Последний новичок. Прощание с Ивановым
Последний новичок. Прощание с Ивановым
Надо ли удивляться, что именно этих двух бойцов в мае 1942 г . старший лейтенант Иванов перетащил к себе, во взвод оптической разведки. Там, «впереди передовой», только такие ребята и могли справиться. Ведь цели они частенько высматривали буквально на виду у противника, или, как говорили сами бойцы, «сидя у фрица на мушке».
А как же иначе? Как еще осуществить точную засечку координат огневых позиций противника?
Только визуально, глаза в глаза. В любых погодных условиях. В любой обстановке.
Попробуйте-ка в мирных условиях в самый погожий летний день просидеть, замерев на час-другой на дереве, или пролежать распластанным на земле – мало не покажется!
А если под дождем промозглой осенью? А зимой в лютую стужу? А еще под пулеметным или артиллерийско-минометным огнем, ни на секунду не прерывая наблюдения, не сбиваясь в координатах, чтобы цель была точно накрыта, и по возвращении в дивизион ребята не встречали насмешливым: «Привет, „мухобой“!»
Тут выдержку стальную нужно иметь. Каковую, кстати сказать, проявил тот же Саша Лисименко в феврале 43-го, когда влетевший в их блиндаж снаряд ранил и самого Сашу, и всех его подчиненных с первого поста взвода оптической разведки. Отправив раненых на попутной машине в санчасть и оставшись в одиночестве, истекавший кровью Лисименко еще несколько часов корректировал огонь наших батарей. Да как! В течение всего боя безошибочно наведенные им огневые расчеты точнехонько укладывали снаряд за снарядом в местах наибольшего сосредоточения войск противника.
Чуть позже за этот подвиг, за эту высококлассную работу Александр Лисименко первым из рядового и сержантского состава разведдивизиона был удостоен ордена Красной Звезды.
Впрочем, лиха беда начало! Служба в ОРАД (как и вообще на войне) требовала смелых да умелых. Когда три года спустя суровой фронтовой судьбе потребовалось к трем вышеназванным героям добавить четвертого смельчака, она выбрала старшего сержанта А. Боброва – их однополчанина с батареи звуковой разведки.
Как и Г. Загитов, Алексей Бобров начал службу в Красной Армии еще в 39-м году. В допризывном возрасте будущий разведчик успел сделать две вещи: окончить девятилетку и получить три судимости. Какая недюжинная, необузданная энергия провела его через школьные коридоры в тюремные – сказать трудно. При вовсе не злобном, но вспыльчивом, воспламеняющемся, как порох, характере и живых родителях Алексей беспризорничал, бузотерил, без устали убеждая себя и других, что любые рамки умеренности не для него. Как при этом проскакивал еще и рамки законности – сам не замечал.
Неизвестно, что уж там предприняла вконец отчаявшаяся мать, какие в военкомате доводы приводила, но против всех существовавших тогда строгих правил обремененного судимостями Алексея Боброва в ряды Красной Армии все-таки взяли.
Нелегкая, построенная на жесткой дисциплине армейская служба, а главное, разразившаяся вдруг война серьезно преобразили Боброва. Попав буквально с первых дней войны в кровавую фронтовую кашу, осенью 41-го он зло и одновременно расчетливо дрался под Москвой. А оказавшись в мае 42-го в «хозяйстве» лейтенанта Иванова, так и прошел с разведдивизионом по нелегким фронтовым дорогам аж до самого Берлина. Осенью 1944 г . мать Алексея получила письмо с фронта. Командование части, в которой воевал ее сын, извещало, что Алексей «награжден высокой правительственной наградой – орденом Красной Звезды». Далее в письме рассказывалось о том, как «много раз приходилось ему выполнять боевую работу в трудных условиях непосредственно под огнем противника. И он никогда не покидал боевого поста. С помощью Алексея Петровича разведаны несколько сот вражеских батарей и несколько десятков батарей уничтожены или подавлены» [18].
Товарищи по батарее звуковой разведки Боброва действительно ценили. За дерзкое и одновременно совершенно не выставленное напоказ бесстрашие. За верность товарищескому долгу. За неунывающий нрав. И подлинно тёркинскую способность метким словом да озорной шуткой и в бой поднять, и напряжение разрядить.
А уж в умении петь «русские народные, блатные, хороводные» равных ему не только в дивизионе – в бригаде не было…
Впрочем, все эти плюсы нет-нет да и сметались в момент одним, но очень серьезным минусом, от которого, впрочем, больше всего проблем было у самого Алексея. Отнюдь не в боевой, а именно бытовой обстановке задетый чем-то за живое, он начисто терял над собой контроль. И поскольку в этом заведенном состоянии для него не существовало ни чинов, ни званий, он запросто мог отчебучить такое, за что его ждал трибунал и отправка в штрафбат…
Так что начальству с Бобровым было хлопотно. Правда, и врагу – случись с ним в бою встреча – вряд ли кто позавидовал…
Впрочем, так в те уже страшно от нас далекие дни сражались многие. Вот почему хоть и очень медленно, трудно, со скрипом, но, тем не менее, все более очевидно война начала все больше перемещаться на Запад. Только вот теперь эти так спешно оставленные в первые месяцы войны родные просторы приходилось отбивать по крохам, по шажку, щедро орошая каждую пядь земли солдатским потом и кровью.
В конце 1943 г . старшего лейтенанта Иванова ранило. Сколько перед тем адресованных именно ему смертей просвистело мимо! А тут невесть откуда прилетевшая, явно шальная пуля прямо в руках разворотила бинокль. Разлетевшиеся от окуляров осколки не очень глубоко, но щедро исполосовали обе кисти. Раны поначалу показались пустяшными. Наспех перебинтовавшись, Иванов в горячке боевых будней провоевал еще несколько дней.
Да только скоро аукнулись эти «пустяки» гангренозным процессом. Да еще холодные ночевки в окружении – в болотах на снегу – свое добавили: начались дикие боли в почках…
Словом, протащили его беда да недуги по госпиталям вплоть до 1944 года…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.