Глава 6 РАЗНЫЕ ЛЮДИ ВСТРЕЧАЮТСЯ НА ЗАПАДЕ
Глава 6
РАЗНЫЕ ЛЮДИ ВСТРЕЧАЮТСЯ НА ЗАПАДЕ
1. КОММОДОР ХАРВУД
12 декабря в 9 часов утра эскадра коммодора Харвуда, состоящая из кораблей «Аякс», «Эксетер» и «Ахиллес», находилась примерно на тридцать пятой параллели в ста милях от Пунта-дель-Эсте – в устье реки Ла-Плата. Брейд-вымпел коммодора первого класса был поднят на корабле его величества «Аякс». «Ахиллес», срочно вызванный с севера, присоединился к эскадре только этим утром. Впервые с начала войны все три корабля коммодора Харвуда собрались вместе. И это было не случайно.
Вудхаус, капитан «Аякса», стоял на своем обычном месте – на левой стороне мостика. Это был высокий светловолосый человек, неторопливый в речи и движениях, взирающий на окружающих строгим бескомпромиссным взглядом. Когда-то давно его нос «столкнулся» с неким твердым предметом, возможно кулаком или боксерской перчаткой, и слегка изменил форму. Капитан оглянулся и посмотрел в сторону кормы, где за «Аяксом», соблюдая идеальную дистанцию, следовали еще два крейсера. Было великолепное ясное утро. Крейсера сверкали на солнце свежей белой краской, а море приобрело глубокий синий цвет. Вудхаус недоумевал, почему коммодор собрал свои корабли именно в это время в этом месте? И словно в ответ на немой вопрос моряка, на мостик вышел сам коммодор.
Его появление произвело небольшой переполох. Вахтенный офицер поправил фуражку, посыльные, словно по команде, замолчали. Штурман, удобно привалившийся к нактоузу, вздрогнул и выпрямился. Внешне сохранивший невозмутимость Вудхаус начал ходить взад-вперед по мостику, чтобы услышать, если его окликнут. Он чувствовал, что надвигаются какие-то события. Медли, оживленно болтавший в уголке с корабельным артиллеристом, поспешно свернул разговор и подошел поближе к шефу. Харвуд огляделся по сторонам, причем одного взгляда оказалось достаточно, чтобы заметить все, что его интересовало, включая погоду. Затем он прошел к своему высокому деревянному стулу, установленному на правом крыле мостика, сел, снял фуражку, повесил ее на нактоуз и негромко проговорил:
– Штаб!
– Сэр? – Медли уже был тут как тут, да и Вудхаус на всякий случай подошел ближе.
Харвуд сказал:
– Передайте на «Ахиллес» и «Эксетер», чтобы капитаны прибыли на борт флагманского корабля сегодня в 11:00.
Он покосился на Вудхауса, в полной мере насладился его изумлением и спросил:
– Карты готовы?
– Все готово, сэр, – отрапортовал Медли и обратился к сигнальщику, которому только что передал сообщение: – Не забудьте указать время.
Вудхаус мысленно улыбнулся. Интуиция его не подвела. Командир эскадры очень редко собирает капитанов в море. В этом процессе было что-то от Нельсона. И Вудхаус убедился, что у Харвуда есть нечто очень важное, что он должен сообщить капитанам именно здесь и сейчас. Причем это сообщение слишком сложное, чтобы быть переданным посредством визуальных сигналов, а радиосвязью нельзя воспользоваться из-за режима радиомолчания. Хотя Вудхаус сохранял обычную невозмутимость, он прибыл в назначенный час в адмиральскую каюту в большом волнении.
Три корабля двадцатью минутами раньше остановились, и с «Ахиллеса» и «Эксетера» спустили шлюпки. Вудхаус дождался, когда шлюпки полным ходом устремились к флагманскому кораблю, после чего оставил вахтенного офицера и Медли принимать гостей. Первым на борт поднялся капитан Белл. Медли объявил:
– «Эксетер», сэр.
Харвуд сидел за столом, просматривая сообщения.
– Доброе утро, Белл. Вы знакомы с Вудхаусом?
Белл проговорил:
– Сто лет не виделись!
А Вудхаус добавил:
– С той самой памятной игры в Твикенхаме.
Одновременно Белл взглядом спросил, что происходит, а Вудхаус пожал плечами, мол, скоро узнаем.
Подошел Харвуд, держа лист бумаги.
– Я позабочусь, чтобы не оставлять вас двоих наедине. Белл сможет слишком много рассказать о моих дурных привычках, которые он хорошо изучил, пока я находился на «Эксетере».
Медли объявил:
– «Ахиллес», сэр.
Капитан Парри был высоким, худощавым человеком. Он был старше двух других капитанов, и его остроумие, обаяние и находчивость позволяли ему без труда находить общий язык с самыми разными людьми. Харвуд сердечно поздоровался:
– Очень рад видеть вас, Парри, – после чего он обратился к Беллу: – Хуки, насколько мне известно, вы незнакомы.
Мужчины пожали друг другу руки.
– Ну, – ухмыльнулся Харвуд, – и как ваши новозеландцы?
Парри мгновение подумал и ответил с улыбкой:
– Пятьсот человек, и все разные.
Харвуд сложил на столе сообщения и обратился к Беллу:
– Хуки!
Белл подпрыгнул.
– Как насчет дефектной ведомости и перечня запчастей для «Эксетера», который я просил составить и отправить на базу? Они отправлены?
Харвуд знал, что это никак не могло быть сделано, и Белл знал, что он это отлично знает, но за последние три дня он задавал этот вопрос уже второй раз.
Белл тактично ответил:
– Пока нет, сэр.
Но Харвуд решил не давать ему спуску:
– Какова причина задержки?
Два капитана, не участвовавшие в беседе, усердно разглядывали потолок и репродукции на стенах.
– Прошу прощения, сэр, – вытянулся Белл. – Списки еще не готовы. Я все закончу сегодня.
– Да уж, пожалуйста, сделайте это, – сухо сообщил Харвуд, не сводя внимательных глаз с самого младшего из капитанов, – и передайте на борт первого же торгового судна, которое сможет доставить его в Симонстаун.
Покончив с гневной речью, Юпитер обратил взор на других капитанов.
– Ну что ж, – сказал он, – давайте начнем. Если хотите, можете курить.
Три капитана и Медли расселись вокруг большого стола. Харвуд стоял во главе стола, держа в руке трубку.
На некоторое время воцарилось молчание, нарушаемое только гудением работающих вентиляторов. На корабле, застопорившем машины, было удивительно тихо. Мужчины даже слышали плеск бьющейся о борт воды. Парри и Белл достали сигареты и закурили. Вудхаус отказался. Медли не сводил глаз с шефа.
Харвуд довольно хохотнул и заговорил.
– Я выбрал несколько необычный способ организации сегодняшней встречи с вами, – сказал он, – потому что хотел собрать вас всех вместе и изложить свое видение ситуации. Я привел корабли именно сюда, в устье реки Ла-Плата, поскольку получил известия о последних передвижениях немецкого надводного рейдера, действующего в Южной Атлантике. Я бы хотел, чтобы вы посмотрели на карты. Адмиралтейство располагает достоверной информацией о том, что карманный линкор – это может быть «Адмирал Шеер», «Граф Шпее» или «Дойчланд» – вышел из Киля 21 августа. Он занял позицию где-то в Южной Атлантике задолго до объявления войны. Вплоть до 30 сентября он не атаковал торговые суда. Могу предположить, почему нет. Гитлер рассчитывал, что после падения Польши Британия и Франция заключат мир. Однако 30 сентября карманный линкор потопил «Клемент», это произошло в районе Пернамбуку. Затем он покинул этот район и направился в центральную часть Атлантики, где между 5 и 10 октября его жертвами стали «Ньютон Бич», «Эшли» и «Хантсмен». После этого он направился к западному побережью Африки, где потопил «Треваньон». Далее он снова поспешил в новые охотничьи угодья и, обогнув мыс Доброй Надежды, вышел в Индийский океан, чтобы атаковать морские пути, связывающие юг Африки, Индию и Австралию, но здесь потопил только маленький танкер «Африка Шелл» – здесь, в Мозамбикском проливе. Затем линкор, предположительно, лег на обратный курс и через несколько дней потопил «Дорик Стар»… вот в этой точке. Немцы знали, что с «Дорик Стар» успели послать сообщение в эфир, поэтому рейдер поспешил как можно скорее покинуть этот район. Теперь, по моему твердому убеждению, события будут развиваться по одному из трех направлений. Во-первых, рейдер может вернуться обратно в Индийский океан, во-вторых, он может попытаться вернуться в Германию тем же путем, что ушел оттуда – через Датский пролив, и, в-третьих, он может прийти сюда, в эту часть света. Ведь именно здесь он находился довольно долго, прежде чем начал действовать. Здесь он сможет без труда найти последние жертвы среди судов, перевозящих зерновые и мясо из портов Южной Америки. Я уверен, что последний вариант развития событий наиболее вероятен.
Он закончил свою вдохновенную речь, и в каюте повисла пауза. Капитаны думали о том, что, наконец, им предстоит настоящее дело, ради которого они учились и которое может стать высшей точкой их профессиональной карьеры. Оценка ситуации Харвудом произвела на всех глубокое впечатление. Они поверили его словам и поверили, что враг направляется им навстречу.
Харвуд сел за стол и снова заговорил, но теперь тоном человека, занимающегося решением текущих проблем.
– Я прикинул возможную скорость карманного линкора и пришел к выводу, что если он идет в Рио, то будет там сегодня утром – 12 декабря. Если он направляется сюда – в реку Ла-Плата, а мне это представляется более вероятным, он будет здесь на двадцать четыре часа позже.
Белл с удивлением услышал собственное восклицание:
– Завтра?
– Да, именно завтра, – ответил Харвуд и, призвав всех присутствующих на совещании к особому вниманию, торжественно проговорил: – Моя цель – уничтожить врага. Я намерен атаковать немедленно, когда он будет обнаружен – не важно, днем или ночью. Мы должны отдавать себе отчет, что противник сильнее нас. Поэтому, как только зверь будет обнаружен, мы приблизимся на максимальной скорости и разделим его огонь, атакуя с трех различных направлений. «Аякс» и «Ахиллес» будут держаться недалеко друг от друга. «Эксетер» будет действовать самостоятельно.
Парри и Белл приняли приказ философски. Белл, как самый молодой, не смог скрыть довольной ухмылки при мысли о независимых действиях. А Харвуд тем временем продолжал:
– Таким образом, мы не только не позволим противнику обрушить всю мощь своих орудий на кого-то одного, но и сможем контролировать друг друга. – Заметив ухмылку Белла, он заговорил, чеканя каждое слово и глядя на него в упор: – Найдите любые, даже самые мелкие дефекты, которые могут снизить вашу огневую мощь, и немедленно устраните их. – Дождавшись, чтобы не понравившаяся ему ухмылка исчезла, он убрал с собственного лица выражение деревянного идола и закончил вполне человеческим тоном: – Я бы хотел, чтобы здесь быш «Кумберленд». Мне очень нужен еще один крейсер с восьмидюймовыми орудиями. Но он все еще ремонтируется на Фолклендах и присоединится к нам только недели через две. Скажите своим людям, что в ближайшие несколько дней они должны быть особенно внимательными. Мы испробуем мою тактику атаки на карманный линкор и днем и ночью.
Последние слова он произнес тоном главнокомандующего, напутствующего бойцов накануне сражения. Никто не произнес ни слова. Никто даже не пошевелился. От сигарет медленно поднимался дымок, уносимый вентиляторами. Взоры моряков быши прикованы к коренастой фигуре в белой форме, восседающей во главе стола, к широким рукам, барабанящим по столу пальцами, к густым волосам с проседью и проницательным глазам.
Харвуд обернулся к Медли и, не меняя тона, резко спросил:
– Штаб! Где солнце?
Медли вышел из транса, удивленно взглянул на своего шефа, увидел пляшущие в его глазах смешинки и уверенно ответил:
– Над нок-реей, сэр.
– Прекрасно, – сказал Харвуд. – Тогда откроем джин.
Утром 13 декабря ровно в 4:50 крейсера следовали в том же порядке. Перед рассветом люди заняли боевые посты. Так было заведено еще со времен Нельсона. Ведь никогда не знаешь, что увидишь, когда взойдет солнце. А радаров в те времена еще не было. Крейсера шли северо-восточным курсом со скоростью четырнадцать узлов, но все было готово к быстрому увеличению скорости, если на рассвете будет обнаружен противник.
Звезды уже начали тускнеть, но все еще было темно. На мостике флагманского корабля в тусклом свете были видны неясные силуэты. От штурманского стола исходило слабое свечение. Перед рассветом всегда было особенно холодно, и люди кутались во все, что попадалось под руку. Харвуд нервно мерил шагами мостик, хотя выглядел очень уверенно. В зубах он зажал трубку. Вудхаус старался согреть свои большие ладони, держа чашку с какао, и все время оглядывался в сторону кормы. Он скорее чувствовал, чем видел едва вырисовывавшиеся в темноте очертания двух других кораблей. Но небо на востоке быстро светлело.
На «Ахиллесе», шедшем вторым в строю, негромко переговаривались два впередсмотрящих. Один из них, по имени Арчер, одетый в непромокаемый дождевик, застегнутый до самого подбородка, и черную вязаную шапочку, которую он натянул на лоб до бровей, так что оставались видны только грустные глаза и рот, уголки которого были меланхолично опущены вниз, широко зевнул и пробормотал:
– Какой я видел прекрасный сон!
Его товарищ отнесся к словам с полным пониманием.
– Кто была она? – поинтересовался он.
– Это была не она, это был…
Прошедший мимо офицер тихо, но внушительно проговорил:
– Арчер, Барнс, прекратите разговоры.
Выждав некоторое время, Арчер продолжил свое тихое повествование, при этом его губы едва шевелились.
– Это был он!
– Он?
– Ну да, – продолжил Арчер шелестящим, почти загробным голосом. – Именно он. Я был в отеле «Риц» в Лондоне, а наш главный надсмотрщик, – он мотнул головой в сторону, – оказался там портье. Я отправил его под проливным дождем за такси, а когда он вернулся, послал за другим, сказав, что мне не нравится цвет приехавшей машины.
Его друг тихо фыркнул. Арчер был признанным остряком в своей вахте, а даже самая незамысловатая шутка помогает скоротать время, которое перед рассветом тянется особенно долго.
На «Эксетере», замыкавшем строй, Билл Ропер передал капитану Беллу чашку какао:
– Ваше какао, капитан.
Белл взял чашку с густым сладким напитком и вежливо сказал:
– Спасибо, Ропер. Как вы находите погоду сегодня утром?
– День будет хороший, посмотрите, небо просто-таки усыпано звездами.
Дул легкий ветерок. Белл остановился рядом со штурманом и посмотрел в бинокль.
– Будьте внимательны, штурман, – сказал он. – Флагманский корабль изменил курс на несколько градусов. Коммодор вполне мог сделать это специально, чтобы проверить наше внимание.
Два корабля впереди уже были отчетливо видны – черные силуэты на фоне серо-зеленого моря. Стала появляться линия горизонта.
– Ропер прав, – сказал Белл. – День, похоже, будет погожий.
Штурман кивнул, думая о том, что они увидят в течение этого погожего дня, пока солнце не сядет. Ведь следующего рассвета можно и не увидеть. Он сказал:
– Будет хорошая видимость, сэр.
На «Аяксе» находился небольшой «Сифокс». Он стоял на установленной в корме катапульте. Наблюдатель Дик Керни, крупный, хотя и очень молодой человек, уже сидел на своем месте. Он болтал с офицером, отвечающим за работу катапульты. Пилот Дранки Левин, усаживаясь в кресло, что-то бормотал себе под нос. Он немного поерзал, вздохнул и сказал:
– Доброе утро, Дики, доброе утро, Монк.
Предшествовавшая ночь в кают-компании оказалась горячей, и спать офицерам пришлось недолго.
Керни и Монк обменялись насмешливыми взглядами и хором сказали:
– Доброе утро, Дранки.
Левина звали Дункан. Но еще в самом начале своей карьеры на флоте он из Дункана стал Дранкеном, а потом уже и Дранки.[18] Это прозвище сопровождало его довольно давно, но иногда по утрам оно особенно резало слух. Механик начал свою обычную «молитву», и Левин давал ответы почти автоматически.
– Выключатели.
– Есть выключатели.
– Бензин.
– Есть бензин.
– Дроссель.
– Есть дроссель.
– Контакт.
– Есть контакт.
Механик крутанул винт, и с третьей попытки двигатель возродился к жизни.
На мостике «Аякса» стояли рядом Харвуд и Вудхаус. Оба смотрели на восток. Они оба изучили карту Южной Атлантики и пришли к несколько различным заключениям. Но и тот и другой были уверены, что где-то на расстилающихся перед ними просторах рано или поздно появится враг. Светало. После долгой паузы Вудхаус проговорил:
– Что ж, сегодня наш день.
– Да, – коротко согласился Харвуд.
Обмен короткими репликами был внешним знаком их внутренней общности.
На «Ахиллесе» все были в боевой готовности. Горизонт уже стал отчетливой линией, разделяющей темное море и более светлое небо. Ни от кого не было секретом убеждение коммодора, что этим утром появится немецкий линкор. Бинокли обшаривали поверхность моря. Все имеющиеся на крейсере бинокли были при деле. Парри приказал:
– Пусть артиллерийский офицер просканирует горизонт.
Башня управления артиллерийским огнем находилась со стороны кормы от мостика и располагалась выше его. Если не считать гнезда впередсмотрящего на топе мачты, это было самое высокое место на корабле. Башня была бронирована и вмещала дюжину человек. Также она могла поворачиваться на 360 градусов вокруг своей оси. Кресло артиллерийского офицера находилось выше всего. Он сидел у переговорных труб, соединяющих его с мостиком и нижним помещением, перед смотровыми щелями. С его места открывался самый лучший обзор, но оно же было самым незащищенным.
Лейтенант Уошбурн, артиллерийский офицер «Ахиллеса», пользовался популярностью в команде. Под его руководством многие совершенствовали свое мастерство. Он также приучал людей к взаимозаменяемости, что впоследствии оказалось в высшей степени полезным. Он был большим, стремительным, красивым мужчиной, искренним и честным человеком и прекрасным офицером.
Из переговорной трубы раздался голос вахтенного офицера:
– Артиллерия, просканируй горизонт с обеих сторон.
Уошбурн подтвердил, что слышал команду, и сразу же отдал соответствующий приказ. В этот момент он заметил, что его собственный посыльный, который занимает пост у телефона, как обычно, отлынивает от своих обязанностей и болтает со своим приятелем в нижнем отделении. Офицер грозно крикнул:
– Дорсет!
И как следует отругал парнишку, который моментально материализовался на своем месте. Дорсет был очень молоденьким и очень симпатичным мальчиком, которого безбожно портила вся команда. Уошбурну нравилось наблюдать за мальчишкой, но он считал своим долгом быть с ним строгим и воспитывать его.
Башня управления начала медленно сканировать восточный горизонт – были задействованы все средства наблюдения. В любой момент могло появиться солнце.
Бородатый наблюдатель на «Эксетере» шумно вздохнул и проговорил:
– А вот и старина тигги-огги.
Этимологи были бы рады узнать, что тигги-огги в западной части страны называют корнуоллский пирог, а поскольку никто не знает, с чем может быть корнуоллский пирог, этим словом можно назвать все, что угодно.
Утренняя дымка ограничивала видимость примерно до двадцати тысяч ярдов, но в пределах видимости море оставалось совершенно пустынным. На «Ахиллесе» закончили сканирование горизонта, и Уошбурн доложил:
– Капитан, горизонт чист.
Парри, сидевший на мостике на своем любимом стуле, наклонился к трубе и проговорил:
– Спасибо.
Напряжение несколько уменьшилось. Люди расслабились, стали раздаваться голоса, смех. Штурман лейтенант Кобурн спросил капитана:
– А как насчет боевых постов?
– Подождем команды с флагманского корабля, – дипломатично ответил Парри.
На мостике «Аякса» тоже ощущалось ослабление напряжения. Все ожидали приказа Харвуда, но тот молчал. Он стоял прислонившись к нактоузу и, не отрываясь от бинокля, смотрел в море. Находившиеся на мостике офицеры не сводили глаз с коммодора. В то утро солнце встало в 5:56, то есть до обычной побудки оставалось добрых полчаса. В море лишние полчаса, проведенные в койке или гамаке, дорогого стоят.
Капитан Вудхаус уважал интуицию Харвуда, но его беспокоили укоризненные взгляды, которые все чаще бросали на него офицеры. В конце концов он не выдержал.
– Максимальная видимость, – доложил он. – Вокруг все чисто.
Харвуд хмыкнул и продолжал смотреть на восток.
Выждав некоторое время, Вудхаус снова заговорил:
– Готовность третьей степени?
Харвуд вздрогнул, потом неохотно кивнул. Вудхаус встал и громко объявил:
– Штурман, отбой боевой тревоги! Походная вахта!
На мостике все пришло в движение. В течение нескольких секунд были отданы все необходимые команды. Главстаршина-сигнальщик направился к переговорной трубе на сигнальном мостике. Секретари коммодора и капитана, облегченно вздохнув, спустились вниз. Вудхаус обошел свой стул и взял шерстяную куртку.
На «Ахиллесе» главстаршина-сигнальщик, не отрывая от глаз бинокль, доложил:
– На флагмане подняли сигнал. Третья степень готовности.
– Занять место по походной вахте, – распорядился Парри.
Вахтенный офицер крикнул:
– Горнист! – причем тоном человека, не ожидающего ответа. Забавный, но хорошо известный факт заключается в том, что горниста никогда нет, если он нужен. На повторный зов появился горнист.
– Сэр? – сказал он тоном, подразумевавшим, что на моряков всегда можно положиться.
– Сыграйте отбой! Походная вахта!
В тот же миг тонкий звук горна понесся от корабля к кораблю.
Дымка быстро рассеивалась. Капитан Белл записал в своем дневнике: «Этот день в Южной Атлантике быш воистину превосходным. Теплое солнце, на небе ни облачка, легкий ветерок, спокойное море и кристально чистый воздух».
Вахтенным офицером был лейтенант-коммандер Смит. Белл сказал:
– Я иду вниз умыться и побриться. Будьте начеку. – Он направился в сторону кормы, но по пути остановился и добавил: – И следите за действиями коммодора.
Смит усмехнулся и кивнул. Он всегда был начеку – хороший компетентный офицер.
А на мостике флагманского корабля Харвуд продолжал смотреть на восток, словно стремился неким колдовством вызвать врага из морской пучины. Вудхаус, собравшийся пойти вниз, остановился рядом с ним и проговорил:
– Перефразируя Шекспира, можно сказать: идут декабрьские иды.
– Да, Цезарь, – ответствовал Харвуд, – но не ушли.
На «Ахиллесе» Кобурн с упреком взглянул на Парри и сказал:
– Шесть десять, сэр.
Парри посмотрел на часы, потянулся, снял фуражку, потер глаза, смачно зевнул и пробормотал:
– Я буду в своей каюте.
Все три капитана не могли не проявлять беспокойство. Парри положил свой бинокль на штурманский стол и сказал, по твердому мнению Кобурна, без всякой нужды:
– Будьте повнимательнее.
– Конечно, сэр, – ответил Кобурн.
Прежде чем покинуть мостик, Парри добавил:
– И не спускайте глаз с флагманского корабля.
Между прочим, Харвуд все еще находился на мостике, хотя все ему вслух и мысленно желали убраться в свою каюту. Дранки Левин был вахтенным офицером и умирал от желания поболтать с наблюдателем Керни, который топтался неподалеку. Дежурным офицером был торпедист Пеннефазер. Старшим вахты левого борта был способный и остроглазый Свонстон. Когда Харвуд, погруженный в свои мысли, начинал мерить шагами мостик, его взгляд иногда останавливался на ком-то из них. Каждый, кому повезло ощутить на себе тяжелый взгляд коммодора, начинал немедленно припоминать все свои грехи. В какой-то момент этим несчастным оказался юный посыльный, которого Харвуд, скорее всего, никогда раньше и не замечал.
– Где ваш ремень? – требовательно вопросил коммодор и последовал дальше.
Сделав несколько шагов, он обернулся к застывшему на месте мальчишке, который только начал приходить в себя, и добавил:
– Кстати, постригитесь.
Харвуд обошел нактоуз, остановился рядом с Левиным и придирчиво осмотрел инструмент. Затем он сделал еще один круг по мостику, миновал покрытый картами стол и уселся на стул с таким видом, словно собирался оставаться на нем всю оставшуюся жизнь. Медли все время держался на заднем плане, но в конце концов решился сунуть голову в пасть льва и спросил:
– Принести вам бумаги на подпись после завтрака сюда, сэр?
Ему удалось остаться безнаказанным. Лев только рыкнул, и Медли исчез внизу. К всеобщему облегчению, Харвуд издал еще один рык:
– Торпс![19]
– Сэр? – последовал немедленный ответ.
Харвуд уже уходил с мостика и бросил через плечо:
– Дайте мне знать, если что-то заметите, – а проходя мимо впередсмотрящих, добавил: – И глядите тут в оба!
– Конечно, сэр, – ответил Свонстон и затем тоном «младшего пророка» сообщил другим впередсмотрящим: – Вы все слышали!
Торпс облегченно вздохнул и прошел в переднюю часть мостика. Левин и Керни немедленно приступили к беседе. Все было как обычно. Создавалось впечатление, что моряков ожидает обычный, ничем не отличающийся от прочих день.
Свонстон все же ощущал беспокойство. Очевидно, тревога Харвуда передалась и «младшему пророку». Он прошелся взад-вперед, извлек из чехла большую подзорную трубу и установил на подставку, снова сделал несколько шагов туда-сюда, потом подошел к Левину, обсуждавшему с Керни детали торпедной атаки, и доложил чрезвычайно значительным тоном, который должен был означать, что он, Свонстон, является единственным человеком на корабле, который держит глаза открытыми:
– Впередсмотрящие на местах, сэр.
– Очень хорошо, – безразлично сказал Левин и продолжил обсуждение интересующих его технических вопросов.
Недовольный тем, что никто не отметил его повышенного внимания, Свонстон взял бинокль и принялся осматривать горизонт. Но добродетель не всегда вознаграждается немедленно. Горизонт был пустынным, а видимость – превосходной. Он медленно двигал бинокль, сканируя горизонт сначала с севера на юг, потом в обратном направлении. Все было чисто. Свонстон опустил бинокль, задумчиво почесал подбородок и снова поднес бинокль к глазам. На этот раз он решил проверить северо-западное направление. И не поверил своим глазам. Над горизонтом поднимался дымок.
2. УЗНИКИ «ГРАФА ШПЕЕ»
Расставшись с «Альтмарком» 29 ноября, «Граф Шпее» пошел на север. Рандеву происходило далеко на юге, в удалении от судоходных путей, поэтому в течение нескольких дней на пути немецкого рейдера не встретилось ни одного судна. У Дава и его товарищей по несчастью было время устроиться. Все радовались переменам к лучшему – после «Альтмарка» условия на «Графе Шпее» казались идеальными. Судя по всему, капитан Даль с «Альтмарка» был мелким тираном, причем не только по отношению к пленным, но и по отношению к своим же собственным офицерам и команде. Никто не мог сказать о нем ни одного доброго слова. И отношение к людям на «Графе Шпее» было несравненно лучше. Да, все они были пленными, находились вместе и в весьма стесненных условиях. А каких еще условий можно ожидать на военном корабле? Но зато к ним относились по-человечески. Каждый день являлся офицер, выслушивал жалобы и принимал меры, если это представлялось возможным. Еда была качественной, ее хватало, и, что было очень важно для англичан, они могли пить чай, сколько желали. Чайник кипел постоянно. Отверстия от винтов в двери так и не закрыли, и приходилось только удивляться, как много давали эти маленькие глазки, позволяющие увидеть солнце, синее море и болтающий и загорающий орудийный расчет, людям, находившимся в стальной тюрьме.
Сигнал тревоги впервые прозвучал во второй половине дня 2 декабря – сразу после обеда. Как обычно, по корабельному радио транслировали граммофонные записи – в основном немецкие танцевальные мелодии, кипел чайник. Пленные спали, играли в карты, вели записи в своих дневниках или читали. Некоторые фанатики физической формы занимались физическими упражнениями. Сигнал тревоги заставил всех вскочить и ринуться к глазкам в двери. Капитан Дав и старший помощник с «Хантсмена» успели первыми, и, поскольку оба были мужчинами солидной комплекции, сдвинуть их с места было невозможно.
Они видели, как орудийный расчет занял свои места, и очень скоро другое 5,9-дюймовое орудие произвело одиночный выстрел, без сомнения, предупреждение преследуемому торговому судну. Моряки, уже прошедшие через все это, напряженно прислушивались. Они ожидали, что теперь услышат, как двигатели снижают обороты, и прозвучит приказ абордажной партии занять свои места и спустить катер. Но в этот раз события развивались по другому сценарию, и в сердцах людей зародились искорки надежды. Заговорили чужие орудия, «Граф Шпее» изменил курс и произвел несколько ответных выстрелов. Сразу возникло множество самых невероятных теорий насчет того, что происходит на воле. Самые отчаянные оптимисты высказали предположение, что «Граф Шпее» встретил эсминец, но более опытные люди знали, что орудия, которые они слышали в отдалении, стреляли снарядами весом не более трех-четырех фунтов. Преследование продолжалось, волнение и радость, надежда и отчаяние, огорчение и злость сменяли друг друга в среде пленных. Одна только мысль о том, что кто-то из их товарищей оказывает упорное сопротивление, сводила с ума. Люди метались по каюте, чертыхались, потрясали кулаками, выкрикивали угрозу, и даже самые сдержанные призывали на голову врагов ужасные проклятия. Как раз в это время Дав, не отходивший от своего поста у дверного глазка, доложил, что орудийный расчет, за которым он наблюдал, явно забавляется и вообще ведет себя чрезвычайно нахально.
В конце концов, перед закатом стрельба прекратилась. Скорость снизилась до средней, а потом корабль и вовсе остановился.
– Они потопили его, – с ужасом промолвил кто-то, и поднялся ужасный шум. Это была смесь стонов отчаяния и криков злости. Прозвучали приказы, которых давно ждали.
Миновало еще полчаса. Страсти накалились до предела, когда старпом «Хантсмена», так же как и Дав не отходивший от двери, предупредил:
– Внимание, идет старина Зунк.
Под этим именем всем пленным был известен корабельный полицейский. Он был в общем неплохой человек. К тому же являлся их главной связью с окружающим миром, и обычно его можно было втянуть в разговор. Его любимой темой был триумфальный круиз «Графа Шпее»: суда, которые он уже потопил и потопит в будущем. Он появился в дверях, сияя довольной улыбкой. Поскольку он не слишком твердо знал форму прошедшего времени своего любимого глагола, то и получил прозвище Зунк.[20] Не обращая внимания на встретившие его сердитые взгляды, он громко сообщил:
– Бой закончен.
Главстаршина Лемке был человеком толстокожим и не отреагировал на враждебные возгласы:
– Бой? Какой бой?
– Мы… это… зунк… – последовал ответ, который автоматически был встречен хором голосов:
– Зунк! Занк! Зонк! Неужели ты никогда не научишься?
Но только на этот раз немца не удалось лишить его законного триумфа. Он отмахнулся от своих мучителей и со значением объявил:
– «Дорик Стар» капут.
Новость действительно стала сенсацией. «Дорик Стар» был одним из современных рефрижераторов «Блю Стар» грузоподъемностью 12–15 тысяч тонн – стоящий приз. Это судно было знакомо всем присутствующим, а больше половины из них знали и его капитана – Уильяма Стабса. И неожиданно безликое сражение, продолжавшееся всю вторую половину дня, обрело лицо. Каждый представлял себе большое красивое судно, бросившее вызов охотнику, заставшему его врасплох. Моряки мысленно видели старину Стабса, стоящего на мостике и игнорирующего приказ застопорить машины. Вместо этого он попытался уйти на полной скорости, а в это время радист постоянно посылал в эфир сообщения о нападении, а единственное маленькое орудие, установленное в кормовой части судна, упрямо выплевывало снаряды, которые не могли причинить сколь бы то ни было значительного вреда громадному преследователю. Да, таков был Стабс. Возможно, он рассчитывал, что сумеет протянуть время до ночи и скрыться в темноте. И сдался, только когда понял, что иначе не спасти команду.
Кто-то вздохнул:
– Бедный старина Стабс.
Постоянно голодный радист практично заметил:
– Что ж, если он вез мясо, нас, по крайней мере, как следует накормят.
Многие реалисты согласились с ним, но общее мнение выразил старший помощник с «Эшли», враждебно заявивший Лемке:
– Подождите, когда-нибудь вам придется столкнуться с нашими военными кораблями.
Именно такого замечания и ждал корабельный полицейский. Он расплылся в улыбке и фыркнул:
– Хорошо, мы подождем.
Его спокойное чувство собственного превосходства сводило с ума.
Капитан «Треваньона» мрачно изрек:
– Как бы там ни было, надеюсь, вы не забудете о бутылке.
А капитан «Ньютон Бич» добавил:
– И о колоде карт.
Когда ты находишься в тюрьме, именно мелочи обычно имеют значение, и лейтенант Херцберг пообещал пленным раздобыть на следующей жертве линкора кое-что, способное скрасить их не слишком радостное существование. Лемке, искренне наслаждавшийся ситуацией, сказал:
– Скоро увидите. Скоро у вас будут новые товарищи.
– Новые? – возмутился Дав. – И куда вы намерены их поместить?
Но на Лемке все это производило впечатление не больше, чем на гуся вода.
– Здесь полно места, – заметил он.
Снаружи послышалась английская речь, и в помещение вошел капитан Стабс, за ним толпились офицеры. Их приветствовали громом аплодисментов. Другие капитаны поспешно организовали комитет по встрече, хотя капитан «Ньютон Бич» несколько испортил впечатление, проговорив:
– Добро пожаловать в арабский квартал.
Кое-кто из вновь прибывших имел поверхностные осколочные ранения, а у радиста оказалась сломанной рука. Капитана Стабса заставило сдаться прямое попадание 5,9-дюймового снаряда. Сам он был в пижаме, поверх которой был накинут китель, и форменной фуражке. На ногах были высокие ботинки. Он извинился за свой внешний вид, объяснив, что ему не дали взять с собой вещи в качестве наказания за использование радио.
– Да ладно вам! Вы молодцы, парни! Ваши действия выше всяких похвал! – наперебой заговорили офицеры.
А самые практичные обратились к радисту:
– Скажите, вам удалось передать сообщение?
Он довольно кивнул и показал два больших пальца.
Его голодный коллега протолкался сквозь окружавшую офицеров толпу к капитану Стабсу и жадно спросил:
– Им удалось захватить ваш груз?
Стабс ответил:
– Мы не дали им возможности поживиться и затопили судно.
Сообщение было встречено гулом восхищенных голосов, и только прямолинейный радист с глубокой грустью проговорил своему соседу:
– Мы снова остались без мяса.
Капитан «Ньютон Бич» официально проговорил:
– Капитан, добро пожаловать на борт.
Приветствие было подтверждено дюжиной крепких рукопожатий. Сцена произвела впечатление даже на толстокожего Лемке. Он сказал:
– Да, да, очень храбро. Но очень глупо.
И в ту же минуту разъяренный голос прошипел ему прямо в ухо:
– Выбирай выражения, парень. Тебе повезло, что ты не… зунк.
Корабельный полицейский намек понял и вежливо распрощался.
– До свидания, – сказал он и под раскаты хохота скрылся за дверью.
Махнув рукой в сторону единственного незанятого стола, Дав сказал прибывшим:
– Мы резервируем столешницы для капитанов. – Обернувшись к старшему механику, он сообщил, указав на пространство под столом: – Персонал машинного отделения размещается этажом ниже.
Высокий кудрявый стармех усмехнулся и извлек из кармана потрепанную колоду карт:
– Полагаю, этому найдется применение?
Колода была с благодарностью принята группой заядлых картежников.
– А где наша бутылка? – поинтересовался Стабс.
Искомое нашлось у второго помощника и было официально вручено капитаном Стабсом президенту кают-компании. Короче говоря, прибывшие начали именно так, как надо.
За следующие десять дней список жертв немецкого рейдера пополнили «Тайроа» (капитан Стар) и «Стреоншальх» (капитан Робинсон). Теперь в помещении для курсантов находилось более пятидесяти человек, и это стало представлять серьезные неудобства. Есть приходилось в три смены: пока одна смена доставляла пищу с камбуза, другая ела, а третья мыла посуду.
Наступило время завтрака. Утром пленным обычно давали слабый кофе и черный хлеб – это была худшая еда дня. Недавно прибывшие ели вяло и с удивлением поглядывали на старожилов, которые не только моментально расправлялись со своей порцией, но и предлагали помощь страдающим отсутствием аппетита.
– Не понимаю, – сказал капитан Стабс, отдав свою тарелку, – как вы можете есть эту мерзость.
– Вы бы попробовали пищу на «Альтмарке», – был ответ.
Стабс позволил себе усомниться, сказав, что хуже не бывает, но дюжина голосов заверила его, что он не знает, о чем говорит.
Старпом с «Тайроа», больше всего на свете любивший крепкий кофе, отодвинул чашку и в сердцах заявил:
– Я бы отдал годовое жалованье за то, чтобы здесь и сейчас оказался один из наших линкоров.
Офицер-радист с того же судна язвительно объявил:
– И будешь хохотать до смерти, когда наши военные корабли нас же и потопят, да?
– Пошел ты, – огрызнулся старпом.
– Вот это я называю настоящим патриотизмом, – добавил кто-то.
– Кстати, а куда подевался весь наш военный флот? Эти гады шляются где хотят и делают что хотят.
Капитан «Стреоншальха» сказал:
– А вот на этот счет я могу вам кое-что сказать. – Он на всякий случай понизил голос и продолжил: – За двое суток до того, как я попал в вашу компанию, я прошел мимо самого мощного скопления кораблей союзников, которое мне когда-либо доводилось видеть. – Он сделал паузу, чтобы посмотреть, какой эффект произвело его сообщение на присутствующих, и добавил: – Вы знаете, что наш флот совместно с французами создал специальные группы охотников? Это было сделано сразу, когда этот рейдер появился в Южной Атлантике. Их несколько, этих групп. Туда входят линкоры, крейсера, авианосцы – в общем, все, кто может потягаться силами с карманным линкором.
Информация явно произвела на слушателей впечатление, и лишь один Стабс усомнился:
– Если в деле участвует так много кораблей, чем можно объяснить тот факт, что нас пока не нашли?
На это ответил Дав:
– Дело в том, что Лангсдорф никогда не задерживается на одном месте. Он топит свою жертву у португальского побережья Восточной Африки и немедленно уходит оттуда. Вторую жертву он топит уже в сотнях миль оттуда.
Он говорил уверенно, вспоминая карту, которую видел на столе у Лангсдорфа. Однако теперь в разговор вступил капитан «Ньютон Бич»:
– Но ведь это экономически невыгодно! Никакой отдачи! Он топит пустяковый крошечный танкер в Индийском океане и проходит тысячи миль, чтобы…
– Пустяковый танкер? – взорвался Дав. – Это вы о моем судне?
Кто-то из офицеров весело проговорил:
– Но это же действительно пустяковый маленький танкер, разве нет?
– Семьсот шесть тонн, – важно ответствовал Дав.
Стабс сказал:
– Полагаю, я могу объяснить, какая от действий рейдера отдача. Дело не в том, какой тоннаж он отправит на дно, а в самом факте его присутствия в Атлантике. Если рейдер действует на морских путях, сотни торговых судов остаются в портах. Именно это и необходимо противнику. Для него это все равно как если бы они находились на дне моря.
– Вы уверены, капитан? – не поверил кто-то.
Стабс слабо улыбнулся:
– Ну, почти все равно… Это еще что?
Все прислушались. Снаружи доносилось пение. Все уже привыкли к передаваемым по корабельной трансляции песням всех времен и народов, но тут было что-то другое.
– Это же рождественский гимн! – воскликнул Дав.
Звуки приближались. Несколько голосов пели слаженным хором. Теперь всеобщее внимание было обращено на дверь. Она открылась, и на пороге появился Лемке.
– Вот оно что! – проговорил веселый голос. – Это же старина Зунк – зинк – зонк.[21]
Корабельный полицейский широко улыбался. На нем был фальшивый нос и бумажная шляпа. За ним шла группа молодых матросов. Все пели и смеялись. У них в руках были корзины с рождественскими украшениями и сувенирами. Пленные глядели на визите ров разинув рот. Когда корзины поставили на пол, Лемке произнес короткую речь:
– Капитаны и офицеры! Это подарок от капитана Лангсдорфа. Рождественские украшения. У нас только одна елка. Мы поставили ее для наших людей. Зато украшений очень много. Капитан Лангсдорф просил меня передать…
На этом речь была прервана пронзительным сигналом тревоги. По всему кораблю ожили громкоговорители и начали выплевывать отрывистые приказы. В течение нескольких мгновений даже многоопытный корабельный полицейский не мог прийти в себя от изумления. На его физиономии застыла улыбка. Первым отреагировал старший помощник с «Треваньона».
– Еще одно маленькое суденышко, – мрачно сказал он, – в чулок дядюшки Адольфа.
Лемке оглянулся и взревел:
– Achtung![22] – И матросы разбежались по местам. Сам он сдернул фальшивый нос и сказал: – Извините. Скоро вашего полку прибудет. – Потом он остановил смену, которая как раз собиралась идти на камбуз за завтраком: – Не выходить. Дверь будет закрыта.
Ему подчинились. Хотя не обошлось без протестов смены, занятой мытьем посуды. Она осталась без завтрака. А Дав направился следом за Лемке, на ходу выкрикивая:
– Вы не можете добавить сюда людей! Мы и так уже спим на рундуках! Ты слышишь меня, тощий сукин сын?
Дверь захлопнулась, и капитан «Африка Шелл» так и не получил никакого ответа. Он занял место у дверного глазка и доложил:
– Орудийный расчет выглядит чрезвычайно оживленным. Значит, это не «Реноун».
Стармех с «Эшли» приник к другому глазку и сказал:
– Мы замедляем ход.
– Старая песня, – горько констатировал Дав. – Абордажная партия. Доброе утро, капитан. Не возражаете, если мы потопим ваше судно? Капитан и офицеры, сюда, пожалуйста. И все это сладкоголосый ублюдок Херцберг. Сказал бы я ему все, что думаю…
Прошел час. Никакой стрельбы не было. Корабль снова увеличил скорость. Прозвучал отбой тревоги. Стармех спросил Дава:
– Как вы считаете, они его потопили?
Тот молча пожал плечами. Подошел Стабс.
– Мы должны вывесить знак «Полна коробочка», – проговорил он.
Дав набычился:
– Я буду жаловаться капитану Лангсдорфу.
– Внимание! – возвестил старший механик со своего наблюдательного поста. – К нам идет Санта-Клаус.
Моряки отошли в сторону и настороженно замерли. Открылась дверь, и вошел, как всегда улыбающийся, Лемке.
– Все в порядке, – сообщил он. – Камбуз уже открыт.
Оставшаяся голодной смена заторопилась за завтраком, но Дав остался стоять напротив главстаршины.
– Ну? – требовательно вопросил он. – Кто на этот раз?
Лемке был в хорошем настроении.
– Ложная тревога, – сообщил он. – Судно оказалось нейтральным. Но мы преследуем большой пароход «Хайленд Монарх».
– Но это же пассажирское судно! – удивился Дав.
– Нет, – покачал головой главстаршина. – Не сейчас.
– Именно сейчас, – вмешался стармех «Стреоншальха». – Мы встречали его только три недели назад.
Улыбка Лемке поблекла, но он ответил:
– Это не мое дело. И не ваше.
– Ты не прав, парень, – немедленно последовал ответ. – Его чиф должен мне полдоллара.
Дав не обратил никакого внимания на этот обмен репликами. Он был спокойным и беззлобным человеком, но если вбивал себе что-то в голову, то потом никак не мог от этого избавиться. Он заявил:
– Я требую встречи с капитаном.
– Капитан не будет встречаться с вами сейчас, – отрезал корабельный полицейский.
Дав упрямо взглянул ему прямо в глаза:
– Передайте ему, что капитан Дав настаивает на встрече. Если вы этого не сделаете, во время следующей прогулки по палубе я скажу ему, что вы отказались передать мою просьбу.
Двое мужчин некоторое время молча глядели друг на друга в упор. Немец первым проявил нерешительность.
– Я передам, – сдался он.
3. КАПИТАН ЛАНГСДОРФ
Он смертельно устал. Дав был прав, догадавшись, что его веселость при встрече с «Альтмарком» была результатом нервного напряжения, достигшего критической точки. Он плохо спал и слишком много курил. Сказалось напряжение трех месяцев постоянного нахождения в море.
Он погасил окурок сигары и взглянул на карту. На ней тянулась длинная линия: от Гамбурга до Индийского океана и обратно, которая обозначала его невероятное путешествие. На этой же карте были отмечены потопленные суда. Восемьдесят тысяч тонн британского торгового тоннажа его стараниями покоилось на дне. Это было немало, но все же не так много, как ожидало от него адмиралтейство, отдавая приказ. Он медленно прочитал одно за другим названия всех потопленных судов. «Клемент», «Эшли», «Ньютон Бич», «Хантсмен», «Африка Шелл» – тут он сделал паузу, улыбнулся, вспомнив негодующее лицо капитана Дава, и закурил новую сигару. Дальше шли «Дорик Стар», «Тайроа» и «Стреоншальх». Последняя жертва отправилась на дно 7 декабря.
Сколько раз за эти изнурительные недели он пересекал собственный курс? Сколько морских миль осталось за бортом? При этом ему постоянно приходилось запутывать следы, а после каждой акции и вовсе уводить ценнейший корабль за тысячи миль, чтобы запутать противника. Долгий переход в Индийский океан оказался потерей времени и топлива. Он бы ни за что не стал связываться с крошечным танкером Дава, если бы дождь и дымка не исказили его размеры, увеличив их в десять раз. Семьсот тонн топлива, перевозимых на «Африка Шелл», не стоили таких усилий. Да и его собственный гуманизм обернулся против него. Кто знает? Если бы он безжалостно уничтожал все и всех, встречавшихся на его пути, быть может, дело не дошло бы до создания групп охотников, о существовании которых он был предупрежден, которые теперь рыскали повсюду и искали его? Он снова взглянул на карту, на извилистую линию курса. Она причудливо изгибалась вплоть до точки потопления «Стреоншальха» пять суток назад. В тот день он принял решение. После этого линия курса стала прямой, как смерть. Рейдер направлялся на запад.
Где-то на корабле слышались веселые голоса – матросы репетировали рождественский гимн. «Stille Nacht, Heilige Nacht».[23] Лангсдорф тяжело вздохнул и взял со стола фотографию в красивой кожаной рамке. На ней были его дети и жена. Вдалеке матросы продолжали распевать гимны, и Лангсдорф, глядя на дорогие ему лица, тоже зашептал знакомые слова. Открылась дверь. (Он ненавидел, когда офицеры стучали в дверь, и приказал входить без стука.) Он аккуратно поставил фотографию на место и обернулся к вошедшему. Это был главстаршина Лемке. Он доложил:
– Капитан Дав с «Африка Шелл», господин капитан.
Дав вошел в каюту, держа фуражку в руке. Это был неофициальный визит – Дав пришел, чтобы выразить всеобщее недовольство. Лемке хотел остаться, но Лангсдорф его отослал. Главстаршина послушно вышел и закрыл за собой дверь. Лангсдорф со всем возможным дружелюбием предложил капитану сесть и проговорил:
– Итак, капитан Дав, вы хотели меня видеть. Что случилось?
Дав пришел как представитель пленных и поначалу был настроен весьма воинственно, но шарм немецкого капитана и собственное прекрасное к нему отношение в очередной раз его обезоружили. Он сел и заговорил:
Данный текст является ознакомительным фрагментом.