Глава 19 1837

Глава 19

1837

Аварская экспедиция Фезе 1837 года. – Беседа Клюгенау с Шамилем. – Поездка Николая I на Кавказ. – Увольнение Розена. – Миссия Альбрандта

Экспедиционный корпус (4899 штыков, 18 пушек, 4 мортиры, 343 казака) вышел из Тимир-Хан-Шуры в начале мая и, пройдя через Дженгутай и Кака-Шуру, добрался до реки Урмы. За 5 дней он прошел 40 верст. Затем войско двинулось через Лаваши по узкому темному проходу Ходжал-Махи с его отвесными скалами высотой 425 метров. Там колонна остановилась на ночь, но, к счастью, врага поблизости не было. Далее колонна двинулась через Кази-Кумух-Койсу, в 4 верстах от Ходжал-Махи, и через горную гряду между этой рекой и Кара-Койсу. С великим трудом двигаясь по дороге, которую тут же большей частью и надо было прокладывать, колонна подошла к Авар-Койсу у Карадага через 11 дней и, перейдя реку, вошла в Аварское ханство. Три дня спустя, 2 мая, войска дошли до Хунзаха, не встретив никакого серьезного сопротивления, однако насколько труден был путь, можно себе представить хотя бы по тому, что за 20 дней были преодолены 100 миль. Старый дворец ханов, неприступный с двух сторон, так как стоял на краю обрыва, скоро был превращен в укрепленную цитадель, соединенную с резервуаром, защищенным проходом длиной 120 метров и башней, достаточно прочной, чтобы разместить на третьем этаже пушку. Фезе составил для защиты укрепления 4 роты с 6 пушками и отправился 5 июня в Унцукуль и Ашилту, взяв с собой лишь двухнедельный запас продовольствия.

Жители Унцукуля сдались еще при приближении русских войск, отдали заложников и обещали вернуть всех пленных и дезертиров. Это условие было особенно важным, так как в течение войны дезертирство из русской армии приняло крупные масштабы. Горцы легко давали обещание выдать дезертиров, но редко держали слово.

Хорошей дороги по-прежнему не было, так что только 8 июня арьергард отряда добрался до северного склона плато Бетль, выходящего на Ашилту. Тем временем Фезе, узнав, что объединенные силы русских и горцев противостоят Шамилю в укрепленном ауле Тилитль, и опасаясь, что мюриды окажутся для них слишком сильным противником, отправил еще один батальон под командованием полковника Бучкеева из Цатаниха с приказом по дороге забрать одну роту из Хунзаха, сменить Тулинского на посту командира и полностью блокировать аул. Подкрепление подоспело вовремя. Ночью 7 июня Шамиль, Ташов-Хаджи и Кибит-Магома[92] попытались прорвать блокаду, и завязался отчаянный бой, в ходе которого русские потеряли убитыми 2 офицеров и 92 рядовых, но сумели отбить атаку неприятеля. Потери мюридов были примерно такими же, поскольку в донесениях русских говорится о 100 убитых и большом количестве раненых. Учитывая численность русских войск на Кавказе, потери были очень значимы, что подтвердили последующие события.

9 июня Фезе спустился со своим войском на плато чуть выше Унцукуля и повел свой отряд в атаку на Ашилту. Армия мюридов занимала укрепленную позицию на левом берегу Бейти, ее правый фланг был защищен высокой горой, а левый – пропастью. Штыковой атакой они были вытеснены с этой первой линии обороны и начали медленно отступать к аулу, сражаясь за каждую пядь земли и обильно поливая виноградники своей кровью. Сражение длилось три часа, а затем русские наконец вышли прямо к Ашилте, где окопались 2000 мюридов, поклявшихся на Коране умереть, но защитить аул. Собрав своих людей, Фезе начал подготовку к штурму. Все войско было разделено на 3 колонны, за исключением 1 батальона и 3 рот, оставшихся в резерве. Они должны были прикрывать подход артиллерии, несколько отставшей от остального войска из-за трудного рельефа местности. Однако скоро были подвезены 2 горные пушки, которые присоединились к атаке. Левая колонна первой вышла к деревне, но была встречена шквальным огнем и некоторое время с трудом держалась, прижавшись к скале на крайнем левом фланге; однако тем временем правая колонна под командованием майора Фукса пробилась вверх по террасам на правый конец аула и, найдя на кургане резерв неприятеля, вытеснила его с Чинкатской дороги и обратила в бегство. Затем бой продолжился на улицах аула. Это ослабило давление на левую колонну, а когда Фезе появился в центре, началась настоящая рукопашная, где только личная храбрость и сила решали исход дела. «Ход сражения уже не зависел от приказов командиров. Разъяренные горцы отчаянно бросались на наших солдат и умирали на острие штыка. Особенно душераздирающей была сцена массового убийства в домах. Никто не просил пощады, никто не брал пленных. Генерал Фезе лично следил за всеми деталями боя. Он был то там, то здесь, среди сражающихся, с саблей в руках. Наконец, к двум часам Ашилта была взята и подожжена, однако в некоторых саклях бои продолжались до вечера. Вытесненные из деревни, горцы собрались за ее пределами на горе и под воодушевляющие крики муллы шесть раз подряд бросались на нас, надеясь отбить аул. Однако их усилия разбились о твердость наших войск», – писал очевидец. Неприятель наконец отступил, частично по Чинкатскому мосту через Анди-Койсу, который они сожгли за собой, чтобы положить конец преследованию, частично – вверх по правому берегу реки. Третья группа укрылась на Старом Ахульго. После ужасного описания этой битвы несколько удивительно читать, что потери с обеих сторон были незначительны: у победителей было убито только 28 человек (9 офицеров и 107 рядовых были ранены, 1 офицер и 39 рядовых контужены). Что касается побежденных, то было обнаружено 87 тел, не считая сгоревших в руинах, но говорят, что много убитых и раненых были унесены с поля боя. «Пленных не брали, что объясняется упорством, с которым защищались горцы, и раздраженностью наших солдат».

Теперь Фезе обратил свое внимание на тех, кто укрылся на Старом Ахульго. Там находился укрепленный замок, однако, так как горная башня Сурхая, господствовавшая над местностью, еще не была занята, в ней разместилась батарея, которая теперь полностью контролировала вражеское укрепление. И 12 июня, после активного обстрела, русские пошли в атаку на крепость по узкой, как лезвие бритвы, тропе. «Это был единственный способ добиться успеха. Потери русских были невелики. Что же касается горцев, то есть данные, что после сражения было найдено много тел, 78 человек были взяты в плен, а 60 заложников были освобождены. Говорили, что семья Шамиля и его богатства находились в Старом Ахульго, но их конечно же не нашли, а поскольку спастись оттуда было невозможно, это, безусловно, были досужие выдумки. Полностью уничтожив Ашилту и ее великолепные сады и виноградники, Фезе намеревался закрепиться на Гергебиле, но он даже не успел начать, когда свежий отряд неприятеля численностью 12 000 человек, собранных в Игали, обрушился на русских и угрожал взять их в кольцо. 15-го числа Фезе удалось отбить несколько атак, а ночью он отошел на более сильную позицию. Впрочем, по пятам за ним шли враги. Сражающиеся так сблизились, что, когда кремневые ружья стали бесполезны из-за сильного дождя, обе стороны использовали камни. Только в полдень 16-го числа это «стратегическое движение арьергарда» было завершено, и армия, после 24-часового боя, закрепилась на новом плацдарме. По прибытии трех свежих рот, которые отправились в Гимры, но в спешном порядке были отозваны, враг отошел к Игали и исчез. В этой операции русские потеряли убитыми 1 офицера и 32 рядовых, ранеными – 3 офицеров и 93 рядовых и контужеными – 3 офицеров и 35 рядовых.

Фезе отошел к Унцукулю, откуда, получив подкрепление и амуницию, вновь поднялся на гору Бетль и, пройдя через Хунзах и Голотль, дошел до Тилитля 26-го числа и соединился с отрядом, все еще удерживающим там Шамиля. Тилитль был больше, чем Ашилта, – 600 домов – и гораздо более укрепленным. Построенный на каменной платформе и защищенный с одной стороны скалой, в то время как дорога к трем другим сторонам проходила по узким и кружным тропам, этот аул имел все необходимое для обороны и даже больше, в том числе 9 укрепленных башен и даже несколько легких артиллерийских орудий. Через считаные дни башни и большинство домов были стерты с лица земли артиллерийским огнем русских, и штурмовой отряд увидел там только дымящиеся руины. У русских был убит 1 офицер и 49 рядовых были ранены. Когда поступили донесения о том, что собираются новые отряды, чтобы освободить своего имама, Фезе объявил начало наступления на 5 июля. На заре атака началась, а когда войска подошли к деревне, повторился кошмар Ашилты. Русские захватили верхнюю часть аула, а мюриды удерживали левую. Казалось, победа была гарантирована, но, когда Шамиль послал представителей с предложением о мире, Фезе отвел свое войско с так тяжело завоеванных позиций и разместил их на высотах наверху. В боях с 3 по 6 июля он потерял убитыми 4 офицеров и 560 рядовых и 3 офицеров и 203 рядовых ранеными. Переговоры продолжались 2 дня и закончились тем, что Шамиль, Ташов-Хаджи и Кибит-Магома заявили о своем подчинении русским, поклялись в верности России, подписали некоторые документы и выдали трех заложников. Шамиль также написал письмо Фезе, но оно было составлено в таких выражениях, что русский командир попросил заменить его на другое, выдержанное в более подобающем тоне. Шамиль написал его, но содержание второго письма мало отличалось от первого. «Принятие генералом Фезе такого письма, фиксирующего заключение мира с Шамилем, было политической ошибкой в глазах враждебных общин. Это укрепило положение Шамиля как религиозного и общественного лидеpa, в то время как ранее никто не признавал его власти, кроме него самого», – говорится в «Кавказском сборнике».

«7 июля под тем предлогом, что мюриды не могут решиться оставить Тилитль под дулами наших орудий, армия вернулась в Хунзах через ущелье Куада и Карадагский мост, дойдя до столицы Аварии 10 июля».

Если читатель внимательно читал краткое изложение кампании 1837 года, вряд ли он будет не готов к восприятию ее результатов, изложенных в этом наивном признании: «Это, однако, было лишь предлогом, которым воспользовался генерал Фезе; кстати, он был вынужден отойти из-за полной неразберихи в материальном обеспечении экспедиции, большого числа потерь и нехватки боеприпасов»[93].

С начала кампании он потерял убитыми и ранеными, а также больными и умершими в результате болезней 4 штабных и 26 боевых офицеров, в том числе 14 командиров рот, и около 1000 рядовых[94].

Русские также потеряли значительное число лошадей, а половина из оставшихся едва могли передвигать ноги. Телеги, а также двухколесные повозки (арбы), позаимствованные у местных жителей, все пропали. Одежда и обувь солдат полностью истрепалась, и они ходили буквально в лохмотьях.

Генерал Фезе был большим мастером пера, и его отчет о кампании был составлен таким образом, чтобы в далеком Петербурге у властей сложилось впечатление, что он – прирожденный военачальник, что мюридизм на Кавказе искоренен, а господство России – укреплено. Клюгенау, должно быть, мрачно усмехнулся, когда вернулся в Шуру и узнал правду, и мы можем понять его чувства, когда в конце «победоносной» кампании Фезе его призвали заставить Шамиля отправиться в Тифлис и броситься к ногам императора.

Действительно, Хунзах остался в руках русских, но при внимательном изучении славная победа при Ашилте скорее выглядит поражением. Два года спустя русским повторно пришлось брать Ахульго, причем это далось им очень дорогой ценой. А отступление из Тилитля было осуществлено как раз вовремя, чтобы избежать полнейшей катастрофы. Как оказалось, проведенная кампания привела не к уничтожению влияния Шамиля, а к его укреплению, ведь вырубленные русскими сады и дымящиеся руины Ашилты не могли посеять в сердцах горцев ничего, кроме ненависти и убеждения, что, как бы русские ни были храбры, победить их все же можно. Единственным реальным результатом всей экспедиции было улучшение сообщения между Шурой и Хунза-хом и лучшее знание враждебной стороны.

ПИСЬМА ШАМИЛЯ К ФЕЗЕ

I

От Шамиля, Ташов-Хаджи, Кибит-Магомы, Абдурахмана из Карахи, Магомет-Омар-оглы и других уважаемых и ученых людей Дагестана. Отдав заложников Магомет-Мирзе-хану, мы заключили мир с русским императором, и ни один из нас не нарушает его, при условии, что ни одна сторона не причинит другой ни малейшего урона или оскорбления. Если же одна из сторон нарушит свои обещания, то это будет считаться предательством, и предатели будут судимы Богом и людьми. Это письмо подтверждает искренность наших намерений и готовность выполнить взятые на себя обязательства.

II

Это письмо объясняет заключение мира между русским императором и Шамилем. Этот мир ознаменован доставкой к Магомет-Мирзе-хану в качестве заложников от имени Шамиля его кузена (ожидается также прибытие его племянника); от имени Кибит-Магомы – его кузена; от имени Абдурахмана из Карахи – его сына, – с тем чтобы мир был длительным, при условии, что ни одна из сторон не совершит предательских и других враждебных действий по отношению к другой. В противном случае предатели будут прокляты Богом и людьми.

Тот факт, что Фезе отошел из Тилитля, хотя уже контролировал половину этого аула на момент получения первого письма, и к тому же путем, указанным ему врагами, говорит о затруднительности положения, в которое он попал. Какие бы ошибки он ни совершал в качестве командующего, его смелость и энергия были таковы, что его имя до сих пор упоминается в песнях местных жителей, в одной из которых говорится, что единственное место, где можно было спастись от Фезе, – это могила!

Шамиль вернулся в Ашилту, и можно представить, что он почувствовал при виде ужасной картины разрушений, – когда-то цветущий аул превратился в руины: из 500 домов не уцелел ни один; даже мечеть, где он был посвящен в имамы три года назад: «Я увидел, о Бог, что там не было людей, и даже птицы покинули это место… благодатное место превратилось в пустыню». Виноградники были с корнем вырваны из земли, деревья вырублены, акведуки разрушены. Неудивительно, что в его душе поселилась жажда мести, а сердце ожесточилось. Ведь все это не было местью за то, что он уже сделал против России, это был упреждающий удар, чтобы он ничего не мог предпринять против русских в будущем. Цветущий аул превратили в пустыню, чтобы покончить с влиянием Шамиля. Ну что же, они увидят, эти кровожадные люди, не щадящие никого, что это еще не конец! И ожесточившийся имам повернул к Ахульго и со всей своей энергией взялся укреплять это место, где жили его жены и дети, где было его золото и серебро, пока русские находились далеко. Это место должно было стать и его убежищем, если над головой опять соберутся тучи.

Император Николай вознамерился посетить Кавказ осенью того же года, так что было решено приурочить визит императора к празднованию умиротворения Кавказа. Однако для этого было необходимо обеспечить подчинение Шамиля России; генералу Фезе были отправлены секретные инструкции, в которых говорилось, что он должен немедленно сделать все, чтобы убедить Шамиля встретиться с императором во время поездки последнего на Кавказ. Самым предпочтительным местом встречи был Тифлис. При этом Шамиль должен был попросить прощения за нанесенные обиды – это прощение, конечно, сразу же было бы даровано – и дать гарантии будущего хорошего поведения. Фезе, который в тот момент был в Южном Дагестане, поручил вести переговоры с Шамилем Клюгенау, который был известен не только своей храбростью и способностями военачальника, но и глубоким знанием характера местных жителей.

Вполне вероятно, что Клюгенау не питал иллюзий относительно своих шансов на успех в таком сложном и деликатном деле, однако следовало выполнить приказ императора. Поэтому он направил письмо через бека Караная, требуя возможности встретиться с Шамилем. Встреча была назначена через день у источника. Утром 18 сентября Клюгенау в сопровождении одного лишь Евдокимова, эскорта из 15 казаков и 10 местных жителей Караная подъехал к источнику, где его уже ждал имам с 200 всадниками, которые были вооружены до зубов. Приказав своему эскорту оставаться на месте, русский генерал подошел к месту встречи в сопровождении переводчика и попросил, чтобы Шамиль вышел ему навстречу. Шамиль выполнил его просьбу и приблизился к нему в окружении нескольких мюридов, декламирующих стихи Корана под странную заунывную музыку. Однако на некотором расстоянии мюриды остановились, а Шамиль подошел к русскому генералу в сопровождении лишь трех самых преданных своих последователей.

Вероятно, эта сцена была очень впечатляющей. По одну сторону были русские с союзниками из числа горцев (всего несколько человек под командованием молодого адъютанта, чье лицо было изуродовано шрамом от пули), по другую – в десять раз превосходящие их фанатично настроенные всадники, одетые в разноцветные одежды, с тюрбанами на головах. Между этими двумя враждебными группами сидел Клюгенау[95], статный и всем своим видом внушающий уважение. Он оказался лицом к лицу с Шамилем и его мюридами.

Встреча происходила на клочке земли, ограниченной высокими скалами с одной стороны и ущельем – с другой.

На несколько минут воцарилась тишина, прерываемая лишь журчанием воды, бегущей по каменистому руслу реки. Генерал-христианин и лидер мусульман, одинаково гордые и одинаково бесстрашные, смотрели друг на друга, понимая, что от них и от слов, которые они собирались произнести, зависело, мир или война воцарятся на этой земле. Затем они спешились; на земле расстелили бурку; все сели на нее, и начался разговор.

Русский эмиссар говорил долго и серьезно, прибегая ко всем способам убеждения, отвечая на весомые аргументы своего собеседника столь же весомыми доводами, и казалось, его красноречие возымело действие. Однако Шамиль, делая вид, что тронут словами собственника, заявил, что он не может дать окончательного ответа, не посоветовавшись со своими друзьями.

Около трех часов дня, видя, что Шамиль не собирается уступать, Клюгенау поднялся; имам сделал то же самое, и русский генерал протянул ему руку, чтобы попрощаться. Однако, прежде чем Шамиль принял его руку, она была перехвачена Сурхай-ханом, одним из наиболее фанатичных мюридов, который, сверкая глазами, воскликнул, что не подобает главе правоверных дотрагиваться до руки гяура. В этот момент Клюгенау, раздраженный неудачей своей миссии, вышел из себя и, подняв трость, которой пользовался при ходьбе (в 1830 году он был тяжело ранен, в результате чего остался хромым на всю жизнь), уже был готов сбить ею тюрбан с головы мюрида, что было бы самым страшным оскорблением для последователя пророка. Еще момент, и удар был бы нанесен, и, без сомнения, русский генерал и все его люди пали жертвами ярости Сурхая и его друзей. Не стоит, пожалуй, гадать, каковы были бы последствия, но Шамиль и его последователи, скорее всего, тоже были бы убиты. В отсутствие основных игроков великая драма грядущей войны могла бы развернуться совсем по-другому.

Однако в тот момент Шамиль доказал, что в нем тоже было и благородство, и великодушие. Одной рукой он перехватил занесенную трость, а другой – удержал на месте Сурхая, чей кинжал был уже наполовину вынут из ножен. Остальным он грозно приказал отойти назад и умолял Клюгенау сделать то же самое. Клюгенау же, вне себя от ярости, не слушал никаких доводов и, не думая об опасности, осыпал горцев оскорблениями. В это же время Евдокимов, опасавшийся за жизнь своего командира, подбежал к нему и оттащил его назад за полу шинели и, обменявшись несколькими словами с Шамилем, убедил Клюгенау отойти. Последний медленно сел на коня и шагом двинулся по направлению к Шуре. Мюриды же отошли вместе с Шамилем к Гимрам.

Мы никогда не узнаем, размышлял ли Шамиль всерьез над предложением русских или нет. Известно, что он посылал гонцов к своим главным сторонникам, желая узнать их мнение о произошедшем. Однако, судя по его поведению в других ситуациях, он, скорее всего, просто хотел испытать их. Клюгенау, желая использовать все возможности, написал Шамилю длинное письмо, прося пойти навстречу пожеланиям императора, но ответ был категоричен. «От несчастного автора сего письма, Шамиля, который отдает все в руки Божьи, – 28 сентября 1837 года. Сим сообщаю, что я решил не ехать в Тифлис, даже если бы меня за отказ изрубили на мелкие кусочки. Я много раз испытывал на себе ваше предательство, и это известно всем».

Обе стороны потеряли много тысяч жизней, прежде чем 22 года спустя Шамиль униженно появился у ног русского государя, но это был уже не Николай I, а его сын и наследник Александр II, и это историческое событие происходило не в Грузии, а в русском лагере на осенних маневрах в 25 верстах от Харькова.

Тем временем Николай 121 сентября прибыл в Геленджик, а 23 – в Анапу, оттуда и вернулся в Крым. 27-го он побывал в Редут-Кале и оттуда совершил поездку по Кутаиси, Ахалциху, Ахалкалаки, Гимрам, Сердар-Абаду, Эчмиадзину, Эривани и Тифлису (8 октября); 12 октября он отбыл во Владикавказ по Грузинской дороге и 26 ноября вернулся в Москву.

Этот визит имел два вполне конкретных результата. Барон Розен, не сумев дать удовлетворительный ответ на несколько вопросов Николая, был уволен со службы, однако ему разрешили занимать должность главнокомандующего до конца января 1838 года. Что касается правительства Персии, то оно наконец пошло на уступки в вопросе о русских дезертирах. Этот вопрос долгое время был камнем преткновения в отношениях России и Персии. Еще Ермолов очень жестко ставил эту проблему перед персидским министром Базургом в 1817 году, но безрезультатно.

После завершения Персидской войны 1826–1827 годов Паскевич попытался добиться выдачи так называемых русских батальонов, однако персидские переговорщики упорно сопротивлялись этому, и проблема осталась нерешенной.

Теперь Николай I решил лично вмешаться в это дело. На встрече с Эмир-и-Низамом он спросил его: «Можем ли мы назвать державу дружественной, если она принимает у себя русских дезертиров и формирует из них так называемые русские батальоны? Я умоляю вас передать мои слова шаху, добавив, что я прошу вернуть два русских батальона[96] в течение трех месяцев; и если мое требование не будет выполнено, то тогда без объявления войны я отзову нашу миссию из Тегерана и порву с вами всяческие отношения».

Этот ультиматум возымел желаемый эффект. Шах согласился на выдачу дезертиров, при условии, что они сами будут согласны на это. Но это вовсе не было гарантировано. Альбрандта послали в Тебриз и Тегеран, он имел полномочия вести дела как с персидскими властями, так и с дезертирами. После нескольких месяцев тяжелейшего труда, проявив невиданные такт и мужество, он сумел выполнить это трудное и опасное задание и 11 февраля 1839 года перешел русскую границу во главе этого странного батальона в сопровождении оркестра и с развевающимися флагами[97].