Счастливые в Маралале

Счастливые в Маралале

С сильно бьющимся сердцем я пошла в указанном направлении и заглянула за угол. Там стоял он! Мой масаи просто стоял там и улыбался. Рядом с ним был Том. Я потеряла дар речи. Продолжая улыбаться, он протянул ко мне руки и сказал: «Эй, Коринна, ты меня не поцелуешь?» Только тогда я очнулась, вышла из оцепенения и бросилась ему на шею. Мы обнялись, и время для меня остановилось. Затем он отступил назад, посмотрел на меня счастливыми глазами и сказал: «Нет проблем, Коринна». Услышав эти знакомые слова, я была готова взлететь от радости.

Тут у меня из-за спины выскочила счастливая Юта и сказала: «Ну вот, наконец-то вы друг друга нашли! Я узнала его издалека и привела сюда, чтобы вы могли, по крайней мере, спокойно поздороваться, не на глазах у всего Маралала». Я от всего сердца поблагодарила Тома и предложила попить чаю. Я сказала, что мужчины могут съесть за мой счет столько мяса, сколько захотят. Мы пошли в мой номер, сели на кровать и стали ждать, когда принесут мясо. Юта поговорила с Лкетингой и объяснила, что он может спокойно есть в нашем присутствии, потому что мы не женщины самбуру. Посоветовавшись с Томом, Лкетинга согласился.

И вот он был здесь, рядом, и я смотрела в его красивые глаза. Я спросила, почему он не приехал в Момбасу. Он действительно не получил от меня ни одного письма. Он два раза спрашивал насчет паспорта, но служащий только смеялся и дразнил его. Затем другие воины стали относиться к нему как-то странно и запретили танцевать с ними. Без танца он больше не мог зарабатывать деньги, и оставаться на побережье не имело смысла. Не веря, что я вернусь, он через месяц уехал домой. Однажды он хотел позвонить мне из отеля «Африка Си Лодж», но ему никто не помог, а управляющий сказал, что телефон только для туристов.

С одной стороны, я была тронута, когда узнала, что он все перепробовал, с другой – жутко разозлилась на так называемых друзей, которые вместо того, чтобы помочь, только вредили ему. Когда я сказала, что хочу остаться в Кении и не вернусь в Швейцарию, он сказал: «Хорошо. Теперь ты останешься со мной!» Юта и Том оставили нас наедине, и мы, счастливые, стали делиться новостями. Лкетинга сожалел, что мы не можем поехать к нему домой. Наступил сезон засухи, и, кроме молока, никакой еды не было, да и дома тоже не было. Я сказала, что мне все равно, главное – что теперь мы вместе. Тогда он предложил сначала поехать в Момбасу. Познакомиться с его мамой и посмотреть его дом я смогу позже, но он хочет сегодня же представить мне своего младшего брата Джеймса, который единственный из всей семьи посещает школу в Маралале. Он скажет ему, что уезжает со мной в Момбасу, и Джеймс, когда на школьные каникулы поедет домой, передаст это маме.

Школа находилась примерно в километре от деревни. В ней царила строгая дисциплина. В школьном дворе мальчики и девочки гуляли отдельно. Все были одеты одинаково: девочки – в простые синие платьица, мальчики – в синие штаны и светлые рубахи. Я осталась ждать в стороне, а Лкетинга медленно подошел к мальчикам. Вскоре все дети уставились на него, потом на меня. Он заговорил с ними, один мальчик убежал и вернулся с другим. Последний подошел к Лкетинге и уважительно с ним поздоровался. Они немного поговорили и подошли ко мне. Джеймс протянул мне руку и вежливо поздоровался. На вид ему было лет шестнадцать. Он очень хорошо говорил по-английски и сожалел, что не может пойти с нами в деревню, потому что теперь у них лишь короткая перемена, а по вечерам выходить нельзя, только по субботам на два часа. Директор школы очень строгий. Тут зазвенел звонок, и детей как ветром сдуло, в том числе и Джеймса.

Мы вернулись в деревню, и я не имела ничего против того, чтобы пойти в наш номер. Но Лкетинга, смеясь, возразил: «Это Маралал, а не Момбаса». Судя по всему, здесь мужчина и женщина могли заходить в помещение вместе лишь после наступления темноты, да и то тайком. Не то чтобы мне безумно хотелось секса, ведь я знала, что он из себя представляет, но после долгих месяцев разлуки немного близости мне бы не помешало.

Мы бродили по Маралалу. Я держалась от Лкетинги на некотором расстоянии, потому что так было принято. Время от времени он заговаривал с воинами или девушками. Девушки, все очень молоденькие и обвешанные красивыми украшениями, бросали на меня быстрые любопытные взгляды и смущенно хихикали. Напротив, воины осматривали меня очень внимательно. Лкетинга разговаривал с ними подолгу. Судя по всему, речь шла обо мне. Мне это было несколько неприятно, потому что их языка я не понимала. Я с нетерпением ждала вечера.

На рынке Лкетинга купил пластиковую коробочку с красным порошком. При этом он указал на свои волосы и боевую раскраску. В другом ларьке продавались зеленые стебли с листьями. Длина стеблей составляла примерно двадцать сантиметров, они были связаны в пучки. Собравшиеся перед прилавком пятеро или шестеро мужчин придирчиво осматривали товар и громко спорили.

Лкетинга тоже устремился к этому ларьку, и продавец завернул ему в газету два пучка. Лкетинга заплатил приличную сумму, и пакет тотчас же скрылся под его платком-кангой. По пути в гостиницу он купил не меньше десяти жевательных резинок. Когда мы пришли в номер, я спросила, что это за трава. Он улыбнулся и сказал: «Мираа, очень хорошая. Ее ешь и не спишь!» Разложив покупки, он зубами отделил кору от стебля и стал жевать ее вместе с жвачкой. Я зачарованно смотрела на него, на его красивые тонкие пальцы. Я тоже попробовала пожевать траву, но мне она показалась слишком горькой, и я ее сразу выплюнула. Я лежала на кровати, смотрела на него, держала в руке его руку и была бесконечно счастлива. Я могла обнять весь мир. Я достигла цели. Я нашла его, мою большую любовь. Утром мы поедем в Момбасу, и у нас начнется замечательная жизнь.

Должно быть, я заснула. Проснувшись, я увидела Лкетингу на том же месте. Он продолжал сосредоточенно жевать. Пол превратился в помойку. Повсюду валялись листья, очищенные от коры стебли и пережеванные зеленые комочки. Он посмотрел на меня слегка застывшими глазами и погладил по голове: «Нет проблем, Коринна, ты устала, ты спи. Завтра сафари». «А ты, – спросила я, – не устал?» Нет, ответил он, перед такой дальней поездкой он не может спать, поэтому и жует мираа.

Из его слов я поняла, что мираа расслабляет и придает мужества. Воины масаи пользуются ею, поскольку принимать алкоголь им запрещено. Я понимала, что в эти дни мужество Лкетинге необходимо, как никогда. Он не знал, что нас ждет, а опыт в Момбасе он получил не самый лучший. Его мир был здесь, а Момбаса хотя и находилась в Кении, но была для него чужой. Я ему помогу, подумала я, и снова заснула.

На следующее утро нам предстояло выйти очень рано, чтобы занять места в единственном автобусе, отъезжающем в Ньяхуруру. В ту ночь Лкетинга не ложился. Я удивилась, каким бодрым он выглядел и как легко, без багажа, только в украшениях и набедренной повязке, сжимая в руке дубинку, пустился в столь дальнее путешествие.

Тем временем Лкетинга съел всю траву и стал пережевывать уже использованные комочки. Он ехал молча, да и вообще на этот раз в автобусе было не так весело, как тогда, когда мы ехали с Ютой.

Автобус резво подпрыгивал на бесконечных ухабах. Чтобы защитить от пыли свои красивые волосы, Лкетинга натянул на голову вторую накидку, оставив открытыми только глаза. Чтобы хотя бы немного дышать, я прикрыла нос и рот платком. Примерно на полпути Лкетинга подтолкнул меня и указал на длинный серый холм. Только как следует присмотревшись, я поняла, что это сотни слонов. Зрелище было внушительным, грандиозным. Повсюду, насколько хватало взгляда, серые колоссы спокойно и уверенно шли вперед. Между ними можно было заметить детенышей. В автобусе все оживились и стали следить за слонами. Я узнала, что здесь такое можно увидеть нечасто.

Наконец к обеду мы добрались до нашей первой цели, Ньяхуруру. Мы пошли попить чаю и съели хлебную лепешку. Уже через полчаса следующий автобус отправился в Найроби, куда мы прибыли ближе к вечеру. Я предложила Лкетинге переночевать там, а утром сесть в автобус на Момбасу. Он сказал, что не хочет оставаться в Найроби, что гостиницы здесь слишком дорогие. За все платила я, и его слова меня тронули. Я заверила, что это не проблема, но он сказал, что Найроби очень опасен и здесь много полиции. Несмотря на то что с семи утра мы только и делали, что сидели в автобусе, он хотел немедленно тронуться в путь и преодолеть самый длинный отрезок пути. Заметив, как неуверенно он себя чувствует в Найроби, я согласилась.

Мы поспешно перекусили. Я была рада, что он по крайней мере поел вместе со мной, хотя и натянул на лицо кангу, чтобы его не узнали. До автовокзала было недалеко, и мы прошли эти несколько сотен метров пешком. Здесь, в Найроби, даже местные жители как-то странно смотрели на Лкетингу, кто посмеиваясь, а кто с восхищением. Он совсем не вписывался в этот суматошный современный город, и я обрадовалась, что с паспортом ничего не получилось.

Наконец мы сели в ночной автобус и стали ждать отправления. Лкетинга снова жевал мираа. Мое тело ныло, и я тщетно старалась расслабиться. Только на сердце было легко и спокойно. Через четыре часа, в течение которых мне удалось немного подремать, автобус остановился в Вое. Большинство пассажиров, и я в том числе, вышли, чтобы справить нужду, но, увидев грязный туалет, я решила потерпеть еще четыре часа. Купив две бутылочки кока-колы, я вернулась в автобус. Через полчаса путешествие продолжилось, и на этот раз заснуть я не смогла. Мы с бешеной скоростью мчались сквозь ночь по извилистой дороге. Лишь изредка нам на пути попадался встречный автобус, а автомобилей и вовсе почти не было.

Два раза мы проезжали через полицейский кордон. Автобус останавливался у разложенных поперек дороги бревен с длинными гвоздями, и полицейский с автоматом проходил по салону, освещая фонарем каждое лицо. Через пять минут ночная поездка продолжалась. Вскоре я уже не знала, как удобнее сесть. Наконец я увидела табличку «245 километров до Момбасы»: слава богу, до дома оставалось не так далеко. Лкетинга не спал. Судя по всему, эта мираа действительно придавала бодрости. Только его взгляд был неестественно неподвижен, и он стал крайне молчалив. Постепенно меня стало охватывать радостное волнение. В воздухе запахло солью, температура стала комфортнее. От влажной прохлады Найроби не осталось и следа.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.