Яков слушает отца, отец прислушивается к сыну…

Яков слушает отца, отец прислушивается к сыну…

Совершенно случайно я обнаружил фото, которое никогда ранее не публиковалось в отечественной печати и исторических изданиях. Сделано оно было в зале заседаний Большого Кремлевского дворца во время выступления Сталина, а напечатано 25 июля 1941 г. в английском журнале «Война в иллюстрациях» № 99 под заголовком «Воины доблестной Красной Армии слушают Сталина» (см. с. 12 Фотоприложений). Текст под фотографией был таким:

ПОКА ГОВОРИТ СТАЛИН, воины Красной Армии, собравшиеся в московском Кремле, наклоняются вперед, чтобы уловить каждое слово. В знаменитом обращении к советскому народу от 3 июля Сталин призвал Красную Армию и флот, всех граждан Советского Союза оборонять каждый дюйм советской земли и сражаться до последней капли крови, защищать города и деревни, проявляя всю свою смелость и находчивость. Предложив политику «выжженной земли», он заявил, что «необходимо создать в захваченных районах невыносимые для врага условия».

[26, c. 725]

Указано, что фото предоставлено агентством Planet News, хотя совершенно очевидно, что этот снимок сделан советским фотокорреспондентом, ибо иностранцы на встречи с военными в Кремле не допускались.

Не составило большого труда вычислить дату запечатленной на этом снимке встречи в Кремле. По размерам зала и характерной архитектуре видно, что она происходит в Большом Кремлевском дворце позднее июня 1940 г., о чем свидетельствует мундир генерал-майора на человеке, сидящем крайним слева в первом ряду (генеральские звания были введены в июне 1940 г.). Однако между июнем 1940-го и 25 июля 1941 г. Сталин выступал перед военными в этом зале лишь один раз – 5 мая 1941 г. на встрече с выпускниками военных академий. О том, что это и есть та самая встреча, свидетельствует также соседство сидящего в зале старшего и младшего комсостава. Например, в одном ряду через человека от генерала сидит лейтенант, что типично именно для встреч руководства страны с выпускниками академий.

Внимательно разглядывая слушающих вождя командиров Красной Армии, я неожиданно узнал в одном из них Якова Джугашвили. Он сидит в одном из первых рядов в окружении командиров-артиллеристов, рядом с ним генерал-майор артиллерии, похожий на начальника факультета вооружения Артакадемии Благонравова. Яков прикрыл лицо ладонью, прижимая к уху наушник, видны только его лоб, характерная прическа и нос. Но почему в многотысячном зале фотограф выбрал именно эту точку съемки? И почему именно 25 июля 1941 г., когда одной из главных тем мировой печати было пленение сына Сталина, отвел под этот снимок целую полосу английский журнал «Война в иллюстрациях» № 99? Что бы ни сказали по поводу этого снимка историки, я уверен: на этом фото Яков Джугашвили 5 мая 1941 г. слушает выступление своего отца.

Кстати, более подробное изучение этого снимка привело к еще одному неожиданному выводу. Два нарукавных угольника – золотых шеврона на гимнастерке Якова – указывают на то, что он лейтенант, либо майор, либо комдив (в июне 1940 г. были введены генеральские звания, но до 1942 г. еще оставалось и звание комдив). Однако Якову Джугашвили, согласно его личному делу, 11 сентября 1940 г. было присвоено звание старший лейтенант, а значит, у него на рукаве должно быть три, а не два угольника-шеврона. Причем лейтенантские шевроны имели ширину 4 мм, майорские – один 5 мм, другой 10 мм, комдивовские же – оба по 12–15 мм. Так какое же звание имеет старший сын вождя на этом снимке?

Этот вопрос требует более подробного исследования, ясно лишь одно – судя по шевронам, Яков Джугашвили был не старшим лейтенантом, а майором[120] или подполковником (у них в тот период были одинаковые нарукавные нашивки – шевроны).

Ведь если он служил в Красной Армии со второй половины 20-х годов, a тем более, например, в Автобронетанковом управлении у своего дяди дивизионного инженера Павла Аллилуева, то после массовых арестов 1937 г. мог быстро выдвинуться. Тогда майоры полками командовали, поэтому вполне возможно, что черная «эмка», о которой вспоминает Галина Джугашвили, была не собственной, а персональной машиной ее отца. Работа в спеццехах ЗиСа также вполне могла совмещаться с воинским званием и продолжением службы в РККА, НКПС, НКВД (выше я уже приводил пример с направлением Андрея Свердлова (сына Якова Свердлова) сразу после окончания Бронетанковой академии на ЗиС, где он вскоре стал начальником спеццеха).

А при быстром продвижении Якову и до комдива было не так уж далеко, ведь какой-никакой, а все же родной сын вождя. Вспомним путь Василия Сталина: в девятнадцать лет – лейтенант; в двадцать – капитан, майор; в двадцать один – прямо из майоров в полковники, в двадцать пять – генерал-майор, в двадцать восемь – генерал-лейтенант. И должность ему, двадцатилетнему, подобрали вполне приличную сразу после окончания обычной авиационной школы, трех месяцев обучения в Академии ВВС и трехмесячных Липецких курсов: инспектор-летчик Управления ВВС, а через три месяца – начальник Инспекции ВВС Красной Армии! И это без высшего образования, а у Якова их было два. И в 20 лет, а ведь Якову в 1941 г. было уже 33 года.

Кстати, в пользу высокого звания Якова свидетельствует и якобы сделанное ему в плену предложение возглавить РОА – русскую армию, которая должна была воевать за немцев. Вряд ли такой пост предложили бы старшему лейтенанту.

Об отношении вождя к старшему сыну можно судить и по одному весьма многозначительному совпадению: именно в тот самый год, когда он по настоянию отца решил поступить в Артиллерийскую академию,[121] она была немедленно переведена из Ленинграда в Москву. Если верить словам Главного Маршала артиллерии Воронова, потому, что в Ленинграде она была «оторванная от заводов, конструкторских бюро и военных учреждений», а теперь могла «опираться на мощный коллектив ученых, который стал активнее помогать в создании нового артиллерийского вооружения и техники». Благонравов же в своих мемуарах написал: «В 1937 г. Сталин приказал перевести Артиллерийскую Академию в Москву. Чем было вызвано такое решение, никто не мог объяснить».[122]

Тут Благонравов, мягко говоря, не совсем откровенен. На самом деле все было не так. Переезд Артиллерийской академии в Москву из Ленинграда был загадочным, молниеносным и проведен во время учебного года. 1 сентября 1938 г. Академия начала в Ленинграде очередной учебный год, и вдруг 13 сентября 1938 г. принимается решение правительства о переводе ее в Москву. Кстати, в тот же день подписывается приказ о зачислении в нее Я. Джугашвили. И уже 29 сентября академия переехала в столицу (для чего было выделено 1 080 вагонов и две больших баржи: ну, прямо марш-бросок при проведении боевой операции!), а 10 октября в ней начались занятия в Москве.

И Благонравов историю с переводом академии знал лучше, чем кто-либо, поскольку, как я уже говорил, именно ему поручили подобрать для нее место в Москве.

Конечно, может быть еще одним совпадением и следующий факт, но не отметить его нельзя. Сын вождя Яков должен был совмещать учебу с основной работой, и – надо же! – «в конце 1938 – начале 1939 г. при академии было открыто заочное отделение (с факультетами командным и вооружения), а в конце 1939 г. – вечернее отделение», – сообщает «История отечественной артиллерии». И далее:

По состоянию на 1938 г. в Артиллерийской академии на соответствующих факультетах готовились: командный состав <…> для замещения должностей от командира дивизиона и выше <…> различные работники для центрального аппарата артиллерии; инженерно-технический состав для занятия должностей инженеров в артиллерийских частях, складах, на полигонах, в учреждениях и военпредов на заводах.

[55, c. 420–421]

Кстати, упомянутая книга дает подробнейшую информацию о правилах поступления в Артиллерийскую академию им. Дзержинского в тот период. Из этой информации следует, что при поступлении (или, скорее, зачислении) Якова Джугашвили в академию, ему были сделаны серьезные послабления. В частности, был нарушен главный принцип приема в эту академию, который заключался в следующем:

На командный факультет принимался командный состав от командира батареи и выше, закончивший артиллерийское училище, прослуживший в армии не менее 2–3 лет и имеющий общее среднее образование, а на все остальные факультеты – командный и технический состав в должности не ниже помощника командира батареи и удовлетворяющий тем же требованиям, что и для командного факультета.

[55, c. 422]

Но можно и предположить, что в отношении Якова Джугашвили никакие условия приема не были нарушены, просто некоторые факты его биографии и трудовой деятельности не обнародованы до сих пор. Например то, что он проработал указанные в условиях приема сроки в центральном аппарате одного из управлений Наркомата обороны, на военном производстве, в военном представительстве на заводе или даже за рубежом.

Об особом внимании Сталина к Артиллерийской академии им. Дзержинского в этот период свидетельствует и фрагмент его выступления 5 мая 1941 г. на встрече в Кремле, который я цитирую из книги В. Карпова «Генералиссимус»:

Наши военно-учебные заведения отстают от роста Красной Армии. Здесь выступал докладчик товарищ Смирнов[123] и говорил о выпускниках, об обучении их на новом военном опыте. Я с ним не согласен. Наши военные школы еще отстают от армии. Обучаются они еще на старой технике. Вот мне говорили – в артиллерийской академии обучают на трехдюймовой пушке. Так, товарищи артиллеристы? (Обращается к артиллеристам). У меня есть знакомый (Сталин имел в виду своего сына Якова. – В. К.), который учился в Артиллерийской академии. Я просматривал его конспекты и обнаружил, что тратится большое количество времени на изучение пушки, снятой с вооружения в 1916 году. Он считает, что такая практика недопустима.

В этом месте задетый за «живое» начальник академии генерал-лейтенант Сивков бросил реплику:

– Изучают и современную артиллерию.

– Прошу меня не перебивать, – строго отрезал Сталин. – Я знаю, о чем говорю! Я сам читал конспекты вашей академии[124]<…>

Речь Сталина длилась сорок минут. Вся торжественная часть заняла один час. К 19.00 были накрыты столы в Георгиевском, Владимирском, Малом и Новом залах, а также в Грановитой палате. На приеме присутствовало две тысячи человек. Было произнесено много тостов, в том числе и за здоровье Сталина. Сам он предлагал тосты за руководящие кадры и преподавателей академии; за «артиллерию – бога современной войны»; за танкистов – «ездящая, защищенная броней артиллерия».

Но кульминацией, квинтэссенцией всего выступления Сталина в этот день было третье его высказывание. Случилось вот что. Начальник Артиллерийской академии генерал Сивков, переживая за свою неудачную реплику во время выступления Сталина, решил подправить положение и предложил выпить «за мир, за сталинскую политику мира, за творца этой политики, за нашего великого вождя и учителя Иосифа Виссарионовича Сталина!»

Сталин очень разгневался – не на елейность тоста, а из-за того, что эти слова снижали смысл всей предыдущей речи перед выпускниками. Сталин сердито сказал:

– Этот генерал ничего не понял. Он ничего не понял! Разрешите внести поправку. Мирная политика обеспечивала мир нашей стране. Мирная политика дело хорошее. Мы до поры до времени проводили линию на оборону – до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы. А теперь… надо перейти от обороны к наступлению… Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия – армия наступательная.[125]

[57, c. 306–307]

Еще один участник этой встречи, Энвер Муратов, в своих воспоминаниях утверждает, что свою отповедь Сивкову Сталин закончил провозглашением тоста: «Я предлагаю выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне!»,[126] что было абсолютно логично в той ситуации: Сивков предложил тост за мир, а Сталин – за войну.

Сталин говорил о предстоящей войне, но не мог даже намекнуть – с кем будет эта война. Все участники встречи, вспоминавшие впоследствии, что он назвал противником Германию, уже рассматривали те события сквозь призму Великой Отечественной. А между тем посол Шуленбург – опытный политик – вскоре после этой речи докладывал в Берлин, что она была чуть ли не прогерманской, во всяком случае, показывающей что в СССР Сталин – лидер прогерманской политики. Я уверен, что последние слова тоста Сталина – самое яркое подтверждение первой половины моей гипотезы начала войны: Красную Армию готовили не к обороне. Ее готовили и не к удару по немецким войскам, сосредоточенным у советской границы, а к переброске через Польшу и к Германию к Северному морю. И вообще, слова о наступательном духе Красной Армии означают, что наша армия имела, по крайней мере, трехкратное превосходство над армией противника. Вот и говори после этого о «превосходящих силах» немцев как об одной из главных причин военных неудач начала Великой Отечественной!

Именно поэтому остается до сих пор тайной выступление вождя 5 мая 1941 г. Именно поэтому так, а не иначе сложилась судьба очень многих командиров, с восторгом слушавших Сталина в кремлевском зале, в том числе его сына Якова и начальника академии, в которой он учился, генерал-лейтенанта артиллерии Сивкова, осмелившегося дважды перечить Сталину в тот день.

В отношении Сивкова реакция последовала немедленно, и в истории Артиллерийской академии им. Дзержинского записано, что уже «15 мая – начальником академии назначен ее воспитанник, старший преподаватель генерал-майор артиллерии Говоров Леонид Александрович».[127] Никаких объяснений причин снятия с должности генерала Сивкова и сведений о дальнейшей службе там нет.

Мне удалось найти в РГАСПИ в фонде Политбюро несколько строк, круто изменивших судьбу выдающегося артиллериста и талантливого организатора Аркадия Кузьмича Сивкова, возглавлявшего Артиллерийскую академию им. Дзержинского с 1938 по 1941 г. (что почти день в день совпадает с периодом обучения в ней Якова Джугашвили):

Весьма срочно. Решение Политбюро от 14. V. 41 г. (протокол № 32, п. 13)

1. Снять т. Сивкова А. К.[128] с работы начальника Артиллерийской ордена Ленина академии Красной Армии им. Дзержинского, оставив его в распоряжении наркома обороны, а утвердить т. Говорова Л. А.

Мы видим, что никаких объяснений причин или целесообразности такой серьезной кадровой перестановки в этом решении не дано, более того, нет даже просто констатирующей части или преамбулы. Поэтому непонятно, по какой срочной и важной причине оно принималось на самом высшем уровне.

Войну генерал Сивков встретил в должности генерал-инспектора артиллерии РККА, с сентября 1942 г. он – начальник Оперативного управления Центрального штаба партизанского движения, затем командующий артиллерией Северо-Кавказского фронта. Погиб в декабре 1943 г. в Крыму «от разрыва снаряда на своем НП».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.