МЕРДЕР СПЕШИТ В АД

МЕРДЕР СПЕШИТ В АД

Вацлав Баумгартл пришел в себя только в пльзенской тюремной больнице. К счастью, пуля застряла в мышцах. Ее вынули, и теперь он медленно выздоравливал. Однако гестаповцам не терпелось. Заключенного допрашивал гауптман Мердер.

— Фамилия? — держа перед собой паспорт, начал он на высоких нотах.

— Там написано… Гоудков…

— Плохая фальшивка. Вот результат экспертизы… Фамилия? Коммунист? Явки, пароли? Кто послал? — одним выдохом выпаливает гестаповец.

«Скрывать нечего, — проносится в голове Баумгартла. — Все равно смерть. Фамилию, явки и прочее ему знать незачем… А что коммунист…»

— Коммунист…

— О, признание делает тебе честь!

— Молокосос, — вдруг срывается комиссар и кричит неожиданно по-немецки: — Ты мне не «тыкай»! Я бы тебе в отцы годился, если бы ты не был собакой…

Мердер, который привык все брать криком, от неожиданности заикается и переходит на «вы».

— Вы… вы… Не… немец?

— Нет, я только люблю ругаться на немецком языке. И вот еще, гауптман, мне не очень приятно разговаривать с вами. Поэтому предлагаю отпустить меня, а я гарантирую вам некоторое облегчение со стороны судей после войны. Она подходит к концу. Наша победа вот-вот наступит. Поэтому подумайте, гауптман. Я же вам больше ничего не скажу. Можете звать палачей…

— Ты у меня заговоришь, сучий сын! — снова закипает Мердер. — До твоей победы еще очень далеко. Ты доберешься до ада скорее, чем придут твои большевики. Фюрер пустит в ход секретное оружие, и всем вам капут. Ты видишь, как безнадежны твои дела, — я даже выдаю тебе военную тайну. В последний раз спрашиваю: будешь говорить?..

— Нет!

— Ганс, Гельмут! — кричит Мердер.

Входят двое.

— Возьмите этого старикана на испытательный срок.

Пытки продолжались почти трое суток с небольшими перерывами. Лишь на четвертую ночь бездыханное тело Баумгартла бросили на койку. К нему постепенно возвращалось сознание. Он засыпал тревожным, прерывистым сном. Будто из соседней комнаты, доносятся голоса: «Генерал приказал отправить этого красного в Прагу. Между пятью и семью часами за ним придет машина. Наша миссия окончена. Пусть попробуют из него что-нибудь вытянуть эти пражские хвальбуши…»

В половине шестого прибыл какой-то майор в сопровождении солдат. Баумгартл слышит почти весь их разговор.

— По приказу генерала машина прибыла, — козыряет майор и дает полковнику какую-то бумажку.

— Хорошо, берите его. Я сейчас позвоню генералу, что передал заключенного вам, майор, майор…

— Штурмбанфюрер Вунд, — подсказывает тот. — В препроводительной написано. Только, извините, майор, генерал приказал вам лично привезти вот этого…

Вызов явно по душе Мердеру. Пока конвоиры выводят Баумгартла, Мердер, весело насвистывая, надевает шинель и бодро направляется к крытой машине.

Через полчаса машина остановилась. «До Праги еще далеко, — думает Баумгартл. — Вроде рановато остановились. Наверное, расстрел…» Дверцы открываются и… Неужели он бредит? Перед ним, широко расставив ноги, стоит Карел Падучек, с которым он работал до 1938 года. От неожиданности Вацлав потерял сознание.

Вначале его прятали на временной квартире у старого аптекаря, а потом, когда Баумгартл немного пришел в себя, перевели в более надежное убежище — в местечко возле Пльзеня.

— Вот здесь, друг, будешь лежать, пока не выздоровеешь, — сказал Карел, взяв в свою сильную руку худые, бескровные пальцы товарища. — Здесь тебя никто не будет преследовать. С документами тоже порядок.

— Как вам удалось? — болезненно улыбаясь, впервые заговорил Баумгартл.

— О, друг, все это очень просто, — с готовностью сказал Падучек. — Мердера, наверное, сильно заинтересовала твоя особа. Он сдуру и напечатал в газете твой портрет: мол, кто знает этого человека, пусть за плату сообщит по указанному адресу. А логика тут была довольно «хитрая». Они считали, раз ты очутился в Пльзене, то, возможно, кто-нибудь из твоих знакомых клюнет на деньги, отзовется на объявление. Благодаря этому объявлению мы и узнали о тебе. А спасти помогла чистая случайность. На пункте связи пльзенского гестапо работает наша дивчина. Она сообщила, что тебя переводят в Прагу. Мы рискнули и прибыли к Мердеру немного раньше, чем конвоиры из Праги. Документы были в порядке: на бланке пражского гестапо мы напечатали на имя Мердера препроводительную с приказом выдать арестованного Вунду. Подделать подпись генерала было уже проще. У нас есть настоящий чародей в этом деле! К слову, этот Мердер чуть не испортил нам работу, когда собрался позвонить в Прагу. Хорошо, что наш «Вунд» не растерялся и передал Мердеру приказ сопровождать тебя лично. Он в один момент прибежал к машине, торопясь на тот свет. Мы его не задерживали.

— Убийство откроется быстро, и они начнут искать…

— Не волнуйся, друг, — перешел на шепот Падучек и, взглянув на часы, добавил: — С тех пор прошло больше восемнадцати часов, из которых семнадцать ты проспал. След наш успел затеряться, а машину мы сожгли. Пусть ищут тех, кто напал на автомобиль с номером пражского гестапо. Словом, отдыхай, не волнуйся. Ты в надежном месте.

* * *

Каждую неделю из Малой Буковой выезжали немецкие машины, нагруженные мясом, бидонами с молоком, маслом, овощами, хлебом… В точно назначенный день сельская самооборона должна была сама отправлять в Пршибрам продукты. Так приказал полковник Кругер.

Тяжкой была эта зима. Эмиль Гейдук работал в полиции, а его младшие братья — в мастерских, но всего заработка едва хватало, чтобы хоть как-то прокормиться. А тут еще и сестра Мариша слегла. Кашляет, горит вся. Несколько дней назад у нее горлом пошла кровь. На девушку смотреть страшно: щеки запали, тяжело дышит, стонет. Ей бы тепло, масло, фрукты. А где их взять? Горе, да и все!..

В пятницу на рассвете прибежал к Эмилю старый Ружечка, староста села, рассудительный, хозяйственный человек, которого в Малой Буковой все уважали.

— Слушай-ка, Эмиль, — зашептал он, — сегодня гарнизонные машины будут. Не лучше ли было бы, если бы они никого тут не застали. Хлопоты по хозяйству есть у каждого полицая…

Через час в селе не было ни одного охранника: кто ушел на работу, кто отправился в лес. Эмиль тоже пошел с топором в лес.

Откуда-то издалека доносилась стрельба. Но к ней уже не прислушивались, так как теперь она почти не утихала.

Вскоре по селу промчались эсэсовцы на мотоциклах. Одна из колясок была пустой.

— Как можно оставлять село на произвол красных бандитов? — негодовал дебелый обер-лейтенант, узнав, что в селе нет ни единого охранника.

— Да что вы, пан обер-лейтенант, — бормотал Ружечка, — такому селу, как наше, можно обходиться и без полиции. Приказы гарнизона выполняем, а чужому человеку негде спрятаться в Малой Буковой. Я уже вон совсем старый, но по нескольку раз каждую стежку в лесу осматриваю. У нас все хорошие!

Толстая шея обера набрякла от гнева.

— Старый дурак! — процедил он сквозь зубы. — Ты видишь вот эту пустую коляску? Еще час тому назад здесь сидел мой друг, и его убили. Убили твои «хорошие люди»!

Холодно в лесу. Еще белеют островки снега, а из-под старой листвы уже пробивается молодая зелень. Эмиль заметил между голыми деревьями косуль. Животные напрасно искали пищу. Лесникам нечем подкормить их, и поэтому ясли везде заброшены, пусты. Эмиль подошел к яслям и замер. Там лежал человек. На нем изорванная грязная шинель неизвестного образца, ботинки обмотаны тряпьем, на лицо сдвинулась шапка. Руки в синяках. Человек спал. «Наверное, удрал из концлагеря, — сообразил Эмиль, — не одного такого беднягу спасла Малая Буковая». Эмиль быстро поднялся в гору, чтобы позвать кого-нибудь из своих хлопцев, но неожиданно встретился с партизанами. Первым его заметил Мордвинов. Он дал знак Володареву, и они вместе вышли навстречу Гейдуку. Привели в лагерь, сели. Мордвинов на всякий случай отобрал у задержанного топор.

— Хлопец из Малой Буковой, зовут Эмилем, — доложил Сергей капитану.

— Может, ты Эмиль Гейдук?

— Да, — ответил хлопец серьезно и немного удивленно.

— Ты Эмиль Гейдук из полиции? — снова переспросил Олешинский, не веря, что перед ним такой нужный человек.

— Да, да, — кивал тот.

Капитан, казалось, не спешил начинать разговор. Он достал из кармана несколько сигарет.

— Время обеденное, но, кроме цигарки, угостить гостя нечем.

Эмиль улыбнулся. Закурили.

— Как считаешь, Эмиль, скоро кончится война?

— Даже немцы говорят, что скоро.

— Разве они уже собираются отсюда?

— Им тут хорошо, — загадочно ответил хлопец.

— Хорошо, говоришь?

— На всем готовом, — ответил Эмиль.

— А ты как живешь? — вдруг спросил капитан, и смуглое лицо Гейдука стало каким-то сосредоточенным.

Эмиль смотрел на тоненькую струйку дыма и почему-то вспомнил больную Маришу. Ему даже казалось, что тут, во влажном лесу, между старыми соснами, он слышит ее грудной кашель.

— У меня тяжело больна сестра, — через силу выдавил он из себя.

— Почему же тебе не помогут немцы, ты ведь у них полицай? — приближался издалека к главному Олешинский.

Эмиль чувствовал, что очутился перед фактом, который тяжело объяснить этим вооруженным людям. Его взгляд стал хмурым, даже сердитым.

— Они не любят, когда к ним обращаются за помощью. Их услуги слишком дорого стоят. «Немцы любят хорошо поесть», — часто говорят нам в Пршибрамской комендатуре, и, как видите, на их глотку не хватает наших продуктов. Они считают, что продовольствие под угрозой смерти будет поставлять чешская охрана. — Эмиль лукаво прищурил глаза: — Сегодня в Малой Буковой их встретил только старый Ружечка. Вся охрана пошла с топорами в лес.

Партизаны не спешили полагаться на хлопца, но их вера в него была очевидной.

Эмиль посоветовал капитану связаться с тремя «надежными хлопцами». Один из них служит в Пршибраме. Этот парень очень заинтересовал партизан, но Гейдук рассказывал о нем скупо.

Наконец он умолк, но теперь не сводил глаз с Олешинского.

— Командир, — нерешительно прошептал он, — те эшелоны в Пршибраме — ваша работа?

Олешинский поднял брови: смотрите какой любопытный.

— Мне Крижек рассказывал об этих взрывах и о листовках.

— Если этот Крижек такой, как ты, Эмиль, то завтра ночью приведешь его к Ружене Матисовой.

Хлопец согласился.

Вместе с Эмилем партизаны пошли к яслям, но там уже никого не было. На неизвестного наткнулись около ручейка. Это действительно был беглец из концлагеря, грузин Шота Гоцеридзе. В лесу он прятался несколько дней. Вместе с ним из лагеря бежали еще двое — лейтенант сталинградец Николай Никитин и Владимир Груша с Полтавщины. Но ходить группой было опасно, и друзья разбрелись в разные стороны. Шота очень обрадовался, когда узнал, что здесь советские партизаны. Володарев окрестил его Сашком и принял в отряд.

Эмиль немедленно послал своих хлопцев к «надежным людям», а сам пошел в Пршибрам к Крижеку.

В тот же вечер Малая Буковая снарядила в лес подводу.

Старый, неразговорчивый Арношт Тышляр не хотел никому доверять свой возок и взялся сопровождать его сам. Староста Ружечка приказал взять помощником Индру Матисова. Тышляр держал в секрете связь с партизанами, и присутствие хлопца его очень беспокоило.

Уже в дороге старик придержал коня и обратился к Индре:

— Я старый человек, Индра, знаю, что ты разумный хлопец и не скажешь никому про мою связь с партизанами.

Индра сидел выпрямившись и делал вид, что не все слышит.

— Возгордился, что ли, чего молчишь? — допытывался Тышляр.

— Довезешь до просеки и возвращайся домой. На место я отнесу сам, — пробасил Индра, не взглянув на Тышляра.

От удивления старик не знал, что и сказать.

— И ты… и ты… — горячо зашептал он, готовый расцеловать хлопца, который, как статуя, неподвижно сидел на возке.

* * *

За несколько дней пребывания в лесном отряде Гонза Фиала совсем освоился с необычной обстановкой. Партизаны подобрали для него оружие, и капитан вручил его подпольщику.

Увидев на сугубо гражданской фигуре Гонзы автомат и гранаты, Олег подошел к нему и, осмотрев с головы до ног, всплеснул руками:

— О, товарищ Фиала, вы теперь гроза фашизму!

Гонза, подыгрывая ему, вытянулся в струнку. Капитан с укором взглянул на Олега, но Фиала, перехватив этот взгляд, сказал:

— Без шуток чех — не чех.

Олег готовился к установлению связи с пражским подпольем. Гонза обстоятельно доложил ему об обстановке в городе, дал конспиративный адрес, осталось только дождаться Либушу, и, если она привезет паспорта, Олег немедленно отправится в Смихов — рабочий район Праги.

Утром из Праги возвратилась Либуша. Она привезла с собой паспорт для Олега и газету. Гестапо обещало награду тому, кто узнает человека на помещенной фотографии. На партизан смотрело печальное исхудавшее лицо Баумгартла. Всем своим видом Вацлав будто извинялся перед товарищами за то, что так глупо попал в лапы врага.

«Эх, комиссар, комиссар, — думал Евгений Антонович, — поспешил ты, брат, смерти своей навстречу. Не послушал меня…»

Возможно, это сообщение наложило печальный отпечаток на прощание его с Олегом. Олешинский был хмур, подавлен, и они оба уж слишком расчувствовались при расставании. Даже поцеловались друг с другом.

— Ну, ни пуха…

— Ко всем чертям!.. — попытался пошутить Олег. — Чего опечалился, командир? У меня же самые настоящие документы. Сам Гиммлер не докопается. Ожидай весточек! — Он пожал руки друзьям, подмигнул Маше, и та по-мужски помахала ему рукой.

Олег пошел, а Олешинский еще раз заглянул в немецкую газетку. Она была датирована прошлой субботой. Значит, Вацлава уже нет в живых. А то еще хуже — мучается где-нибудь в немецком застенке.

Таня с Машей молча встретили печальное сообщение о комиссаре. Всю ночь Маша сосредоточенно искала связь, и, когда позывные исчезали в немом эфире, девушка не пугалась, как всегда, а только курила самокрутки и снова звала, звала…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.