1

1

Русская культура с XVIII века делилась на две ветви — дворянскую и разночинную. У интеллигента-разночинца, выходца из поповичей, из мещан, из обрусевших инородцев, была (по емкому выражению величайшего представителя этой формации — Осипа Мандельштама) одна родина и одна родословная: полка с книгами. Дворянин (да и интеллигент из дворян) с любовью поминал своих пращуров, иногда стыдясь этой непрогрессивной любви, иногда эпатируя ею общественность, иногда искренне ею упиваясь.

Все это относится и к поэтам Серебряного века. Гордость своей родословной была для них оправдана и освящена пушкинским примером.

Александр Блок предпочитал (имея на то разные причины) не вспоминать предков по отцу, но никогда не забывал про Бекетовых — классовых интеллигентов и столбовых дворян. Михаил Кузмин открыл свою первую книгу гимном предкам — и «морякам старинных фамилий», и «франтам тридцатых годов», и «важным, со звездами, генералам», и «цветам театральных училищ». Василий Комаровский помнил своего деда — русского графа из польских шляхтичей, друга поэта Александра Одоевского и зятя поэта Веневитинова. Хлебников гордился основателем рода — «посадником Ростова среднерусского». Иван Коневской (Ореус), потомок викингов, с наивным юношеским снобизмом писал:

Пойми же, селянин, без племени, без роду,

С тобой пойду я в лес, заслушаюсь дроздов,

Я так же, как и ты, молюся на природу,

И пить ее млеко бегу из городов.

Но не понять тебе, бездомному, нагому,

Какой есть у меня торжественный приют,

Где я причастен достоянью дорогому,

Святому золоту, что мне отцы куют.

Список можно продолжать долго. Вспомним хотя бы главу набоковских «Других берегов» с влюбленным перечислением Рукавишниковых, Козловых и фон Граунов, чья кровь текла в жилах неуемного лепидоптеролога.

Казалось бы, Гумилев — живое воплощение специально дворянских добродетелей и пороков — должен был быть в этом хоре одним из первых. Но за всю жизнь лишь одному из своих предков посвятил он стихотворение — и то осталось в черновиках, а затем было, по всей вероятности, уничтожено; четыре строки из него запомнила Ахматова и в 20-е годы поведала Павлу Лукницкому:

Мой прадед был ранен под Аустерлицем

И замертво в лес унесен денщиком,

Чтоб долгие, долгие годы томиться

В унылом и бедном поместье своем.

Это стихотворение — из неосуществленного «юбилейного цикла» про Отечественную войну, над которым Гумилев работал в 1912 году. Вот и вся родовая связь с воинственным, красочным прошлым. Унылая и жалкая судьба человека, раненного в великой, но проигранной (и чужой для России) битве и оставшегося в стороне от главных событий.

Судьба прадеда изложена фактически верно. Звали его Яков Алексеевич Викторов, был он владелец деревни Викторовка Старо-Оскольского уезда Курской губернии. Томиться там ему пришлось и впрямь «долгие, долгие годы»: умер он в 1872-м, девяностодвухлетним. Денщик, спасший его, по фамилии Павлюк, оказался столь же долговечным и тоже доживал век в Викторовке.

За свои ранения Яков Алексеевич получил большую пенсию, за которой ездил в г. Старый Оскол. Там он закупал нужные продукты на длительное время, так как и пенсию получал по третям года. Кроме того, в усадьбу приезжали венгерцы со всевозможными товарами, начиная с духов и пудры и кончая прекрасными дорогими мехами. Дедушка неукоснительно покупал все, чего хотелось его внучкам, и обязательно шелковой материи на «смертный халатик» для себя… У него было много «смертных халатиков», которым он иногда делал осмотр, и иногда посылал халатик в подарок покойнику и даже больному! Гроб он тоже велел себе заготовить заранее и примерялся, удобно ли ему будет лежать. Под конец ему захотелось услышать, как его будут отпевать, и ужасно обиделся, когда священник отказал ему в этом. «Вот, — говорил он, горько плача, — до чего я дожил: и панихиду по мне не хотят петь». Пришлось, чтобы его успокоить, отпеть какого-то дворового, умершего в это время и имевшего имя Якова (из воспоминаний Александры Степановны Сверчковой, сводной сестры Н. С. Гумилева).

Внучки — это юная и незамужняя Анна Ивановна Львова (1854–1942), впоследствии — мать поэта, и ее старшая сестра, несчастливая в браке Агата, по мужу Покровская. Была еще третья сестра, Варвара, по мужу Лямпе, и два брата — Яков и Лев, контр-адмирал.

Моряком был некогда и отец их, Иван Львович Львов, супруг Юлии Яковлевны Викторовой, единственной дочери аустерлицкого инвалида; но после Русско-турецкой войны 1828–1829 годов, удостоившись ордена Святой Анны и серебряной медали на георгиевской ленте, он вышел в отставку в чине лейтенанта. Позже поступил он на гражданскую службу, однако и там не поднялся выше коллежского асессора. Имение Слепнево Бежецкого уезда Тверской губернии, унаследованное им от отца, дохода давало мало: согласно семейному преданию, Юлия Яковлевна по смерти мужа сама вязала чулки на продажу — «на свечи и лампадное масло»…

В Тверской губернии было по меньшей мере шесть дворянских родов Львовых.

На первом месте, конечно, должен быть назван род помещиков Новоторжского уезда, восходящий к Пимену Никитичу Львову, поминаемому в росписи 1626 года. Среди его потомков известнее всех тайный советник Николай Александрович Львов (1753–1803), поэт, инженер, музыкант, эстетик и прежде всего — архитектор (строитель Приоратского дворца в Гатчине, церкви «Кулич и пасха», Почтамта и Невских ворот Петропавловской крепости — и бесчисленных усадеб и церквей в Тверской губернии). Внуками этого достославного мужа были два видных либеральных политика начала XX века — Владимир Николаевич и Николай Николаевич Львовы. Из этого же рода — Александр Федорович Львов, автор музыки гимна «Боже, Царя храни», прадед Ольги Ваксель, небольшой поэтессы и возлюбленной Мандельштама («И прадеда скрипкой гордился твой род…»).

В дни Михаила Федоровича в Новоторжском уезде числилось еще два помещика Львовых (давших начало особым дворянским родам) — Никита Диомидович и Дмитрий Игнатьевич с братьями Иваном и Федором. Но почти наверняка все новоторжские помещики Львовы были родичами.

Интересующий нас род Львовых, помещиков Бежецкого уезда, в «Генеалогии дворян Тверской губернии» начинается со Льва Васильевича (дед Анны Ивановны), «из дворян», внесенного в родословные книги в 1785 году. Согласно же родословной Н. С. Гумилева, составленной в 1990 году О. Н. Высоцким, внебрачным сыном поэта, Лев Васильевич Львов (1764–1824), секунд-майор, участник штурмов Очакова и Измаила, позднее пятисотенный начальник земского войска Тверской губернии и судья Бежецкого уезда, был сыном Василия Васильевича Львова, помещика Старицкого уезда той же губернии, владельца 32 душ. Не были ли старицкие Львовы захудавшей ветвью новоторжских? Ольга Ваксель в своих воспоминаниях прямо называет Гумилева своим «троюродным братом». Конечно, не троюродным, но отдаленное родство более чем вероятно.

Имение Слепнево (64 души) Лев Васильевич Львов получил в приданое за женой Анной Ивановной, урожденной Милюковой, чей отец тоже участвовал в Очаковском сражении. Из другой ветви этого же рода происходил лидер конституционно-демократической партии. Как и Набоковы, и многие другие русские дворянские роды, Милюковы претендовали на происхождение от татарских «князей». Согласно легенде, Слепнево было унаследовано от самого родоначальника, «князя Милюка». Документы гласят, однако, что имения в Новоторжском и Бежецком уездах пожалованы Якову Ивановичу Милюкову царем Федором Алексеевичем в 1682 году за участие в войнах с Турцией и Крымским ханством. Фамилия других родственников — Кузьминых-Караваевых — еще прозвучит на страницах этой книги.

Запутанные и сомнительные родословные мелкопоместных дворян, боковые, позабытые линии, может быть, древних и славных родов, бесконечные годы в «унылых и бедных» поместьях. (Впрочем, как раз Викторовка-то была не такой уж бедной. После смерти старого хозяина она была продана — и каждая из трех внучек получила по восемь тысяч рублей. Это считалось неплохими деньгами.)

В садах настурции и розаны,

В прудах зацветших караси, —

Усадьбы старые разбросаны

По всей таинственной Руси.

Лишь время от времени в эту смиренно-патриархальную повесть врывается память великих сражений. Аустерлиц… Очаков… Синоп…

С отцовской стороны все еще скромнее, а главное — однозначнее. Фамилия Гумилев происходит, возможно, от слова «гомилевтика», что означает «искуство составления проповеди». Семинарский предмет. Семинарская, поповская фамилия. Другой, даже более вероятный, вариант происхождения фамилии — от латинского слова humilus — «скромный», «низкий», «незначительный»; совсем уж непочетная этимология… По утверждению Н. Оцупа, Гумилев в гимназические годы не откликался, если его фамилию произносили с ударением на первом слоге — как слово humilus. Сомнительно: юный Гумилев не был силен в древних языках. В любом случае фамилия, похоже, с латинским корнем; в России это характерно для выходцев из духовного сословия, обучавшихся в семинарии. Отец Прокофий и отец Григорий Гумилевы служили в XVIII веке в приходах Рязанской губернии. Яков Федотович Панов (1790–1858), дьячок-псаломщик Христорождественской церкви в селе Желудево, женившись на дочери отца Григория, взял фамилию жены. «От Знаменья псаломщик в цилиндре на боку, большой, костлявый, тощий, зайдет попить чайку…» — помнил ли Гумилев, когда писал эти стихи, про своего деда, принадлежавшего к самым низам церковнослужителей? Дьячок, собственно говоря, мог быть мирянином и не принадлежать к духовенству; но как раз Яков Панов был сыном дьякона, то есть лица духовного, и можно лишь гадать о том, какие обстоятельства помешали ему принять сан и заставили сменить фамилию.

Степан Яковлевич Гумилев, 1880-е

Впрочем, возможно, что поэт и не знал о занятиях и сословной принадлежности своих ближайших предков. В мемуарах А. А. Гумилевой (Фрейганг), невестки поэта, упоминается некий «Яков Степанович Гумилев, владелец небольшого имения в Рязанской губернии», — личность вполне фантастическая. Видимо, плебейская родословная не афишировалась. С учетом эпохи это не слишком обычно.

Судьба Степана (по документам — Стефана) Яковлевича Гумилева довольно характерна для выходца из духовного сословия, родившегося в 1836 году. Семинария, медицинский факультет Московского университета… Личное дворянство отец Гумилева получил по выслуге, с чином девятого класса (титулярный советник) — как отцы Белинского и Достоевского, тоже врачи и тоже поповичи. При отставке в 1887 году он был произведен в статские советники. Потомственного дворянства этот чин в те годы уже не давал; но в 1876 году доктор Гумилев получил орден Святой Анны третьей степени («Анна в петлице»), а в 1883-м — Святого Станислава второй степени. Именно этот орден и дал Степану Яковлевичу (и его детям) право потомственного дворянства — что, впрочем, в конце XIX века уже не имело почти никакого практического значения.

Еще в Москве Степан Яковлевич женился на хрупкой и чувствительной студентке консерватории, Анне Михайловне Некрасовой; в 1872 году она умерла от туберкулеза, оставив трехлетнюю дочь. С Анной Ивановной Львовой, ставшей его женой 6 октября 1876 года, доктор Гумилев познакомился через ее брата-моряка, Льва Ивановича, своего сослуживца и друга.

Пожалуй, самой яркой страницей биографии С. Я. Гумилева была именно служба на флоте. В Кронштадтском порту, на кораблях и в морском госпитале, Степан Яковлевич прослужил двадцать шесть лет (с 1861 по 1887 год). В 1865–1866 годах он совершил кругосветное путешествие на фрегате «Пересвет», позднее был «в летних морских кампаниях на отряде Мониторов», плавал на двухбашенной лодке «Чародейка», на корвете «Варяг», винтовой лодке «Лихач». В экзотических странах судовой врач мог увидеть много чудес, соблазнительных для его младшего сына, с детства влюбленного в географию. Другой вопрос: много ли мог Степан Яковлевич рассказать? Естественник, человек 1860-х годов, без сомнения увлеченный эволюционными идеями Дарвина, он должен был внимательно отнестись прежде всего к флоре и фауне дальних тропических островов… Впрочем, ни с кем из детей у доктора Гумилева — человека, по всем отзывам, властного и под старость угрюмого — близости не было никакой.

Детей у него было четверо, выжило трое. От первого брака осталась, как уже упомянуто, одна дочь — Александра; в браке с Анной Ивановной родилась дочь Зинаида, умершая в раннем детстве, а потом — еще двое детей, двое мальчиков, появившихся на свет один за другим, с разницей в полтора года: Дмитрий — 13 октября 1884 года, Николай — 3 апреля 1886 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.