Пекин преподносит урок
Пекин преподносит урок
Враждебность между Москвой и Пекином привела к тому, что в 1970-е годы наладились американо-китайские отношения. В мировой политике это был крупнейший переворот.
В 1949 году свергнутый коммунистами президент Чан Кайши вместе с остатками своих войск бежал с материкового Китая на остров Тайвань. Соединенные Штаты признали режим на Тайване, управлявший семнадцатью миллионами человек, в качестве подлинного правительства всего Китая. Миллиардный Китай в дипломатическом отношении просто не существовал для США и их союзников. На протяжении двадцати лет Вашингтон не позволял Китаю занять место в ООН и изолировал его практически от всего мира.
В конце 1950-х Китай стал главным раздражителем для Соединенных Штатов. Конфронтация с Советским Союзом бывала весьма острой, но реальная война могла разразиться между США и КНР. Два самых опасных кризиса — из-за Берлина и Кубы — созревали достаточно долго, великие державы имели время подумать и сообразить, что им делать. На Дальнем Востоке штормы начинались без предупреждения и потому были более опасны. Китай, считали на Западе, еще менее предсказуем, чем Советский Союз.
В 1949 году Великобритания признала коммунистическое правительство в Пекине, рассчитывая прежде всего на масштабные экономические отношения. В этом отразилось стремление Лондона признавать те правительства, которые обладают реальной властью. Тогдашний британский премьер лидер лейбористов Клемент Эттли не хотел быть втянутым в большую войну из-за Китая. Англичане понимали, что им не удержать Гонконг.
В декабре 1950 года Комитет информации (так называлась в те годы внешняя разведка) при Министерстве иностранных дел СССР доложил Стали ну:
«Английские власти принимают срочные меры к усилению обороны Гонконга. Строятся оборонительные сооружения вдоль границы с Китайской Народной Республикой… Наряду с усилением военно-морских и военно-воздушных сил гонконгские власти приняли решение увеличить механизированную сухопутную армию до 30–40 тысяч человек и оснастить ее новейшим оружием.
Начальник штаба английских сухопутных сил Слим приказал усилить английские войска в Австралии, Индии и Новой Зеландии на случай необходимости оказания помощи Гонконгу. Правительство Англии предложило гонконгским властям приступить к эвакуации материальных ценностей из Гонконга в Сингапур и на Филиппины.
Для проведения этого мероприятия Охранное управление направило в наиболее важные пограничные с Китайской Народной Республикой пункты восемь охранных отрядов, бойцы которых одеты в гражданскую одежду. В задачу этих отрядов входит усиление охраны на дорогах, проведение облав, проверка документов улиц, находящихся на пристанях, в трамваях, автобусах и в жилых помещениях».
А вот США отказались признать власть коммунистов над Китаем. В разгар холодной войны все коммунисты воспринимались как агенты Советского Союза. Победа китайских коммунистов произвела на американцев гнетущее впечатление. Потеря Китая казалась поражением глобального масштаба, свидетельством серьезности красной опасности: коммунисты, имея атомную бомбу, контролировали треть мира.
24 января 1955 года президент Дуайт Эйзенхауэр потребовал у конгресса предоставить ему особые полномочия и на следующий день получил право принимать меры, «которые могут предусматривать применение вооруженных сил в случае, если возникнет необходимость обеспечить безопасность Формозы (Тайвань) и Пескадорских островов».
Это была демонстрация силы. Но никто не знал, насколько далеко способны зайти Соединенные Штаты и как долго можно оборонять острова. Тем более что с точки зрения международного права невозможно было отрицать, что они принадлежат континентальному Китаю.
Начальник штаба американской авиации генерал Натан Твайнинг грозно говорил: «Я не думаю, что три небольшие атомные бомбы, если их положить точно в цель, принесут слишком много неприятностей. Зато они преподадут китайцам хороший урок».
Поскольку Вашингтон не признал Китайскую Народную Республику, американским дипломатам и разведчикам пришлось покинуть Пекин. Главным разведцентром, который занимался Китаем, стало генеральное консульство в Гонконге — самое большое генконсульство в мире: сорок два вице-консула и сотни человек вспомогательного персонала.
Один из разведчиков получил из Вашингтона телеграмму: проверить подлинность информации о том, что презервативы западного производства через Гонконг уходят в коммунистический Китай. Он бросился выяснять, сколько презервативов поступает в Гонконг, сколько использует местное население, сколько может отправляться в Китай. Тут поступила вторая телеграмма, объясняющая, почему ему поручена задача первостепенной важности: «Есть информация о том, что китайские коммунисты используют презервативы, чтобы прикрывать дуло автомата от влаги».
Вице-консул задумался над тем, как же помешать отправке презервативов военного значения в Китай. Но задание отменили. Специалисты объяснили разведчикам: если завертывать дуло в презерватив, оно очень быстро ржавеет…
ЦРУ проводило тайные операции прежде всего на юге Китая. Беженцы, устремившиеся в Гонконг, помогали американцам разобраться в настроениях внутри китайского общества. Особенно важным этот пост стал в 1960-е годы, когда в КНР вспыхнула культурная революция и китайцы всеми способами искали убежище в Гонконге. Никогда еще, вспоминали ветераны американской разведки, у них не было так много информации из Китая.
Поскольку в 1949 году так и не было подписано перемирие между КНР и Тайванем, правительство Чан Кайши считало себя вправе вести тайную войну против коммунистов. С Тайваня на континент перебрасывались диверсионные подразделения, иногда численностью до батальона. ЦРУ обучало тайваньский спецназ.
Однажды на континент высадили четыре тысячи пехотинцев и тысячу спецназовцев. Они успешно вернулись назад с семьюстами пленными. Отличившиеся спецназовцы даже участвовали в проходившем в Тайбэе параде по случаю дня рождения Чан Кайши. Однако попытки продвинуться в глубь континента приводили к гибели отрядов. Поднять население против коммунистического режима не удалось. Ограничились распространением пропагандистских материалов и короткими рейдами.
В 1950-е годы внутри ЦРУ оказалось достаточное количество полковников и майоров с опытом боевой работы, их тянуло к полувоенным операциям, которые проводились по периметру китайских границ. Где спецслужбы — там нарушение закона. В 1952 году проверка бангкокской резидентуры показала, что под видом тайных операций против китайских коммунистов там занимались контрабандой опиума.
ЦРУ на Тайване располагало собственной авиакомпанией «Сивил эйр транспорт», которая сбрасывала боевые группы над территорией КНР. Один из самолетов С-47, принадлежавших ЦРУ, был сбит. Пилоты погибли, а два молодых сотрудника ЦРУ выжили. Они провели в китайских тюрьмах два десятилетия, пока президент Ричард Никсон не договорился об их освобождении.
Полувоенные и подрывные акции проводились для того, чтобы держать Китай в напряжении: если Мао Цзэдун будет считать, что у него дома неспокойно, он не развяжет большую войну. В реальности интенсивные конфликты вокруг Китая в любую минуту могли сдетонировать в большую войну.
Серьезный кризис разразился 11 апреля 1955 года.
В Бандунге (Индонезия) собрались лидеры неприсоединившихся государств. Местные резидентуры ЦРУ предложили взорвать самолет с главой китайской делегации Чжоу Эньлаем — это послужит предупреждением другим коммунистическим лидерам. Вашингтон предложение отверг. А на Тайване решили воспользоваться благоприятной возможностью.
В ответ на артиллерийский обстрел островов агенты тайваньской разведки подложили бомбу в индийский самолет, который вез китайских журналистов в Индонезию. Это сделали во время дозаправки в Гонконге. Экипаж и пассажиры погибли. Говорили, что глава правительства Чжоу Эньлай тоже собирался лететь этим самолетом…
Расследование закончилось ничем — к разочарованию Пекина. Рассекреченные в 1999 году документы показали: тогдашнему премьер-министру Великобритании Энтони Идену доложили, что сотрудник аэропорта в Гонконге, на которого указали китайцы, действительно был завербован тайваньской разведкой. Энтони Иден не пожелал тогда провести расследование и отдать виновных под суд, лишь потребовал выслать из Гонконга шестерых сотрудников тайваньской разведки, причастных к теракту…
Американская и британская разведки тщетно пытались раздобыть информацию о китайской ядерной программе. Руководитель резидентуры в Гонконге Джон Коллинз потратил большие деньги и докладывал, что с помощью сети информаторов и агентов создал досье на важнейших китайских чиновников. Но выяснилось, что надежной информацией он не располагает. Попытки заслать в КНР сколько-нибудь агентов не удались. Переброшенные по ту сторону бамбукового занавеса агенты или исчезали, или возвращались с пустыми руками.
В 1950-е годы Мао постоянно демонстрировал готовность захватить Тайвань, куда, проиграв гражданскую войну, с остатками войск бежал бывший президент Китая Чан Кайши. Историки полагают, что он провоцировал Соединенные Штаты на резкие ответные меры, чтобы под предлогом американской опасности получать от Советского Союза военную технику и самые современные технологи и.
Только при президенте Ричарде Никсоне Соединенные Штаты признали, что Китай один и Тайвань является его частью. Поначалу американцы не думали, что примирение с Пекином, где полыхала культурная революция, возможно.
Тональность высказываний Мао Цзэдуна в отношении США начала меняться, хотя немногие в ту пору заметили эту перемену. В 1965 году он сказал американскому писателю Эдгару Сноу, поклоннику китайской революции и автору книги «Красная звезда над Китаем»: «Я лично сожалею, что силы истории разделили американский и китайский народы. Тем не менее, я не верю, что это закончится войной, что стало бы одной из самых страшных трагедий в истории».
Его слова остались неуслышанными.
7 апреля 1965 года президент Линдон Джонсон оправдал американское вмешательство во вьетнамские дела коварными замыслами Китая: «Над всей Азией нависла тень коммунистического Китая. Ханойские властители подталкиваются Пекином. Противостояние во Вьетнаме — часть более широких агрессивных замыслов…»
Но Мао не имел отношения к вьетнамской войне. Его вообще мало интересовала мировая революция. Он говорил Эдгару Сноу: «Если где-то происходит революция, мы делаем заявления и проводим митинги в ее поддержку. Мы любим произносить пустые слова, но мы не посылаем войска».
В октябре 1967 года будущий президент Ричард Никсон писал в журнале «Форин афферс» в статье «Азия после Вьетнама»:
«С позиций длительной перспективы мы просто не можем позволить себе навсегда оставить Китай за пределами семьи народов, чтобы он, находясь в таком состоянии, вынашивал фантастические замыслы, копил ненависть и угрожал соседям. На нашей маленькой планете нет места, где бы миллиард китайцев — потенциально самый способный народ — мог жить в состоянии злобной изоляции… Необходима политика, рассчитанная на то, чтобы убедить Пекин, что он может обеспечить свои интересы, только восприняв основные правила международной корректности. Эта политика означает возвращение Китая в мировое сообщество, но в качестве великой и развивающейся страны, а не центра мировой революции».
В марте 1968 года Никсон предсказал, что Советский Союз станет более сговорчивым из-за плохих отношений с Китаем. В определенном смысле он оказался прав. Советник президента Соединенных Штатов Генри Киссинджер вспоминал: «18 августа 1969 года сотрудник советского посольства в Вашингтоне спросил чиновника госдепартамента, какой будет реакция США, если СССР нанесет удар по ядерным объектам Китая. Я отнесся к этому сообщению достаточно серьезно, чтобы собрать заседание вашингтонской группы специальных действий — подкомитета Совета национальной безопасности, занимающегося разработкой планов на случай непредвиденных обстоятельств».
Первый сигнал о желательности сближения пришел в Вашингтон из Китая после ввода советских войск в Чехословакию в августе 1968 года. Китайцы хотели избавиться от угрозы войны на два фронта — против Советского Союза и против Соединенных Штатов, выйти из международной изоляции и продемонстрировать всему миру свою значимость.
В 1969 году вражда между Москвой и Пекином приобрела зловещий военный аспект. Когда произошли столкновения советских и китайских войск на берегах реки, о которой раньше никто в Америке и не слышал, Вашингтон без колебаний повернулся лицом к Китаю. Некоторые американские дипломаты говорили, что сближение с Китаем подорвет отношения с Советским Союзом. Киссинджер, напротив, считал, что это заставит Москву искать взаимопонимания с американцами.
Архитектор американской внешней политики Генри Киссинджер без колебаний повернул дипломатию в сторону Китая. А Ричард Никсон не упустил возможность войти в историю как политик, который восстановил отношения с Пекином.
Бои на острове Даманский были задуманы китайцами как попытка произвести шоковое впечатление на советских лидеров, напугать их Типично китайская тактика: вместо того чтобы добиваться военной победы, нанести психологический удар и заставить противника отказаться от самой идеи войны. Но Мао ошибся: реакция Москвы была иной. Началось усиленное военное строительство по всей линии границы. И это еще больше подтолкнуло Пекин в сторону Вашингтона.
Москва хотела, чтобы в советско-китайском противостоянии Соединенные Штаты придерживались политики нейтралитета. Американцам казалось, что Москва способна нанести упреждающий ядерный удар по Китаю. Генри Киссинджер был убежден, что нельзя допустить поражение Китая в войне с Советским Союзом, потому что после этого вся военная мощь СССР обратилась бы против Запада.
В августе 1969 года на заседании Совета национальной безопасности президент Никсон сказал, что в нынешней ситуации Советский Союз опаснее Китая и не в интересах Соединенных Штатов допустить, чтобы советская армия размазала Китай… В Вашингтоне решили, что в случае советско-китайской войны объявят о нейтралитете, но максимально благоприятном для Китая. Американские дипломаты получили указание предупредить Советский Союз, что в случае такой войны США не останутся безразличными.
Это была революция во внешней политике. Впервые президент США провозгласил, что американцы заинтересованы в выживании коммунистической державы, с которой они даже не имели дипломатических отношений.
«Китай имел для нас такое важное значение не потому, что он был сильным, — писал Киссинджер. — Чжоу Эньлай говорил, что его страна не является сверхдержавой, и был, безусловно, прав. Если бы Китай был сильнее, он бы не стал так настойчиво добиваться улучшения отношений с нами. Мы нужны были Пекину для того, чтобы он мог выйти из изоляции, и для противовеса смертельной угрозе, нависшей над ним с севера. Нам же Китай нужен был для того, чтобы мы могли придать нашей дипломатии больше гибкости».
Во время холодной войны Пекин маневрировал очень умело. Китай в отношениях с Соединенными Штатами перешел от враждебности к союзу. И проделал обратную эволюцию в отношениях с Советским Союзом.
Китайские руководители хотели избавиться от угрозы войны на два фронта — и против СССР, и против США — и продемонстрировать всему миру свой престиж и значимость. Имея дело с двумя великими ядерными державами, Мао думал о главном: не дать им объединиться против Китая. Он предпочел сблизиться с Америкой, чтобы гарантировать себя от войны с Советским Союзом.
«Так начался, — вспоминал Киссинджер, — сложный менуэт между нами и китайцами, настолько тонко организованный, что обе стороны всегда могли утверждать, что между ними нет контакта; менуэт исполнялся в таком стиле, что ни одна страна не должна была нести ответственность за проявление инициативы».
Первыми американцами в Пекине оказались члены американской команды по настольному теннису, которых пригласил лично Мао. 14 апреля 1971 года их принял глава правительства Чжоу Эньлай.
Уолтер Стессел, посол США в Польше, получил указание наладить контакты с китайцами, а те буквально бегали от американцев, пытавшихся с ними заговорить и куда-нибудь пригласить. Стессел увидел китайского дипломата на выставке и передал послание из Вашингтона: американцы готовы к серьезным переговорам. У китайского дипломата едва не начался сердечный припадок, он не знал, что ответить. Контакты налаживали через румын и пакистанцев.
«Американский империализм находится при последнем издыхании, — писала газета «Жэньминь жибао», центральный орган компартии Китая. — Хотя он дошел уже до своего конца, Никсон имеет наглость говорить о будущем. Человек, стоящий одной ногой в могиле, пытается утешиться мечтами о рае».
Тайная поездка Киссинджера в Китай состоялась в июле 1971 года.
Чжоу в разговоре с Киссинджером определил принципы отношений двух стран: взаимное доверие и взаимное уважение.
Многие американские дипломаты опасались, что сближение с Китаем подорвет отношения с Советским Союзом. Киссинджер, напротив, считал, что это заставит Москву искать взаимопонимания с американцами. Реакция Советского Союза оказалась именно такой, какой ее ожидал увидеть Киссинджер. Москва спешила показать, что с ней можно иметь более серьезные дела, чем с китайцами.
Каждый шаг Китая в международных делах оказывался неприятным сюрпризом для Кремля. Несколько десятилетий советские дипломаты добивались, чтобы место в Совете безопасности ООН, зарезервированное для Китая, занял представитель КНР, а не Тайваня. Когда это произошло, в Совете безопасности обосновался ярый враг Советского Союза…
«На Генеральной Ассамблее, — рассказывал Киссинджер, — почти ежегодно проходило голосование по вопросу о том, какое правительство — Китайской Республики на Тайване или Китайской Народной Республики в Пекине — имеет право представлять Китай. Вначале большинство голосовало против допуска КНР. Но с каждым годом росло число стран, выступавших в пользу Пекина.
Соединенные Штаты нашли выход в процедуре. Начиная с 1961 года мы и наши союзники ежегодно вносили резолюцию, в соответствии с которой предложение изменить представительство Китая считалось "важным вопросом", требующим для своего одобрения большинства в две трети голосов на Генеральной Ассамблее… Мы были в состоянии блокировать принятие Пекина, набрав треть голосов плюс один голос… Однако неизбежное в конечном счете поражение становилось все более очевидным».
Американской делегации не удалось набрать необходимую треть голосов, и представителю Тайваня пришлось оставить кресло в Совете безопасности.
Свидетельствует тогдашний представитель США в ООН (и будущий президент страны) Джордж Буш-старший:
«Делегация КНР в своих мешковатых серых френчах прибыла в Нью-Йорк 11 ноября 1971 года… Я по-настоящему удивился тому, что они всего лишь недолюбливают нас, но ненавидят русских. Это стало очевидно, когда посол Китая в ООН Хуан Хуа присутствовал на своей первой неофициальной встрече пяти постоянных членов Совета безопасности.
Эта встреча проходила в резиденции французского представителя Жана Костюшко-Моризе… Поприветствовав Хуан Хуа у дверей своей резиденции, Костюшко-Моризе ввел его в гостиную, где уже находились сэр Колин Кроу, Яков Малик и я. Хуан был представлен сэру Колину и подал ему руку, затем — мне, и я подал руку. Потом протянул свою руку Малик. Я увидел, как Хуан Хуа вытянул было руку, но, услышав слова: "Советский посол!", быстро убрал ее назад, круто повернулся и отошел в сторону.
Оскорбление не могло быть более расчетливым. Хуан заранее знал, что Малик будет присутствовать на встрече… Я понял, что действия Хуана — это преднамеренная и открытая демонстрация другим великим державам того, что китайцы рассматривают советский "гегемонизм" в качестве главной угрозы безопасности, даже большей, чем американский империализм…
Рука Малика повисла в воздухе, а его лицо покрылось ярким пурпуром, словно Хуа дал ему пощечину. В этот момент — он длился несколько секунд, хотя казалось, что времени прошло гораздо больше, — напряжение в комнате было настолько велико, что его трудно даже описать. Не было произнесено ни единого слова, слышалось лишь тяжелое дыхание всех присутствующих. Затем наш французский хозяин в полной панике быстро двинулся в направлении столовой, отчаянно жестикулируя и громко призывая: "Прошу! Прошу! Давайте начнем совещание"».
Яков Александрович Малик был очень опытным дипломатом. Он занимал должность посла в Японии во время Второй мировой войны, был заместителем министра иностранных дел. Один из его подчиненных, Дмитрий Федорович Сафонов, вспоминал:
«Одним он казался очень строгим, неорганизованным и не в меру шумливым начальником — каким-то импульсивным, шебутным, требовавшим от своих подчиненных много такого, в чем ни он сам, ни дела, которыми он занимался, совсем не нуждались — так, впрок, лишь бы не сидели без дела…
Но был и другой Малик, вне работы, совсем не похожий на первого: общительный, веселый, остроумный, готовый принимать участие в самых несерьезных мероприятиях — застольях, танцах и различных играх… Женщины буквально восторгались таким Маликом и считали его отличным кавалером и настоящим джентльменом…»
Очаровать китайских партнеров — это была непосильная задача…
2 июня 1971 года Ричард Никсон получил от главы китайского правительства Чжоу Эньлая приглашение посетить Китай. Его передал президент Пакистана Яхья Хан. Никсон очень хотел знать, что его ждет в Пекине. 30 июня 1971 года президент сказал руководителю своего аппарата Роберту Холдеману: «Надо забраться туда, обшарить все, взять документы и доставить их сюда». Речь шла о похищении документов из дипломатического представительства Китая. Тем самым президент приказал совершить преступление — за год до скандала в Уотергейте. Никсон говорил откровенно, забыв, что тайные микрофоны работают. О них не знала даже его личный секретарь.
Микрофоны находились повсюду: пять — в его письменном столе, по одному — с обеих сторон камина в овальном кабинете, два — в личном кабинете президента. К магнитофону подключили его телефонные линии, потом стали записывать и его разговоры в Кемп-Дэвиде. Практически везде они включались, когда он начинал говорить.
Никсон, который рассчитывал, что его президентство войдет в историю, хотел сохранить свои разговоры и для историков, и для собственных мемуаров. Он уже выпускал книги и знал, что они могут быть очень успешными и прибыльными. Кроме того, как опытный политик он не хотел, чтобы помощники его надували, меняя свое мнение и уверяя, что они всегда так думали…
Но сам же первый и забывал, что запись идет! И произносил то, что не говорят в подобной ситуации, порой с применением лексики из гангстерских фильмов.
Подготовка визита Никсона в Китай проходила в полной тайне. Ничто не просочилось в прессу, и влиятельные противники сближения с Пекином были захвачены врасплох. Перед поездкой французский писатель Андре Мальро сказал Никсону о Мао: «Вам предстоит встреча с колоссом, но с колоссом, стоящим одной ногой в могиле. Знаете, о чем подумает Мао, когда увидит вас? Он подумает: "Вот человек намного моложе меня". Вы будете считать, что он говорит с вами, на самом же деле он будет беседовать со смертью… В Мао есть что-то колдовское. Его снедают видения, они поглощают его».
Ричард Никсон прилетел в Пекин 21 февраля 1972 года, это был дождливый день. В аэропорту его ждал Чжоу Эньлай. Когда Никсона везли в город, улицы были пусты. В вечернем выпуске новостей сообщение о визите американского президента было последним.
«На первом официальном обеде в Пекине, — вспоминал Никсон, — Чжоу Эньлай, чтобы продемонстрировать крепость "маотая", китайской водки, налил ее в блюдце и поднес спичку. Водка вспыхнула, как церковная свечка. Представляете, что случится, если этот напиток попадет в желудок».
На прощальном банкете Ричард Никсон поднял бокал: «Мы провели здесь неделю. Это была неделя, которая изменила весь мир».
В Москве приезд Никсона в Пекин в феврале 1972 года восприняли как поражение, как неудачу. В действительности это был путь к стабилизации ситуации. Китай переставал быть непредсказуемым, опасным соседом, от которого можно ждать чего угодно. Он начал превращаться в нормального игрока, который в мировой политике подчиняется определенным правилам.
До этого Москва не горела желанием организовать встречу Никсона и Брежнева. После поездки американского президента в Пекин позиция переменилась. Советские руководители спешили показать, что они — более серьезные партнеры, чем китайцы. «Действительной ценой, назначенной Советским Союзом за встречу на высшем уровне, был сговор против Китая», — констатировали американцы. Они оказались в выгодном положении: сближения с ними жаждали и в Москве, и в Пекине.
Визиту Никсона в Москву придавалось большое значение. Протокольные вопросы обсуждали на заседании Политбюро. Брежнев озабоченно говорил: «Никсон в Китае ходил по Великой китайской стене с мадам. А у нас всюду мадам будет ходить одна. А вместе — только на "Лебединое озеро". Удобно ли? Не надо селить сопровождающих Никсона в гостинице. Там за ними Андропову не уследить. Надо их всех — в особняки на Ленинские горы. Заодно и контактов будет меньше. Встреча на аэродроме. Обычно у нас машут флажками и кричат "Дружба!" Сейчас это не пойдет. Но надо, чтобы не молчали совсем. Надо пятерых-шестерых ребят подготовить, чтобы что-нибудь по-английски сказали президенту, пожелали, скажем, успеха в переговорах…»
Подгорный предложил показать Никсону ансамбли Осипова и Александрова. Брежнев отмахнулся: «Это не то, чем мы можем блеснуть». Суслов посоветовал сводить в Алмазный фонд. «Не то! Мы с Николаем (Подгорным) видели в Иране такой фонд, что наш на его фоне просто жалкий».
Николай Викторович Подгорный, председатель Президиума Верховного совета СССР, предложил представить Никсону дипломатический корпус не в аэропорту, а позже в Кремле. И эта идея не понравилась Брежневу. «Голо будет на аэродроме. И вообще не надо походить на китайцев. Вон Чжоу Эньлай: пришел в своих широких штанах, угрюмый и повел Никсона внутрь аэровокзала. Это не годится. Мы — культурные люди…»
В мае 1972 года Ричард Никсон прилетел в Москву, и это было огромное событие для обеих стран. Помимо всего прочего Брежнев жаждал ответа на вопрос: не затевают ли американцы союз с Китаем против СССР?
Пекин настойчиво подталкивал Вашингтон к конфронтации с Москвой.
В феврале 1973 года Генри Киссинджер в Пекине вел переговоры с Чжоу Эньлаем.
«Китайский премьер, — вспоминал Киссинджер, — призвал нас взять на себя руководящую роль в организации антисоветской коалиции, простирающейся от Японии до Западной Европы, включая Китай, Пакистан, Иран и Турцию. Китайский коммунистический лидер высмеивал саму мысль о переговорах с Советским Союзом.
С его точки зрения, экспансионистские тенденции советской системы неизменны, и переговоры могут лишь все запутать. Задача Китая — разоблачать советские замыслы и тем самым обеспечивать базу для согласованного им противодействия. Разрядка, предупреждал американцев Чжоу, может усыпить бдительность Запада, обеспечить Советскому Союзу свободу рук для нажима на Китай и подорвать волю к сопротивлению».
16 июня 1973 года, через год, Брежнев отправился в Вашингтон с ответным визитом. В здании советского посольства Леонид Ильич дал большой обед. Продукты и спиртное были доставлены спецсамолетом из Москвы. 22 июня Брежнева повезли в Сан-Клементе — летнюю резиденцию Никсона.
На встрече с президентом в узком составе Брежнев обрушился на китайцев. Генри Киссинджер записал его слова. Китайцы, по мнению Брежнева, вероломны и умело скрывают свои истинные цели. «Культурная революция» — пример морального вырождения. Какие же это руководители, возмущался Леонид Ильич, если они подавляют свой народ и в то же время пропагандируют свои идеи по всему миру?
Брежнев намекнул, что, по мнению советских врачей, Мао Цзэдун страдает психическим заболеванием. Цель этого монолога состояла в том, чтобы предостеречь Соединенные Штаты от сотрудничества с Китаем в военной сфере. Но добиться этого было невозможно.
В 1973 году, когда Киссинджер прилетел и беседовал с Чжоу, тот фактически просто требовал, чтобы США мобилизовывал всех и вся на борьбу с Советским Союзом. А Мао демонстрировал, что не боится СССР. Сказал американскому гостю: «Если Советский Союз сбросит на нас свои бомбы и убьет всех китайцев старше тридцати лет, то это даже хорошо — это решит проблему с диалектами. Старики вроде меня не могут выучить мандаринский диалект…»
Страшное видение преследует Китай — что все его могущественные враги объединятся. Тогда в Пекине боялись сближения СССР, Индии и США. А вдруг Москва и Вашингтон сговорятся против Китая?
Осенью 1974 года главой американской миссии связи в Пекине, состоявшей из трех десятков человек, стал Джордж Буш-старший. Исходя из его биографии, он был наилучшим кандидатом для того, чтобы занять Овальный кабинет. Самый молодой боевой летчик во Второй мировой. Пятьдесят пять боевых вылетов. Четыре раза его самолет подбивали или там что-то ломалось. И он выжил.
«Китайская дипломатия, — вспоминал Буш, — довела до степени искусства умение пользоваться загадочными фразами. Подайте просьбу о встрече с высокопоставленным китайским официальным лицом, и вы можете получить отказ в трех вариантах, но всегда вежливо.
Во-первых, вам могут заявить, что встреча "не очень удобна". Это значит, что вы никогда не встретитесь с тем, с кем хотели.
Во-вторых, что ваша просьба "в принципе" может быть принята. Смысл этого: ждите, затаи в дыхание.
В-третьих, вам могут сказать, что такая встреча "возможна, но ее подготовка может занять некоторое время". Поскольку китайцы измеряют время иным способом, чем нетерпеливые европейцы, "некоторое время" может означать все, что угодно — от пяти до двадцати лет…
С точки зрения китайцев, иностранцы могут узнать только то, что им позволят хозяева. Их обычный прием сводится просто к тому, чтобы ограничить доступ приезжих к источникам информации; но для особых гостей у них есть свои варианты "потемкинских деревень"».
Впрочем, и для самого Буша-старшего был характерен очень осторожный и секретный стиль дипломатии. Он принадлежал к числу патрициев — дипломатов, которые считали, что в силу своего происхождения, образования и положения они лучше понимают, что нужно обществу, которое даже не стоит ставить в известность. Став главой миссии в Китае, он начал регулярно надиктовывать личный дневник. Но, боясь утечек информации, не произносил ни одного рискованного слова.
Ладить с китайскими чиновниками американцам было не легче, чем с советскими. Но высшее руководство в Пекине старалось расположить к себе американцев.
«Во время визита Киссинджера, — рассказывал Джордж Буш, — когда Генри и я посетили заместителя премьер-министра Дэн Сяопина, тот спросил, была ли у меня возможность посмотреть "пещеры". Когда я сказал "нет", была организована специальная рождественская экскурсия.
На определенном перекрестке в Пекине меня встретили представители Народно-освободительной армии и провели в находящийся неподалеку магазин одежды. Мы подошли к каким-то полкам, один из сопровождающих нажал скрытую кнопку. Стеллаж повернулся, и открылся проход. Мы спустились вниз и прошли по лабиринту тоннелей и довольно больших помещений. Там были туалеты, но я не заметил признаков вентиляционной системы, хотя сопровождавшие уверяли меня, что воздух здесь очень чистый, что тут устроена дренажная система и достаточно места для того, чтобы разместить тысячи людей, живущих по соседству…
Мне сказали, что СССР когда-нибудь все равно начнет против Китая войну, причем с использованием ядерного, а не обычного оружия».
Третий крупный игрок — Китай — оказывал серьезное влияние на взаимоотношения двух великих держав. Пекин давил на все кнопки, чтобы столкнуть Москву и Вашингтон.
Краткая встреча президента США Джеральда Форда и Леонида Ильича Брежнева во Владивостоке в ноябре 1974 года ухудшила отношения США и Китая. Место встречи было выбрано исключительно из прагматических соображений. Форду нужно было встретиться с советским генсеком. Тема переговоров была очень непростой — обсуждалось новое соглашение по ограничению стратегических наступательных вооружений. Организовать их в Европе было невозможно, потому что Форду пришлось бы встречаться с рядом европейских лидеров, а расписание не позволяло. Его визиты в Японию и Южную Корею были давно запланированы.
Однако же подозрительные китайцы восприняли встречу Брежнева и Форда как попытку советско-американского сговора — да еще в том самом районе, который, с их точки зрения, Россия приобрела в результате неравноправных договоров со слабым Китаем! Когда Киссинджер прилетел из Владивостока в Пекин, его встретили более чем холодно. Это был единственный раз, когда его не принял Мао Цзэдун.
В начале 1974 года глава правительства Чжоу Эньлай впал в опалу. Вместо него основным партнером американцев стал Дэн Сяопин. Он держал себя с неподражаемым апломбом и самоуверенностью.
«Генри Киссинджер вновь прилетел в Пекин 19 октября 1975 года, — вспоминал Джордж Буш-старший. — Во время встречи с Киссинджером Дэн Сяопин сокрушался — как ни парадоксально это звучало — о том, что Соединенные Штаты демонстрируют свою слабость перед лицом советской угрозы миру.
Дэн Сяопин, как Мао и другие китайские лидеры, был обеспокоен американской политикой разрядки по отношению к Советскому Союзу. Он бросил нам обвинение, что политика Соединенных Штатов аналогична политике Великобритании и Франции по отношению к Гитлеру в 1938 году в Мюнхене. Он так и сказал: подобна политике "умиротворения".
Киссинджер негодовал, но сохранил самообладание и спокойно возразил:
— О стране, которая расходует сто десять миллиардов долларов на оборону, нельзя сказать, что она следует духу Мюнхена. Позвольте заметить вам, что мы сопротивлялись советскому экспансионизму уже тогда, когда ваши страны в силу ваших собственных интересов были еще союзниками».
В декабре 1975 года Киссинджер видел Мао в последний раз. Тот не мог встать с кресла без помощи двух медсестер. Говорил с трудом. Переводчица записывала его слова на бумаге и показывала иероглифы Мао. Если он кивал, она переводила слова вождя на английский. Мао говорил, что американский контингент в Европе слишком слаб, чтобы противостоять советской армии в случае войны, а использованию ядерного оружия помешает общественное мнение.
Впрочем, обе стороны едва ли питали иллюзии относительно прочности взаимоотношений. Это был брак по расчету, который, говоря словами Киссинджера, превратился в эмоциональную связь главным образом благодаря психологической тонкости китайцев и сентиментальным воспоминаниям американцев о Китае, которого уж не существовало. Проницательные американцы не сомневались, что когда Китай будет достаточно сильным, чтобы выстоять в одиночку, он порвет с Вашингтоном. Или даже выступит против Америки, если придет к выводу, что этого требуют его интересы.
Киссинджер доложил президенту Джеральду Форду: «Я могу гарантировать, что если у нас возникнет конфликт с Советским Союзом, китайцы атакуют и нас, и Советский Союз. Хорошие отношения с Москвой более всего способствуют отношениям с Пекином. И наоборот».
В конце января 1979 года по случаю формального восстановления дипломатических отношений в полном объеме (это произошло 1 января) приехал в Вашингтон заместитель премьер-министра Дэн Сяопин. На первые роли он выдвигал других людей, а сам руководил как бы со стороны. Но все знали, что это Дэн принимает в Пекине все ключевые решения.
Главную роль в тайных переговорах между Белым домом и Дэн Сяопином, что привело к полной нормализации отношений с Китаем и позволило Дэну приехать, играл советник президента по национальной безопасности Збигнев Бжезинский.
Государственный секретарь Сайрус Вэнс был весьма уязвлен своей скромной ролью исполнителя, которого даже не посвящали во все секретные детали. Вэнса отправили в поездку по Ближнему Востоку, когда в Белом доме объявили о нормализации отношений с Пекином. Ничто не могло в такой степени подчеркнуть второстепенную роль государственного секретаря в принятии ключевых решений по внешней политике и первостепенную роль помощника президента.
Збигнев Бжезинский надеялся привлечь Китай к антисоветской коалиции. Во всяком случае, в Москве не сомневались, что таков замысел Бжезинского.
Бжезинский был любителем всякого рода геополитических, или, как он сам их называл, геостратегических построений относительно жизненно важных для США сфер, которым угрожает СССР, вроде района от Гиндукуша до Босфора, дуги нестабильности от Пакистана до Эфиопии. Бжезинский исходил из того, что СССР формирует антиамериканскую ось — СССР, Индия, Афганистан. И Вашингтону надо в ответ формировать антисоветскую ось — США, Пакистан, Китай, Саудовская Аравия…
Такие идеи мгновенно овладевают слабыми умами. Непрофессиональные политики охотно верят в глобальные замыслы другой стороны. Классическая дипломатия предполагает недосказанность: я говорю тебе правду, но не всю правду. Современная дипломатия так стремительна, что на недосказанность не остается времени. Приходится говорить прямо, как есть, иначе будет потеряно дорогое время и доверие. А исчезновение доверия в дипломатии страшно опасно. Возникает подозрительность, которую невозможно развеять никакими силами. Приводит это к тому, что уже никто никому не верит. Все убеждены, что другая сторона сознательно делает выбор в пользу конфронтации и вынашивает коварные замыслы. Эскалация — от потери доверия до уверенности во враждебности замыслов соперника — происходит мгновенно.
Министр иностранных дел СССР Андрей Андреевич Громыко сожалел о конфронтации с Китаем именно потому, что это позволило американцам наладить отношения с Пекином, используя сближение для давления на Советский Союз. Сам по себе Китай его не интересовал.
Громыко интересовали только Соединенные Штаты, крупные европейские страны и Организация Объединенных Наций. Весь остальной мир для Громыко практически не существовал. Сердце у него не лежало к государствам третьего мира. Он не считал их серьезными партнерами. В Индию его заставили съездить всего однажды, и то чуть не силком. «Он считал, что третий мир — это одно беспокойство, — рассказывал многолетний посол в США Анатолий Добрынин. — Он сам мне это говорил».
Частично такая позиция объяснялась тем, что третьим миром и социалистическими странами занимался не МИД, а ЦК партии. И послами туда отправляли не дипломатов, а бывших партийных секретарей. Восток и арабский мир Громыко не интересовали, поэтому он отдал эти регионы на откуп международному отделу ЦК, во главе которого многие годы стоял секретарь ЦК Борис Николаевич Пономарев — он начинал еще в Коминтерне. Зато министр не подпускал людей Пономарева к американским и европейским делам…
Дэн Сяопин впервые прилетел в Нью-Йорк в апреле 1974 года в составе китайской делегации на сессию Генеральной Ассамблеи ООН. Формально делегацией руководил министр иностранных дел КНР.
Это Дэн придумал формулу, ставшую знаменитой: первый мир — сверхдержавы США и СССР, второй мир — развитые страны, третий мир — развивающиеся. С этой формулой из-за противоборства с Пекином у нас долго не соглашались. Советским журналистам «рекомендовали» избегать ею пользоваться, но удобное и всем понятное выражение «третий мир» прочно вошло в обиход.
Тогда еще роль Дэна не была ясна. Но с тех пор, пишет Киссинджер, американцы оценили этого маленького неустрашимого человека с меланхоличными глазами.
Когда в 1979 году Дэн прибыл в Соединенные Штаты, ему показали автомобильный завод и космический центр. Его усадили в кабину управления космическим кораблем, где моделировался реальный полет. Руководитель народного Китая увлекся игрой и не хотел уходить… Он и на родео побывал с интересом. Не отказал себе в удовольствии покрасоваться в ковбойской шляпе.
Дэн Сяопин обладал одним фантастически важным качеством. Он смотрел на мир незашоренным взглядом. Увидев, что рыночная экономика способна накормить людей, сделать страну процветающей, он безжалостно отбросил все догмы социалистического хозяйства. «Если бы я мог родиться снова, — сказал Дэн в узком кругу после поездки в Америку, — в Китае уже сейчас существовала бы рыночная экономика».
Один венгерский философ заметил когда-то, что ленинизм есть приспособление марксизма к решениям очередного Пленума ЦК. Дэн Сяопин приспособил маоизм к фактическому разрушению социализма в том виде, в котором он существовал при Мао Цзэдуне. Дэна идеологические формулы не волновали. Он хотел, чтобы народ лучше жил, а государство было крепким, способным охранять свои границы от всякого рода посягательств извне.
Во время визита Дэн Сяопин всячески демонстрировал свое расположение к Соединенным Штатам. «Мы приехали, — говорил Дэн, — чтобы выразить дружбу китайского народа к американскому народу, и здесь, на вашей земле, мы ощущаем ваше дружеское отношение к нашей стране».
Одновременно Дэн Сяопин не упускал случая пройтись насчет Советского Союза. На одном приеме Дэн прямо обвинил Москву в агрессивности и вероломстве. (Да и в самом Китае, когда приезжали американцы, звучали зловещие тосты: «Долой нашего общего врага полярного медведя!») Журналу «Тайм» Дэн говорил: «Если мы хотим остановить полярного медведя, надо объединяться. Недостаточно полагаться только на мощь США. Недостаточно рассчитывать на мощь Европы. Вот если мы объединимся, то обретем вес…» Збигневу Бжезинскому он выговаривал: «Зачем вы торгуете с русскими? Вы тем самым помогаете русским преодолеть их слабость».
С Дэном беседовал президент Джимми Картер.
Картер вел себя нарочито скромно. Сам носил свой портфель, отправил дочь Энн в муниципальную школу, продал президентскую яхту, уменьшил количество служебных автомобилей в гараже Белого дома и сократил своим сотрудникам зарплаты на десять процентов. Он на всем пытался сэкономить. Он устраивал совещания с лучшими экономистами и банкирами страны, но ничем не угощал и даже не предлагал воды. Президент «Бэнк оф Америка» ходил в ванную, чтобы напиться из-под крана. На завтраках с руководителями конгресса Картер приказал ограничить меню печеньем и кофе. Законодатели взбунтовались и потребовали включить в меню яйца. Президенту пришлось пойти им навстречу.
После встречи с китайским гостем Джимми Картер записал в дневнике: «Дэн сказал, что Китайская Народная Республика не желает войны. Китайцам нужен длительный мир, чтобы осуществить модернизацию. Советский Союз в конце концов развяжет войну. Но мы можем оттянуть войну до конца столетия. Дэн не считает, что нужен формальный союз, но мы должны координировать свои усилия, чтобы сдерживать Советский Союз».
В конфиденциальном разговоре Дэн Сяопин предупредил американцев, что Китай намерен «преподать урок» вьетнамцам. Отношения двух стран, между которыми всегда существовали сильные противоречия, приняли откровенно враждебный характер после того, как вьетнамские войска вошли в Камбоджу. Тогда она называлась Кампучией и у власти находились красные кхмеры во главе с Пол Потом.
Настоящее имя Пол Пота — Салот Сар. Ему дали стипендию для поездки в Париж на учебу. Во Франции он должен был получить диплом инженера, а стал марксистом. Он не сдал экзамены и вернулся домой, недоучившись. Присоединился к подпольному движению против французов. В 1963 году стал секретарем компартии. В 1968-м красные кхмеры начали партизанскую борьбу против полиции и армии. В 1975 году они взяли власть в стране.
Окружение Пол Пота состояло в основном из его друзей по учебе в Париже, все как на подбор — люди, лишенные элементарных человеческих добродетелей. Его неулыбчивые бойцы с холодными глазами приступили к чистке столицы от врагов. Врагов оказалось много. Уничтожали всех, кто служил свергнутому режиму, учителей, инженеров, врачей, вьетнамцев, буддийских монахов. Идеи Пол Пота представляли собой горючую смесь национализма и коммунизма. Он создавал коллективную экономику без денег. Страна осталась без еды и погибала.
Пол Пота называли «брат номер один». Он был похож на привидение — мало кто его видел, но все и всегда боялись. Те, кто разговаривал с ним, вспоминали, что он был мягок в обращении и вежлив, всегда улыбался. Но за три года и восемь месяцев у власти он превратил страну в кладбище. Красные кхмеры в стране с семи миллионным населением убили около двух миллионов человек.
Красные кхмеры, как и нацисты, аккуратно вели записи об уничтожении. Рядом с палачами работали клерки. Сохранились следственные дела, в которых арестованные признают себя одновременно американскими, советскими и вьетнамскими шпионами. Сохранились папки с отчетами партсобраний аппарата тюрем и лагерей, где следователи и надзиратели подвергали себя самокритике такого, например, содержания: «Мы должны правильно применять пытки, потому что иногда они говорят нам не правду, а то, что мы хотим от них услышать». Сохранились автобиографии служащих спецслужб красных кхмеров: «Мои братья служили в армии Лон Нола, американской марионетки. Они работали на врага. У меня нет к ним никаких добрых чувств». Такое признание означало уничтожение родственников.
Красные кхмеры отгородились от всего мира. Какие-то отношения они поддерживали только с Китаем и с Северной Кореей. Инструкторы, отправленные в Пномпень Ким Ир Сеном, обучали камбоджийские спецслужбы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.