Post scriptum: Реклама
Post scriptum: Реклама
Поскольку каждому из соавторов довелось поработать в области рекламы, мы не могли удержаться от того, чтобы хотя бы вкратце не затронуть эту тему[39].
О специфике торговой рекламы в начале XX века вспоминал писатель Н. Д. Дмитриев:
«Что касается легальных доходов московской прессы того времени, они заключались главным образом не в подписной плате, а в денежных взносах за печатную рекламу каких-либо торговых предприятий, лечебных заведений или просто спекулятивно-мошеннических средств: „Для выращивания волос“, „Приятности лица“ и пр. и др. Широко практиковались и рекламы „лирического характера“. В них сообщалось, что какая– нибудь „интересная брюнетка или блондинка ищет места экономки у одинокого мужчины“. [...]
Текст рекламы составлялся не только в прозе или в стихах, но часто даже в форме каких-либо философских сентенций. Авторами его были большей частью неудачливые поэты, томные новеллисты с длинными волосами и, наконец, просто остапы бендеры, жаждавшие пополнения своей казны в любой области и любыми средствами.
Купцы знали «корифеев» этого дела и в каком-нибудь китайгородском трактире за графином водки заставляли их писать для своей фирмы самые изощренные рекламные вирши о том, например, что «ни один лев не изорвет брюк, сшитых у Заглухинского, что от их внешнего фасона придет в восхищение всякая дамская персона». Тут же, на столе, залитом водкой и пивом, неоперившиеся художники набрасывали соответствующие иллюстрации. Романтично рекламировалось и дожившее до нашего времени слабительное пурген: из-за изящной китайской ширмочки на публику смотрело приятно улыбающееся лицо очаровательной дамы, испытывающей, очевидно, на себе «легкое и нежное действие пургена». Под рисунком стихи:
От всякого запорного плена
Вас спасут пилюли пургена.
Слабит легко и нежно,
Выздоровление от них неизбежно[40]».
Сразу признаемся, что, собирая материал для книги, этой рекламы мы не встречали, но объявление об «идеальном слабительном „Purgen“ – малые таблетки, вкусные и сладкие, как конфекты» – на страницах «Русского слова» на глаза попадалось.
Еще заметим на слова уважаемого мемуариста, что в большинстве своем газетная реклама представляла собой не рифмованные строки или «философские сентенции», а обычные объявления с названиями фирмы и продукции, представляемой ею. Тексты, были краткими, но, по всей видимости, для покупателей того времени торговая марка говорила сама за себя: «Автомобили „Мерседес“», «Шоколад „Нестле“», «Американские овсяные хлопья „Геркулес»», «Бульон „Магги“», «Электрические лампочки „Осрам“», «Часы „Омега“», «Целебная вода „Нарзан“ и „Эссентуки“».
Впрочем, бывали случаи, когда фирма не довольствовалась публикацией лишь одного своего названия, а в какой-то момент переходила к развернутым объявлениям, занимая под них большие газетные площади. Так, в 1913 году акционерная компания «Кодак» поместила рекламу, в которой, не жалея слов, призывала москвичей принять участие в конкурсе «мгновенных снимков, изображающих моменты удовольствия и веселья». Особо подчеркивалось, что при прочих равных условиях больше шансов на победу будет у начинающих фотографов. «Даже ребенок, – уверяла реклама, – может выиграть со своей простой Брауни-камерой». При этом приз был установлен далеко не детский – 10 000 рублей.
Столь же краткими были объявления о продаже некоторых предметов специфического назначения. В рекламном тексте даже их названия могли быть завуалированы, но потенциальный покупатель знал, о чем идет речь. Так, например, обстояло дело с товарами, которые продавало московское отделение «Американского склада „Санитас“»:
«Гигиенические резиновые изделия (предохранители). А также гигиенические приборы из золота, серебра и слон[овой] кости и много друг[гих] принадлежностей для дам. Требуйте прейскурант последних новинок бесплатно».
Иногда краткость в рекламе товара обуславливалась использованием в ней общественно-значимых символов. Стоило москвичам восхититься полетами первых авиаторов, как тут же товарищество Г. Н. Христофорова выпустило в продажу «Майский крюшон», на этикетке которого был изображен аэроплан. А владелец ресторана «Полтава» поспешил зазвать публику в свое заведение, объявив, что ее ждут «АЭРО-обеды»: «По случаю полета приветствовать пилота, воздать пилоту славу, с полета все в „Полтаву“!»
Когда накануне Первой мировой войны Москву охватила эпидемия «тангомании», тот же Христофоров поспешил предложить москвичам шампанское «Танго». Не упустив момента, водочный завод Петра Смирнова также откликнулся новым напитком. Его реклама состояла из рисунка танцующей на фоне бутылки пары и двух слов: «Ликер „Танго“». Впрочем, судя по свидетельству И. И. Шнейдера, в тот момент большего и не требовалось, поскольку: «Витрины магазинов украсились оранжевым цветом танго: ткани, конфеты, чулки, обертки шоколада, искусственные хризантемы, подвязки, папиросные коробки, галстуки, книжные переплеты – все желтело модным апельсиновым цветом танго».
В отношении других своих напитков, не попавших в струю общественного ажиотажа, торговому дому П. П. Смирнова приходилось идти традиционным путем. Рекламируя продукцию, сын знаменитого водочника либо ссылался на репутацию, завоеванную батюшкой, либо превозносил пользу от употребления «смирновской». Примером может служить «фирменная» реклама «лекарства в дурную погоду»: «Хинная водка – чудное средство от простуды и лихорадки. Попробуйте ее. Если вы живете вдали от аптеки или собираетесь в дорогу, то захватите с собой бутылочку Хинной Петра Смирнова».
Иначе построила рекламную кампанию фирма «Н. Л. Шустов и сын». «Шустовский» коньяк стали пропагандировать посредством поэзии. Так, в преддверии Масленицы в 1910 году на страницах «Голоса Москвы» среди рекламных объявлений появилась рубрика «Русский поэт», в которой было опубликовано такое «классическое» стихотворение:
«Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит».
И моим овладевают духом
В миг один прохлада и простор,
И ловлю я изощренным слухом
Этих звезд интимный разговор.
Говорит мерцающей соседке
Полунощная блестящая звезда:
«На земле, там радости не редки,
Мы же их не знаем никогда.
Суждено нам недреманным оком
Видеть только радости других,
Между тем, как на посту высоком
Не дано нам радостей своих.
А внизу, на маленькой планете,
Лишь захочет, может смертный всяк
Пить без меры дома и в буфете
Превосходный Шустовский коньяк.
После «Лермонтова» «шустовские» поэты стали регулярно воспевать достоинства коньяка. Шагая в ногу со временем, менее чем за четыре года стихотворная реклама прошла путь от элегий, басен и баллад, где страстные песни соловья звучали в унисон со звоном «янтарной струи» в стакан, до декадентских виршей:
Мир – это шайка
Мародеров,
Где, что ни шаг,
То лжец или тать.
Мне одному
Такой дан норов,
Чтоб эту с...ь
Усмирять!
Не буду петь я:
«Mia cara»...
«Ночной зефир
Струит эфир»...
Но, как гроза,
Как Божья кара,
Заставлю дрогнуть
Целый мир!
Я в рестораны .
И трактиры,
Как зоркий страж,
Начну входить,
И стану петь,
Бряцая лирой: —
Коньяк... Шустова...
Бросьте... пить!
Рысак ли бешеный
Промчится,
Спадет ли с здания
Кирпич,
Студент ли вздумает
Напиться, —
Я буду всех
Разить, как бич!
Я стану сам
Себе дивиться...
Людей сдержу
Я, как уздой,
И буду в жизненном
Потоке
Для всех живой
Сковородой,
Где станут жариться
Пороки!..
Параллельно с «Русскими поэтами» Шустов с сыном развлекали публику анекдотами под рубрикой «Сценки и шаржи». Среди трех историй, предлагавшихся читателю, вторая по счету всегда содержала упоминание рекламируемого напитка:
– Ты куда сегодня?
– В Свободный клуб. А ты?
– К «Яру»... Так где же мы встретимся?
– Если попадешь в Сущевскую часть, там и увидимся.
На бульваре
Он: Как сегодня холодно, не правда ли, сударыня?
Она: Если вы хотите согреть меня шустовским коньяком, то я ничего не имею против, только зачем же предисловия?
Верность
«– Клянусь тебе, Лиза, что своему мужу больше трех раз я не изменяла, впрочем, забыла, еще один раз.
– А давно ты замужем?
– Вот уже третий месяц».
Кроме продавцов горячительных напитков, пространные рекламные тексты «с выдумками» помешали в газетах владельцы ресторанов. Об одном из них вспоминал Н. Д. Дмитриев:
«На особенно широкую ногу поставил печатную рекламу своего предприятия популярный в начале этого века ресторатор „Мартьяныч“. Его ресторан занимал почти весь подвальный этаж современного ГУМа и славился у москвичей своей необыкновенной кухней. Здесь были и горячие блины с паюсной икрой, и настоящие сибирские пельмени, и московский молочный поросенок с гречневой кашей, и морские устрицы, и английское виски, и венгерская „малага“, и даже свежая клубника в самый разгар декабрьских морозов. Большую роль в популярности этого гурманского рая сыграли рекламные поэмы, которые Мартьяныч систематически печатал в сытинском „Русском слове“, а также в других московских газетах и журналах. Автор этих поэм – некий „Дядя Михей“ – стал своего рода знаменитостью у московской трактирной публики, но никто, однако, не знал подлинного имени этого безусловно талантливого человека, спившегося в конце концов от своей специфической литературной славы»[41].
В последнем замечании автор мемуаров ошибся. «Дядя Михей», он же поэт и журналист Р. А. Менделевич, дожил до 1927 года и успел поработать в таких советских изданиях, как «Правда» и «Известия».
Рекламы ресторанов мы еще коснемся, когда пойдет подробный разговор о местах, где развлекались москвичи. Но одно из объявлений легендарного заведения, располагавшегося прямо на Красной площади, мы, пользуясь случаем, приведем:
«Мартьяныч кормит всех блинами в г. Париже! Для москвичей, не затратив ни одного сантима на путешествие, видеть столицу Франции, как она есть на самом деле! С улицами, домами, бульварами, рекой Сеной, набережной и прочим! Совершать прогулку по Парижу, осматривать все парижские кафе, бары, рестораны и т.д.
Полная Мартьянизация всех пяти чувств!»
Еще один «дядя», на этот раз по имени Корней, воспевал папиросы «Трезвон», выпускавшиеся товариществом «Ла-ферм». Небрежно зарифмованные строчки были рассчитаны на людей попроще:
Дыма струйка от «Трезвона»
Вьется с Севера до Дона,
И хоть малый, хоть велик,
А к «Трезвончику» привык.
Знают все его доброту,
Изменить ей невмоготу.
Ай, люли, не зевай,
Поскорей «Трезвон» давай.
Заканчивалась реклама незатейливым слоганом: «На „Трезвон“ громадный спрос – лучше нету папирос!»
Другие «народные папиросы» рекламировала фабрика «Дукат». Подросткам(!), вроде чеховского Ваньки Жукова, предлагалось забыть о тяготах ученья, затянувшись папироской марки «Шутка». На юных курильщиков был рассчитан простой девиз:
Тяжело жить в ученье,
Только в «Шутке» и утешенье!
В другом случае фабрика «Дукат», рекламируя уже для взрослых папиросы «Ню» (название, кстати, отражает крен общественных интересов в область эротики), воспользовалась проверенным приемом. Текст объявления начинался выражением «Повсюду только и говорят о новых папиросах...», а заканчивался «заклинанием»: «Поражающих своим вкусом и тонким ароматом».
К слову, такой же «запев» – «вся Москва говорит» – применял в рекламных объявлениях купец Исаак Евгеньевич Энтин, как бы узнавая из народной молвы, что он «так дешево» продает различные ткани.
Возвращаясь к рекламе, рассчитанной на простонародье, упомянем папиросы «Смак». В них вместо нормального табака набивали бросовые отходы, но фабрика братьев Шапшал, используя звучные иностранные слова и эпитеты в превосходных степенях, рекламировала их как нечто уникальное:
«Никто никогда не использовал турецкого перероста (Хартум-Ая)!! Обладая всеми качествами лучших турецких Табаков, он, благодаря своеобразному коричневому цвету, весь оставался на плантациях!! Фабрика Товарищества братьев Шапшал первая в мире обратила на него внимание и решила применить „Хартум-Ая“ в заготовке дешевых сортов. Новая папироса „Смак“, выработанная из Турецкого Перероста, по вкусу, аромату, сочности и мягкости, конечно, является исключительным сортом, стоящим вне всякой конкуренции».
Понятно, что такая реклама «с изюминкой» требовалась для продвижения нового товара. Для уже зарекомендовавших себя марок объявления писались куда проще. В них, как в случае с Товариществом С. Габай, достаточно было обратить внимание публики на какое-нибудь улучшение качества выпускаемой продукции:
«Мы пошли навстречу желанию многих курильщиков и теперь вырабатываем завоевавшие симпатию публики папиросы „Ява“ также и обыкновенного формата.
Требуйте по желанию папиросы «Ява» как с удлиненным, так точно такие же и с коротким мундштуками».
Естественно, такого рода объявления появлялись на смену рекламе, уже провозгласившей появление нового товара:
Вкусом приятным
И ароматным
Всех наша «Ява» чарует!
Качеством дивным,
Незаменимым
Всех лишь к себе приколдует.
На понимающего покупателя был рассчитан текст о переименовании сигарет «Панама» в сигары. Фабрика «Лаферм» во всеуслышание объявляла, что «после повышения акциза на табачные изделия» она по-прежнему будет выпускать продукцию, уже завоевавшую популярность, только из-за требований правительства будет называть ее иначе. Завершалась реклама сигарето-сигар оптимистичным утверждением: «Качество от этого только выиграло!»
Заканчивая наш беглый обзор дореволюционной рекламы, отметим, что законами Российской империи не допускалось право собственности на название папирос. Поэтому на страницах газет порой можно было видеть рядом объявления разных фабрик, призывавших покупать папиросы одинакового наименования. Например, в одном из номеров «Голоса Москвы» по соседству с рекламой «Впереди всех папиросы „Дюшес“ товарищества Лаферм» располагалась другая – «Что хотите, говорите, а папирос лучше „Дюшес“ и „Десерт“ фабрики „Дукат“ нет и быть не может».
Но что характерно, на страницах другого издания «табачная фабрика Н. К. Попова, вдовы С. Ф. Поповой и К° в Москве» заявляла:
«НЕ ЛЮДИ ГОВОРЯТ, А МЫ ГОВОРИМ: 25 лет тому назад нами были выпущены папиросы впервые под названием „Дюшес“... кои и поныне не перестают быть излюбленными папиросами курящей публики».
Понятно, что в таких случаях публике приходилось доверять только собственному вкусу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.