ШТУРМ АЮ-ДАГА

ШТУРМ АЮ-ДАГА

Вожатый видел, как волновались за него ребята, как бегали под окно, когда лежал он после купания в штормовом море. Он радовался этому, так как совсем рядом было новое испытание для его мальчишек, а Сергей не хотел ни за что откладывать его на потом. Этим испытанием был штурм Аю-Дага.

На Аю-Даг вело немало хорошо изученных, исхоженных троп, по которым на его лесистую вершину каждую смену поднимались даже младшие отряды. Но был и такой путь, который разрешался только самым сильным, дружным и подготовленным. Это был путь через мыс. Сергей давно уже добивался разрешения именно на этот подъем, и каждый раз Борис Михайлович под благовидными предлогами отказывал. Но Сергей не отставал и, наконец, получил разрешение.

…И вот уже третий час отряд пробирается по узкой каменистой тропе. Впереди — Иван Васильевич. Где-то в центре — Лида. Сергей — замыкающий. Ему хорошо видна цепочка ребят. Они идут очень осторожно, так же, как и Иван Васильевич, проверяя каждый камень, прежде чем поставить на него ногу. Андрей идет вторым, сразу за Иваном Васильевичем. Вилен где-то в середине, пристроился, наверное, к кому-нибудь из ненадежных. За валуном на мгновение появляется широкая спина Тараса и сразу исчезает, закрытая фигурой Валерика. Сергей улыбается: Тарас последнее время усиленно опекает Валерика.

А вон Виталька. За него Сергей беспокоится больше всего. Уж больно подвижен, как ртуть. От него всегда можно ждать самой неожиданной выходки.

Из-под ноги Сергея с шумом вырывается камень и катится вниз, увлекая за собой поток других. Покачнувшись, вожатый хватается за откос, удерживая равновесие.

Цепочка замирает, прислушиваясь к шороху катящихся камней, настороженно и боязливо. Попасть под такую осыпь — самое страшное на Аю-Даге. Камни не остановишь, и сам не удержишься.

…Потрескивает, почти невидимый в солнечном свете костер. Ребята лежат, подложив под головы рюкзаки, скатки. Лида, присев на корточки, смазывает йодом поцарапанные о камни ладошки.

Они тянутся к ней со всех сторон. Лида поглядывает на Сергея и улыбается. Царапины ерундовые, но каждому хочется, чтобы это были настоящие раны после такого тяжелого и опасного подъема. Только Валерии прячет свои ладони, боится йода — щиплет.

Добродушный Тарас, не желая того, выдает товарища:

— Смотрю, он всю дорогу на карачках да на карачках. «Устал?» — спрашиваю. «Нет, — говорит, — боязно». Ну я около него и пишов.

Ребята улыбаются. Улыбается Иван Васильевич.

— Кому еще боязно-то было? — спрашивает он, но никто не признается.

— Молодцы, молодцы, — говорит Иван Васильевич. — Ну, значит, ничья мамаша сюда не приедет…

— А зачем им приезжать? — удивляется Виталька.

— Зачем? А что ты, хлопчик, домой про поход напишешь?

— Ну что? Как шли, как трудно было… Ну, вообще.

Виталька мучительно ищет подвоха в вопросах Ивана Васильевича, но найти не может и от этого теряется.

— Так, так, — усмехаясь, подбадривает Иван Васильевич. — А еще напишешь, вот-де какой, мама, у тебя храбрый да ловкий сын. На такую гору поднялся, через обрывы и скалы перебрался, и ничего — жив-здоров, не то что другие.

Иван Васильевич удачно выбрал Витальку. Любит парень прихвастнуть, расписать свои заслуги. Ребята с интересом прислушиваются к разговору.

— Да так вот, хлопец, — продолжает Иван Васильевич, — вот тут-то твоя мамаша и приедет. Я к вам, скажет, своего сына отдыхать послала, а вы его такой опасности подвергаете…

— Не скажет и не приедет, — протестует Виталька. — Что, я свою мамку не знаю, что ли?

— Ну, может, твоя и не приедет, — сразу соглашается Иван Васильевич. — А вот одна приехала. Ходили мы сюда же на Аю-Даг. Да не через мыс, через седло. Там дорога торная, не то что пешим, на машине проехать можно. Ну, может, в одном или двух местах только и есть трудные участки. Вернулись из похода, все честь честно. И вдруг, так дней через десять, приезжает одна мама и сразу до Якова Борисовича: «Не позволю, чтобы детей смертельной опасности подвергали. Кто вам разрешил детей губить!» Ну, Яков Борисович, конечно, ничего понять не может. «Кого губить? О чем вы?» Она письмо ему и протягивает. А там написано: «Ходили мы в поход на Аю-Даг. Поход очень трудный, дорога узкая, и все время по скалам. Два мальчика сорвались и разбились насмерть. А я не сорвался, только колено поцарапал, когда на отвесную скалу лез», — и так далее в том же духе. Прочитал письмо Яков Борисович и говорит: «Ну что ж, если такое дело, пошли к вашему сыну». Построили отряд, все живы-здоровы, и царапин у ее сына нет. «Вот, — говорит Яков Борисович, — посмотрите сами, а потом, если хотите, сходим на Аю-Даг, где ваш сын жизнью своей рисковал!» А что дальше было, вы уж сами додумывайте…

Ребята дружно рассмеялись.

— Ну а чтобы вам совсем уж ясно было, что за дорога через седло, обратно по ней пойдем. — И, предвидя возражения, добавил: — Здесь спускаться нельзя, хотя я знаю, что вы все молодцы и герои!..

Трещит костер, выбрасывая к небу точки искр. Далеко внизу видны домики Артека, парки, извивающиеся ленты дорог. Маленькой-маленькой кажется пристань в Нижнем, а все-таки можно разглядеть на ней мачту с лагерным флагом, трибуну.

Сергей вспоминает, как смотрел с Аю-Дага на лагерь, когда готовился принять отряд, и думал, каким-то он будет. Сейчас все это уже позади. Скоро они уедут, и будут новые, другие, и снова все будет начинаться сначала.

Сергей почувствовал рядом чье-то горячее плечо. Обернулся: Вилен. Сергей обнял его за плечи, привлек к себе. С другой стороны подошел Андрюша, не расстающийся с флажком, потом Тарас, Виталька подскочил, Булат, Ваня Прохоров, Наум придвинулся ближе, Саша, озорной, вихрастый, в вечно сдвинутой на затылок панамке, молчаливый туркмен Толя Овезов. Они стояли плотным кольцом вокруг него, молча смотрели на Артек, и Сергей вдруг понял, что никогда не забудет их.