9. Начальница

9. Начальница

Афганистан, Хост — 19 сентября 2009 г.

Без двух минут пять утра, за два часа до рассвета, Дженнифер Мэтьюс проснулась, оттого что где-то бабахнуло. По звуку вроде близко, хотя точно в темноте не определишь, да она и не привыкла еще к таким вещам; а бабахнуло будь здоров как: в ее крошечной комнатке даже фотографии в рамках на стене затрепетали. Она выпрыгнула из постели, схватила бронежилет и каску, вышла и направилась к бомбоубежищу. Ракетная атака.

Во дворе еще несколько фигур ковыляли той же дорогой; некоторые хмуро здоровались. Черное небо было все еще усыпано меловой крошкой звезд, но новой луны, которая нынче поздним вечером должна обозначить конец месячного праздника Рамадан, еще не было и в помине. Где-то в городе муэдзин завел предрассветный призыв к молитве, и его певучий баритон, то вздымаясь, то опадая, звучал под аккомпанемент разносящихся по базе из динамиков клекота и гудения, оповещающих о тревоге.

Мэтьюс ощущала тяжесть воздуха, даже в этот час еще жаркого. В пыльном тумане посадочные огни на взлетном поле светились желтым, бросая слабые отблески на запекшуюся землю за оградой. Выше по ущелью, словно отдаленные созвездия, мерцали гроздья крошечных огоньков армейской базы «Салерно».

Вид гуда открывался чарующий и странно спокойный. Боевики Хаккани, изредка стрелявшие в сторону базы из миномета, не так уж часто попадали в цель, так что общие собрания в бетонном убежище, необходимые весьма условно, вызывали лишь раздражение, давая, впрочем, редкую возможность набраться свежих сплетен. Но начальницу базы Мэтьюс, еще и суток не прослужившую на новом для нее поприще, даже такая ерунда восхищала. Что казалась странноватым для женщины, которая всего неделю назад была живущей в пригороде мамой троих детей, работавшей в сверкающем офисном здании на севере штата Виргиния — но ей в Афганистане и правда понравилось.

«Здесь все так бодрит!» — поделилась она впечатлением с близким приятелем из Управления, оставшимся на родной земле. Пусть афганская командировка отнимет у нее год жизни, пусть почти все это время она проведет в разлуке с детьми, которых у нее трое. Жаль, конечно, что целых двенадцать месяцев ей не посещать бейсбольных матчей, не целовать детей на ночь, не переживать из-за их мелких болячек и школьных передряг, не ходить на школьные концерты и не сидеть со всей семьей за обедом. Особенно жаль Рождества. Но Мэтьюс сама сюда вызвалась и теперь постарается извлечь из нового опыта все возможное. И по мере сил будет наслаждаться каждым проведенным здесь мигом: ну и пусть среди ночи иногда приходится нестись в бомбоубежище — даже это можно воспринимать позитивно.

В тот день налет оказался, слава богу, коротким, больше никаких взрывов не последовало. Вертолетчики облетели вокруг базы с прожектором, нашли разрозненные части тела и быстро сообразили что к чему. Какой-то одиночка, пользуясь безлунной ночью, подполз к главному въезду на базу и попытался прикопать СВУ, то есть самодельное взрывное устройство, спрятав его в рытвину на дороге, по которой через несколько часов пройдет утренняя колонна грузовиков. Но его бомба взорвалась преждевременно, разбросав куски тела подрывника по шоссе. Почти в точности такой же инцидент произошел на этом же месте несколько месяцев назад, разве что тогда лежать на шоссе остались двое несостоявшихся минеров, один из них школьный учитель.

Как ни странно, подобные вылазки лишь подкрепляли уверенность Мэтьюс в том, что не так уж и опасно жить в столь неспокойном месте. Она и родственникам, и друзьям говорила, что в Хосте будет в полной безопасности, поскольку за забор выходить не станет. Группы местных джихадистов довольно регулярно расшибают себе лбы о стены базы, но серьезной опасности они не представляли никогда.

«Мне она говорила так: ‘Я никогда не позволю себе лезть на рожон — у меня же дети!’ — вспоминает некий коллега из ЦРУ, видевшийся с Мэтьюс за несколько недель до того, как она улетела в Азию. — Наверное, и впрямь в это верила».

С первого взгляда Мэтьюс решила, что жизнь в горячей точке не столь уж плоха. Этот свой первый взгляд на будущий афганский дом она бросила с качающегося борта вертолета «блэк хоук» после получасового полета из Кабула. Город и база ЦРУ притулились на горном плато, окруженном серо-коричневыми хребтами, которые вновь прибывшей показались такими же, как где-нибудь в Аризоне или Нью-Мексико. «Смотришь, и такое вдруг чувство, будто вот-вот из-за утеса выедет ковбой с рекламы ‘Мальборо’», — пошутила она в одном из имейлов своей интернет-знакомой в Виргинии.

Суровая красота этих мест лучше всего открывается с воздуха. На севере, в ясный день хорошо видимые с базы, высятся Белые горы, где моджахеды когда-то отгрохали целый укрепрайон с фортификационным комплексом Тора-Бора, который в 2001 году был взят, но Усаму бен Ладена упустили. Невидимая линия, отделяющая Афганистан от Пакистана, пролегает по другому горному хребту, он пониже и миль на двадцать восточнее. Расположенная между ними территория по афганским меркам почти процветает: сплошь орошаемые поля и кое-где даже деревья — не то что чуть ли не повсеместно в остальной стране: пустая бурая земля, в жаркое время года нещадно выжженная.

Город Хост, население которого составляет 160 тысяч человек (по национальности главным образом пуштунов), в 80-е годы выдержал четырехлетнюю военную осаду советских войск, но остался поразительно целым[32]. Вместо развалин и разорения в глаза бросается обычная бедность: лабиринт грязных улочек с глинобитными дувалами и лавками по сторонам и единственным более-менее приметным общественным зданием — построенной патриархом клана Хаккани Джалалуддином красивой мечетью с бирюзовым куполом. С востока город замыкают бетонные полосы аэропорта «Хост» и территория базы, островок Америки, изолированный от принимающей страны концентрическими кругами «бастионов Hesco»[33] — однотипных для всех американских военных объектов в Афганистане ограждений из прямоугольных мешков с песком — и колючей проволокой «концертина». Летное поле еще хранит кое-какие реликты советского присутствия: приземистую двухэтажную диспетчерскую башню (построенная русскими, она и теперь служит наблюдательной вышкой) и около десятка ломаных летательных аппаратов 1980-х годов по одну сторону от взлетной полосы. Более новые постройки в основном представляют собой военные сборные конструкции — например, грузовые контейнеры, наспех превращенные в казарменные бараки. Все вокруг — как природного происхождения, так и созданное руками человека (сооружения, улицы, дома, транспортные средства, форма военнослужащих), — одного и того же размыто-бежевого или грязно-коричневого цвета, тем более блеклого, что все покрыто слоем вездесущей пыли.

Жизнь за проволокой не только предположительно безопасна, но и уровень комфорта там гораздо выше среднего. В столовой кормят на удивление вкусной едой, вплоть до лобстеров и крабовых ножек по пятницам. В комнате отдыха — телевизор. Снабженный спутниковой тарелкой, он предоставляет возможность смотреть прямые трансляции бейсбольных и футбольных матчей или новейшие голливудские шедевры. Поодаль бар с таким разнообразием вин и таким свежим, всегда холодным пивом, что свободные от службы сотрудники ЦРУ (охрана и обслуга не допускается) постоянно там толпятся. Спортзал блестит и сверкает новейшим оборудованием для фитнеса — от щадящих суставы «эллиптических» тренажеров до стоек со штангами олимпийского стандарта.

Мэтьюс предпочитала бег и вскорости завела привычку после захода солнца, зашнуровав кроссовки, делать кружок-другой вокруг летного поля вместе с довольно пестрой по составу группой военных и сотрудников ЦРУ, называвших себя «Клубом бегунов Хоста». Позанимавшись спортом, она возвращалась в свой больше схожий с трейлером домик, оборудованный тем, что было величайшей привилегией (во всяком случае, с ее точки зрения) — личной ванной. Надо сказать, что Мэтьюс долго спорила, прежде чем ей удалось отвоевать для себя право на такую приватность — роскошь, которой она дорожила больше всего.

От жилья до рабочего кабинета два шага, что куда приятнее, нежели два часа по шоссе, да еще и в пробках, неизбежных на столичной кольцевой. Но на новом посту ей предстоит испытание куда более трудное, чем то, что выпадало на ее долю дома. Здешнюю главную тематику, то есть все касающееся «Аль-Каиды» и повстанцев «Талибана», она знает назубок. Руководить людьми ей приходилось и прежде. Но теперь она должна командовать американцами и афганцами, мужчинами и женщинами, которые работают там, где рвутся реальные бомбы и летают пули. Впервые в жизни она должна, принимая решение, понимать, что выбор, сделанный ею в кабинете, может иметь для ее подчиненных серьезнее последствия вплоть до летальных.

Как и прежде, Мэтьюс была подотчетна боссам из Лэнгли, но теперь она сталкивалась с партнерами, неизвестными ей прежде, с людьми, которые думают совершенно по-другому и чьи приоритеты и установки отличаются от принятых в ЦРУ. Это военные из Пентагона, натовское начальство в Кабуле, местные офицеры в Хосте и вокруг него, а теснее всего сотрудничать она должна была с командами спецназа, тоже базирующимися на базе ЦРУ. В армии спецназовцы — как на гражданке рок-звезды: преисполненные уверенности в себе и своем мастерстве, они привыкли, чтобы к ним относились как к элите. Естественно, на базе они кучкуются вместе с такими же «спешл-форсес» ЦРУ, к ним тяготеют несколько служащих военизированного цеэрушного подразделения «спешл-активитис», да и подразделение охраны базы сюда же — бывшие «зеленые береты» и отставные «морские котики», считающиеся теперь гражданскими и работающие в частной охранной фирме «Блэкуотер». Некоторые с цеэрушниками держатся надменно, считая их салагами и «учеными в говне мочеными». И не только потому, что сотрудникам ЦРУ не хватает военной выучки; многих присылают даже без знания местных языков и культуры, и они сидят на базе, боясь нос высунуть, а военные, разумеется, это видят.

Неприязнь имеет свойство быть взаимной. Болтая в своем кругу, при упоминании о виртуозах рукопашного боя оперативники и аналитики кривятся, видя в них питекантропов с ручищами ниже колен и безголовых бодибилдеров с самомнением, раздутым, как их накачанные бицепсы. И с той и с другой стороны это, конечно, всего лишь стереотипы, а вот что Мэтьюс действительно задевало, слишком даже задевало, так это мужской скептицизм — мужчины как будто не верили в ее способность справиться с работой. На протяжении всей своей карьеры она воевала за то, чтобы доказать обратное.

В 1989 году, когда Дженнифер Мэтьюс приняли на службу, мир ЦРУ был очень мужским. В тот же день, 3 января, в Управление поступили еще три женщины, и вся четверка сразу решила держаться вместе — всё же «единственные женщины в разливанном море мужчин», как вспоминала потом одна из них.

Случайно вышло так, что они оказались похожи: четыре белые женщины лет двадцати пяти, примерно одного роста, стройные шатенки. Когда они вчетвером (а это бывало частенько) шли по коридору, в чопорных пиджачных коридорах Лэнгли все чуть ли не сворачивали шеи. Вместе девушки ходили перекусить в кафетерий, вместе ездили в отпуск и даже помогали друг дружке в свадебных приготовлениях. Мэтьюс сразу ощутила необходимость взвалить на себя ношу старшинства, тем более что она и впрямь была на несколько недель старше подруг. Когда их, еще курсанток, определяя куда направить, на собеседовании спросили, как они видят свое будущее в ведомстве, Мэтьюс без колебаний ответила: «Вижу себя директором ЦРУ».

Эта беззастенчивая амбициозность вкупе с уверенностью в том, что силой воли и трудолюбием можно достичь чего угодно, была присуща ей с малолетства. Еще девчонкой, средней из троих детей штамповщика и санитарки, живя в семье, кое-как влачащей существование в рабочем пригороде Харрисберга, Пенсильвания, она корпела над книжками, в то время как ее подруги бегали за мальчиками и веселились на вечеринках. Чуть повзрослев, осознала себя феминисткой и еще крепче уверовала в божественное предназначение, которое в конце концов непременно определяет нашу судьбу. В детстве и отрочестве ее мирок был ограничен небольшим кружком воцерковленных христиан-сектантов, исповедовавших патриотизм, фундаментализм и признававших лишь буквальное толкование Библии. Ее подход к религии с возрастом слегка изменился, но всю оставшуюся жизнь она продолжала считать себя евангельской христианкой.

По окончании средней школы Дженнифер уехала на запад штата Огайо, в городок Седарвиль, где поступила учиться в баптистский университет — маленькое частное заведение, в котором гордятся строго богословским подходом ко всем наукам. Изучая там радиовещание, она познакомилась с таким же, как она, любителем бега трусцой, студентом отделения фармацевтики Гэри Андерсоном, буквально помешанным на религии парнем, за которого и вышла замуж. Позже оба посещали расположенный неподалеку Университет Майами в Огайо, который Дженнифер окончила с дипломом политолога. Недолгое время, выбирая, куда податься, она работала помощником нотариуса, пока какой-то ее родственник, уже освоившийся в разведке, не посоветовал ей попробовать устроиться на службу в ЦРУ.

В те дни очень немногие женщины удостаивались чести быть допущенными в элитное братство оперативных сотрудников, поэтому Мэтьюс и три ее новые подружки удовлетворились должностями, традиционно открытыми для женщин. Мэтьюс стала аналитиком по визуальным образам и часами корпела над спутниковыми фотографиями фабрики в Ливии, заподозренной в производстве химического, оружия. Имея природный писательский дар, позже она стала ответственной за отчеты: теперь ей в обязанность вменялось переводить полученные с мест сырые разведданные в нечто похожее на связный текст.

Даже на этой должности Мэтьюс ощущала острейшую необходимость перещеголять окружавших ее мужчин — хотя бы для того, чтобы ее просто заметили, вспоминает одна из коллег, входивших в ближний круг ее подружек.

«Мы не щадили себя, не жалели времени. Каждая везла вместо центнера тонну. Ну и, естественно, делали больше мужчин», — сказала эта подружка, которая тоже, подобно Мэтьюс, впоследствии работала тайным оперативным сотрудником «под прикрытием».

Муж Мэтьюс устроился работать в швейцарскую компанию и уехал в Женеву, куда за ним последовала и Дженнифер, но пробыла там недолго. По возвращении пара, в интересах карьеры жены, выбрала загородную жизнь под Вашингтоном. Поскольку они работали в разных городах (Мэтьюс в пригороде Вашингтона, а ее муж в Ричмонде), дом купили примерно посередине, около Фредериксберга и, мотаясь на работу, накатывали по сто с лишним миль в день. Фамилию себе Мэтьюс оставила девичью; когда пошли дети, супруги стали нанимать нянек, чтобы Дженнифер могла быстрее возвратиться в офис. По словам их друзей, она обожала своих детишек, но без работы жить не могла. Стать домохозяйкой было бы для нее тем же, что отрастить плавники и жить в океане.

«В этом она была завзятой феминисткой, но в отношении брака и семьи сохраняла очень традиционные взгляды, — сказала одна из ее приятельниц из Управления. — Была в ней та двойственность, что позволяет отделять одну сторону собственной жизни от другой. Отчасти это и делало ее хорошим аналитиком».

После Швейцарии Мэтьюс вернулась в Управление в 1996-м, но запросы имела уже другие. Из аналитического отдела перешла в Оперативный директорат, то есть туда, откуда ЦРУ управляет нелегальными операциями за рубежом. Новая работа потребовала многих недель тяжелой физической тренировки в учебном лагере ЦРУ, который называется «Ферма». В итоге ей пришлось пожертвовать правом даже на собственное имя, став оперативником «под прикрытием». Сама ее личность стала государственной тайной — в точности как у Валери Плейм, ее коллеги, которую вскоре угораздило стать всемирно знаменитой[34].

Но по-настоящему Мэтьюс продвинулась, когда вошла в состав небольшого подразделения при Центре антитеррора, которое внутри ведомства называли «Алек-стейшн». В этой группе свели вместе сотрудников с разным опытом и подготовкой, чтобы они, объединив способности, все силы бросили на изучение малоизвестной исламистской террористической группы, которая сама себя именует «Основой», или «Аль-Каидой». В 1996-м, когда к ним присоединилась Мэтьюс, это подразделение в ЦРУ считалось задворками. Террористические группы рассматривались как угроза второстепенная, да и терялась среди них «Аль-Каида» рядом с такими большими и богатыми организациями, как «Хезболла» и «Хамас». Но в 1998 году все стало меняться. «Аль-Каида» организовала одновременно взрывы посольств США в Кении и Танзании, унесшие жизни двухсот двадцати человек, эти вылазки катапультировали бен Ладена на самые верхние строчки списка преступников, разыскиваемых ФБР, и внезапно группа «Алек-стейшн» с ее аналитиками сделалась всем нужна.

В группе все так бредили идеей убийства вожаков «Аль-Каиды» и так друг с другом сроднились, что стали в шутку называть себя «семейкой Мэнсона»[35]. Самым сложным оказалось убедить официальный Вашингтон, что Усама бен Ладен представляет угрозу для США и на американской территории тоже. Твердо ведомые начальником подразделения Майклом Шоэром, человеком прямым и никогда не скрывавшим своих взглядов, они постепенно завоевали поддержку высшего руководства ЦРУ, вплоть до директора Джорджа Тенета и Кофера Блэка, который был тогда главой Центра антитеррора. Группа Шоэра разрабатывала планы экстренной ликвидации бен Ладена с последующим изгнанием его союзников талибов из Афганистана, для чего предполагалось опереться на дружественных афганских моджахедов и недавно приобретенные ведомством беспилотные летательные аппараты «предатор». Однако администрация Клинтона в 1999 году упустила случай ликвидировать бен Ладена, а чиновники новоизбранного президента Буша, отклонив настоятельные просьбы Тенета разрешить ему активные действия, тянули с обсуждением вопроса об «Аль-Каиде» в высших инстанциях аж до 4 сентября 2001 года. А неделей позже взращенные «Аль-Каидой» угонщики врезались на коммерческих реактивных лайнерах в башни Всемирного торгового центра и в здание Пентагона.

То утро в Лэнгли ничего не предвещало, начинался обычный рабочий день, даже не все сотрудники успели съехаться на работу, и тут первый самолет в 8.46 утра врезался в Южную башню Всемирного торгового центра. Когда через семнадцать минут еще один самолет влетел и во вторую башню, все так и выдохнули: «Аль-Каида»!

Кофер Блэк, директор Центра антитеррора ЦРУ, предположил, что штаб-квартира ЦРУ тоже может быть выбрана террористами мишенью, и приказал основной массе сотрудников покинуть здание. Сам же вместе с аналитиками из «Алек-стейшн» остался, и вместе они взялись за работу. Кое-кого из них родные дожидались потом со службы несколько дней.

«Мы вступили в войну, особую войну, такую нам вести еще не приходилось, — обратился Блэк к команде специалистов. После чего последовал и собственно приказ о выступлении: — Каждому из нас придется выполнить свой долг. И не всем будет дано с этой войны вернуться».

Близкие друзья Мэтьюс говорят, что эти несколько недель навсегда ее изменили. До событий 11 сентября она тоже, бывало, задерживалась на работе вместе с коллегами из «Алек-стейшн», пытаясь проникнуть в замыслы «Аль-Каиды», которые, как им казалось, еще можно было купировать, но после тех страшных атак и вовсе не возвращалась домой по нескольку дней и спала в кресле. В те дни она была беременна третьим ребенком и так себя физически истощила, что дождалась выкидыша, хотя это несчастье при такой работе могла бы и предвидеть. Однако продолжала работать, а в разговорах с друзьями постоянно повторяла, что опасается неминуемой новой атаки, и только ЦРУ имеет средства, чтобы ее предотвратить. Коллеги Мэтьюс по ЦРУ говорят, что из всех борцов с «Аль-Каидой» ей первой пришлось «хватануть цикуты».

Также первой была Мэтьюс и в череде сотрудников, возведенных в ранг наводчиков на цель — тогда эта профессия в Центре антитеррора только зарождалась, — и вскоре получила серьезное задание: руководить розыском одного из управленцев «Аль-Каиды», который проходил по делу под боевой кличкой Абу Зубайда. Настоящее имя этого палестинца было Зайан аль-Абидин Мухаммад Хуссейн; до 11 сентября он руководил джихадистским лагерем около Хоста и за годы деятельности обеспечил подготовку и переброску в Афганистан многих десятков боевиков «Аль-Каиды». Мэтьюс подозревала, что как раз Зубайда должен знать детали планов второй волны атак «Аль-Каиды» на США, и убедила руководство ЦРУ разрешить ей собрать команду из недавно нанятых на службу сотрудников для координации его розыска в глобальных масштабах.

Мэтьюс выгородила себе рабочее место в небольшом конференц-зале, и скоро там от людей и компьютеров стало тесно. Ее ребята работали не покладая рук неделями, пока в марте 2002-го не удалось выйти на финишную прямую: они обнаружили убежище Зубайды в пакистанском городе Файзулабаде. 28 марта пакистанская и американская разведки общими силами произвели там облаву; правда, захватить фигуранта удалось лишь после перестрелки, серьезно раненным. Зато он оказался первым значимым деятелем «Аль-Каиды», которого ЦРУ удалось зацапать.

Уже через несколько дней после поимки Зубайда преподнес следствию ценный подарок — выдал имя главного автора атак 11 сентября, которым оказался некий Халид Шейх Мохаммед[36]. Но потом Зубайда отвечать на вопросы перестал, и администрация Буша санкционировала применение к нему «усиленных методов допроса», в том числе и вотербординга. Среди свидетелей этой процедуры была и Мэтьюс, прилетавшая в Таиланд координировать действия дознавателей. А через несколько лет те допросы стали предметом ожесточенной грызни и разбирательства. Группы правозащитников, депутатские комиссии и даже бывшие чины администрации Буша перелопатили все, что касалось методов работы ЦРУ с Зубайдой, само имя которого стало символом скандала, связанного с использованием секретных тюрем, расположенных там, где не действуют обычные ограничения со стороны закона, и применением таких способов допроса, которые Международный комитет Красного Креста считает недопустимыми. Позже обнаружились факты, свидетельствующие о том, что Зубайда вовсе и не входил в круг подлинных главарей «Аль-Каиды», а был простым снабженцем и к стратегическим планам террористов имел доступ весьма ограниченный. Несмотря на это в Центре антитеррора Мэтьюс продолжали восхищаться как сотрудником, благодаря которому впервые удалось захватить террориста высокого ранга и вывести ЦРУ на главного организатора атак 11 сентября.

К середине десятилетия Мэтьюс выдвинулась, стала руководящим менеджером и направляла работу нескольких различных групп Центра. А по ходу дела старалась сдружиться с другими, столь же суровыми, дамами, выбившимися в начальство на несколько карьерных прыжков раньше. Одной из ее новых наставниц была известная крутым нравом рыжеволосая особа, игравшая ключевую роль во многих самых агрессивных (и самых сомнительных, как по методам, так и по результатам) операциях ЦРУ — от пресловутых допросов с пристрастием до засекреченной программы «переброски подозреваемых», в рамках которой оперативники ЦРУ отыскивали подозреваемого в терроризме в стране его проживания, похищали, перевозили в третью страну и уже там допрашивали, а если нужно, пытали. Обе женщины были страстными поклонницами одного и того же актера, Томми Ли Джонса[37], обе любили цитировать одну и ту же реплику из вышедшего в 2007 году фильма «Старикам тут не место»: «Грядущего тебе не остановить. И жизнь под себя не подстроить».

По мере продвижения Мэтьюс наверх, ее все чаще винили в грубости, нетерпимости и упрямстве. Но больше всего она свирепела, если кто-то позволял себе усомниться в том, что она, будучи женщиной, способна справиться с каким-нибудь делом — каким угодно. По Лэнгли пошло гулять новое нелестное прозвище, которым наделил ее кто-то из коллег-мужчин, обозвав Железной Дженни.

И дома, и позже в Хосте она вновь и вновь ощущала необходимость жестко себя поставить, держалась так, будто она всегда на страже, беспрерывно ведет битву за уважение к женщине в мире, где доминируют мужчины.

«Вы все время пытаетесь объяснять мужикам, как им делать их мужское дело, — сказал ей однажды некий ветеран ЦРУ из афганцев, консультировавший Мэтьюс перед отправкой в Хост. — Обычно знаете, как на это отвечают? ‘Милочка, что ты в этом смыслишь?’»

Правда Хост, в котором очутилась Мэтьюс, был не чета Хосту, который видели те, кто попадал туда несколькими годами раньше. В то время, когда база еще не стала достаточно безопасной для всяких там аналитиков и наводчиц, Хост безраздельно принадлежал уникальным, имеющимся только у Америки, подразделениям «блэк-опс» — военизированному крылу САД[38]. Кадры этих подразделений набираются в основном из «зеленых беретов», «морских котиков» и других элитных армейских подразделений; с 1950-х годов служащие САД сделались главной в Америке ударной силой, способной действовать тайно и вне рамок каких бы то ни было норм, в том числе и принятых правил ведения военных действий; именно они осуществляют акты саботажа, совершают санкционированные сверху убийства и сражаются под видом неизвестно кому подчиненных партизан. В 2001 году команды САД совместно с подразделениями десантно-диверсионных частей как раз и были на острие удара по «Аль-Каиде» в Афганистане, они же свергли правительство Талибана. На исходе года около десятка служащих таких подразделений, готовясь начать зачистку последних очагов сопротивления талибов, стали лагерем в восточной части города Хост, и с тех пор служащие САД пребывают там постоянно.

В те последние дни 2001 года, пока Мэтьюс и ее подчиненные в Лэнгли с болью наблюдали за тем, как Усама бен Ладен, заметая следы, уходит в Пакистан, на авиабазе в пакистанском городе Джакобабад собрали отряд коммандос САД и вертолетом перебросили через горы в Хост с приказом взять под контроль аэродром. Задание было выполнено, хотя в первые минуты после их приземления дело явственно пахло катастрофой.

Легко одетые и с одним лишь стрелковым оружием, они прибыли в Хост в два часа ночи, причем ночи морозной. Душу грел лишь чемодан денег, да обещание местного полевого командира, который сам был противником талибов, оказать помощь. Местный командир ждал их, как и было обещано. Но вместе с ним их ждали и боевики конкурирующих кланов. Стоя на почтительном расстоянии, автоматчики в тюрбанах кидали друг на друга сердитые взгляды через головы американцев, оказавшихся между двух огней.

Несмотря на темноту, американские коммандос заметили, что некоторые афганцы — как с той, так и с другой стороны — достают гранаты. Позже в ЦРУ узнали, что моджахеды, оказывается, собирались биться насмерть друг с другом, потому что и те и другие хотели получить все привезенные американцами деньги и современное оружие.

«Не успели о нашем скором приезде узнать в одной группировке, как сразу эта новость облетела всех, — рассказывает американский военный, который при сем присутствовал. — Была еще кромешная ночь, никто из них не успел даже выпить чаю, вот и схватились за гранаты».

Один из служащих ЦРУ мигом выступил вперед и принялся расхваливать гостеприимство и храбрость афганцев. Карманы Дяди Сэма глубоки, заверил он присутствующих, в толпе которых преобладали грубые, бородатые лица явных бандитов, многим американцам живо напомнившие персонажей какой-нибудь сцены в картине из очередной серии «Звездных войн». Боевики расслабились, стали расходиться, обстановка временно разрядилась. Почувствовав облегчение, усталые солдаты с осторожностью двинулись через темный город, оставив часть людей в брошенной начальной школе обустраивать ее под временный форпост.

На роль крепости школа подходила плохо. Здание стояло на транспортной магистрали, поэтому защитить его от бомбистов-смертников, да и от ракетных атак тоже, было бы почти невозможно. В близлежащих домах и среди деревьев было где спрятаться снайперам. В здании не работал ни водопровод, ни электроснабжение. Город был и так-то грязен и зловещ, да в нем к тому же правили вооруженные банды чуть ли не семи различных кланов, чьи симпатии и антипатии менялись день ото дня. Раздававшиеся там и сям в самое неожиданное время суток выстрелы держали людей в напряжении: никогда нельзя было сказать с уверенностью что это — нападение или очередная афганская свадьба.

Самый тяжелый момент настал 4 января 2002 года. После встречи американцев со старейшинами пригородной деревушки какой-то увешанный оружием афганец внезапно открыл огонь по прибывшим из Хоста коммандос. Один из бойцов военизированного подразделения ЦРУ упал: пуля попала в грудь сквозь щель между пластинами бронежилета. Упал еще один американец — энергичный сержант-связист из «зеленых беретов» по имени Натан Чапмен, ветеран «Бури в пустыне», направленный в Хост в распоряжение ЦРУ. Чапмену, которому шел тогда тридцать второй год, пуля угодила в бедро, и поначалу считали, что он ранен не так серьезно, как боец спецподразделения ЦРУ.

В считанные минуты оба были в вертолете, который доставил их назад в Хост, где раненный в грудь боец постепенно пошел на поправку. Чапмену же никак не могли остановить кровь: у него оказалась перебита бедренная артерия. К тому времени, когда вертолет приземлился в Хосте, молодой сержант скончался. Он оказался первым американским военным, погибшим в сражении на афганской земле.

Вскоре после этого ЦРУ переместило свою базу за город, ближе к аэродрому. В аэропорту, хотя и много лет простоявшем в запустении, хватало места и для отдыха, и для работы, да плюс еще диспетчерская башня — во-первых, совершенно целая, а во-вторых, на ее крыше можно поставить пулемет, из которого удобно было бы вести огонь на все триста шестьдесят градусов. Взлетное поле вполне ремонтопригодно, пусть и замусорено ломаной и разбомбленной авиатехникой времен советской оккупации. Американцы принялись за работу, для начала заполнив землей емкости «бастионов Hesco», из которых возвели стены того, что должно было стать первой базой ЦРУ в Афганистане за пределами Кабула.

Новый объект кто-то предложил именовать «Передовой оперативной базой Чапмен» — по имени первого бойца спецназа, погибшего несколько дней назад. Это стало официальным названием базы, хотя большинство обитателей называло ее незатейливо: база в Хосте.

Первым делом следовало решить, как быть с самой крупной группировкой боевиков в регионе. Местный полевой командир Джалалуддин Хаккани много лет был на жаловании у ЦРУ, когда во время войны с Советами служил командиром афганских повстанцев, и теперь под его началом были тысячи боевиков — вдоль всей афгано-пакистанской границы. В 1990-х, после того как в стране пришел к власти «Талибан», он провозгласил себя союзником талибов, но на деле был сам по себе: его больше интересовало сохранение собственной империи, основанной на контрабанде и рэкете, чем теология или завоевания.

Кроме того, Хаккани хранил верность друзьям, в том числе и бывшему товарищу по оружию Усаме бен Ладену. Репутации этих двоих сложились в 80-х, когда они успешно сражались с Советами в горах вокруг Хоста, многократно доказывая непроницаемость этих мест для русского вторжения. Бен Ладен, сын богатого строительного магната, использовал поступающие из Саудовской Аравии деньги и свои связи среди инженеров-строителей, чтобы помочь партизанам-моджахедам выстроить комплекс тоннелей и крепостных сооружений на основе горных пещер. А полевой командир Хаккани приобрел громкую славу, когда лично вел своих бойцов к невероятным, подобным победе Давида над Голиафом, победам над советским спецназом, действовавшим при поддержке боевых вертолетов. Советы заняли Хост и удлинили взлетно-посадочную полосу его аэродрома, тщетно пытаясь бомбежками выбить Хаккани и его союзников из их горной цитадели.

Итак, когда коммандос САД совместно с проамериканскими войсками афганцев в конце 2001 года чуть было не схватили бен Ладена, главарь «Аль-Каиды» обратился за защитой к тому высокому густобородому военачальнику, плечом к плечу с которым сражался против диктата Советов. Хаккани предложил старому другу убежище в доме на окраине Хоста — чтобы тот подождал там, пока не откроется возможность безопасно уйти в Пакистан вслед за своими последователями.

А Хаккани остался. В падении режима талибов он почти не сомневался и готов был переметнуться к новым хозяевам, что в прошлом случалось уже много раз. Официальные лица в Пакистане, имевшие с ним дело не первый десяток лет, настоятельно рекомендовали американцам примириться с Хаккани и, возможно, даже дать ему какой-нибудь второстепенный пост в новом афганском правительстве.

Однако в Вашингтоне чиновники Буша в Министерстве обороны торговаться были не склонны. Хаккани способствовал бегству Усамы бен Ладена, так, может быть, он и теперь знает его местонахождение? Как сообщает бывший высокопоставленный американский чиновник, непосредственно участвовавший в событиях, с эмиссарами Хаккани провели два раунда секретных переговоров — сперва в Исламабаде, затем в Объединенных Арабских Эмиратах. Но на обеих встречах, как говорит этот чиновник, со стороны США предлагались одни и те же условия: безоговорочная капитуляция вплоть до согласия самого Хаккани облачиться в оранжевый комбинезон и присоединиться к другим заключенным в недавно открытом американском тюремном лагере в Гуантанамо, на Кубе. Пробыв там какое-то время — видимо, до тех пор, пока не расскажет военным дознавателям все, что знает о бен Ладене, — Хаккани получит разрешение вернуться домой.

То, что Хаккани на эти условия не пойдет, было заранее очевидно, сказал все тот же бывший чиновник от разведки.

«Лично я всегда верил, что работать вместе с Хаккани мы как раз могли бы, — сказал этот чиновник. — Но в то время никто за горизонт не заглядывал, не думал о том, где мы можем оказаться лет через пять. Для политических кругов все было просто: ‘чурок пора хватать за яйца’».

И точно: Хаккани отказался. В 80-х Джалалуддин Хаккани чуть не десять лет изводил русских партизанскими вылазками. Теперь, в возрасте пятидесяти одного года, он был не прочь повоевать и с американцами. Со временем так называемая Сеть Хаккани, которой руководил его сын Сираджуддин, превратилась в одну из главных угроз силам США во всем Афганистане; именно боевики Хаккани будили теперь Мэтьюс и ее коллег по ночам, обстреливая ракетными снарядами стены базы в Хосте.

Бен Ладен сбежал, шли годы, а военизированные формирования ЦРУ в Афганистане продолжали действовать как и прежде, совершая свои операции и возвращаясь в небольшие, обнесенные стенами базы, где они жили и сражались бок о бок с афганскими солдатами. Да и старая база САД в Хосте выросла, раздалась и взяла на себя новые функции — в основном поддержку начинаний Пентагона. Выслеживание бен Ладена переместили в Пакистан, предоставив это дело главным образом роботам-дронам. И только тогда сотрудников ЦРУ из Лэнгли — оперативников, наводчиков на цель и аналитиков — стали регулярно допускать на фронтовые базы, чтобы они, влившись в ряды увешанных оружием мужиков, стали им помогать, собирая и интерпретируя разведданные, а там, глядишь, и руководить ими начали.

Тем временем в Лэнгли запустили программу перекрестной тренировки двух очень разных категорий сотрудников. Бойцов САД стали обучать классическим методикам сбора информации, а от направляемых в Афганистан гражданских сотрудников потребовали прохождения трехнедельных «подготовительных курсов для отправки за рубеж», дабы научиться выживать в зоне военных действий. В программу этих курсов входит стрельба, оказание первой медицинской помощи и преодоление на автомобиле дорожных препятствий и засад. Но, едва программа была запущена, некоторые тренеры стали жаловаться на ее неадекватность.

«Все это — сущий ликбез, начальный, рудиментарный уровень, — сетовал опытный преподаватель, который провел один курс обучения. — Не овладение специальностью, а лишь ознакомление с нею».

Десятью годами ранее такой же курс длился двадцать одну неделю и давал обширные знания по взрывчатым веществам и минному делу, слушатели обучались действиям в составе спецкоманды и подбору людей для таких команд, с ними проводились занятия по штурманскому и даже парашютному мастерству. Но эту длинную программу свернули, сочтя, что она чересчур дорога и отнимает слишком много времени, тогда как ведомству требуется разворачивать фронтовые операции быстро. Часть навыков, которым обучали в ходе этого курса (парашютное мастерство, например), сочли ненужными: и впрямь, зачем все это сейчас, когда столь многое в разведке зависит от компьютерных сетей, спутников и робототехники.

«После и сентября стали задаваться вопросом: каждого ли сотрудника надо обучать всем этим сложным премудростям? Ответом было решительное ‘нет’, — сказал некий уволенный в отставку преподаватель „курсов для отправки за рубеж“. — Проще ведь переложить эту часть работы на других».

Вот на этих-то самого разного вида и свойства премудростях и сосредоточилась деятельность военных и бойцов военизированных формирований. «Мясоеды», как некоторые из них себя называют, в Хосте по-прежнему необходимы. Но командная роль им больше там не отводится.

Теперь, когда подтвердилось, что Байтулла Мехсуд мертв, Мэтьюс, сидя в командном центре, могла сконцентрировать все свое внимание на миссии, которую она всегда считала первостепенной: розыск и уничтожение бен Ладена, его заместителя Аймана аз-Завахири и их непосредственных подручных.

Мэтьюс быстро оценила необычайно мощный инструментарий, который она может применить для этой охоты, находясь на базе. Первым и главным инструментом являются Поисковые группы — новые финансируемые ЦРУ подразделения афганских коммандос, обученных в САД. Это три тысячи бойцов в одной только восточной половине Афганистана; все по национальности пуштуны (кто афганского, кто пакистанского происхождения), которые могут, переодевшись в местное гражданское платье, просачиваться через границу, чтобы убивать и похищать подозреваемых в терроризме и собирать информацию. Разведданные они передают размещенным на базе американским оперативникам, которые, наряду с информацией, полученной обычным телефонным и интернет-перехватом, сливают их в гигантские резервуары данных ЦРУ, чтобы все это изучали наводчики на цель — Элизабет Хэнсон и ей подобные. Явные наводки на конкретных террористов при этом быстро превращаются в четкие географические координаты для растущего флота «предаторов».

За восемь лет практики все колесики и рычажки механизма отшлифовались, и обычно все идет гладко. А недавно мужчинам и женщинам, приставленным к этой сложной машине ЦРУ, открылись новые признаки продвижения вперед. Судя по перехваченным разговорам между перепуганными главарями группировки, после года непрестанных ударов с воздуха руководство «Аль-Каиды» в Афганистане совершенно дезорганизовано. Бен Ладен ушел в такое глубокое подполье, что практически его как бы и вовсе не стало. А Завахири, хотя все еще и направляет стратегию, ношу каждодневного командования операциями перевалил на нескольких подручных — главным образом на египтянина, известного под именем Шейх Саид аль-Масри: именно он заполнил собою брешь, пробитую в их рядах гибелью Усамы аль-Кини. Однако, судя опять-таки по перехватам ЦРУ, этот аль-Масри как лидер весьма непопулярен: он оказался тираном и интриганом, помешанным на власти. Боевики «Аль-Каиды», чьи разговоры удалось прослушать, горько на него друг другу жаловались.

Но самая светлая новость пришла не из Пакистана, а из Аммана. Иорданской разведке удалось завербовать прекрасного осведомителя, в своем роде звезду, и теперь его с помощью ЦРУ забросили на Территорию племен. Этот новый агент-иорданец на несколько месяцев куда-то канул, однако недавно вынырнул с информацией, от которой захватывает дух. За эти месяцы ему каким-то образом удалось проникнуть сперва в пакистанский «Талибан», а затем, по всем приметам, в саму «Аль-Каиду». Так что на совещаниях высшего руководства ЦРУ в Лэнгли старшие менеджеры, понизив голос, заговорили уже о «золотом источнике».

Этот золотой источник забил где-то совсем рядом, за ближними горами в Пакистане, всего, может быть, милях в пятидесяти от крошечного кабинетика, где работала теперь Мэтьюс. Сидела, просматривала поступившие за день телеграммы и с нарастающим нетерпением ждала, что будет дальше.