Айрин

Айрин

Некоторое время я пыталась заниматься в Гоа риелторским бизнесом: составила список квартир, которые сдавали местные, и делала попытки выгодно пересдать их русским. Но ничего из этого не вышло. Потянулись ко мне вереницей йоги да дауншифтеры с просьбами найти им «что-нибудь подешевле». Не будешь ведь обдирать как липку своего же брата-йога… Квартиры я им, конечно, находила, но доходов с этого не имела. Можно сказать, занималась благотворительностью. Однажды на главной улице Мандрема остановилась рядом со мной молодая женщина на скутере (сзади сидела девочка лет десяти, а впереди, в ногах – черная собачка) и спросила, не сдаются ли тут квартиры: она, мол, ищет жилье для друзей. Женщина была миниатюрная, смуглая, очень странная. Голос низкий, хриплый. Улыбка обаятельная, а глаза грустные. Я долго думала, кто же она. С виду – индианка, но ведь по-русски говорит, правда с акцентом. Представилась как Айрин – может, она из Европы? Но оказалось – из Новосибирска, живет здесь уже 8 лет. Мы обменялись телефонами на предмет квартир. Вскоре я сообразила, что у этой женщины наверняка интересная история, и поехала к ней брать интервью. Айрин с дочкой снимали двухкомнатный домик в джунглях, минутах в десяти ходьбы от дороги Мапса-Сиолим.

История у меня «веселая». В 2005 году мне поставили диагноз: злокачественная опухоль головного мозга. Сказали, что проживу я максимум пару месяцев. Подруга купила мне билет, и мы с ней поехали в Варанаси, город смерти: я хотела хотя бы умереть в святых местах. Но баба?, провожающий души на тот свет, увидел, что я уже несколько дней сижу, смотрю на все эти процессы, подошел ко мне и выгнал. Сказал: «Чало![11] Еще не время». Я поехала в Гоа и провела там два месяца.

Болезнь не прошла совсем, но приступы прекратились, глаза начали смотреть прямо, болей меньше стало.

Потом виза кончилась. Я поехала в Россию, сделала студенческую визу на пять лет, взяла дочку (ей еще не было двух лет) и вернулась уже серьезно, уже понимая, что буду дальше жить. Неподалеку от Арамболя мы сняли домик в джунглях и просто жили вдвоем, ни с кем почти не общаясь. У меня инвалидность первой группы, я – инвалид детства, пенсию получаю, плюс пособие на ребенка, – в сумме 18 тысяч рублей, – для Индии это приличные деньги.

Но потом у меня еще была тут клиническая смерть. Примерно через год после того, как мы сюда перебрались, ко мне приехал любимый человек, и здесь мы расстались окончательно, а через две недели я умерла. Начались судороги, я не успела дойти до холодильника и ввести себе реланиум. Успела только позвонить другу и сказать: «Мне плохо». В себя пришла уже в Керале, в аюрведической клинике. Сначала меня сюда, в Мапсу, в больницу доставили, там сердце запустили, и друзья повезли меня в Кералу. Пока везли, я еще раз отключилась, а в Керале уже пришла в себя во время массажа. Мне там по четыре часа в сутки делали массаж: два часа утром и два – вечером. Делали еще горячие масляные ванны – это от судорог, и очень много давали аюрведических лекарств. Три месяца я провела в больнице, и с тех пор туда езжу каждый год на месяц, как в санаторий.

Выйдя оттуда, я сменила жилье, уехала еще дальше в джунгли, в район Керима. Расписывала майки акрилом… Вообще, я очень аутично жила. Мне же еще в три года поставили диагноз «аутизм» – вот так я и жила. Правда, брала русских детей домой, сидела с ними, зарабатывала этим. Мы с ними рисовали, лепили, фильмы просматривали, потом я опрос делала – что они увидели, что поняли. Ну, развивала их, как могла, в игровой форме, со своим ребенком вместе. И вот до прошлого года я сидела с детьми и общалась исключительно с ними.

Я отказалась от операции, отказалась от химиотерапии, от наркотических обезболивающих. Опухоль – это следствие. Если убрать причину, может пройти все. Но я не знаю, что там у меня, я больше не делала обследований. Судороги до сих пор бывают и головные боли такие, что я готова взять дрель и вскрыть себе череп…

Я поменяла образ жизни, поменяла мышление, поменяла настрой, ушли депрессии. Раньше я была вся в проблемах: с мужчинами – проблемы, с женщинами – проблемы, с жизнью – проблемы… Я не видела возможности жить, не видела в людях добра. Видела только лицемерие и желание что-то получить. Я все это отогнала от себя. Теперь у меня первое правило – всегда находиться в позитиве. Если мне что-то не нравится, я просто разворачиваюсь и ухожу.

Сначала я прочитала книгу Луизы Хей, которая вылечила рак при помощи аффирмаций, и практиковала это одно время, но потом поняла, что это – слабые методы. Три раза я была на Випассане. Но большая часть медитаций происходила с ребенком – в творчестве. Мы рисовали, танцевали…

Помогло просто понимание того, что меня разрушают мои же эмоции. Раньше я все время была в негативе, но мне удалось перестроиться на позитив и полюбить себя такой, какая я есть. И мне по барабану, что обо мне думают и говорят. Это их дело, это меня не касается. Я поняла, что у меня есть очень теплые друзья и есть ребенок. И этого достаточно, больше не нужно ничего.

В свое время я два месяца жила в Кхаджурахо. Каждый день ходила ночью в храм, меня охранник пускал, я там свечки зажигала, костюм надевала, включала музыку в наушниках и танцевала. И однажды я поняла, что один в один со мной кто-то танцует в храме мои танцы. А это очень редкие танцы, закрытые, их знает человек двадцать на планете. Оборачиваюсь – индийская мата джи танцует. Она начала расспрашивать, откуда я знаю эти танцы, – ну и по итогам сказала, что готова меня всему учить. В этот храм не пускают белых, это закрытый, тайный храм в джунглях, где девушек учат и танцевать, и любить – вот всему этому искусству. Этой женщине лет семьдесят, и у нее тоже наверняка еще жива наставница: я видела там женщину, старую очень.

В возрасте шести лет я начала тайно заниматься индийскими храмовыми танцами. В крупном сибирском городе, в одном ДК подпольно, в подвале проводились занятия почти каждый день. Я помогала в нашем доме бабушкам: покупала им продукты, выносила мусор, а они меня за это кормили. И одна бабушка сказала: моя дочь преподает танцы; я не могу тебе платить, но мне нужна твоя помощь, так что, если хочешь, можешь пойти к ней и заниматься. Эта женщина была наполовину индуска. Я занималась у нее по шесть часов в сутки, а еще там была философия любви, тантра, йога кундалини. И тогда же меня посвятили в индуизм. Это был обряд. Невозможно учиться индийским храмовым танцам, не будучи хинду.

Я уже не очень хорошо все это помню… Помню только, что я уже тогда как будто сама все это знала, всю жизнь. Знала, как делать пуджу, а мне ведь до этого никто ничего не объяснял. Я просто сама делала пуджи, еще до того, как меня приняли: в игровой форме, но это оказалось один в один.

Танцами я занималась до рождения дочки – до 24 лет. Я – человек нетрадиционной ориентации. А мужчина был просто как друг, который помог мне зачать ребенка. Я очень хотела ребенка, два года готовилась к родам, чистилась.

Потом я много лет не танцевала. А в этом году в мунсун меня подруга раскрутила. Однажды мы вместе приехали на домашнее пати[12]: барбекю, а потом танцы – включили хорошую музыку. На бумажках написали имена, и по очереди все вытаскивали билеты и выходили танцевать. А я не танцевала 11 лет. Вот как забеременела – все, больше не танцевала, всю энергию отдавала дочери. Ну, вышла – что мне? – и станцевала, чего умею. Ребята обалдели. И после этого подруга уже не давала расслабиться, таскала меня на все пати, чтобы все увидели, как я танцую. Ну, и я стала тренироваться, вспоминать, чему меня учили. Потом пошла учиться: тут, в Мапсе. Ну, я не то чтобы учусь: я сама могу учительницу кое-чему поучить. Просто она меня тренирует, дает дисциплину.

Местные считают меня своей. К соседям хожу чай пить, а они – ко мне. Они меня не воспринимают как европейку. Не понимают, кто я. Но меня любят, приглашают на все свадьбы, на все дни рождения. Сложности были только в незнании языка, сердце всегда открыто: и у меня, и у них. Общаемся на «хинглише»[13]. Сейчас хинди учу. Уже могу на хинди торговаться, могу спросить, как проехать, как пройти, потому что много путешествую по Индии…

У меня тут есть очень клоуз[14] друзья. Это как семья. В этой семье есть индусы, иранцы, итальянцы… Русских мало. Я поменяла мышление – так, чтобы с русскими как можно меньше общаться.

А в том году в мунсун у меня произошел акцидент[15]. Я ведь немного медик, недоучка. Девушка одна русская звонит в субботу вечером: вот, плохо себя чувствую, мне дали ваш телефон, можете приехать? Приезжаю. Предварительный диагноз – гангрена, сепсис, заражение крови. Она побрила ноги и поехала кататься на скутере под дождем. И четыре дня ничего не обрабатывала. Когда воспалилось, просто замотала бинтиком. Влажность, жара, постоянные брызги из грязных луж… А она только приехала, еще не адаптирована к местным инфекциям…

Я поехала домой, взяла все, что было из медикаментов, вернулась и поставила ей одновременно пять систем. Выиграла три-четыре часа. А потом привязала ее к себе и повезла на скутере в больницу (скорую вызывать в субботу вечером нет смысла). А они говорят: у нас сейчас нет хирургов, выходной, и вообще, ночь на дворе, приезжайте послезавтра, в понедельник. Я везу ее в платный госпиталь. Там говорят: 50 тысяч – и ногу ампутируем. Девочка молоденькая, а гангрена – вот только начало… Тогда я позвонила в Панджим своему другу, врачу, который учился с моей мамой в институте. Он говорит: о’кей, привози, только у меня ассистента нет, будешь мне ассистировать. Ну, и три часа мы в операционной все это чистили, даже кости немного убрать пришлось. Короче, спасли ногу. Я еще заплатила из своего кармана 15 тысяч рупий, она обещала, что по карточке завтра все вернет.

А дальше доктор говорит: 30 тысяч – 10 дней в реанимации. У меня таких денег нет. О’кей, я ее беру к себе домой и делаю реанимацию дома. Четыре дня не сплю, сижу на энергетиках: «Ред булл», кофе, – ухаживаю за ней. На четвертые сутки у нее температура спала, а я уже ничего не соображаю, я – все, спать. Просыпаюсь оттого, что меня уборщица будит, говорит: вы знаете, эта леди все ваши вещи собирает в большой пакет: кассеты, книжки, Машины игрушки, – и выбрасывает в речку. Инфекция в мозг попала… Я проснулась, ей говорю: не надо так делать, ты, пожалуйста, больше ничего не трогай, а я еще часик посплю, мне что-то совсем плохо. И уснула. Просыпаюсь через час: ее нет, денег у меня в кошельке нет. Убежала.

А через три дня пришли полицейские: проверка паспортов, виз. Ну, я спокойна – у меня же все нормально. Иду в кладовку и обнаруживаю, что коробки со всеми-всеми документами: российскими, индийскими – нет больше. Все в речке. Там и медицинские мои бумаги были… Ну, и забрали меня в тюрьму на шесть дней. Я успела только Машу передать друзьям. А там еще была акция по отлову нелегальных девушек, проституток – на меня пытались повесить проституцию. А я им говорю: вы врача позовите, меня осмотрите, пожалуйста: у меня 10 лет не было секса – просто вообще не было!

В тюрьме я танцевала, пела, мне было все равно, что вокруг. Ко мне очень по-доброму относились, – не знаю почему: чай и все, что угодно. Я просто улыбалась людям… Ну, собрались индусы возле тюрьмы, друзья собрали денег и меня выкупили. Выпустили, но взяли подписку о невыезде из Гоа. Сначала 35 тысяч друзья заплатили, чтобы меня выпустили из тюрьмы. Потом 40 тысяч – за аннулирование подписки о невыезде. Потом я заплатила 50 тысяч адвокату, чтобы можно было нормально выезжать и сюда возвращаться. Всего примерно 200 тысяч на это ушло. Деньги друзья собирали.

У меня же все-таки студенческая виза была, потому меня и отпустили. Она там где-то у них в компьютере сохранилась, но, пока они все это искали, срок визы истек, и вот пришлось к адвокату обращаться. Я на Бхагават-гиту учусь – в Дели, в университете. Гуру буду. Это все в кришнаитство уходит. Кришнаиты мне тут помогли очень сильно, когда были активные припадки. Только их общество мне тут и помогло… А сама-то я – хинду, но не кришнаитка. Хотя они мне дали наставницу, которая меня курирует…

Медицинские знания иногда пригождаются. Так, по чуть-чуть помогаю всем. Я не люблю эту практику. Мне больше нравилось сидеть с детьми и преподавать бэби-йогу[16]. Но один раз я тут случайно приняла роды. В три часа ночи ехала домой спать, вдруг вижу – стоит машина, и из машины женский крик. Что там может быть, что происходит, кто кого обижает вообще? Пошла посмотреть: может, полицию вызвать? Подхожу, а они говорят: ребенок идет, не знаем, чего делать, до больницы уже не доехать. И я им помогла, приняла роды прямо в машине. Принесли из церкви, из соседних домов воду и все, что нужно…

Мне тут очень хорошо. Каждый день – счастье. Выходишь из дома – красиво вокруг, воздух свежий, люди тебе улыбаются… Это ж рай! Даже в мунсун совсем не скучно. Мунсун – очень сложное время для тех, кто не знает, чем заняться, у кого нет хобби. Если они не бизи[17], то просто сходят с ума. Очень много людей сходит с ума от постоянного дождя и отсутствия общения. А у нас это как раз время для творчества. Мы все время с друзьями что-то вместе творим. Расписываем майки, а потом, в сезон, на Ночном рынке их продаем. Еще всякие статуэтки богов делаем для храмов.

Я это время обожаю! Во-первых, идет дождь, все цветет и пахнет, все красиво вокруг. А во-вторых, нету белых людей, которые, как чокнутые, гоняют на скутерах, падают, – постоянно какая-то суматоха, анархия… В мунсун мы с друзьями собираемся сначала в одном доме, потом в другом. Делаем барбекю, играем в бильярд, во всякие другие игры, устраиваем чайные церемонии, разговариваем на любые темы. Кто-то выезжает за продуктами, кто-то сидит с детьми, кто-то готовит, кто-то стирает. Просто матрасы бросаем на пол: как угодно, только бы вместе… Два-три дня в одном доме, потом надоест эта площадка – переезжаем в другой. Солнышко вылезло – и мы пошли в дом, где есть бассейн. Кочевая жизнь по домам друзей…

В Россию я ездить не люблю. Только по делам. А вот дочка неделю назад уехала в Москву к моей маме и сейчас там сдает экстерном экзамены за третий-четвертый класс. Я ведь сама ее всему учила, всем предметам – в игровой форме, с высунутым языком, стоя на голове, – только бы интересно было. Английский и математику она на пятерки с плюсом сдала!

Мама, кстати, тоже сменила род деятельности после моей болезни. Она была врачом, а сейчас ведет занятия по безусловной любви. Парализованных людей с постели поднимает: меняет их сознание, помогает им принять себя такими, какие они есть. Учит матерей любить своих детей – просто так любить, а не за что-то…

А вообще-то я не случайно в Индию попала. У меня, похоже, отец – индус. Мама в 19 лет поступила в медицинский институт, и у нее был тайный от родителей роман с индусом, который тоже там учился (мне об этом рассказал профессор, который у них преподавал). Она забеременела и только потом уже вышла замуж за того, кого выбрали для нее родители. Еврейская семья, знаете… А я вообще не похожа на отца – рыжего зеленоглазого кудрявого еврея…

Меня с трех лет начал насиловать отчим – не тот, кого я называла отцом, тот сел в тюрьму, а это уже третий человек в маминой жизни. В 12 лет я сделала от него аборт, а в 17 – его посадила. А он порезал меня. (Показывает страшный шрам на животе.)

И с трех лет до двенадцати я молчала, не общалась вообще. А в двенадцать влюбилась в девушку, которой было 23 года, и заговорила с ней. А когда мне уже было шестнадцать, мы с ней стали вместе жить, прожили семь лет. Она-то мне и помогла посадить отчима. Потом она ребенка захотела, ушла к мужчине, забеременела, он ее бросил, она захотела ко мне вернуться, но я ее уже не приняла.

Потом была тут попытка с девушкой одной… Но это не любовь. Она – натуралка, расходилась тогда с мужем, ей не хватало любви, заботы, ласки. Видимо, она очень иссохла – вот и подтянула меня к себе. Но на самом деле ей это не нужно было. Два года мы были вместе. А когда муж вернулся, она ушла.

А Айрин – это меня бабушка в детстве так назвала, в честь своей бабушки. А когда меня крестили в 12 лет, то поменяли имя на Ирину.

Я сейчас пишу книгу о своей жизни. А потом сделаем по ней фильм. У меня есть коннект[18] с Болливудом и есть очень давний, хороший коннект с «Ленфильмом». Совместное производство… Как только я смогу этот фильм оплатить, мы его сразу запустим. Я нашла сейчас девочку, которая очень похожа на меня в детстве: она будет играть мою роль в фильме.

Вообще, я думаю, что скоро стану очень известной личностью здесь. Ведь мои танцы знают очень немногие на планете. А я эти знания вынесу в мир. В первую очередь, сниму про эти танцы фильм. С философией: это Веды.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.