3. «Революции» на марше

3. «Революции» на марше

Факты свидетельствуют, что многие трудящиеся во всех Прибалтийских республиках действительно приветствовали образование народных правительств, связывая с ними возможность демократизации общественной жизни, улучшения материального положения народа, а бедные крестьяне рассчитывали получить землю. Коммунисты надеялись, что новые правительства будут содействовать реализации их программных требований по социалистическому переустройству общества.

Как же эти процессы протекали в разных республиках? Н. Андрезен, назначенный в новое правительство Эстонии министром иностранных дел, рассказывал, что 20 июня 1940 г. Жданов вызвал его и X. Хабермана (позже он стал заместителем министра внутренних дел) в свою резиденцию и, познакомив их со списком предполагаемого народного правительства, попросил высказать свое мнение. Выслушав их, Жданов внес в список некоторые уточнения. В правительство вошли три деятеля культуры, по одному активисту-общественнику, бизнесмену, ученому и военному, три члена Государственной думы. Ни один из них в тот момент не состоял в компартии Эстонии[642].

Вот как в своем отчете описывал сложившуюся ситуацию советский полпред К. Н. Никитин: «Приезд тов. Жданова и директива из Москвы о недопустимости пассивного отношения к полицейским расправам резко изменили дело. На всех фабриках и заводах развернулись широкие собрания, продолжавшиеся по всей Эстонии всю ночь с 19 на 20 июня. Правительство Лайдонера – Юримаа воочию убедилось, что ему не удастся сохранить никаких позиций, так как слух, что советское правительство само участвует в организации правительства Эстонии, проник во все самые глухие углы и везде встретил сочувственный отклик, но в некоторых головах он преломился совершенно неправильно. Часть людей не поняла нашей политики, смену правительства расценила как революцию и в демонстрацию 20 июня внесла элементы Октября. 21 июня к 13 часам дня мы должны были ехать к президенту Республики К. Пятсу с представлением кандидата в премьер-министры И. Варес-Барбаруса. В 12 часов дня началась демонстрация. Рабочие шли дружно в ногу с пением революционных и советских песен: «Широка страна моя родная», «Катюша» и пр., несли свои старые профессиональные знамена. Из колонн, проходивших мимо советского полпредства, все время раздавались крики «Ура!», «Да здравствует тов. Сталин!». С балкона их приветствовал тов. Жданов»[643].

Далее в отчете описывалось, как собравшиеся у дворца президента Пятса демонстранты потребовали убрать правительство Лайдонера – Юримаа, дать свободу политзаключенным и создать условия для нормальной деятельности профсоюзов. Затем по своей собственной инициативе демонстранты разделились на три группы. Одна из них направилась к арсеналу, чтобы изъять оружие, другая – освобождать из тюрьмы политзаключенных и третья – захватить почту, телеграф, полицейское управление и др.[644]

Именно в ходе этой демонстрации Жданов, Никитин и группа сотрудников полпредства явились к перепуганному президенту. «Предложенную нами кандидатуру в премьер-министры Иоганнеса Вареса (Барбарус), – сообщал далее полпред, – (президент. – М. С.) принял без возражений и испуганно повторял: «Только, пожалуйста, поскорее организуйте правительство и приведите все в порядок». Визит наш окончился не более чем в 8 минут. Оставшуюся часть дня мы посвятили окончательному сформированию Эстонского правительства»[645].

Отчет советского полпреда в Таллинне – весьма красноречивый документ. Если оставить на совести автора его утверждения, что собрания развернулись «на всех фабриках и заводах», проходили «всю ночь» и по «всей Эстонии» и что слух об участии советского руководства в формировании нового правительства Эстонии «во всех глухих углах встретил сочувственный отклик», то в остальном этот документ подтверждает, в какой степени грубо и противоправно советские власти вмешивались во внутренние дела суверенного и объявившего о своем нейтралитете государства.

По какому сценарию развертывались в те дни события в Риге, подробно осветил в докладе Молотову 3 июля 1940 г. советский полпред В. К. Деревянский. Он сообщал, что 17 июня в 2 часа дня в Ригу вступили передовые части советских войск. Население встретило их восторженно, с красными знаменами. Полиция пыталась разогнать встречавших. После вступления в Ригу советские войска быстро заняли вокзал, почту, телеграф, телефон, радио. Все передачи по радио, в том числе выступление президента Ульманиса, передавались только с предварительного разрешения советских властей.

Вечером 18 июня в Ригу прибыл Вышинский, который приступил к формированию нового правительства. Его главой стал проф. А. Кирхенштейн, о чем было объявлено 21 июня. В этот же день состоялась грандиозная демонстрация. Ее участники требовали устранения президента Ульманиса, организации советской власти и присоединения Латвии к Советскому Союзу. Как писал Деревянский, «от полпредства демонстрацию приветствовали тов. Вышинский и Деревянский»[646].

22 июня в Риге была опубликована декларация нового правительства. На следующий день состоялась еще одна демонстрация. Поводом для нее послужили похороны убитого 17 июня Пауля Криша. Правительство приняло постановление о разоружении айзсаргов. Учреждалась вспомогательная полицейская служба, состоявшая преимущественно из рабочих. Издано распоряжение, разрешавшее распространение советских изданий. Государственный аппарат очищался от сторонников Ульманиса, участвовавших в перевороте 15 мая 1934 г. В день вступления в Латвию советских войск перешла на легальное положение компартия – соответствующее постановление правительства было принято 30 июня[647].

В Литве 16 июня 1940 г. было объявлено, что правительство рассматривает отъезд за границу президента А. Сметоны как его отставку с поста президента. Далее было решено, что в соответствии со ст. 72 Конституции республики обязанности президента поручается исполнять премьер-министру А. Меркису.

В тот же день премьер-министр обратился по радио к народу. Он заверил, что прибытие новых советских военных частей направлено на обеспечение безопасности как Советского Союза, так и Литвы. Он заявил далее, что этот факт не должен задевать внутренние социальные, культурные и политические дела Литвы. Исполняющий обязанности президента призвал население не верить необоснованным слухам и смотреть в будущее с доверием[648]. Литовская армия, которой командовал генерал В. Виткаускас, не принимала участия в подавлении демонстраций и митингов.

На следующий день назначенный совет министров республики по предложению компартии возглавил Ю. Палецкис.

Итак, в течение нескольких дней во всех трех Прибалтийских республиках были образованы новые органы исполнительской власти. Началась подготовка выборов в законодательные органы.

В эти дни общественная и политическая жизнь в Прибалтике резко активизировалась. Динамика политической борьбы нарастала. По всей Прибалтике проходили организованные прежде всего левыми силами собрания и митинги, одобрявшие политику народных правительств, приветствовавшие Красную Армию и лично Сталина. Нет оснований сомневаться в том, что в такой ситуации многочисленные советские представители и командование контингента советских войск в Прибалтике в период подготовки и во время выборов вели себя далеко не пассивно и им были не безразличны их итоги. Трудно оспаривать тот факт, что вступление в Прибалтийские государства советских войск, а также деятельность сотрудников органов безопасности и ряда других высокопоставленных советских эмиссаров не только предрешили падение господствовавших в этих странах режимов, но и активизировали деятельность как сил, руководимых компартиями, так и других сил оппозиции. Председатель профсоюза Тарту К. Ялак, выступая 21 июня на митинге, заявил: «Нам на помощь пришла Красная Армия. С ее помощью мы завоевали то, что имеем». А в речи 6 июля он вновь повторил, что победа завоевана благодаря Красной Армии[649].

Участники событий в Эстонии 21 июня рассказывают, что во время демонстрации на улицах Таллинна они видели советские броневики и группы советских военнослужащих. Колонну демонстрантов, следовавших к президентскому дворцу в Кадриорге, сопровождали советские броневики. Чтобы избежать провокации, охрана дворца, состоявшая из эстонских солдат, сдала оружие. Опасное вооруженное противостояние между демонстрантами с сопровождавшими их советскими броневиками и эстонской охраной возникло у тюрьмы на ул. Патарей. Как отмечается в эстонских источниках, в освобождении 27 политзаключенных участвовали не только демонстранты, но и три советских офицера, которые от директора тюрьмы «в корректной форме потребовали выдачи политзаключенных»[650]. В ряде мест избирательные участки охранялись советскими воинскими подразделениями.

По данным советского полпредства, в ночь на 20 июня демонстранты предприняли аресты, из рабочих избирались уполномоченные, которые поддерживали революционный порядок. Старики-рабочие записывались в гвардию и, вооруженные винтовками, вставали во главе патрулей. Имела место стрельба эстонских офицеров по советским военнослужащим. Советские войска разоружили эстонскую военную школу (400 человек). В ходе вооруженных стычек этой ночью погибли 3 человека рабочих эстонцев и ранены до 10 человек. Вечером 21 июня Жданов вызвал М. Унта и приказал ему прекратить революционные действия и разоружить рабочие дружины. В ночь на 22 июня в Таллинне был восстановлен порядок[651].

По воспоминаниям свидетелей и по данным, приводимым в официальных материалах, на митингах в Эстонии выступали командиры Красной Армии, советские военнослужащие находились в зале во время заседания Государственной думы. На состоявшемся 9 июля в Таллинне митинге Н. Андрезен заявил: «Если на нашем сегодняшнем собрании выступает и представитель Красной Армии, то, мне кажется, это должно вам о чем-то говорить…»[652].

Из отчета советского полпреда позже стало известно, что перед демонстрантами выступал начальник политотдела корпуса Иванов, «который не понял совершавшихся событий и решил революционизировать, произнеся перед демонстрантами возбужденную речь», сильно подогревшую настроение демонстрантов, а «вмешавшиеся каким-то образом в среду демонстрантов броневики подкрепили это настроение»[653].

Вот какое требование 17 июня 1940 г. направил начальник военно-морской группы С. Кучеров помощнику военного министра Эстонской республики генерал-майору А. Траксмаа: «Для размещения личного состава Краснознаменного Балтийского флота и учреждений прошу дать распоряжение об освобождении следующих помещений: 1. Здание военного министерства. 2. Здание штаба военно-морских сил. 3. Морской экипаж и его жилые здания. 4. Управление дорог. 5. Таможня. 6. Здание офицерского собрания. 7. Здание префекта полиции. 8. 20 дач в Пирита и Нымме. 9. Казармы калевского батальона». Затем следует перечень передаваемых арсеналов, заводов, гостиниц, театров, кинотеатров, универмагов, гимназии, аэродрома и ряда жилых зданий в Таллинне. Кучеров также потребовал передать в его распоряжение всю артиллерию ПВО. Срок исполнения названных требований устанавливался два дня – к 24 часам 19 июня 1940 г.[654]

Случаи вмешательства работников советского полпредства и военных властей в политическую жизнь Латвии наблюдались в Риге и в других крупных городах республики. Так, как 19 июня 1940 г., доносил полпред Деревянский, рабочие Либавы вышли на демонстрацию с красными знаменами, «я потребовал от латвийских властей не препятствовать мирной демонстрации и никоим образом не применять оружия. Не допускать полицейскими мерами раздражения народа. Обеспечить мирную обстановку прохождения демонстрации даны указания нашему командованию в Либаве»[655]. Через несколько дней Деревянский и Вышинский докладывали, что «весь порядок в городе обеспечивается нашими войсками»[656].

В одной из телеграмм 22 июня 1940 г. Вышинский жаловался, что новые министры Латвии не обеспечены надежными помощниками, что он занимается подбором кадров, и просил «прислать из Москвы 10–15 человек для расстановки по разным министерствам в помощь министрам»[657].

Вызывает недоумение, на каком основании 11 июля 1940 г. – за десять–пятнадцать дней до принятия народными сеймами Латвии и Литвы и Государственной думой Эстонии деклараций о провозглашении советской власти и о вступлении в состав СССР и за двадцать дней до сессии Верховного Совета СССР, принявшей соответствующий закон, – нарком обороны Тимошенко приказал сформировать управление Прибалтийского военного округа с дислоцированием в Риге и включить в этот округ войска, расположенные в Латвии и Литве, а войска, дислоцированные в Эстонии, включить в Ленинградский военный округ?[658]

Важно напомнить и о том, что перед выборами и во время выборов во всех Прибалтийских республиках стремление инкорпорировать их в состав СССР скрывалось от избирателей. Видимо, надежды на то, что население согласится с добровольной потерей своего государственного суверенитета, не было.

Но уже подспудно шли разговоры о возможности установления советской власти. Так, деятель рабочего движения в Эстонии X. Хуберман в своих воспоминаниях подтвердил, что он и министр без портфеля X. Круус на переговорах со Ждановым пытались выяснить, нельзя ли в Эстонии вводить не сразу советскую власть, а нечто аналогичное несоветскому демократическому государственному строю, существующему в Монголии. Поначалу Жданов отозвался об этой идее положительно и X. Круус с Н. Андерзеном приступили к разработке конституции по монгольскому образцу. Но в дальнейшем эта идея не получила развития[659].

Выступая в телепередаче «Депутаты Государственной думы свидетельствуют» 7 декабря 1989 г., бывший зам. министра социальных дел Эстонии Лембит Люйс рассказал: «Это было за два дня до выборов. Неэме Руус (министр социальных дел) сказал мне, что в Эстонии не удастся установить народно-демократический строй по примеру Монголии. Он сказал, что нам следует войти в состав Советского Союза. Я спросил: «Как же это так вдруг? Ведь были выборы, была и избирательная платформа». Он ответил, что ничего нельзя сделать, таково требование Жданова, и мы не имеем возможности противостоять этому. Одно из двух: либо мы будем согласны, либо нам здесь придется очень плохо. Ситуация чрезвычайно усугубляется. Другого выхода сейчас нет. Позже я слышал, что перед заседанием Государственной думы ее члены были вызваны в ЦК, и там им разъяснили, что следует голосовать за установление советского строя и вступление в СССР»[660].

В Москве были удовлетворены развитием событий в Прибалтике, ведь все шло так, как и было предусмотрено. Однако с начала июля в связи с подготовкой выборов во всех республиках по единому сценарию, хотя каждая республика имела свои особенности, стали проявляться признаки радикализации общественной и политической жизни. Иногда принимались меры государственного принуждения. Из Москвы сюда зачастили всевозможные советники и комиссии. Имели место аресты по политическим мотивам. Глава правительства И. Варес и секретарь ЦК компартии Эстонии К. Сяре выступали 13 июля на митинге на площади Вабадусе с речами, в которых заверяли, что выборы создадут новую свободную Эстонию и они не допустят создания колхозов[661].

В Латвии 4 июля кабинет министров принял постановление о новых выборах в сейм, хотя в соответствии с 81-й статьей действовавшей тогда конституции такое решение мог принять не исполнительный орган, а только предыдущий состав самого сейма. Для подачи списков кандидатов было оставлено всего 5 дней.

В связи с публикацией 5 июля постановления правительства о выборах в сейм в Риге состоялась демонстрация, участники которой несли портреты советских руководителей, а также большое количество лозунгов, как доносил Деревянский, с требованием присоединения Латвии к Советскому Союзу, установления в Латвии советской власти. «Были и такие не совсем политически грамотные лозунги, как, например, «Предоставить власть Сталину и Молотову». Митинг состоялся и перед зданием советского полпредства. На нем выступил с речью Вышинский. Отвергая призыв Вышинского принять активное участие в выборах в сейм, демонстранты кричали, что они не доверяют сейму, не нуждаются в выборах и требуют установления советской власти и немедленного присоединения к Советскому Союзу[662].

8 июля 1940 г., т.е. за несколько дней до выборов в Латвии, был опубликован список кандидатов латвийского «Блока трудового народа». Список кандидатов от блока, в который вошли буржуазные партии, к этому времени еще не был опубликован.

Скоропалительно, через девять дней после объявления постановления, состоявшиеся 14–15 июля выборы в сейм не были демократичными. В избирательные бюллетени могли быть внесены только кандидаты от «Блока трудового народа», тогда как в центральную избирательную комиссию было прислано 17 списков кандидатов от других партий и общественных организаций 5 избирательных округов. Возражавшие против такого порядка голосования подвергались репрессиям. Были, в частности, арестованы авторы «Призыва латышских демократов»[663]. Разве неясно, что наличие лишь одного списка, как это тогда практиковалось по всему Советскому Союзу, гарантировало стопроцентное избрание предложенных кандидатов! Нарушением принципов демократической избирательной системы было то, что председатели всех окружных избирательных комиссий, включая и центральную, были одновременно кандидатами в депутаты[664].

Что же касается предвыборной программы «Блока трудового народа», то некоторые ее положения заведомо вводили в заблуждение избирателей. Например, в программе не было сказано об установлении советской власти в Латвии и вхождении ее в состав Советского Союза, хотя через несколько дней после выборов, на которых Блок получил около 98% голосов и его представители на многочисленных митингах активно выдвигали именно это требование.

Народное правительство Литовской республики в своей декларации от 5 июля 1940 г. заявило, что оно хочет оздоровить политическую жизнь страны, разработать новый закон о выборах и, «учитывая неотложные государственные задачи, день выборов в народный сейм назначить на 14 июля 1940 г.»[665].

6 июля 1940 г., т. е. всего за восемь дней до выборов в новый сейм, «Союз трудового народа» Литвы опубликовал свою избирательную платформу. Она предусматривала: в области внешней политики – крепить дружбу с народами СССР и союз Литвы с СССР: в области внутренней политики – освободить трудящихся крестьян от недоимок по налогам, оказывать им безвозмездную помощь в получении земли, повысить зарплату рабочим и служащим, развивать народное образование, национальную культуру, обеспечивать полное равенство национальностей, свободу вероисповедания, свободу слова, печати, собраний, понизить квартплату. В документе разоблачались сторонники старого режима, которые «распускают всякие слухи о насилии над верующими, о принудительном закрытии костелов и предполагающейся будто бы обязательной организации колхозов»[666].

Анализ этого документа свидетельствует, что платформа «Союза трудового народа» не выдвигала лозунга о советизации страны и присоединении к СССР. Платформа дезориентировала избирателей и в вопросах церкви и колхозов, так как не прошло нескольких месяцев, как началось жестокое преследование священнослужителей и верующих и предпринималась попытка провести насильственную коллективизацию.

Требования об установлении советской власти, о вхождении республик в состав Советского Союза, о ликвидации частной собственности и ее национализации появились в коммунистической печати уже после объявления результатов голосования, и поэтому их нельзя рассматривать как требования всего народа, оформленные демократическим путем. Таким образом, стремление инкорпорировать республики в состав СССР скрывалось от избирателей. Они просто были введены в заблуждение[667].

Информация о ходе предвыборной кампании в Литве содержится в телефонограмме Деканозова и Позднякова в НКИД СССР 9 июля 1940 г. В ней указывалось, что сформированы все избирательные комиссии. 7 июля в Вильнюсе состоялась большая демонстрация. Основными ее лозунгами были: «Да здравствует 13-я Советская Республика!», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и др. Состоялся обмен приветствиями между демонстрантами и представителями советского консульства и командования. Группа «Трудового союза» предложила список кандидатов в сейм. Он был одобрен собравшимися[668].

Поползли слухи о том, что тот, кто не будет участвовать в выборах и не будет иметь соответствующей отметки в паспорте, будет считаться врагом народа. Это вызвало обеспокоенность среди лиц немецкой и других национальностей, проживавших в Прибалтийских республиках. С другой стороны, утверждалось, что когда в Литву придут немецкие войска, то всем, кто будет иметь в паспорте отметку об участии в выборах, не поздоровится. Поэтому германский посланник в Каунасе Цехлин попросил министра иностранных дел Литвы В. Креве-Мицкявичюса развеять подобные опасения среди 40 тыс. литовских граждан немецкой национальности и дать публичное разъяснение. Но министр отказался это сделать[669].

Что же касается обстановки в Эстонии, то создание нового правительства Жданов считал недостаточным для укрепления политических позиций Советского Союза и особенно для реализации его следующего шага – включения Эстонии в состав СССР. Дело в том, что в избирательной платформе «Союза трудового народа» Эстонии от 6 июля 1949 г. совершенно не говорилось о вхождении республики в состав СССР. В ней было лишь сказано, что «в области внешней политики – дружба между народами Эстонии и Советского Союза и тесный союз между Эстонской республикой и СССР». Точно так же формулировался этот пункт и в платформе «Блока трудового народа Латвии»[670].

Известно, что вопрос о возможности включения Эстонии в состав СССР в беседах членов нового правительства со Ждановым и работниками советского посольства имел место уже в конце июня – начале июля 1940 г. Как рассказал в 1955 г. Н. Андрезен (его запись хранилась в партархиве Института истории при ЦК КП Эстонии), в одной из таких бесед он сказал Жданову, что для ориентировки на длительный период ему нужно знать, в течение какого времени эстонское руководство должно подготовить присоединение Эстонии к Советскому Союзу. «Жданов поправил меня – не столько языково, сколько по существу, сказав вместо «присоединение» «вхождение», подчеркнув тем самым метод присоединения»[671], – отмечал Андрезен.

Для того чтобы выполнить эту задачу, необходимо было полностью заменить законодательные органы власти, т. е. провести выборы в Государственную думу. Но на конституционной основе этого добиться не удалось бы. Поэтому Жданов пошел на грубое нарушение основного закона республики, которое выразилось в следующем: выборы проводились в девятидневный срок, что было явно недостаточно для основательной их подготовки; не предусматривался созыв второй палаты парламента; советские власти, включая и командование войск Красной Армии, вмешивались в избирательную кампанию.

В соответствии с указом президента Эстонской республики К. Пятса от 5 июля 1940 г. правительство в тот же день приняло противозаконное решение назначить выборы через 10 дней, т. е. 14–15 июля. Затем 9 июля, «чтобы избежать использования выборов в Государственную думу в целях, направленных против интересов Эстонской республики и эстонского народа», было дано также противозаконное распоряжение всем кандидатам в депутаты представить свою избирательную платформу не позднее 14 часов следующего дня[672]. Но это требование не относилось к кандидатам, выступавшим от «Союза трудового народа», поскольку их избирательная платформа официально уже была обнародована во всех средствах массовой информации[673].

10 июля Главный избирательный комитет принял инструкцию, которая еще больше ограничивала демократический характер избирательной системы и препятствовала свободному выдвижению любых кандидатов. Для поощрения отказа кандидатов в ней было сказано, что тот кандидат, который откажется от своего выдвижения, получит обратно свой залог в сумме 250 крон. Но и этого препятствия оказалось еще недостаточно, и Главный избирательный комитет присвоил себе право решать судьбу уже представленной платформы, если она «является голословной или откровенно направлена на обман избирателей»[674].

В ЦГАОР Эстонии хранится немало и других документов, свидетельствующих о недемократическом характере происходивших выборов. Имелись случаи повторного голосования граждан из других избирательных округов, участия военнослужащих, признания избирательным комитетом действительными бюллетеней, которые были неправильно заполнены, допуска к голосованию по истечении отведенного времени и другие нарушения.

Активную роль в становлении новой власти играли коммунисты. Они шли в авангарде левых сил. К лету 1940 г. компартия Латвии насчитывала около тысячи членов. Ее влияние распространялось преимущественно на рабочий класс городов. В сельских районах она проявляла значительно меньшую активность. Определенное влияние на массы оказывала компартия Литвы. Ее численность была выше, чем в Латвии и особенно в Эстонии. К осени 1939 г. компартия Эстонии насчитывала 130 членов. Наиболее активной в то время была партийная организация Таллинна, насчитывавшая более 60 членов. К лету 1940 г. в компартию Эстонии было принято еще 1200 человек.

В последующем численный состав компартий Прибалтийских республик вырос значительно и к началу 1941 г. составлял: в Литве – 2 486, в Латвии – 2 798 и в Эстонии – 2 036 членов[675]. Компартии имели некоторое влияние в профсоюзах и других рабочих организациях. Ее поддерживала и часть интеллигенции, которая вдохновлялась идеей социализма. Но это вовсе не означало, что все эти силы стремились к провозглашению советской власти и включению Эстонии в состав Советского Союза. Они требовали демократических свобод, повышения жизненного уровня трудящихся и образования нового правительства.

Академик А. Никонов – бывший секретарь ЦК КП Латвии, в июне 1940 г. работавший уездным старшиной в Даугавпилсе, – о выборах в сейм в своем уезде рассказывает следующее: «Все это, правда, проходило по известному сценарию: один список, безальтернативность, борьба за стопроцентную явку и т. д. Конечно, имело значение само присутствие Красной Армии. Но мы не сталкивались с фактами ее прямого вмешательства в выборы»[676].

Итоги выборов были таковы. В выборах в народный сейм Литвы приняло участие 1 386 569 человек, т. е. 95,51% всех имевших избирательное право. За кандидатов «Союза трудового народа» Литвы голосовало 1 375 349 избирателей, т. е. 99,19% участвовавших в голосовании[677]. В выборах во II Государственную думу Эстонии приняло участие 591 030 граждан, или 84,1% общего числа избирателей. За кандидатов «Союза трудового народа» Эстонии проголосовало 548 631 человек, или 92,8% от числа голосовавших[678]. В Латвии в выборах участвовало 94,8% избирателей, т. е. 1 246 214 человек. За кандидатов «Блока трудового народа» голосовало 1 155 807 граждан, или 97,8% от общего числа проголосовавших[679].

После победы на выборах значительная часть левых сил стала настойчиво требовать в своих странах не только установления советской власти, но и вхождения в состав Советского Союза. Так, на состоявшейся в Таллинне 17 июля манифестации некоторые группы демонстрантов требовали вступления Эстонии в Советский Союз. Выступивший на митинге секретарь ЦК компартии Эстонии К. Сяре заявил, что победа на выборах убедительно продемонстрировала доверие эстонского народа к Советскому Союзу и лично И. Сталину.

Все последующие акции вновь избранных законодательных органов в Прибалтике, затрагивавшие коренные интересы стран, включая и сохранение их государственного суверенитета, которые должны были приниматься всенародным референдумом, проходили так же стремительно, как и предыдущие.

Уже на первом заседании народного сейма Латвии 21 июля была провозглашена советская власть, принята Декларация о вхождении Латвии в состав Советского Союза, декларировано образование Латвийской ССР, в Москву была направлена просьба о принятии Латвийской ССР в состав СССР. Сформированный сейм Литвы стал чутко прислушиваться к мнению советского посольства и лично уполномоченного Деканозова. Имея абсолютное большинство в сейме, депутаты от «Союза трудового народа» фактически отказались от декларированных ими обещаний. Так же поспешно, как и в Латвии, 21 июля были приняты Декларации о вступлении Литвы в СССР, о провозглашении в республике советской власти и другие документы, которые должны были быть поставлены на всенародное голосование. В июльские дни 1940 г. такие же события происходили и в Эстонии: выборы в Государственную думу, в которых безальтернативно победил «Союз трудового народа», и без какого-либо референдума провозглашение о вступлении Эстонии в состав Советского Союза.

Декларации всех трех республик поразительно схожи не только по духу, но и по стилю, с буквальным повтором целых абзацев. В Декларации Литвы прямо признавалось, что «теперь народ с помощью могучей Красной Армии сбросил ярмо сметоновских поработителей и установил в своем государстве Советскую власть»[680]. Может быть, такое совпадение текстов деклараций законодательных органов этих республик объясняется соответствующим решением совещания, которое провел в Таллинне 17 июля Жданов совместно с прибывшими Вышинским и Деканозовым?

Хотя проходившие в июле 1940 г. выборы, конечно же, были не образцовыми в смысле их демократичности, но все же нельзя не признать: высокий процент участия населения в выборах и абсолютная победа кандидатов «Блока (Союза) трудового народа» во всех республиках свидетельствовали о том, что избиратели выразили поддержку принципам социальной справедливости, которые содержались в предвыборных платформах левых сил. «Кризис завершился созданием просоветских правительств, действовавших в отпущенное им историей время на основе директив Москвы и ее представителей на местах» – так на основании архивных документов МИД СССР справедливо оценивает обстановку советский исследователь А. Г. Донгаров[681].

3–5 августа 1940 г. на VII сессии Верховного Совета СССР было принято решение о вхождении Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР[682].

Что же было решающим фактором в определении политического характера этих событий, в корне изменивших жизнь народов Прибалтийских республик?

Ответ на этот вопрос представляется непростым. Конечно, свою роль сыграли и классовые противоречия, и тревога за свою судьбу на фоне военных побед Германии в Западной Европе, и представление о Советском Союзе как о меньшем зле в сравнении с гитлеровской Германией. Но существовала еще одна причина, которую сформулировала в своем письме Президиуму Верховного Совета ЭССР 20 сентября 1989 г. ветеран партии, секретарь Государственной думы II созыва Ольга Лауристин: «Сталин обманывал и более мудрых, более опытных деятелей, чем были мы, эстонские коммунисты. Мы были обмануты и обманывали народ, но делали это не сознательно, не преднамеренно»[680].

Проведением выборов в законодательные органы Прибалтийских республик и принятием ими соответствующих законов советское руководство, казалось, должно было быть полностью удовлетворено. Оно добилось того, что новые правительства этих стран будут гарантированно выполнять все требования Москвы. Таким образом, поводы, вызвавшие в июне 1940 г. острую реакцию в Москве, были полностью устранены и можно было бы впредь уважать их суверенитет и не вмешиваться в их внутренние дела.

Но на деле все было иначе. Даже после выборов в новые парламенты представители Москвы продолжали диктовать им свою волю. Так, Вышинский из Риги передал в НКИД СССР 23 июля 1940 г. свои предложения о том, какие предприятия и в какой очередности национализировать. Он считал, что списки предприятий, подлежащих национализации, должны быть утверждены кабинетом министров только после одобрения их Москвой[684].

Новая власть придавала важное значение усилению своего влияния на армию. В июле 1940 г. во все воинские части национальных армий были назначены политические руководители, как правило, из членов рабочих организаций и левых политических партий. Эти армии как самостоятельная вооруженная сила существовали до августа 1940 г. Затем в течение сентября – декабря они были расформированы. Отдельные их части влились в регулярные войска Красной Армии, но большинство кадровых офицеров было уволено в отставку.

О настроениях, царивших в вооруженных силах Прибалтийских республик, бывший известный государственный деятель Латвии, социал-демократ Б. Калниньш сказал: «Приходилось выбирать между Гитлером и Сталиным. В основном все офицеры армии считали, что если уже приходится с кем-то идти, то лучше с русскими». И далее: «Я не ожидал, что советский штаб окажется настолько глуп, что ликвидирует три антинемецки настроенные армии»[685].

Реакция в странах Запада на события, протекавшие в Прибалтике до июля 1940 г., была однозначна. В июне 1940 г. 19 стран Запада сохраняли с Прибалтийскими странами дипломатические отношения, надеясь, что Советский Союз не пойдет дальше в своем вмешательстве во внутренние дела этих стран. Так, в момент образования 20 июня 1940 г. правительства проф. А. Кирхенштейна аккредитованные в Риге иностранные дипломатические представительства не высказывали какого-либо сомнения в его законности, признали его, так же как и большинство латвийских дипломатов за рубежом (за исключением посланников в Эстонии и Финляндии).

Как же реагировали в Берлине на советскую акцию в Прибалтийских республиках, акцию, которая на языке Молотова – Риббентропа нарочито туманно именовалась «политическим переустройством»?

Ответ напрашивается сам собой, если иметь в виду, что Германия, создав еще в августе – сентябре 1939 г. благоприятные условия для реализации советской акции, явилась таким образом ее соучастницей. Из секретного дополнительного протокола, подписанного 28 сентября 1939 г. Молотовым и Риббентропом, вытекало, что Германии было известно о тех шагах, которые правительство СССР намерено предпринять в Литве «для охраны своих интересов». Тогда же было согласовано, что небольшая часть литовской территории все же отходит к Германии[686].

Торг между СССР и Германией о дележе не принадлежавшей им земли продолжался и позже. Так, 13 июля 1940 г., когда Литва еще сохраняла свой государственный суверенитет, Молотов через Шуленбурга внес предложение, чтобы Германия отказалась от небольшой территории на юго-западе. При этом он сослался на прецедент, когда 23 августа 1939 г. советское правительство разрешило в пользу Германии вместе со всей Литвой и вопрос о Сувалкском выступе площадью в 8 200 кв. км.

Свою просьбу о передаче этой территории Литве, которая с конца сентября 1939 г. вошла в «сферу интересов СССР», Молотов обосновывал тем, что «разрешение этого вопроса Германией, в соответствии с просьбой Советского правительства, имеет для него при теперешних отношениях СССР с Литвой особый политический интерес»[687]. А этот «политический интерес» состоял в том, что Молотов, удовлетворяя национальные чаяния литовцев об объединении их исконной территории, которая через несколько дней все равно станет частью Советского Союза, убивал сразу двух зайцев. Речь шла о Вилькавишском уезде и о частях Мариампольского, Сеймского и Алитского уездов с населением 184 108 человек (на декабрь 1939 г.).

Разумеется, Молотов не рассчитывал на то, что этот вопрос будет разрешен «по-дружески», в духе договора «О дружбе и границе» от 28 сентября 1939 г. Естественно, он не удивился, когда 7 августа 1940 г. Шуленбург заявил ему: «Германское правительство считает, что отказ от этой территории представляет для него большую жертву (это в условиях, когда Гитлер прибрал к рукам половину Европы. – М. С.), и ставит вопрос, какую компенсацию Советское правительство может предложить ему взамен этой территории»[688].

После тщательного изучения этого вопроса в Москве, которое продолжалось около недели, Молотов известил Шуленбурга, что территориальная компенсация без «морального и материального ущерба для СССР» невозможна. Кроме того, свое мнение он дополнил еще одним «веским» аргументом: «…всякое новое изменение официально объявленных границ между Германией и СССР дало бы пищу враждебным элементам для кампании о серьезных трениях между нашими странами и неустойчивости в их взаимоотношениях». Здесь же Молотов предпринял последнюю попытку избежать компенсации, сославшись на то, что Сувалкская область была уступлена Германии без какой-либо компенсации, и это «явилось выражением желания Советского Союза максимально пойти навстречу удовлетворению интересов Германии».

После того как вся аргументация была исчерпана, Молотов, «учитывая интересы и нужды Германии, связанные с обстановкой происходящей войны» (иначе говоря, желая содействовать победе Германии. – М. С.), вынужден был согласиться за «уступаемый Советскому Союзу кусочек Литвы» в течение двух лет уплатить 3 860 тыс. золотых долларов».[689] При этом он счел уместным провести более чем странную в данной ситуации аналогию с продажей Америке русской Аляски, совершенной за вдвое большую сумму. Однако это сыграло с Молотовым злую шутку, так как немецкая сторона затребовала действительно вдвое большую сумму, и в соответствии с секретным протоколом, подписанным 10 января 1941 г., Советский Союз согласился уплатить 7 500 тыс. золотых долларов, равных 31 500 тыс. германских марок[690].

Таким образом, территория Литвы была расширена. Столицей республики стал город Вильнюс, благодаря чему было воплощено в жизнь историческое устремление литовского народа. Секретная сделка о продаже Германией участка литовской земли с осени 1939 г. готовилась и оформлялась без участия правительства, как считалось, «суверенной» республики. А позже советской и мировой общественности этот неправовой акт был стыдливо преподнесен в виде «Договора между СССР и Германией о советско-германской границе от реки Игорка до Балтийского моря», подписанного Молотовым и Шуленбургом 11 января 1941 г.

Хотя договор был подписан, но демаркация этого участка границы на местности шла трудно и сопровождалась длительными дискуссиями, что раздражало обе стороны. Лишь 15 апреля 1941 г. генеральный секретарь НКИД СССР А. А. Соболев официально сообщил поверенному в делах Германии в СССР Типпельскирху, что СССР желал бы иметь линию границы, установленную конференцией послов 15 марта 1923 г., но готов признать границу, которая существует фактически в настоящее время[691]. Тем не менее окончательная демаркация границы состоялась месяц спустя – 24 мая 1941 г.[692] Это решение было, видимо, связано с тем фактом, что еще в начале мая 1941 г. главой советского правительства стал Сталин. К тому времени СССР полностью рассчитался за эту территорию поставками цветных металлов и золотом.

В ходе событий в Прибалтике Шуленбург неоднократно заверял Молотова, что Германия не будет вмешиваться в политические дела Прибалтийских государств, но настаивал на том, чтобы ее экономические интересы в этом регионе были обеспечены[693].

Из крупных держав Европы лишь Германия настойчиво рекомендовала Прибалтийским республикам смириться со своей участью. Так, статс-секретарь МИД Германии Вайцзеккер в своем циркулярном письме всем дипломатическим миссиям Германии за рубежом от 17 июня 1940 г. предлагал учесть, что поведение России в Прибалтике касается только России и Прибалтийских стран. И далее: «Ввиду наших неизменно дружеских отношений с Советским Союзом у нас нет никаких причин для волнения, каковое нам открыто приписывается некоторой частью зарубежной прессы. Избегайте пространных высказываний»[694].

На следующий день Риббентроп получил донесение от Шуленбурга о его беседе с Молотовым. Советский нарком сообщил послу, что цель советских действий в Прибалтике состоит в том, чтобы положить конец интригам Англии и Франции, имеющим целью посеять недоверие между СССР и Германией. Далее он информировал гостя о направлении в Прибалтийские страны кроме аккредитованных полпредств еще и особых эмиссаров[695].

Прошел месяц, и 21 июля Риббентроп принял литовского посланника полковника К. Шкирпу, который жаловался на действия советских властей в его стране. 14 июля, отмечал посланник, они приказали провести фальсифицированные выборы. Компартия стала единственной легальной политической силой, на выборах существовал только один, приемлемый для нее список. Не желавших голосовать власти называли врагами народа. После выборов в стране была принята советская государственная система, что являлось нарушением советско-литовских договоров. Шкирпа по поводу «советской агрессии» выразил протест[696].

В последующие дни МИД Германии поочередно посетили посланники всех трех Прибалтийских республик и просили, чтобы Германия не признавала их новых правительств. Однако представители МИД Германии по поручению Риббентропа отклонили эту просьбу и посоветовали им воздерживаться от подобных просьб. Их ноты протеста были также отклонены. По этому поводу Ворман в меморандуме 24 июля 1940 г. сообщал следующее: «Сегодня я дружески вернул литовскому и латвийскому посланникам их ноты в связи с включением этих стран в состав СССР… В соответствии с инструкцией я не указал, что ноты им возвращены по распоряжению имперского министра иностранных дел. Эстонский посланник тоже хотел мне сегодня передать аналогичную ноту. Я просил его воздержаться от этого…»[697]

В отличие от Германии западные державы и США реагировали на события в Прибалтике весьма бурно. Галифакс, например, был убежден, что советское военное присутствие в Прибалтике носит оборонительный характер. На заседании правительства 17 июня 1940 г. он говорил: «Не может быть сомнений, что за действиями России скрывается стремление усилить ее позиции против Германии, чьи военные успехи ей совершенно не нравятся». Однако позже, когда была установлена советская власть и встал вопрос о вступлении Латвии в состав СССР, государственный департамент США предпринял демарш. Исполняющий обязанности государственного секретаря С. Уэллес 23 июля 1940 г. заявил: «В эти последние дни подошел к концу тот извилистый процесс, в ходе которого политическая независимость и территориальное единство трех небольших Прибалтийских республик – Эстонии, Латвии и Литвы – были преднамеренно ликвидированы одним из наиболее могущественных соседей… Политика нашего правительства всем известна. Народ Соединенных Штатов против разбойничьих действий, независимо от того, осуществляются ли они с помощью силы или в виде угрозы силой»[698].

Соединенные Штаты, как и другие западные державы, не признали и поныне не признают советской аннексии Прибалтийских республик. В ноябре 1975 г. палата представителей конгресса США приняла резолюцию о том, что США, независимо от Заключительного акта, принятого в Хельсинки, продолжают признавать суверенитет и независимость Эстонии, Латвии и Литвы[699]. Тогда же, после Совещания в Хельсинки, президент Франции, премьер-министр Великобритании и канцлер ФРГ также заявили, что их подписи не означают никакого изменения в позициях их стран, не означают юридического признания перехода Прибалтики в состав СССР[700].

В условиях ясной позиции Соединенных Штатов Америки и некоторых других стран латвийские посланники в США, Великобритании и Германии не хотели сотрудничать с новым режимом. Правительства США и Великобритании отказались вернуть золотые запасы Латвии, хранящиеся в банках Нью-Йорка и Лондона, и арестовали 14 латвийских торговых судов, находившихся в то время в портах Атлантики[701].

Президент Рузвельт в «Приказе исполнительной власти №8484» от 15 июля 1940 г. запретил операции, затрагивающие собственность Прибалтийских республик и их граждан без лицензий, выдаваемых министерством финансов США. В связи с этим распоряжением Федеральный резервный банк США не выполнил телеграфных распоряжений литовского, латвийского и эстонского банков от 13 июля 1940 г. о перечислении в депозит Госбанка СССР золота, как официально утверждалось, «купленного» последним у банков Прибалтийских республик. По этому поводу советское правительство выразило протест[702].

12 августа 1940 г. США направили Советскому Союзу меморандум, в котором Прибалтийские республики назывались «оккупированными» странами, лишенными свободы распоряжаться своим имуществом. Вскоре в Каунасе, Риге и Таллинне были закрыты миссии США. А в США были задержаны несколько судов, принадлежавших Прибалтийским республикам. Правда, с конца года позиция США несколько смягчилась, а 8 января 1941 г. было даже отменено «моральное эмбарго»[703].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.