Глава 3. знакомство с «гусарами»

Глава 3. знакомство с «гусарами»

Никита день за днем просиживал в канцелярии за обшарпанным столом и пытался восстановить документацию к итоговой проверке за год. Зряшно «Шмайсер»-Штранмассер похвалялся, уезжая к новому месту службы, – мол, оставляет «бесценное богатство». Вникнув в содержание конспектов, «счастливый наследник» обнаружил, что лекции по материалам съездов – просто галиматья! Двадцать третий съезд партии стал двадцать шестым. Хрущёв отовсюду вымаран, и другим почерком вписан Брежнев. А мудрые изречения «кукурузника» в одной из лекций выдавались за мысли Андропова. И нехитрая манипуляция с заменой двух листов – титульного и последнего. Видимо, это мнимое богатство досталось самому Штранмассеру от предыдущего «сидельца» в этой пустыне. Вырезки и картинки выцвели, вытерлись и не годились для наглядной агитации.

Тягостно вздыхая, Никита очистил шкаф, сгрузил «несметные сокровища» в расстеленную на полу плащ-палатку. Мусор!

Что мы имеем в итоге? Имеет пару кусков ватмана. Десяток чистых листов бумаги. Банки туши и гуаши. Стопку не до конца заполненных тетрадей. В них – протоколы прошлых собраний. В будущем их, эти собрания, вести ему – общие, партийные, комсомольские, сержантские, офицерские… Ой-ё!

Зато в шкафу – разнообразная посуда: грязные стаканы, рюмки, вилки, ложки и пирамида пустых коньячных и водочных бутылок. И если макулатуру выносили дневальные, то посуду Ромашкин снес на помойку самостоятельно. Не хотелось дискредитировать предшественника. Да и самому негоже выглядеть алкашом в глазах бойцов. Вдруг решат, что это он всё это заглотил-поглотил!

М-да. А перед ним разбитое корыто… Телевизор для солдат под самым потолком не работал. Приемник, который тоже числился за ротой, только нечленораздельно хрипел-шипел.

Никита по стремянке подлез к телевизору. Дык! Задняя крышка отсутствовала, а в корпусе, кроме кинескопа, ни одного блока, ни одной лампы.

– Как не работает? Как не работает?! Новый же телевизор!!! – Командир роты с многозначной и ранее упомянутой фамилией Неслышащих таращил бесцветные рыбьи глаза.

– Так и… – Никита жестом пригласил к стремянке.

Капитан Неслышащих шустро взобрался, заглянул за кинескоп и взвыл:

– Вот гады! Снова объе… горили!

Судя по стилю работы, которую Никита имел счастье наблюдать в течение месяца, капитан Неслышащих просто-таки аккумулировал вокруг себя полчища гадов, норовивших его объе… горить. Недостача была и по вещевому имуществу, и по технике. Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих… Как угодно, только собственной фамилией Неслышащих тебя, Витя, не называют – в глаза и за глаза.

Возникает вопрос: как ты, Витя, вообще стал ротным? Растолкует кто-нибудь?!

Растолковал Мишка Шмер: на назначении настоял комбат, подполковник Алсынбабаев. Алсыну был нужен исполнительный, работящий, тупой, не перечащий начальству офицер, не мешающий продавать солдат на хозяйственные работы в город. В бытность взводным Витька постоянно суетился то с рубанком, то с молотком, то с лопатой. Лично вскапывал клумбу перед штабом батальона, приколачивал доски в каптерке. После того как он своими руками отреставрировал бытовую комнату, Алсынбабаев аттестовал Витьку на вакантную роту взамен уходящего в военкомат старого майора Никешова. Назначение состоялось, тем более что против безвредного и малопьющего капитана, участника начала афганской военной кампании, никто не возражал. Характеристики положительные – ветеран войны, коммунист, семьянин.

И вот с этим Неслышащих (Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих) предстоит, блин, служить долгие годы! Ладно – телевизор! Утюг-то хоть в состоянии починить?

Никита исподлобья «уничтожил» взглядом глупо улыбающегося командира роты. Витька корпел за соседним персональным столом над разобранным старым утюгом. Ремонтировал он его третий час и явно испытывал удовольствие «садо-мазо». Мастер-ломастер!

Никита делил стол в канцелярии с зампотехом роты Пелько и поэтому теснился на одной его половине. На чистой. Другая половина была завалена промасленными путевками, формулярами и коробками технаря. Узкая и длинная канцелярия роты не позволяла разместить более трех столов и трех шкафов. Третий стол – для четырех взводных – по масштабам захламленности не поддавался описанию. Так же, как и их шкаф. Старшие лейтенанты, Мурыгин и Шкребус, постоянно материли молодого лейтенанта Ахмедку Бекшимова: привнес азиатский бардак в их угол! Молодой лейтенант Ахмедка улыбался, молча сносил насмешки: бардак так бардак, иначе не умею.

Зампотех Пелько в жизни роты участия почти не принимал. Внезапно исчезал из казармы, порой на неделю, и столь же внезапно объявлялся. Но, надо отдать должное, с точностью до секунды – когда вдруг и кем-либо из вышестоящих буде востребован. Точность – вежливость королей.

– Королей? – удивился Ромашкин.

– А то! – растолковывал Никите Мишка Шмер. – Это ж король вторчермета Туркестана! Всея черныя и цветныя металла! Император свалок металлолома! Комбат денежки гребёт, наживается на сдаче металлолома, а Пелько этот металл собирает. Из спортивного интереса.

Никита довольно тесно сблизился с Мишкой Шмером. А с кем ещё?! Не с дураком Непомнящих же, право слово. Они вместе ходили в столовую, вместе ездили в город. Мишка свел Никиту с местным бомондом. Бомонд был ограничен компанией из шести офицеров: четырех из постоянного состава (холостяков) и двух приходящих (женатых).

Председательствовал в клубе «поручик» Вадик Колчаков. Заместитель председателя – бывший «поручик», а ныне разжалованный в «подпоручики» Костя Лунёв. Тостующий, шталмейстер (звучало красиво!) – весельчак Шмер. А почетный герольдмейстер (назвали больше для красоты, не зная толком, что это такое) – боксер и силач Игорь Лебедь (за белобрысие получил прозвище «Белый», хоть и Лебедь само по себе уже… Впрочем, встречаются и черные лебеди). Женатиков, Серёгу Шкребуса и Олега Власьева, приняли в «узкий круг ограниченных людей» в качестве водителей крайне необходимых мотоэкипажей – трескучего мотоцикла «Восход» и старого «Москвича». Без них пьянки были бы скоротечными и оканчивались бы после распития последней рюмки. А с присутствием в компании Власьева (Власа) и Шкребуса (Ребуса и Глобуса) мотокони мчались в город к «черному окну», из которого за двойную цену в любое время ночи выдавалось спиртное.

Никиту ввели в бомонд кандидатом – по протекции Шмера. Желающих состоять в «клубе» много, а мы, такие, одни!

После того как Никита принял на грудь три стопки местной «отравы» и не поморщился, Ребус-Глобус тотчас оценил:

– Какой ты, к черту, Ромашкин? Рюмашкин ты! Всё! Будешь Рюмашкиным!

– Лейтенант! А зачем тебе наш гусарский коллектив? – Лунёв налил очередную дозу в стакан… – Ты что, в армии служить не желаешь?

– Пока не отказываюсь. А почему ты так решил?

– Да потому что те, кто обычно сидит за нашим скромным столом, служить в этой гребаной армии не желают! Понял?

– Не понял.

– Взгляни на нас, непонятливый… Думаешь, почему мы пьём? И не просто так пьём, а систематически, «по-чёрному», без всякого смысла и без повода! Пьём, пьём и пьём. Это местное говно. Блюём… не без того. Но пьём! Почему, думаешь, ну?

– Чего пристал?! – вступился за рекомендуемого Шмер. – Ему самому хреново! Жена от него сбежала. Пусть потрётся в нашей компании. Тем более деньжата имеются, подъёмные получил в предыдущем гарнизоне. Так, Никит?

– Ну, где-то как-то…

– Во-от! И наш друг Никита готов их потратить вместе с нами! Верно, Никит?

– Э-э… В принципе, верно, – согласился опьяневший Никита. – И потрачу! А отчего я торчу тут с вами, сам не знаю.

– Пей и не болтай! – Ребус хлопнул по спине пухлой потной пятерней.

– За дружбу и свободу! – поднял гранёный стакан Лунёв.

– За волю! – истово гаркнул Колчаков.

В течение следующих трёх часов собутыльники громко говорили, спорили о чём-то и много пили всё подряд. В комнату заходили другие офицеры, большинство совершенно не знакомых Ромашкину. Были даже два брата-близнеца. Как пошутил Лебедь, однояйцовых (но с разными яйцами). Знакомились, пили, уходили. Шкребус откланялся в разгар пьянки. Холостяки кричали вослед: «Женатик! Подкаблучник! Беги, скорей!».

– Эх, чего нам тут катастрофически не хватает, в этой глуши – баб! Пустыня, блин! – пригорюнился Шмер.

Осоловевший Ромашкин… осоловел. Предметы приняли расплывчатые, размытые очертания. Все замельтешило и завертелось перед глазами. К горлу – удушающий комок. Неудержимая икота.

Вскочил, уронив тяжёлый казённый табурет. Где тут у вас?!

– Дорогу! К окну птенца желторотого! Дорогу! Освободите проход созревшему! – Шмер распахнул окно. – Сюда мой друг, на воздух… Только не выпади, птенец!

Никита не выпал. Перегнулся, чуть не выпал, но не выпал… Облегчился. Полегчало.

– Ну, блин, дошли. До кондиции, до нужной! – Интеллигентствующий Хлюдов предпринял попытку натянуть на ноги сапоги и тихо уползти из общества. Не прощаясь, чтоб ему не свистели вслед, как Ребусу.

Всевидящий Шмер все увидел:

– Вовка, сапоги не надеть – ерунда. Главное, чтоб трусы с ноги не были сняты.

– Чего это я их буду снимать? – насупился интеллигентствующий Хлюдов. – В мужской-то компании!

– Это ты жене докладывай, где был! Всякое бывает, но лучше прийти пьяным, чем в чужих трусах. Я на стажировку курсантом попал в Забайкалье. Весёлый гарнизон, на реке Даурия. Рассказать?

– Рассказывай!!! – дружно потребовал гусарский бомонд.

Хлюдов сел на тумбочку и, монотонно раскачиваясь на ней, из последних сил напрягал внимание, чтобы не пропустить поучительную историю. Мало ли! Пригодится…

– Один такой же, как ты, блин, любитель женщин и водки, совместил приятное с полезным. Сделал дело и приперся домой ну просто никаким! Ну совершенно ни гу-гу! Разделся – жена глядит, на нем чужие женские трусы. Она на него с когтями, а он ей – бац! – в глаз. Баба в крик-плач, в политотдел. Понятно, обработали там морального разложенца по полной программе – сняли с должности, одну большую майорскую звёздочку разбили на четыре маленькие. Орут на него в парткоме, пеной брызжут. А тот стоит себе задумчиво так и бровью не ведёт. Ему – строгий выговор с занесением в учетную карточку. Напоследок спрашивают: «Ну? Понял что-нибудь из нашего разговора?» – «Понял… – говорит. – Понял, что трусы с ноги снимать никогда не надо!»

– Га-га-га! Ге-ге-ге! Го-го-го! Гы-гы-гы!

Но лейтенант Ромашкин в общем разноголосом гоготе бомонда уже не поучаствовал. На исходе мемуара поплелся прочь – ой, чего-то мне не того… Рухнул на застланную кровать, отключился. Практики пока не хватает, лейтенант Ромашкин. Дело наживное. Практика – критерий истины. А истина – в вине. Бай! Баюшки-бай…

* * *

Пробуждение… Ай, да что говорить! Тем более что язык деревянный – не пошевелить. Кто испытывал, тот знает. А кто не знает, тому лучше не испытывать.

Никита очнулся было, но, завернувшись в постылое одеяло, решил – еще часик!

Ага, как же! Мишка Шмер объявился, как дьявол-искуситель. С пивом!.. Две бутылки вонючего, кислого жигулевского пива. О-ох, очень вонючего, очень кислого! Никита, отхлебнув, поставил свою бутылку на стол, из горлышка медленно поползала пена.

– Эй, Ромашка! Эту дрянь надо пить быстро! Сейчас же! Иначе всё пиво окажется на столе. В него, наверное, стиральный порошок на заводе добавляют. Вот гадство! Воду пить невозможно, водка – отрава, пиво – дрянь! А «Чишма» местная – у-у-у! Одно название, что вино!.. Как жить? Что делать? С чего начать? Как нам реорганизовать рабкрин?

– Кы… акой рабкрин? – соображалось из рук вон плохо.

– А ещё замполит! – укорил Шмер. – Рабоче-крестьянская интеллигенция! Суть – мы… Ладно, терпи до обеда, съездим в город в магазин за венгерским «Токаем»! Он как бальзам на раны действует! Считается – напиток королей!

– Королей – это вежливость… – мутно припомнил Никита.

– Это точность, – поправил Шмер. – А я тебе про «Токай». Или не хочешь? Или тебе «Чишмы»?

– Бр-р!

* * *

– Бр-р! – эхом отозвался Кирпич. – Эта «Чишма» такая дрянь, что… бр-р-р!!! И вообще! Нет ничего лучше, чем наша московская «Кристалл»!

– «Черноголовка»! – возразил местечковый московский.

– Что вы понимаете! Ливизовская – самое то! – встряли великопитерские с областной судьбой.

– Так! – прервал дискуссию в зародыше Димка-художник. – Будем о водке спорить или будем дальше слушать? Нить ведь теряется!

Вообще-то о водке – пользительней. Но нежданно-негаданно поддержал «душегуб» Большеногин:

– Я ведь тоже про Забайкалье или про житьё на Дальнем Востоке могу многое рассказать! Но ведь не перебиваю! Каждому свой черёд!

Черёд, значит… Ну, черёд так черёд.

(А всё-таки «Кристалл!» – Да ну вас! «Черноголовка»! – Ливиз, плебеи, только Ливиз!)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.