§ 4. Этносы или нации? Дискуссии о домодерных (средневековых) нациях

В связи с критикой иерархической концепции (племя – народность – этнос – нация) возникает вопрос: а является ли схема «этнос – нация» обязательной? Существует ли столь резкая грань между этносом и нацией? Ведь признаками и этноса, и нации считаются общая территория, язык, материальная и духовная культура, самосознание, историческая память и т. д. Не будет ли представление о них как о последовательных ступенях эволюции этнических сообществ искусственным? Когда появляются нации? Как сказал А. Гастингс, в этом вопросе ключевая проблема – точка начала. Поэтому от того, что мы считаем началом, зависит и то, какие факторы в нациогенезе мы выдвигаем на первый план и считаем достаточными и необходимыми для появления наций.

X. Сетон-Уотсон предложил делить нации на «старые», «непрерывные», и «спроектированные»: «Старыми, непрерывными нациями были те, кто существовал до 1780 г., задолго до того, как националистические идеологии и движения потребовали и приложили средства для создания национальных государств; новыми нациями были те, которые националисты намеревались создать в соответствии со своими идеологическими планами»[48]. К старым нациям Сетон-Уотсон относит англичан, шотландцев, французов, голландцев, португальцев, поляков, русских, венгров, датчан, шведов и др. Они формировались «медленно и неприметно», а вот новые складывались стремительно, быстро.

В западной науке, в которой вместо понятия «этнос» больше распространено понятие «этничность», «нация», неоднократно высказывалось мнение о существовании в нациестроительстве особой стадии, которую называют по-разному: «средневековые нации», «до-модерные нации», «предмодерные нации» и т. д. В ней представлена концепция перенниализма (работы Й. Фишмана, Дж. Армстронга, Г. Сентона-Уотсона и др.), по которой нации являются феноменом longue dur?e (долгой длительности. – А.Ф.). Перенниализм «пытается осмыслить их роль в качестве долговременных составляющих общественного развития – рассматриваются они как непрерывные во времени или периодически вновь возникающие в истории. Перенниалисты склонны выводить современные нации из фундаментальных этнических уз, а не из процессов модернизации»[49].

Представляется заслуживающей внимания мысль Э. Смита, согласно которой не следует считать нациогенез линейным, эволюционным процессом. Он может идти по прогрессивной линии, может – по регрессивной, может остановиться. Народы на пути своей непростой эволюции могут вообще исчезнуть, а могут несколько раз «заходить» на попытку создать нацию. В контексте этой идеи концепция «средневековых наций», или «домодерных наций», выглядит очень логично: народы предпринимают в своей истории несколько попыток создать нацию, и начальные стадии этого процесса как раз и соответствуют этапу «домодерной нации». В эпоху Средневековья нации, по выражению Ф.Майнеке, «вели скорее растительное, дремлющее существование», хотя «в отдельные моменты и открывали глаза»[50].

Толчок к обострению проблем этнической идентичности дали процессы распада Великой Римской империи и образования в Средневековье Священной Римской империи и средневековых королевств. Империя предполагает объединение разных народов, и, прежде чем унифицировать их, подчеркивает их различение, обостряет его, ставит вопрос о родовой принадлежности. «Всем народам было свойственно сильное политическое самосознание в качестве gens/ natio… Люди уже тогда знали, что народов на земле множество, и пытались на основе предполагаемых или фиктивных родственных связей объединять их в группы. Только тот, кто имеет представление о существовавшем когда-то – в реальности или в представлениях – разнообразии этого множества народов, сможет понять реальность “народа/нации” в раннесредневековой Европе»[51].

Дж. Армстронг в своем фундаментальном труде «Нации до национализма» показал, что в основу этого деления легли представления о «своих» и «чужих», потребность в идентичности, которая изначально была у человеческих сообществ. Для этого и появляются представления о богоизбранных народах и «недочеловеках» – гоях, варварах, «немцах» и т. д.[52] Христианизация обозначила путь попадания в «полноценные народы»: «Наряду с народами-гегемонами, такими, как франки, были и другие gentes, которые после христианизации, а то и до нее, тоже стали нациями (“гентильными первичными нациями”, в противоположность “вторичным супрагентильным”). И в тот момент, когда они были признаны представителями римско-христианских легитимирующих инстанций – императора в Константинополе, “верховного” короля, а затем и императора в Риме или папы римского, – они достигли того самого статуса, который не хотят признавать за ними судьи, глядящие из Нового времени. Они не были просто “этническими образованиями”: они рассматривали себя как нации, оберегаемые Всевышним и “их” святыми, исполненные чувства собственного достоинства»[53].

Именно эти средневековые королевства стали основой будущих наций. Как писала С. Рейнгольде, «связь между территорией королевства (regnum) и “народом” означала, что принадлежность к королевству в Средневековье всегда имела как политическое, так и культурное содержание. Это опровергает распространенное представление о том, что современный национализм – это просто поздняя политизация исключительно культурных или этнических чувств досовременной эпохи и что отличительной особенностью современных наций является их суверенность как массовых политических сообществ»[54].

Возникновение средневековых наций ученые связывают с распространением христианской церкви, объединением всех правоверных народов в «христианском мире» – Священной Римской империи. «В тот момент, когда англосаксонские, скандинавские и славянские народы, а также венгры были приняты в римско-христианскую ойкумену… они становились нациями». Суть была в том, что они признавались “Народами Божьими”. Короли, святители (епископы и настоятели монастырей), святые стали «духовными центрами “кристаллизации” своих народов (gents), оказавшись посредниками между народами и Богом. Этот порядок, которым успешно управлял римский папа, заложил для будущего основы национальных европейских королевств, на базе которых впоследствии будут вырастать нации англичан, французов, поляков, чехов, венгров и т. д. Церковь организационно всегда была поделена на территориальные объединения, образованные в том числе по этническому принципу, “национальные епархии”»[55]. Все это способствовало оформлению национальных начал.

Таким образом, в Средневековье религиозная принадлежность могла выступать этническим маркером. Слова «греческая вера» и «православная вера» были синонимами. Как считает московский ученый М. В. Дмитриев, понятие «русский» было тождественно понятию «православный»[56]. Византийцы считались «русскими» по вере, «греческая вера» была «русской». С концепцией М. В. Дмитриева согласились далеко не все исследователи (все-таки православный татарин оказывался «выкрестом», «крещеным татарином», но именно татарином, т. е. этнографические различения оставались актуальными). Родство по православной вере русинов – жителей Великого княжества Литовского и Русского, и русских – жителей Российского царства, совершенно не способствовало возникновению у них чувства этнического родства. Напротив, они считали себя разными народами: жители Великого княжества Литовского думали, что русь, русины, руськие – это они, а в Московской Руси живут москали, московиты, но не русские. Напротив, подданные российского государя считали русскими исключительно себя, а жители Великого княжества Литовского были для них «литвой дворовой». При этом до 1596 г., до Брестской унии, вера у них была одна – православная, но это не помогало. Хотя в более ярко выраженных ситуациях различения – скажем, столкновения православных с католиками, протестантами, иудеями – вера играла роль в том числе этнического маркера.

Другим фактором, который способствовал оформлению средневековых наций, было региональное право. Принятие законодательных кодексов, связанных с определенной территорией и политическими действиями живущей на ней элиты, часто носило этнический характер («Баварская правда», «Правда Русская», «Вестготская правда» и т. д.). В средневековом праве очень много значило понятие «происхождения», «права по рождению». Человека, имевшего особое этническое происхождение, могли судить «по его закону и вере». Знаменитые слова Professio iuris означали общепринятую формулу заявления, по праву какого народа, каких своих предков человек хочет быть судим. Слово Natio представляло собой «часть формулы, описывающей сословное происхождение человека»[57]. Оно означало его происхождение не только сословное или этническое, но еще и региональное (по городу, местности – локальным сообществам). Все это говорит о формировании национальных идентичностей еще в Средневековье.

Бюрократия, язык власти, язык оформления всех жизненных актов от рождения и крещения до смерти и отпевания – все это тоже играло немаловажную роль. Неверным будет утверждение, что эти факторы начинают работать только в Новое время. И институты королевской и церковной власти, и юриспруденция, и бюрократия как факторы формирования домодерных национальных идентичностей указывают на политическую сферу в качестве источника этих идентичностей. По словам М. В. Дмитриева, «исходная констатация бесспорна: формирование сообществ, которые мы теперь называем средневековыми народностями (или этносами, или народами, или “протонациями”) было самым тесным образом связано с политической интеграцией или дезинтеграцией отдельных территорий, с эволюцией институтов власти и приемами ее легитимации. Этническая дифференциация (воображенная, изобретенная, сконструированная и “реальная”) рассматривается в теснейшей связи с процессами, механизмами и идеологиями политического строительства и социальной консолидации, и в изучении этих феноменов все большее значение имеет исследование культурных детерминант соответствующих институтов, процессов, идеологий, практик. Политическая интеграция и соответствующие политические процессы, роль власти в структурировании общества, способы легитимации власти в связи с этим анализируются с точки зрения истории культуры, понятой как наделение смыслом тех или иных институтов, действий, процессов… В центре анализа – то, как шла борьба за придание того или иного смысла общественным институтам, за интерпретацию наличных слов и понятий и за то, как регулировать и направлять развитие этих институтов через манипулирование приписанными им смыслами»[58].

Явный всплеск обращения к этнической, национальной проблематике происходит в эпоху Возрождения и Реформации. Именно к XVI в. некоторые ученые относят формирование «национальных чувств и наций». Это было связано, во-первых, с тем, что протестантизм и другие сходные конфессиональные течения (например, чешский гусизм) были тесно «завязаны» на национальные языки, национальную церковь и т. д. Например, перевод Библии на немецкий язык, сделанный в 1522 г. Мартином Лютером и Филиппом Меланхтоном, стал основой немецкого национального литературного языка.

Кроме того, благодаря Возрождению были актуализированы античные дискурсы, сыгравшие большую роль в формировании культуры домодерных наций. «И древние евреи, и греки, и римляне с их ультранационалистическим литературным наследием являются неотъемлемыми составляющими истории европейского национализма, как “домодерного”, так и “модерного”. Они во многих случаях поставляли ему понятия, модели, аргументы: короче говоря, они дали ему язык – например, для того, чтобы сформулировать притязания на статус первого народа, который стоит надо всеми прочими и может их (с Божьей помощью) порабощать, уничтожать или в любом случае презирать»³⁴.

Особенностью «домодерных наций» в этот период является то, что они формируются как «политические народы», представленные знатью, дворянским сословием. Именно дворянство, аристократия выступала как главная политическая, военная сила в обществе, наиболее образованный и культурный слой. На низшие сословия этнические и национальные дискурсы еще не распространялись, там преобладала локальная и религиозная идентичность. Собственно, в этом и заключается главное отличие домодерных наций от модерных: в современных нациях представление о принадлежности к нации распространяется на все население, в домодерных – представление об этом имеет преимущественно элита.

Формирование дискурсов домодерной национальной идентичности проявлялось также в концептуализации в эпоху Возрождения мифа о происхождении народа, появлении различных этногенетических легенд. В этом состоит еще одно отличие домодерных наций – им также присущ национализм, только не политический, как в Новое время, а культурно-религиозный. Об этом точно сказал Дж. Хатчинсон: если для политических националистов главное – достижение и обеспечение суверенитета своего национального государства, то «культурные националисты считают государство второстепенным, ибо сущность нации – ее особая цивилизация, которая является продуктом ее уникальной истории, культуры и географического положения»[59]. В Новое время культурный национализм развивался преимущественно у народов, которые входили в состав европейских империй и не имели практических перспектив скорого построения своих государств (чехи, венгры, хорваты в составе Австро-Венгерской империи, поляки в составе Российской империи, болгары и румыны в составе Турецкой империи и т. д.). Для их консолидации были важны общая историческая память, культурные национальные символы, что восходило как раз к Средневековью.

Концепции средневековых (домодерных) наций не имеют четкого оформления, они развивались скорее как альтернатива и критика модернистских концепций нации (на что указал Э. Смит). Вместе с тем их учитывание необходимо, поскольку они заполняют лакуну в тот исторический период, когда национализма, в современном понимании, и наций, аналогичных сегодняшним, явно еще не существовало, но какие-то общности были. Какие – ответ на этот вопрос и пытается дать концепция домодерных наций.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.