтенант Храповицкий, донес мне, что он, следуя с люгером из Севастополя в Геленджик 31-го числа мая, встретил весьма крепкий от юга ветер, которым вырвало на люгере обухи с винтами и гаками у фока и грота-гординей вместе с сим и огоны около мачт, при падании реев переломило фока- и грота-реи, и имел другие повреждения в рангоуте, почему командиру оного предписал зайти в Пицунду и заменить из вырубленного там лесу поврежденный рангоут. А сам пошел в Сочи, куда прибыл июня 6-го числа, где нашел фрегат «Варна» и корвет «Месемврия» выброшенными на берег и совсем истребленными и остаток подводной части фрегата «Варна», сожженный черкесами, и еще 7 купеческих судов далеко выброшенными на берег, с погибшего фрегата и корвета никаких материалов и вещей, а равно и артиллерии не спасено, исключая несколько порубленного такелажа. Офицеры и команда совершенно лишились своего имущества и довольствовались от армейского ведомства. По приходе 8 числа к местечку Туапсе нашел транспорт «Ланжерон», выброшенный на берег, и пополам переломленный пароход «Язон», у самого берега затонувший тендер «Скорый», совершенно занесенный песком; тендер «Луч» был также отчасти занесен песком, наполнен водою и левой стороной лежал в море и потому неизвестно, в каком состоянии находилась сия сторона; бриг «Фемистокл» был выброшен около берега и стоял прямо по килю, который 9 числа июня в ночь сделавшимся от юго-юго-востока крепким ветром и волнением повалило на бок левой стороной в море. Хотя я и принимал к спасению означенных судов все меры, но оные остались без успеха и спасти их без помощи береговых средств невозможно. Вещи же с брига «Фемистокл», транспорта «Ланжерон», тендера «Луч» спасены, исключая артиллерию с последнего, который принужденным нашелся выбросить оную в море, с тендера же «Скорого», который выброшен у самой реки и занесен совершенно песком, ничего не спасено; с парохода «Язон» спасена одна только артиллерия. Офицеры и команда оных судов находятся в лагере и довольствуются от армейского ведомства, из низших чинов некоторые больны ушибами и глазами…».{139}
Если судить по приведенным документам, то лишь действия парохода «Колхида» могут быть подвергнуты критике — как не объясняй уход от аварийного люгера «Глубокий» неисправностями котла, нехваткой «угольев», факт этот выглядит весьма сомнительным с позиций морских традиций. Даже если он не мог взять люгер на буксир и задержать его дрейф, командир парохода должен был оставаться там до последней возможности — для спасения команды «Глубокого» при необходимости или даже просто для моральной его поддержки. Недаром контр-адмирал Захарьин распорядился срочно пополняться и отправляться обратно к Адлеру, на помощь люгеру, тем более что на ремонт и пополнение требовалось менее суток.
Наиболее полную картину событий у Туапсе и Сочи дают записки лейтенанта Н. Н. Сущева об укреплениях черноморской береговой линии, они опубликованы лет через десять после катастрофы, но записаны буквально по «горячим следам» ее, причем, со слов непосредственных очевидцев и участников спасения экипажей аварийных кораблей. Один из них, лейтенант И. И. Зеленой участвовал в высадке десанта в Сочи, Туапсе и Щапсухо, в дальнейшем он был редактором «Морского сборника»; второй — лейтенант Скоробогатый состоял при генерале Симборском, отряд которого стоял в укреплении Сочи.
Итак, выдержки из записок лейтенанта Н. Н. Сущева:
«Туапсе. По восточную сторону мыса Кодош, перед равниной, по которой течет река Туапсе, открываются далеко с моря, на высоком холме, каменные башни и блокгаузы Вельяминовского укрепления. До занятия это место было покрыто густым лесом и заселено черкесами. Теперь укрепление командует окрестностью, очищенной от лесов на два пушечных выстрела, но берег его совершенно открыт для морских ветров и занятие этого пункта напоминает событие печальное и страшное, последствием которого было разбитие 13 судов в одну ночь и гибель более 50 человек.
В мае 1838 г. по занятии местечка Туапсе начальник черноморской береговой линии генерал Раевский расположен был с действующим отрядом на правом берегу реки Туапсе. Перед лагерем на рейде стояла часть крейсирующей эскадры вместе с зафрахтованными и другими купеческими судами.
30 мая 13 судов покойно стояли на якорях, бриг «Фемистокл» — лучший ходок Черноморского флота, новые тендера «Луч» и «Скорый», пароход «Язон», заслуженный транспорт «Ланжерон» и еще 8 купеческих судов. В 2 часа пополудни 30 мая показалась зыбь от юго-запада и вслед за нею задул ЮЗ. Зная опасность стоянки у Туапсе при этом ветре, некоторые суда стали приготовляться к выходу в море, другие готовились выдержать его на якорях, но при самом начале принятия мер предосторожности, можно сказать, они уже сделались бесполезны, ибо ветер свежел с такою быстротою, что в 4 часа пополудни уже ревел шторм, и купеческие суда начали дрейфовать одно за другим. Видя опасное положение наших судов, генерал-майор Раевский растянул по берегу цепь для скорой помощи в случае несчастья и особенно беспокоился о том, чтобы не бросило какое-либо судно на черкесский берег по другую сторону реки Туапсе. Почему он приказал двум батальонам переправиться на другой берег реки и занять командующую устьем гору. Но невозможно было исполнить этого благоразумного распоряжения, река разлилась и быстро устремилась вверх против течения. Попытки переправиться выше устья стоили жизни отважнейшим, почему они и были оставлены до первой возможности. Вечером выкинуло на берег купеческие суда; команды их с большим трудом и опасностью спасались в чем были, потерю в людях имели они малую. Долго держались военные суда, но, наконец, вечером донесло на мель транспорт «Ланжерон». Он упал мачтами к берегу, что и послужило к счастливому спасению его экипажа. Каждый человек всходил на грот-марс и по грот-рее спускался на берег. Подобные переходы при жестком ветре и волнении, бившем транспорт о каменья, всякому спасавшему стоили почти жизни, однако ж все люди с «Ланжерона» спаслись и командир его лейтенант Моцениго спустился с грота-реи последним.
Не так счастливо отделался тендер «Скорый». Прибитый к берегу, он повалился палубой к морю, так что каждая волна всей своей силой обрушивалась на тендер и грозила гибелью целому экипажу. Но благодаря провидению, при спасении команды, сопряженной с чрезвычайными усилиями, утонул только один человек.
Тендер «Луч» и бриг «Фемистокл» имели несчастье попасть в устье реки Туапсе, где их бросило к черкесскому берегу. Тут-то экипажи этих судов, подверженные всей свирепости стихии, должны были вытерпеть еще и свирепость дикарей. Черкесы сделали засаду за выкинутым к ним барказом и под его защитой наносили матросам сильный вред. Несколько человек с брига и тендера пали от пуль и шашек черкесских. На противоположном берегу реки устроили батарею, которая защитила нескольких бедствующих моряков, но и тут еще черкесы отчаянно бросались на матросов наших и увлеченные хищничеством, кидались даже на бриг за добычей. Однако полдня 31 мая после многих неуспешных попыток удалось нашим войскам переправиться на противный берег реки. Тогда черкесы были прогнаны, гора, командующая устьем реки, занята и экипажам тендера «Луч» и брига «Фемистокл» подана немедленная помощь.
До сих пор я не сказал ничего о пароходе «Язон». Он тоже погиб, но не так, как погибли другие суда. Крушение его было страшное и потери тяжелые.
С наступлением бури пароход не поднимал якорей, но развел пары и надеялся таким образом устоять против шторма. Надежда на пособие паров была утешительна, но неверна: соединенное действие якорей и паров увеличило сопротивление парохода напору ветра и волн и вместе с тем увеличило силу напора штормовых валов, и всякий вал, который не мог поднять нос судна от тяжести цепей, вливался всей массою на пароход. Несмотря на пары и якоря, ветер сделал свое дело — пароход залило и бросило на мель. Он остановился на двух футах глубины в двадцати саженях от берега. Команда спасалась у мачт и целую ночь, темную и бурную, лепилась на вантах над бездною в ожидании лучших обстоятельств. И как ни худо было их положение, они все надеялись на спасение, и покойно, сколько можно быть покойным в подобном случае, теснились у мачт, ожидая утра, как вдруг, ужаснее шторма, налетает на пароход большое купеческое судно. Жестокий удар делает сильное потрясение и люди обрываются и погибают в бурунах. Один из них счастливо был выкинут на берег и от него-то узнали об участи язонцев. «Все было благополучно — сказал спасшийся матрос, — вдруг нашло судно — и все потонули».
С рассветом, однако ж, с радостью убедились в противном. На грот-мачте парохода висело еще много людей. Положение их было ужасно. Они теряли терпение и силу, и надежду, а товарищи их на берегу в 20 саж. от них не могли подать никакой помощи им. Ракеты, пускаемые с веревкой, возвращались назад. Решили с опасностью для язонцев бросить ручную гранату, но и та упала в воду, не долетев до парохода, — такова была жестокость ветра. Однако ж и тут находились смельчаки и многие спускали шлюпки — их выбрасывало как щепки, бросались в воду, чтоб передать конец на пароход; матросы делали чудеса смелости и самоотвержения — но напрасно. Море отвергало все — и людей, и все их меры, оно хотело побушевать на раздолье и точно — набушевалось.
С берега могли только смотреть на погибающих и скорбеть вместе с ними. Несколько человек были смыты с вант одним валом, прочие держались. Один из язонцев, пароходный кондуктор, человек сильный и здоровый, потерял терпение, а может и надежду, и решился ускорить конец свой или спасение. Он взглянул на небо, перекрестился, опустил руки и ноги и погрузился в волны. Более его не видели.
Не спуская глаз с «Язона», на нем видели также следующий замечательный случай: один из офицеров парохода имел место на вантах у самой воды, где его беспрестанно окачивало волнами, наскучив этой бесконечной соленою ванною, он взглянул наверх и, увидев там покойно сидящего матроса, закричал, чтобы он подал ему руку и помог подняться выше. Матрос в ту же минуту исполнил приказание и не только поднял его, но и уступил свое место. Вот пример дисциплины на море. В минуту общей опасности, которая более или менее всех уравнивает, он свято чтил слова начальника и слепо им повиновался. Провидение наградило его в виду у всех за столь великолепный подвиг. Скоро смыло его волнами и выбросило на берег, где он тотчас стал на ноги и перекрестился, чего не мог сделать ни один из выброшенных. Офицеры осыпали его похвалами и деньгами (прим. автора — марсовой матрос Жадыхань Ягунов, георгиевский кавалер). Рассказывают и другие подобные примеры во время общего крушения, но они не имели так много очевидцев, как этот.
Около полдня ветер начал смягчаться, с берега усилили средства для передачи веревки на пароход, но вес не удавалось. Наконец, с парохода бросился в воду артиллерийский унтер-офицер Качанин с концом в зубах и выплыл на берег без чувств и без обеих челюстей, — так крепко держал он спасительницу. Жертва этого отважного человека велика, а услуга его сослуживцам неоценима. Многие спаслись потом по этой веревке, но большая часть уже потом бросилась в воду, а с берега плавающие храбрецы помогали им выбираться на сушу.
Наконец, оставались на пароходе только три человека: командир его капитан-лейтенант Хомутов, старший офицер — лейтенант Данков и один матрос. Последние два хорошо плавали и, не сомневаясь в своем спасении, предложили капитану сесть в шлюпку и пуститься на ней к берегу. С трудом спустился капитан в шлюпку и его вытащили без чувств из прибоев. Вслед за ним выплыл матрос. Оставалось спуститься с вант лейтенанту Данкову, которого капитан считал уже спасшимся, но не то назначила ему судьба. Он спустил руки, чтобы броситься в воду, но запутался ногами в вантах и так повис вниз головою. Долго силился он подняться, но напрасно. Около получаса его било о мачту и ванты, и в этом ужасном положении он окончил свою жизнь. К вечеру его сняли и с военными почестями предали земле в лагере. Кроме г. Данкова утонули с парохода: лейтенант Бефани, мичман Горбаненко и 43 человека матросов. Итак, в одну ночь погибло у Туапсе более 50 человек, 5 военных и 8 купеческих судов. Некоторые из них за сутки готовы были отплыть в Севастополь, другие же снимались в море. «Язон» пришел только перед штормом. Но здесь положен был предел его существованию.
Генерал-майор Раевский так оканчивает рапорт свой об этом несчастье к военному министру: «Я не моряк, но следующие рассуждения принадлежат всякому: если бы из 13 судов, здесь стоявших, спаслось хотя бы одно, то можно было бы думать, что другие не приняли должных мер для спасения — но они все погибли…»
Сочи… на обширной долине по западную сторону реки Сочи — Пета лежит Навагинское укрепление.
…В 1838 г. при построении Навагинского укрепления в последних числах мая, в ту бедственную ночь, в которую 13 судов потерпели крушение при реке Туапсе, у Сочи несчастье было еще ужаснее. Генерал-майор Симборский находился здесь с нашим лагерем. На рейде стояли 60-пуш. фрегат «Варна», 24-пуш. корвет «Месемврия» и 7 купеческих судов. 30 мая рано утром подул слабый юго-западный ветер при сильной зыби. В полдень при том же ветре зыбь очень увеличилась. К вечеру ЮЗ вдруг засвежел, вода поднялась выше сажени на берегу, темнота стала непроницаемой, и прибой оглушал своим шумом. В десятом часу вечера заметили, что одно судно дрейфует, и через несколько минут оно было выброшено между устьем р. Сочи и возводимым укреплением. Скоро после того и остальные 6 купеческих судов были выкинуты неподалеку одно от другого и от укрепления, но люди все спасены отрядом под командованием лейтенанта Скоробогатого. Фрегат и корвет стояли; однако ж частым показанием фальшфейеров извещали о близкой опасности. Вскоре сближение этих огней с берегом не оставляло ни малейшего сомнения, что оба судна сильно дрейфуют. В, первом часу ночи огни «Месемврии», отдаляясь постепенно к стороне Константиновского мыса, совсем скрылись. Вслед за тем фрегат был выброшен в двух кабельтовых ниже купеческого судна. Через час узнали от выплывшего последнего матроса, что в двух верстах от фрегата за мысом Соча-Быхт выкинут на берег корвет «Месемврия».
Подробности этого крушения не сохранились. Известны только последствия.
Экипаж корвета «Месемврия» спасся с оружием в руках и под начальством командира ретировался к лагерю и дошел без значительной потери. Но старший офицер корвета лейтенант Зорин с немногими матросами не хотел оставить его, пока все больные не будут спасены на берег. Такое благородное понятие о своем долге в минуту неминуемой опасности между бурунами… достойно храброго моряка. Но он дорого заплатил за великодушие. Его взяли в плен со всеми оставшимися на корвете и надолго увели в горы.
Команда фрегата также спаслась, но не вся. Более 30 человек погибло под шашками и в прибоях, а фрегат «Варна», избитый в бурунах и оставленный горцами, сожжен ими в ту же ночь в виду нашего отряда.
Отряду у Сочи удалось спасти только зафрахтованное судно с быками, назначенное в лагерь начальника береговой линии генерала Раевского. Генерал Самборский взял быков и Раевского уведомил своим отношением. «Жалею, отвечал ему Николай Николаевич, что быки мои остались вам, а не горцам, ибо тогда я бы их отнял, а теперь остаюсь при отношении в. пр-ва и без быков».{140}
Проанализировав обстоятельства происшествия, свой и других опыт плавания у кавказских берегов, адмирал М. П. Лазарев составил и издал Инструкцию командирам военных судов, крейсирующих у берегов Кавказа, на случай штормовой погоды. Составлял эту инструкцию, вероятно, сам М. П. Лазарев, так как кавказский район Черного моря был ему хорошо знаком. Всего только за 18 дней до чрезвычайного происшествия М. П. Лазарев высаживал десант в Туапсе, во главе эскадры из семи линейных кораблей и четырех фрегатов, брига «Фемистокл» и тендера «Луч», флаг свой командующий флотом держал на линейном корабле «Силистрия», которым командовал капитан 1 ранга П. С. Нахимов. Начальником походного штаба у М. П. Лазарева был капитан-лейтенант В. А. Корнилов, который сам разрабатывал порядок высадки и сам командовал левым флангом отряда гребных высадочных средств при высадке десанта. В этом походе на «Силистрии» был молодой Айвазовский, там же он написал картину «Десант генерал-майора Н. Н. Раевского в Туапсе 12 мая 1838 года».
Имя адмирала М. П. Лазарева еще при его жизни специальным императорским указом за выдающиеся военные заслуги было присвоено одному из укреплений черноморской береговой линии, построенному на западном, правом, берегу реки Пзеузапсе на низменном мысу. Это название — Лазаревское — сохранилось до сих пор.
* * *
Большая часть кораблей Черноморского флота, погибших за полтора века, разбилась у берегов Кавказа, Дуная, а также в Азовском море. Конечно, трудно ожидать, что корабли сохранились — они разбиты штормами, но вот корабельное снаряжение с них наверняка находится в местах гибели. Подтверждением этому являются совсем недавние (1992—1993 гг.) поиски и обследования остатков английских кораблей, погибших во время одного из штормов в Крымскую войну недалеко от Севастополя. На небольшой глубине были обнаружены набор корабля (киль и шпангоуты), пушки, часть такелажа и даже бутылки шотландского виски, кстати, прекрасно сохранившегося…
Один из уже упоминавшихся кораблей, тендер «Струя», тонул дважды. Первый раз в 1848. г., в Новороссийске. Для уверенной стоянки в Цемесской бухте во время штормовой боры были поставлены бочки на так называемых мертвых якорях, т. е. якорях с большими металлическими, или каменными, массивами-грузами. На одной из таких швартовых бочек и затонул тендер «Струя», когда началась бора. В июле-августе этого же 1848 г. контр-адмирал П. С. Нахимов, возглавлявший тогда отряд кораблей у Кавказского побережья, провел операцию по подъему этого тендера. С помощью водолазов были подняты орудия, якоря, другие тяжелые вещи корабельного оборудования, помещения очищены от ила, и двумя коллекторами тендер «Струя» был поднят на поверхность.
Тендер после подъема был отбуксирован в Севастополь, восстановлен, после чего еще проплавал несколько лет, но море все же свою жертву не отпустило — в 1855 г. он затонул, на этот раз окончательно, в районе Еникале.