Глава 9 РСХА – ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 9

РСХА – ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

Рейнхард Гейдрих почувствовал опасность. Служба безопасности (СД) и гестапо, задуманные как две взаимосвязанные составляющие единого аппарата подавления, грозили парализовать друг друга. Оба ведомства, расширяя сферы своей деятельности, стремились самостоятельно контролировать нацию. Вместе им стало тесно в Великой Германии.

Вот он, результат ошибки, допущенной в 1935 году: надо было при реорганизации Главного управления безопасности предоставить СД совсем другое поле деятельности, отличное от гестаповского. А они разрабатывали одни и те же вопросы, и их интересы постоянно пересекались. В своих расследованиях сотрудники СД натыкались на следы конкурентов из гестапо. Так, например, гестаповский отдел ПА (марксизм) охотился за теми же самыми коммунистами-подпольщиками, что и отдел II-121 (левые движения) Главного управления СД.

1 июля 1937 года в целях прекращения конкурентной борьбы своих сыскарей Гейдрих издал приказ о разделе полномочий. «Никакого соперничества, никаких старших и младших – только взаимное дополнение и сотрудничество при полном исключении параллелизма в работе», – подчеркивалось в документе. В итоге к гестаповцам отошли марксизм, государственная измена и эмиграция; СД должна была отвечать за науку, народное творчество, искусство, образование, партию и госаппарат, зарубежные страны, масонство, общественно-политические союзы и объединения.

Тем не менее точек соприкосновения осталось достаточно, поскольку в «совместной разработке» были «церковь, секты, другие религиозные и мировоззренческие объединения; пацифизм; еврейство; правые организации и иные антигосударственные группировки (Черный фронт, Объединенная молодежь и т. д.); экономика; пресса». Однако в этих сферах ответственность была поделена: СД надлежало заниматься «общими и принципиальными вопросами», а на гестапо было возложено ведение «конкретных дел, требующих применения полицейских санкций».

Длинный список многочисленных задач, поставленных перед СД, не мог скрыть того факта, что гестапо угрожает вытеснить службу безопасности в область чистой идеологии, но СД не собиралось сидеть сложа руки. В штабной канцелярии родился хорошо аргументированный документ, указывающий не без яда, что главенство должно принадлежать СД, поскольку гестапо как организация вообще было вызвано к жизни лишь временной «административно-юридической необходимостью». Третий рейх же нуждается в «более мощном гаранте государственной безопасности – таком, чье возникновение и жизненная сила связаны с волей политического движения». А это и есть СД.

Этот пассаж взят из меморандума, озаглавленного «Независимый статус службы безопасности». Неизвестный автор документа пришел к заключению, что: «…гестапо должно бороться исключительно с антигосударственными проявлениями, а СД – с антинародными. Антигосударственная деятельность – явление юридическое и встречается в случае, когда можно доказать, что какое-либо лицо своими действиями нарушает закон, охраняющий государство. Напротив, сущность антинародных проявлений состоит в том, что чаще всего они не подпадают под действие обычного законодательства и тем не менее способны причинить народу и соответственно государству больший вред, чем прямые антигосударственные выступления».

Однако данное упражнение в надувании щек не решило для СД проблему поиска нового поля деятельности. Впрочем, обитателям Вильгельмштрассе все же удалось прибрать к рукам две как бы бесхозные области: шпионаж за рубежом и исследование житейской сферы. Разумеется, это привело в скором будущем к новым конфликтам и интригам.

Шпионаж уже давно захватил горячие головы молодых сотрудников. Однако пока что тайная закордонная разведывательная деятельность была, так сказать, побочным продуктом слежки за противниками режима, скрывающимися в других странах.

Одним из таких противников являлся руководитель Черного фронта Отто Штрассер, осевший в Праге, откуда и руководил донкихотским крестовым походом против своего бывшего шефа Гитлера.

Особую опасность руководители СД видели в создании Штрассером радиостанции «Шварцзендер» («Черное радио»), доносившей антигитлеровские идеи в империю тотального контроля за мышлением. Выяснилось, что передатчиком ведает бывший технический директор радио Штутгарта инженер Рудольф Формис, чех по национальности. Гейдрих принял решение: «Формис должен исчезнуть». 10 января 1935 года он вызвал к себе бывшего механика унтерштурмфюрера СС Альфреда Науйокса и приказал доставить Формиса в Берлин.

Унтерштурмфюрер принялся за работу. Технические службы СД установили, что передатчик должен быть расположен в 20–30 километрах юго-восточнее Праги. Науйокс, по документам – торговец Ганс Мюллер, прихватив с собой подружку, учительницу гимнастики Эдит Касбах, на автомобиле «мерседес» с берлинскими номерами пересек границу. Ему быстро удалось отыскать нужный объект: «черный» передатчик находился в небольшом городке Дорбис, точнее, в одном из номеров гостиницы «Загори». Вскоре «чета Мюллеров» из Германии заняла комнату номер 4, рядом с Формисом. Науйокс сделал слепок с ключа комнаты инженера, телеграфировал Гейдриху: «Нашел» – и стал ждать дальнейших указаний. Через пару дней поступила команда.

23 января ровно в 21.30 унтерштурмфюрер, сверившись со своими часами, раскрыл окно, взял лампу и произвел ею несколько круговых движений. Вслед за этим в комнату «Мюллеров» по канату забрался мужчина – сотрудник СД Вернер Гёч. Убежденные, что Формис отсутствует, они кинулись к номеру инженера и остановились у двери. Только вставив поддельный ключ в замочную скважину, они поняли, что в комнате кто-то есть. Науйокс быстро сориентировался и постучал в дверь. Из номера спросили: «Что вам нужно?» Унтерштурмфюрер пробормотал, что господину Формису, к сожалению, забыли положить мыло.

Формис открыл дверь. В тот же миг эсэсовцы ворвались в комнату и набросились на хозяина. Он попытался вытащить пистолет. Один из налетчиков выстрелил, и Рудольф Формис упал замертво. Науйокс с Гёчем успели еще бросить пакет фосфора на передатчик и поджечь его, после чего улизнули, – наверх бежала вся гостиничная прислуга.

В берлинской штаб-квартире СД их ждал разнос. Гейдрих был вне себя от ярости: как можно секретной службе действовать методами из гангстерского фильма! И все равно в последующие два года СД оставалась отстойником для неуклюжих любительских талантов, приводивших в ужас каждого нормального разведчика-профессионала. Несмотря на это, служба безопасности пробиралась все дальше в джунгли немецких спецслужб. Приграничные отделения СД начали систематически собирать информацию из-за кордона, а некоторые руководители службы через знакомых за рубежом принялись создавать агентурные сети.

Официально разведывательная работа находилась в ведении абсолютно невежественного в этом отношении оберфюрера СС Хайнца Йоста и его центрального отдела Ш-2 (борьба со спецслужбами противника), но мало-помалу и другие подразделения главка стали протягивать руки, чтобы поучаствовать в игре. Так, например, еврейский отдел держал собственную агентурную сеть на Ближнем Востоке, чтобы получать сведения о развитии арабо-еврейского конфликта в Палестине. Главной точкой, сборным пунктом информации был кабинет корреспондента Германского информационного бюро (ДНБ) в Тель-Авиве Вильгельма Рейхерта. У него имелись надежные источники в обоих лагерях: с арабской стороны издатель газеты «Аль Дифа» Ибрагим Ханти, а с еврейской – сионистский лидер, один из командиров подпольной армии «Хагана» Фейвел Полкес.

В архивах главного управления СД сохранился следующий документ:

«Д-р Рейхерт обязуется, при соответствующем содействии в сложных случаях, сотрудничать исключительно с СД и пересылать все материалы, представляющие разведывательную ценность, через господина фон Ритгена (ДНБ) (с пометкой „N“) или по указанным обершарфюрером Хагеном адресам».

Следует отметить, что информационная служба доктора Рейхерта добилась определенных успехов: в 1937 году он раздобыл письмо бывшего премьер-министра Великобритании Стенли Болдуина, касающееся тайного турецко-британского договора; итальянская разведка была готова выкупить его за 150 тысяч фунтов стерлингов.

Чем глубже СД внедрялась в область разведки, тем сильнее чувствовалось сопротивление абвера, армейской разведки адмирала Вильгельма Канариса. Дипломатичный адмирал до сих пор ухитрялся поддерживать осторожно-добрые отношения со своим бывшим мичманом Гейдрихом, однако экспансия СД положила этому конец.

Когда абвером руководил капитан Патциг (1932–1934 гг.), у него часто случались стычки с гестапо; а в Канарисе руководство вермахта увидело идеальную кандидатуру. Ведь он был настоящим морским офицером, командовал подводной лодкой, числился в ярых противниках Веймарской республики и имел репутацию человека, у которого сложились добрые личные отношения с Гейдрихом. Канарис и Гейдрих могли бы вспомнить совместную службу на борту учебного крейсера «Берлин». А супруге адмирала, Эрике, долгое время очень не хватало скрипичной игры Гейдриха на своих домашних музыкальных вечерах. После назначения шефом абвера в январе 1934 года Канарис попытался восстановить добрые отношения с начальником СД.

Согласно легенде, Канарис с супругой, гуляя однажды по Дёллерштрассе в Берлине, заметил на противоположной стороне улицы высокого эсэсовца, сопровождавшего блондинку с детской коляской. «Это же Гейдрих!» – воскликнул он. Заслышав свое имя, тот чисто автоматически щелкнул каблуками и уже выкинул правую руку в нацистском приветствии, но тут же взял тон, привычный для флотского лейтенанта в разговоре со старшим:

– О, господин капитан, вы живете здесь, в Берлине?

– Совсем недавно, – ответил Канарис.

– А мы вот всего несколько дней проживаем на Дёллерштрассе, господин капитан.

– Не может быть, – воскликнул Канарис, – какое совпадение!

Оба будущих соперника использовали это совпадение. По воскресеньям чета Канарисов отправлялась играть в крокет в саду у Гейдрихов, а вечером Канарис в белом поварском колпаке потчевал супругов Гейдрих собственноручно приготовленным ужином, за которым обычно следовал совместный домашний концерт. Семьи стали еще ближе друг к другу в самом прямом смысле, когда в августе 1936 года Канарис приобрел дом в берлинском пригороде Шлахтензее, а через полгода туда же приехал шеф СД, и длинная тень Гейдриха вновь появилась у ворот виллы Канариса.

Первоначально Гейдрих и Канарис ладили и по служебной линии. 21 декабря 1936 года начальник полиции безопасности доктор Вернер Бест и Канарис подписали соглашение из десяти пунктов, известное, как «десять заповедей», закреплявшее сферы компетенции абвера и гестапо. Согласно договоренности за абвером оставалось ведение зарубежной разведки, а также выявление случаев иностранного шпионажа (контрразведка). Гестапо надлежало заниматься разработкой «преступных деяний, подпадающих под статью 163 уголовного кодекса (государственная измена)». Надо сказать, что Канарис признал при этом техническое превосходство гестапо, тем более что в мирное время абвер не обладал собственной военной полицией и при необходимости должен был привлекать гестапо в качестве исполнителей. С другой стороны, соглашение Канариса-Беста отдавало приоритет абверу. В одном из пунктов документа прямо говорилось:

«При разработке конкретного дела интересы службы секретных сообщений (разведки) и борьбы со шпионажем имеют первостепенное значение. Государственная тайная полиция не предпринимает собственных мер по данному делу, до тех пор пока штаб абвера не придет к заключению, что оно не входит в сферу интересов названных служб».

С ростом экспансии СД именно эта привилегия абвера оказалась под вопросом. Служба безопасности начала самостоятельно внедряться в международную разведывательную сеть, мешая, разумеется, работе абвера. Интересы СД и военной разведки постоянно пересекались даже в сфере изучения иностранного экономического потенциала и оборонной промышленности. Грядущий разрыв между Канарисом и Гейдрихом был уже очевиден; его ускорила авантюра, показавшая абверовскому адмиралу все безрассудство дилетантов из СД.

В конце 1936 года по своим каналам Гейдрих получил информацию, что в Советском Союзе формируется оппозиционная группа, ставящая целью свержение Сталина, и возглавляет заговор заместитель наркома обороны маршал Михаил Николаевич Тухачевский. Шефа СД осенила гениальная идея: если скормить Сталину эту информацию, подкрепив ее для пущей достоверности парой сфабрикованных документов, можно одним ударом уничтожить всю верхушку Красной армии. Причем сделать это руками Сталина и советских спецслужб.

У Гейдриха уже сложился детальный план. Со времен послевоенного сотрудничества между рейхсвером и Красной армией должна была сохраниться переписка и какие-то документы с подписями советских военачальников, ныне подозреваемых в заговоре против Сталина.

Если внести известные изменения в эти старые документы, да еще взглянуть на них в новом свете, то можно создать впечатление, что советские генералы состоят в заговоре с немцами против Кремля.

Гейдрих вызвал Науйокса, ответственного за фабрику фальшивых паспортов и других документов в Берлине на Дельбрукштрассе, и доверил ему этот секретный план. Посвящен в него был также штандартенфюрер Герман Берендс, начальник службы СД в Восточном регионе. Фальсификаторы взялись за работу.

Гауптштурмфюрер Эрих Янке, один из немногих профессионалов в СД, забеспокоился. Он не поверил в историю про Тухачевского, считая всю эту затею трюком советских спецслужб. У него были свои резоны: ведь эта басня исходила от некоего русского эмигранта в Париже, который работал одновременно и на СД, и на советскую разведку. Однако Гейдрих счел, что знает ситуацию лучше, и посадил назойливого офицера под домашний арест. Уже через четыре дня фальшивые документы были готовы, и Гейдрих заручился разрешением Гитлера послать их Советам.

Берендс привез эти бумаги в Прагу и через своих агентов добился того, чтобы президент Бенеш известил Сталина об их существовании. Советы немедленно прислали своего представителя в Берлин для переговоров с Гейдрихом. Если верить Шелленбергу, Москва заплатила за документы 3 миллиона рублей, но, к сожалению, банкноты оказались такой же хорошей подделкой, как и сами документы.

11 июня 1937 года ТАСС сообщило, что маршал Тухачевский и еще семь военачальников Красной армии приговорены к смертной казни по обвинению в изменнических связях с военным руководством «иностранной державы, враждебной к Союзу ССР» и в шпионаже в пользу этой державы.

Казнь Тухачевского и его товарищей возвестила о начале одной из самых кровавых политических чисток в сталинской России. Всего за один год было устранено 25 тысяч человек – почти половина всего офицерского состава. 90 процентов генералов и 80 процентов полковников были ликвидированы или выгнаны со службы – 3 из 5 маршалов, 13 из 15 командующих армиями, 0 из 195 командиров дивизий, 220 из 406 командиров бригад. Несколько месяцев спустя иностранный отдел СД направил Гейдриху секретный доклад, озаглавленный «Политическая ситуация в Красной армии». В нем говорилось: «Новым лицам потребуется время, чтобы преодолеть последствия столь основательной чистки в высших рядах военного командования. Новые командиры недостаточно обучены и подготовлены, чтобы справиться со своей ролью». Гейдрих праздновал победу. Он пустил в ход этот сюжет, повторенный потом всеми эсэсовскими мемуаристами, от Шелленберга до Хёттля, в него поверили даже Черчилль и Никита Хрущев, о том, как СД изловчилась обезглавить грозную Красную армию.

Примерно в то же время в коридоре военного министерства некий офицер штаба столкнулся с подполковником Шпальке, который курировал русскую группу в Отделе иностранных армий, и спросил его: «Вы не слышали, как Гейдрих хвалился, что он свалил Тухачевского?» Шпальке в ответ только рассмеялся и сказал: «Это и есть чистое хвастовство, и больше ничего». В то время, наверное, только он один догадывался об истинном положении вещей: Тухачевского свалил не Гейдрих и не СД. У него не было тогда доказательств, но сегодня можно определенно утверждать: Гейдрих сам оказался не более чем пешкой в игре советской спецслужбы.

А дело было в том, что, по мнению Сталина, Тухачевский стал слишком могущественной фигурой и представлял тем самым угрозу для его личной диктатуры. Сталин решил покончить с маршалом задолго до того, как Гейдрих начал игру с подделкой документов. Свой удар по военным он готовил с 1936 года. В декабре Ежов, глава НКВД, создал Особое бюро, которое и начало расследование против Тухачевского. Вскоре после этого был арестован один из близких соратников маршала – генерал Путна. 27 января 1937 года во время процесса «правого уклониста» Карла Радека впервые было упомянуто имя Тухачевского как друга «изменника Путны». 3 марта Сталин говорит на пленуме ЦК компартии, какой огромный вред стране может нанести горстка шпионов, окажись они в рядах Красной армии. 11 мая Тухачевский был снят с поста заместителя наркома обороны и назначен командующим Приволжским военным округом. Через три недели его арестовали.

Сравнение хода событий с описанием мемуаристов показывает, как мал был вклад Гейдриха с его СД в дело Тухачевского. Хёттль пишет, что «систематическая работа по подделке документов» в соответствии с указанием Гейдриха началась в апреле 1937 года. К этому времени был уже осужден друг Тухачевского Путна, а Сталин уже упомянул о «горстке шпионов» в рядах Красной армии. Шелленберг утверждает, что поддельные бумаги были переданы советской стороне в середине мая, но Тухачевский был снят 11 мая.

Конечно, вполне резонно предположить, что Особое бюро Ежова специально искало компромат на Тухачевского в Германии, поскольку с этой страной его связывали дела службы. В послевоенный период маршал часто бывал в Германии, его приглашали в качестве гостя на маневры рейхсвера, Гинденбург подавал ему руку. А нацистское государство, клеймившее большевизм как врага рода человеческого было в данном случае для Советов самым подходящим источником компрометирующей информации. Однако им приходилось скрывать свой интерес, и в этом смысле двойной агент Скоблин, со своей репутацией белогвардейского генерала, был именно тем человеком, которого следовало использовать, чтобы вовлечь самоуверенного Гейдриха в игру, смысла которой он не разгадал.

Вымыслом является история о том, будто Гейдрих обращался к своему сопернику Канарису с просьбой выдать переписку с Красной армией, а когда тот отказал, получил бумаги путем взлома. Эксперт по России Шпальке подтверждает, что Канарис вообще ничего не знал о планах Гейдриха вплоть до казни Тухачевского. Когда же ему стало известно о гениальной затее СД, новость эта не могла не потрясти его, поскольку он понял, что существует сообщество мошенников, способных своими авантюрами разрушить рейх. Его биограф Абшаген пишет, что дело Тухачевского стало для адмирала поворотным пунктом в его взаимоотношениях с Гейдрихом. Довольно скоро Канарис пришел к твердому убеждению, что все руководство службы безопасности в целом должно быть сменено.

Так обозначился конфликт между вермахтом и СС/СД. Но игра на другом поле грозила СД гораздо более сильным противником, чем армия. Заграничная служба СД уже нарушила букву соглашения между Канарисом и Вестом, а внутренняя служба нарушала дух неписаного соглашения с партией. Когда СД была провозглашена единственной организацией разведки и контрразведки национал-социалистической партии, то имелось в виду, что эта структура не будет вмешиваться в дела НСДАП. Ее роль должна была состоять в том, чтобы выявлять скрытую оппозицию в рядах партии, но не заниматься внутрипартийными вопросами. Гиммлер и Гейдрих выпустили инструкцию со строгим запретом сотрудникам СД участвовать во внутрипартийных дискуссиях и писать рапорты на сугубо партийные темы. Любой такой рапорт подлежал немедленной и безо всякого разбирательства пересылке в главную партийную канцелярию. Со стороны НСДАП существовал бдительный надзор за тем, чтобы люди СД не превращались во внутрипартийных сыщиков.

Но после реконструкции этой организации в руководстве ее нашлись два человека, которые считали, что миссия СД как раз и состоит в том, чтобы следить за порядком в партии. Профессор Рейнхард Хён, глава центрального отдела П-2 в администрации СД, и его начальник штаба Отто Олендорф полагали, что аппарат СД должен быть средством самокоррекции для нацистской диктатуры, так сказать, голосом здоровой критики.

Еще при первой встрече в мае 1936 года Хён говорил Олендорфу, что, поскольку публичного критицизма больше не допускается, им самим следует информировать руководство партии об ошибочных и опасных тенденциях в развитии нацизма. Олендорф сам придерживался подобного мнения, поэтому стал благодарным учеником своего начальника. Олендорф, на которого многие смотрели как на причудливое невротическое создание, этакого типичного острослова-всезнайку, считал, что нацизму угрожают две внутренние опасности: коллективизм в экономике и социальной жизни и абсолютизм в жизни государственной. Первую тенденцию он весьма свободно назвал «большевизмом», считая главу Трудового фронта Роберта Лея и крестьянского идеолога обергруппенфюрера Дарре главными носителями этой идеи. Второй тенденции он наклеил ярлык «фашизм», объединяя этим термином всех тех, кто проповедовал ничем не сдерживаемый нацистский авторитаризм. Среди таких, например, он числил профессора права Карла Шмита.

Олендорф и Хён всерьез верили, что посредством СД можно повлиять на развитие нацизма. Хён даже предпринял некоторые организационные меры и объявил в своем отделе, что они переносят центр внимания с борьбы против оппозиции на совершенно новую концепцию – «изучение сферы жизни народа». Иными словами, он хотел изучать реакцию людей на действия государства и партийного руководства: только так вожди могли узнать, довольно ли население их политикой. Это было что-то вроде нацистского варианта «опросов Гэллапа».

Однако первые попытки дали весьма посредственные результаты. Только с приходом Олендорфа внутри этой службы, состоявшей, по его словам, из 20 абсолютно беспомощных юнцов, была создана первая команда настоящих экспертов, которая стала заниматься системным сбором экономической информации в разных регионах страны и подвергать ее критическому анализу. Цель этой работы была обобщена в меморандуме Олендорфа «Экономика нацистского государства».

Признавая, что перевооружение рейха связано с огромным напряжением для экономики, ростом крупных предприятий и разорением мелких, взлетом цен и прочими неприятными последствиями, автор меморандума отмечал, что при данных обстоятельствах «задача лидеров государства – следить за тем, чтобы это перенапряжение никогда не переходило определенных границ». СД, по мысли автора, должна была оказать существенную помощь в этом процессе. На Хёна доклады и аналитические записки, подготовленные в секторе «Экономика», произвели столь благоприятное впечатление, что весной 1937 года он назначил Олендорфа директором по кадрам центрального отдела П-2. Воодушевленный успехом, Олендорф решил не ограничиваться только экономикой и включил в программу исследований и другие сферы жизни страны, создав внутри своей службы ряд подотделов: культуры, науки и общественной жизни; права, администрации, партийной жизни и высшего образования; экономической жизни.

Однако за год до того Хён сделал неверный шаг, которым воспользовались его противники. Он начал интриговать против профессора Франка, ведущего нацистского историка, пытаясь внедрить своих агентов в эту область. С помощью Юлиуса Штрайхера, на дух не переносившего СД, Франк нанес ответный удар. Он раскопал некоторые ранние высказывания Хёна, вроде следующего: «Именно Гитлер со своим нацистским движением в основном и настраивал общество против мыслящих людей». Гиммлер с Гейдрихом были вынуждены освободить Хёна от должности и исключить из СД; ему пришлось на время скрыться в Швеции, чтобы избежать также исключения из партии.

Вскоре под огонь попал и Олендорф. Вначале Гиммлеру даже нравились его подробные доклады. Но с переменой позиции руководства партии изменил ее и всегда чуткий к конъюнктуре и осторожный рейхсфюрер. Гиммлер начал выказывать недовольство по поводу манер этого «нацистского рыцаря святого Грааля», как он именовал Олендорфа.

Секретарь Гиммлера сетовал, что Олендорфу никак не удавалось наладить отношения с шефом СС: «Ему бы прийти, принести какой-нибудь рунический камень и завести долгий разговор о дорогих сердцу рейхсфюрера германских идеалах. А он? Со своей всегдашней миной холодного превосходства углубляется в материи, о которых рейхсфюрер имеет очень слабое представление. Да еще и пророчит самые страшные вещи с серьезным видом».

В конце концов Гиммлер лично вызвал Олендорфа (через голову Гейдриха, хотя обычно этого избегал) и сделал ему выговор, дав понять, что «изучение сфер жизни», проводимое СД незаконно и вовсе не одобряется партией: «СД уполномочена иметь дело только с вражескими происками, остальное противоречит интересам СС». В результате Гейдрих освободил Олендорфа от новой должности и вернул исключительно к экономике.

4 сентября 1937 года Гейдрих издал приказ: «Исследования сфер жизни могут иметь лишь одну цель – докладывать о прогрессе идей национал-социализма и о случаях сопротивления этому прогрессу. Культура и прочие аспекты жизни общества должны освещаться только с этой точки зрения». После этого Олендорф не желал больше оставаться в СД и подал Гейдриху прошение об отставке.

Гейдрих отказал: и ему самому и Гиммлеру в то время был необходим профессиональный опыт Олендорфа. Так и тянулось до весны 1938 года. С этого времени Олендорф уже не числился в штате управления СД на Вильгельм-штрассе и работал там на условиях совместительства (примерно два часа в день). Главным же его занятием стала служба в Совете по коммерции – одной из административных нацистских организаций по давлению на экономику, где он получил место исполнительного директора.

Случай с Олендорфом не был единичным. В рапортах из всех частей страны чувствовалась тревога за будущее. Шелленберг отмечал: «Все больше донесений с фронта (так в СД именовали низовой уровень организации, предполагающий прямой контакт с врагом), свидетельствовало о шаткости позиций самой СД, и психологически это давило очень сильно. Параллельно росла и волна отставок».

Гиммлер и Гейдрих столкнулись с необходимостью основательно заняться статусом СД. Еще до дела Олендорфа произошел грандиозный скандал, показавший, насколько ненадежной является их машина подавления в целом.

Это было в мае 1936 года. В суде берлинского магистрата помощник судьи Эрнст рассматривал дело завсегдатая берлинских тюрем Отто Шмидта, который к 29 годам ухитрился восемь раз попадаться на мелких кражах, мошенничестве и шантаже. Теперь Шмидт снова был арестован за шантаж, но поначалу он признал лишь два мелких случая, все остальное отрицал. Но Эрнст развязал ему язык; Шмидт вдруг стал говорливым и без умолку болтал, как ему удавалось вымогать деньги у множества людей, – он сказал «у сотен», причем по большей части это были гомосексуалисты, которых он «застал на месте преступления».

Шмидт называл имена. Среди них были люди известные: граф фон дер Гольц – сын командующего Балтийским добровольческим корпусом, граф фон Ведель – штандартенфюрер СС, полицей-президент Потсдама Функ – министр экономики и некий «генерал Фрич». Эрнст навострил уши: какой такой Фрич? Но больше ничего задержанный сообщить не мог.

Обычное дело о шантаже переросло в дело о гомосексуализме и приобрело политическую окраску. Такими делами занималось гестапо, «отдел борьбы с гомосексуализмом», которым руководил Йозеф Майзингер. Туда и передали дело Шмидта. Майзингер все прочел, и у него тоже перехватило дыхание при имени Фрич. Уж не тот ли это Фрич – барон и командующий силами вермахта? Генерал-полковник, тайная надежда немецкой консервативной оппозиции и открытый противник создания СС собственных вооруженных формирований… Майзингер вызвал Шмидта из тюрьмы и приказал капитану Хауссеру допросить его.

И вот в начале июля 1936 года Хауссер предъявил арестованному ряд фотографий, отобранных Майзингером, который толковал по-своему тонкости полицейского дознания и потому на каждой фотографии написал имя и полный титул изображенного. А Шмидт, на все готовый, лишь бы выслужиться, выискивал самый высокий титул. И, прочтя надпись «генерал-полковник барон фон Фрич, главнокомандующий», указал на снимок: «Да, это он». В своих показаниях он утверждал, что в ноябре 1933 года в позднее время случайно стал свидетелем гомосексуального акта между этим лицом и неким юношей в укромном месте в районе станции Ванзее в Берлине. После этого Шмидт, по его словам, проследовал за этим человеком до площади Потсдам и, представившись комиссаром полиции Крегером, остановил его. Тот назвался Фричем, предъявил ему удостоверение на это имя, сказал, что готов заплатить, что пара тысяч для него пустяк, но сейчас у него только 100 марок. Вместе они дошли до дома номер 21 по Фердинандштрассе, мужчина зашел в дом, а Шмидт дожидался на улице. Через десять минут тот вынес ему 500 марок, пообещав еще тысячу на следующий день. Шмидт все получил и заручился обещанием еще тысячи. В последний раз при передаче денег (это было в январе, 24-го) присутствовал приятель Шмидта, некий Хайтер.

Майзингер торжествовал: он получил убийственное оружие против генерала фон Фрича и мог теперь избавить СС от одного из самых опасных противников. В августе 1936 года Шмидт был допрошен еще раз уже другим офицером, а 20 августа его сообщник Хайтер подтвердил его показания. Все ясно: фон Фрич и есть этот мерзейший генерал-полковник.

Майзингер сообщил о своем открытии Гейдриху и Гиммлеру, и Гиммлер тут же помчался докладывать фюреру.

Однако в рейхсканцелярии Гиммлера ждало разочарование.

Гитлер, бегло просмотрев показания Шмидта и Хайтера, велел рейхсфюреру «сжечь этот мусор». Фон Фрич, крупный специалист по военной технике, был тогда слишком ценен для Гитлера, помешанного на перевооружении. Фюрер не мог пожертвовать им так легко. Гиммлер выбрал крайне неудачный для себя момент: в то время Гитлер был заинтересован в относительно свободных действиях генералов вермахта и воздерживался от критики в их адрес. Поэтому Гейдриху и Гиммлеру пришлось «сжечь мусор».

«Дело Фрича» было уничтожено, но лишь после того, как из него сделали пространные выписки, – вероятно, в надежде, что придет день, и эти бумаги можно будет использовать в крупной игре. Такой день наступил, и даже скорее, чем предполагалось. В рейхсканцелярии была разыграна сцена, которую можно считать одним из поворотных пунктов в истории нацизма. 5 ноября 1937 года до Гитлера дошло наконец, что фон Фрич, равно как фельдмаршал Вернер и фон Бломберг, военный министр, не спешат бросаться вслед за ним в безрассудные военные авантюры, и надо бы удостовериться, насколько они влиятельны.

Гитлер собрал шестерых ближайших соратников: Геринга, командующего флотом адмирала Редера, министра иностранных дел фон Нейрата, а также фон Бломберга, фон Фрича и своего военного советника Хоссбаха, чтобы открыть им свою программу на будущее. Она была настолько важна для него, что именовалась даже «политическим завещанием». По его планам, самое позднее к 1943 году Германия должна расширить «жизненное пространство» силой оружия, аннексировав Чехословакию и Австрию. Цитата из записей Хоссбаха:

«У Бломберга и Фрича возникли возражения, конечно, только военно-технического характера. Они отмечали, что труднейшей проблемой будет чехословацкая граница. А кроме того, даже если Франция будет в состоянии войны с Италией, присутствие сильной французской армии на западной границе – это серьезно. И вообще, войну нельзя начинать, если только Франция и Англия не дадут гарантий нейтралитета. Были моменты, когда дискуссия приобретала особенно острый характер, спорили в основном Бломберг и Фрич с одной стороны и Геринг – с другой. Гитлер в это время преимущественно молчал, довольствуясь ролью внимательного слушателя».

Он наслушался достаточно, чтобы сформировать твердое мнение: с такими военачальниками военная фаза политики рейха потерпит поражение прямо на старте.

Его отношение к ведущим военным советникам сразу резко охладело, и «дело Фрича» стало предметом нового интереса.

Возможно, решение о возобновлении дела исходило от самого Гитлера, но это все же маловероятно. Был человек гораздо более заинтересованный в том, чтобы напустить на Фрича гестаповских головорезов, – это Геринг. Тогда в рейхсканцелярии Фрич в пылу спора назвал его дилетантом. Геринг всегда чувствовал себя очень неуютно в кругу профессиональных военных. Хоть он и был в ранге генерал-полковника, но все равно оставался главой прусского гестапо. Позднее Майзингер говорил одному из помощников Гитлера, что приказ возобновить дело Фрича поступил к нему от Геринга.

Остается непроясненным фактор времени. Во всяком случае, 10 ноября 1937 года, когда Фрич отправился по служебным делам в Египет, за ним уже следили два агента гестапо: а не зайдет ли он в какой-нибудь притон гомосексуалистов. То есть внимание к нему обострилось сразу после того, как они сцепились с Герингом. Майзингер даже послал своих людей еще раз перепроверить свидетельство Шмидта. И один из них почти нащупал правду: по соседству с домом номер 21 на Фердинандштрассе, куда якобы заходила жертва шантажиста, жил некий отставной капитан фон Фрич! Но такой горячий след каким-то образом был потерян. А Геринг, скорее всего, отдал приказ восстановить папку уже после того, как берлинский полицей-президент Гельдорф пришел к нему с потрясающим разоблачением. С этим можно было свалить военную верхушку рейха и удовлетворить мечту всей жизни – самому стать военным министром.

Фельдмаршал фон Бломберг в 1932 году остался вдовцом с двоими сыновьями и тремя дочерьми. 12 января 1938 года он женился снова на стенографистке Эрне Грюн. Церемонию провели в узком кругу, свидетелями были Гитлер и Геринг, и молодожены сразу же отбыли в свадебное путешествие. Как раз в это время Курт Мюллер, глава отдела идентификации криминальной полиции, получил из отдела преступлений против нравственности пачку непристойных фотографий. Ему показалось, что даму на одном снимке он уже знает, но вот только не может вспомнить, кто она такая. Он велел это установить, и выяснилось, что дама, сфотографированная с неизвестным партнером, – новая жена Бломберга. Мюллер кинулся к своему шефу Небе, и тот воскликнул: «Господи, и эта женщина целовала руку фюрера!» Артур Небе осторожно посвятил в тайну Гельдорфа, и утром 23 января шеф полиции явился с регистрационной карточкой означенной дамы к генералу Кейтелю, в то время начальнику управления вермахта в министерстве обороны и близкому другу Бломберга, с просьбой подтвердить, что это и есть фрау Бломберг. Кейтель ответил, что не знает его новую жену. Он позвонил своему министру, но не застал его. Тогда Кейтеля и осенила фатальная идея: он посоветовал Гельдорфу зайти к Герингу. В конце концов, тот был свидетелем на свадьбе, значит, должен знать супругу Бломберга.

Вот таким образом вечером 23 января Геринг и получил решающий козырь в своей игре. Он понимал, что за скандалом должна последовать отставка Бломберга. А кто мог занять это место? Только его главный соперник – фон Фрич. Ну нет, такого развития событий допускать нельзя, сказал себе глава гестапо. С трудом выждав двадцать четыре часа, когда фюрер вернется из Баварии, он явился в рейхсканцелярию для доклада. Геринг успел пожаловаться Хоссбаху, что вот вечно ему приходится приносить плохие новости, и дал понять, что дело касается Бломберга. Видимо, Фрича он упомянул непосредственно в разговоре с Гитлером, и то мимоходом. Когда он удалился, Хоссбах нашел своего шефа очень возбужденным, но не встревоженным и не расстроенным. Именно в это время Геринг и должен был приказать Майзингеру восстановить папку фон Фрича. У него не было ее с собой вечером. А утром 25 января она уже лежала на столе у фюрера. Резонно предположить, что дело было оформлено в начале ночи (гестаповское начальство однозначно утверждает, что это была «очень напряженная ночная работа»). Да и звонок, разбудивший Хоссбаха в 2.15 пополуночи, с приказом немедленно явиться к фюреру, тоже укладывается в эту схему. Вероятнее всего, Майзингерова папка уже была доставлена. На этот раз, по словам Хоссбаха, Гитлера трудно было узнать. Очевидно, двойное дело, связанное с именами главных военачальников страны, крепко его ударило, поколебало веру в прусско-немецкое офицерство. Его помощник вспоминал:

«За все четыре года службы у фюрера я никогда еще не видел его таким подавленным. Он медленно мерил шагами комнату, заложив руки за спину и бормоча, что если немецкий генерал способен на подобные вещи, то от людей можно ожидать чего угодно. Чуть позже его видел генерал Рундштедт и тоже был поражен – но только уже силой ярости».

Было ли все это игрой? Поначалу, конечно, нет. Но врожденный инстинкт хищника вскоре взял верх. Гитлер понял, что у него появился реальный шанс одним ударом снести верхушку армии и самому стать во главе, чтобы отныне ни один солдат не мог помешать его внешнеполитическим авантюрам.

И потому Гитлер сменил линию и стал на сторону Геринга против военных. Доблестный Геринг дважды прокатился в полицию и узнал то, что они оба хотели теперь услышать: Шмидт подтвердил свое свидетельство. Тогда Хоссбах, вопреки приказу Гитлера, на следующую ночь поехал к Фричу и рассказал ему, какая заваривается каша. Тот был потрясен. «Это зловонная ложь!» – только и смог он вымолвить. Современники ошибочно числили фон Фрича в тайных противниках Гитлера. На самом деле он, пожалуй, больше других генералов подпал под обаяние Гитлера и просто не мог понять, что же это сделал с ним его фюрер. Позднее он писал о своем идоле: «Этот человек, к добру или к худу, стал судьбой Германии… Если его дорога ведет в пропасть, то он увлечет за собой всех нас, но с этим ничего не поделаешь». И все же среди военных находились люди, не готовые вот так покорно принимать удары судьбы, – Хоссбах еще раз попытался вступиться за главнокомандующего. Он так долго спорил на этот предмет с Гитлером, что тот в конце концов согласился принять фон Фрича.

Вечером 26 января генерал-полковник был вызван в рейхсканцелярию. Фрич заспешил к фюреру, надеясь понять, что же это за свинью ему подложили, и вдруг столкнулся со Шмидтом, которого тоже вызвали на этот час. Шмидт сразу сказал: «Это он». Фон Фрич дал честное слово, что «не знает этого господина». Через некоторое время, как рассказывал впоследствии Хоссбах, в гостиную, где сам он сидел в ожидании, «ворвался Геринг, закрыв руками лицо, визжа и подвывая; он бросился на диван, снова и снова издавая вопли: „Он виноват! Он виноват!“»

Гитлер объявил, что его не удовлетворяет честное слово генерал-полковника. Геринг решил, что настал его час. Он отвел в сторону помощника Гитлера Видемана и сказал: «Послушайте, вы ведь можете поговорить с фюрером. Скажите ему, что мне можно отдать армию. А я готов передать другому четырехлетний план». Но одного посредника ему было мало. Узнав, что Кейтелю назначено на час дня быть у Гитлера, он зашел и к нему: «Как вы думаете, кто может стать преемником министра?» Кейтель раскланялся: «Какие вопросы, никто, кроме вас. Как командующий во всяком случае вы не можете быть в подчинении у другого генерала». Геринг оценил любезность, но обратился еще и к самому Бломбергу; фельдмаршал тоже рассматривал Геринга как своего естественного преемника.

Однако Гитлер имел свои планы, и не Герингу было их разрушать. В своей неподражаемой манере он нашел три разных причины для отказа этой кандидатуре. Видеману он сказал: «И речи быть не может. Он не знает даже, как провести инспекцию люфтваффе. Я и то разбираюсь лучше». Кейтелю заявил, что Геринг очень загружен: ему поручено руководство четырехлетним планом, к тому же он имеет много государственных дел, как его, Гитлера, преемник. Бломберг вспоминал потом, что Гитлер не очень лестно отозвался о Геринге, назвал его слишком беспечным, промелькнуло даже слово «лодырь». Все трое поняли, что вопрос о новом назначении Геринга не стоит.

Что же касается опозоренного Бломберга, то его переполняла жажда отомстить военной касте. Генералитет и раньше чурался его, гитлеровского протеже, а теперь, видите ли, кодекс чести не позволяет им даже выражать сочувствие павшему фельдмаршалу. Так вот пусть они горько пожалеют. И при прощальном визите к Гитлеру Бломберг сказал, что фюрер должен совместить рейхсканцелярию и пост военного министра. Гитлер смог скрыть свое торжество.

Гитлер принял решение. На другой же день он сказал Кейтелю, что сам возглавит Верховное командование вооруженными силами (ОКБ). Кейтель станет начальником штаба: Гитлер убедил его «не покидать своего фюрера в беде».

4 февраля 1938 года нация услышала весть о том, что все скептики, мешавшие политике Гитлера, устранены. Фон Фрич и фон Бломберг ушли в отставку, министр иностранных дел фон Нейрат заменен никому не известным Иоахимом фон Риббентропом, 16 генералов отправлены в отставку, а военное министерство расформировано. Гитлеровская пропаганда назвала этот немецкий вариант «дела Тухачевского» «концентрацией власти». Теперь путь к катастрофе был открыт. Гитлер превратился в неограниченного диктатора.

Между тем дело Фрича следовало как-то решать. Еще до того как Фрича вынудили уйти, Гитлер придумал очень удобный план: пусть генерал сам подаст рапорт об отставке – и все, никаких разговоров, никаких судебных процессов. Но главнокомандующий отказался. Тогда фюрер предложил некий особый суд. Но тут на сторону Фрича встали военные юристы. Генрих Розенберг, начальник юридического отдела военного министерства, заявил, что суд не подходит и, согласно кодексу о воинских преступлениях, председатель и члены суда по делам офицеров в ранге генерал-лейтенанта и выше назначаются лично фюрером. Кейтель был в ужасе: как можно предъявлять фюреру требования!

Но Розенберга поддержал министр юстиции Гюртнер, он снова решил выступить с противодействием растущей мощи ведомства Гиммлера – Гейдриха. Гитлер вызвал Гюртнера, чтобы узнать его мнение по этому вопросу. Ознакомившись с делом, министр ответил фюреру со всей возможной осторожностью, что «не имеет права выносить свое суждение о виновности или невиновности лица любого ранга – такое право принадлежит только суду». У Гитлера не оставалось выбора, кроме как согласиться на формирование военного суда. В его состав он ввел командующих армией, флотом и люфтваффе, назначил адвокатов Бирона и Зака для предварительного расследования, а чтобы усилить сторону обвинения, назвал Геринга председателем суда и уполномочил гестапо проводить параллельное расследование. И началась драка между СС и армией.

Вначале казалось, что ведет гестапо. Совершенно неожиданно к ним явился Фрич и предложил, чтобы его допросили. Армия была в шоке: годами военные отстаивали свое превосходство, не дозволяя гестаповцам вмешиваться в свои дела, тем более допрашивать офицеров. А тут генерал-полковник идет сам! Вернер Бест, слушая его путаные объяснения – как вообще мог возникнуть такой слух, – испытывал и чувство неловкости за генерала, и в то же время проникался все большим недоверием к словам Шмидта (тот упорно стоял на своем). В конце концов Бест пошел со своими сомнениями к Гиммлеру, но тот отмахнулся: «А, все эти вопросы воровской чести!..» Гестапо вынуждено было вновь проверять свидетельство Шмидта, но теперь, уже зная почти наверняка, что их провели, Гейдрих жаловался Гиммлеру, что его могут заставить давать показания под присягой.

Тем временем адвокаты работали. Они уже могли доказать, что у фон Фрича не было удостоверения, которое он будто бы предъявлял при встрече со свидетелем, что у него не было пальто с меховым воротником, описанного в показаниях, что он никогда не жил в районе Фердинандштрассе и что он вообще не курит (Шмидт утверждал обратное). Вместе с тем становилось все очевиднее, что инцидент, описанный свидетелем, все же имел место: слишком точны были многие детали. Тогда адвоката фон дер Гольца осенило – он решил просмотреть телефонную книгу. Там-то и обнаружился некий «фон Фрич, капитан в отставке», живущий на Фердинандштрассе, 20. Помчались к нему. Капитан признался, что так все и было. Совпали и другие подробности, вплоть до корешков квитанций из банка, когда он платил деньги шантажисту.

Сразу после этого капитан был задержан гестапо: больше всего они боялись, что капитан раскроет их тайну: к нему приходил их инспектор, причем еще 15 января. Однако адвокаты генерала успели вмешаться до того, как капитан мог исчезнуть бесследно.

Только 10 марта 1938 года началось заседание суда Верховного военного командования по делу барона фон Фрича. Через несколько часов заседание прервалось: Гитлер вызвал командующих родами войск в рейхсканцелярию (как выяснилось, он отдал приказ о вторжении в Австрию). Через неделю слушания возобновились. При этом сам председатель суда Геринг, который и начинал большую игру с делом фон Фрича, на этот раз так нажал на свидетеля обвинения Шмидта, что тот вынужден был отказаться от своих показаний. 18 марта суд огласил приговор: «генерал-полковник в отставке барон фон Фрич признан невиновным по всем пунктам обвинения».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.