Если кому-то суждено
Если кому-то суждено
Прибывших в штаб бригады добровольцев проинспектировал сам командир соединения полковник А. Писарев. Задание он сформулировал предельно конкретно: «Командование и политотдел 79-го корпуса, – сказал он, – доверили нашим воинам участвовать в водружении Знамени Победы. Ставлю вам в этой священной войне последнюю, но самую ответственную задачу – первыми водрузить его над Рейхстагом» [59].
После этих слов полковник подошел к Г. Загитову, который на время следования до командного пункта корпуса исполнял обязанности старшего группы, и вручил ему от имени командования и политотдела бригады сверток красного полотна без древка.
Пояснив, что так – свертком за пазухой – с ним будет удобнее во время боя, присутствующий на встрече начштаба бригады подполковник А. Бумагин приказал Г. Загитову связь держать в основном через штаб 79-го корпуса. Но ежедневно, хоть раз в сутки, докладывать ему лично – по телефону или рации – о действиях добровольцев бригады.
Дорога на корпусное КП показалась не очень близкой. А все из-за того, что моросил противный мелкий дождь. Ехать в открытой машине было зябко. Да к тому же несколько раз пришлось менять маршрут в поисках объезда: дорога то и дело упиралась в завалы, образовавшиеся в результате массированных бомбежек и артобстрелов.
Тем не менее, разведчики из 136-й артбригады на место сбора прибыли одними из первых. Поэтому до подхода основной массы добровольцев им отвели комнату, предложив – раз уж появилась такая счастливая возможность – отдохнуть.
Однако ни понятное волнение, которое владело каждым перед выходом на столь ответственное задание, ни сами мрачные помещения тюрьмы Моабит, где на время расположился штаб корпуса, как-то расслаблению не способствовали.
Поэтому часть бойцов – насколько позволяло время – разбрелась для осмотра этого зловеще известного фашистского застенка.
Из воспоминаний Михаила Минина: «Страшное зрелище предстало перед нашими глазами: одни только виселицы занимали длинный ряд, в комнатах со звуконепроницаемыми стенами и дверями в определенной последовательности были расположены самые разнообразные орудия пыток. В просторном помещении стояла гильотина, рядом с которой хранились стеклянные склянки с притертыми пробками для сбора и транспортировки крови казненных.
В некоторых одиночных камерах мы увидели складированное обмундирование немецких офицеров, казненных за участие в заговоре против Гитлера. Одна из камер до самого потолка была завалена только офицерскими фуражками, другая – мундирами, третья – сапогами и т. д. Не одна сотня, а быть может и тысяча немецких офицеров невольно оказалась «донорами» и сложила свои головы на гильотине…» [60].
Как ни ждали бойцы команды на построение, но гулко разнесшееся по коридорам объявление быть готовыми собраться на первом этаже в 20.00 по местному времени прозвучало как-то «вдруг».
Однако до назначенного времени еще оставалось с полчаса. И чтобы несколько скоротать муторно тянущиеся минуты, Г. Загитов, А. Лисименко, А. Бобров и М. Минин расположились в одной из многочисленных комнат, обставленной добротной мягкой мебелью.
На улице, по ту сторону мощных тюремных стен, глухо бухала канонада. От многочисленных разрывов тяжелых снарядов и мин ходуном ходили толстенные бетонные полы и стены.
Однако никто из «четверки» на эту грозную музыку войны не обращал никакого внимания.
И не только потому, что уже очень давно грохот и стрельба стали для них нормальным бытием, а тишина – только настораживала да откликалась звоном в ушах. Просто каждый вдруг задумался о своем. Правда, как очень быстро выяснилось, примерно об одном и том же. О покинутом давным-давно доме (где он теперь, этот дом?). Об оставленных за его порогом родных и близких, доведется ли их еще увидеть, обнять? О пройденных на войне дорогах – сколько было на них обретений! И сколько потерь…
Но вот, похоже, настал их час. Потому что впереди – самый главный, самый нелегкий в их солдатской жизни бой, до которого каждый мечтал дожить.
Так что они пойдут… И будут драться. И будут, если уж выпал такой жребий, умирать. Кто в свои неполные двадцать. Кто в свои полновесные двадцать пять. За несколько дней, часов и даже минут до Победы.
Ибо другого пути нет. И кому-то обязательно придется погибнуть, чтобы те, кому больше повезет, все же дошли…
Почти одновременно вынырнув из тоскливо затянувшейся паузы, ребята переглянулись. У всех были серьезные, сосредоточенные лица. До построения оставались считанные минуты. Словно спохватившись, Михаил Минин вытащил из кармана сложенную пополам школьную тетрадку – «радость вычислителя», как ее прозвали дивизионные острословы, – и вырвал из нее сдвоенный листок.
– Слушай-ка, дай и мне! – не сговариваясь, все остальные тоже потянулись за листочками.
Дружно зашуршали грифели по бумаге. Писали самым родным, самым близким. Тексты у всех были примерно схожи: ухожу мол, добровольно на штурм Рейхстага; поступил так, как велела совесть; если суждено погибнуть, долго не горюйте: миллионы других отдали жизнь за Родину…
Закончив писать, каждый положил свою записку в правый карман гимнастерки – туда, где всегда хранился последний патрон.
Между собой условились: кому доведется остаться живым – тот и перешлет записки родственникам погибших…
Есть такой жуткий исторический факт: спартанцы перед решающей битвой убивали своих женщин. Почему? Да затем, чтобы их никто не ждал. Считалось, что тогда не так больно умирать. Ибо только такой воин способен на полную отдачу
У многих, очень многих наших солдат война отняла самых близких, самых дорогих. Она, в некотором роде, их тоже сделала спартанцами, которым уже нечего было бояться и нечего терять.
Но ведь все же больше было таких, кому как раз было что терять. И им очень, очень хотелось жить.
Но был солдатский долг. И очень тяжелое, но осознанно принятое каждым решение: погибнуть, но победить…
Ровно в назначенное время добровольцев построили в просторном коридоре на первом этаже.
По поручению командования корпуса задачу перед ними ставил уже знакомый нам начальник политотдела всего соединения полковник И. Крылов.
Обратившись к бойцам, он повторил, в сущности, им уже известное: о решении командования сформировать из добровольцев частей корпуса и приданных ему соединений две штурмовые группы; о поставленной самим Верховным Главнокомандующим исторической задаче, которую им надлежит выполнить…
Далее полковник лично разделил строй на две группы по 25 человек в каждой. В первую, куда был назначен командиром гвардии капитан В. Маков, в основном попали добровольцы из 136-й и 86-й артбригад. Во вторую – ее возглавил майор М. Бондарь – вошли бойцы из 40-й артбригады и некоторых других частей.
Главное задание для обеих групп звучало одинаково: «Водрузить знамя над Рейхстагом!»
Уже зная, какое значение это сыграет впоследствии, сразу же подчеркну: ни о каких знаменах, подготовленных по распоряжению Военного совета армии специально для данной акции, речь даже не возникала.
Более того. Четко сформулировав задачу, начальник политотдела корпуса как бы повторил – но уже на более высоком уровне – ту процедуру, которая состоялась при отправке на задание добровольцев 136-й артбригады утром того же дня. Он вручил каждой группе по свертку красной материи. И во всеуслышание заявил (далее цитирую сказанное по свидетельству участника этой процедуры М. Минина): «Что под Знаменем Победы надо понимать первый Красный флаг или Красное знамя, водруженное над Рейхстагом. Таких знамен можно изготовить много, если найдется красный материал» [61].
Серьезность сказанного полковник И. Крылов подкрепил обещанием, «что те воины или группа воинов, которые первыми водрузят Красное знамя, будут представлены к званию Героя Советского Союза, а вместе с ними к этому высокому званию будут представлены и их прямые начальники – от командира взвода до командира дивизии» [62].
Видимо, уловив, что говорит все это бойцам, идущим почти на верную смерть, и потому сводить все к почетным, но скорее всего посмертным наградам как-то «не очень», полковник счел необходимым закончить свою речь такими словами:
– Если кому-то из вас суждено будет в этом бою погибнуть, то его подвиг Родина никогда не забудет, она позаботится и о семье погибшего…»
На этом установочная часть построения была закончена. Теперь, когда идейно-политическая составляющая их миссии была разъяснена, а составы определены, добровольцев предстояло снарядить для исполнения двух других, уже непосредственно боевых задач – разведывательной и штурмовой.
Для этого в каждую группу включили по паре радистов с рацией, а также придали отделение связистов с телефонными аппаратами и несколькими катушками полевого телефонного кабеля.
Теперь, когда первая группа отправлялась в расположение 150-й стрелковой дивизии генерала Шатилова, а вторая уходила в полосу 171-й дивизии полковника Негоды, все дальнейшее зависело только от удачи и грамотных действий самих добровольцев.
И конечно же, их командиров.
А первой группе с командиром явно повезло.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.