13. Тройной агент

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

13. Тройной агент

Северный Вазиристан, Датта-хель — декабрь 2009 г.

В одном из племен пуштунов Северного Вазиристана есть человек, который там известен, как «портной ‘Аль-Каиды’». Его дом находится поблизости от поселка Датта-Хель, а на жизнь он зарабатывает шитьем жилеток для шахидов, бомбистов-самоубийц. Однажды утром в середине декабря он сидел за своей старинной швейной машинкой и выполнял очередной заказ — опять жилет, но на сей раз не совсем обычный.

Этот человек славится как закройщик весьма изобретательный, а его изделия отличаются надежностью и дешевизной, то есть качествами, чрезвычайно важными для того, кто свой товар сбывает организации террористов, поставившей атаки смертников на поток. Не всегда он кроит жилетки сам, иногда за основу берет купленный на местном базаре пусть поношенный, но еще крепкий мундир от списанной военной формы, отпарывает рукава и пришивает толстые стропы, которыми можно плотно притянуть его к торсу. Пришивает к жилету матерчатые карманы, куда вставляет пакеты с пероксидом ацетона[51], белым порошком, который на Территории племен в Пакистане пользуется популярностью как взрывчатое вещество, поскольку его можно получать в домашних условиях из простых ингредиентов. Поверх карманов кладет слой шрапнели, состоящий из сотен гвоздей или других кусков металла, налепленных на листы толстой и с одной стороны липкой бумаги или ткани. И в довершение всего сует в порошок капсюли-детонаторы, снабженные проводами, идущими к маленькой девятивольтной батарейке и дешевой запальной кнопке. Эту последнюю он укрепляет внутри отдельного кармашка, закрывающегося на молнию. Как он объясняет, для того, чтобы не дать молодым и легко возбудимым будущим мученикам взорвать себя слишком рано. Лишняя секунда-другая возни с молнией даст бомбисту возможность задуматься, а не подойти ли к цели поближе, чтобы добиться максимально возможного убойного эффекта.

Тугая пригонка жилета к телу и особое расположение карманов со взрывчаткой позволяют направить энергию взрыва вовне, к тому, кто стоит непосредственно перед шахидом. Часть энергетической волны неизбежно устремляется вверх и разрывает тело бомбиста в самом слабом месте, в области шейных позвонков под нижней челюстью. Этим объясняется странное явление: голова бомбиста в момент детонации всегда начисто отрывается от тела, и ее позднее обнаруживают совершенно неповрежденную в нескольких метрах от туловища, в клочья изорванного. Когда в первые годы нового века началось повальное нашествие шахидов на израильские кафе и междугородние автобусы, полицейские обнаружили, что довольно легко можно отличить тело бомбиста от останков его жертв: надо лишь найти труп без головы.

В тот день вокруг жилетных дел мастера собралась группа молодых пакистанских рекрутов (кое-кто из них уже был назначен на роль шахида); они смотрели, как мастер работает, и восхищались. Один заснял на сотовый телефон, как тот полез в ящик с взрывчаткой и вынул не то, что ожидалось: не обычные пакетики с порошком, а брикеты похожей на пластилин гораздо более мощной военной взрывчатки, которая называется «Композиция Си-4»[52]. Он размял брикеты, чтобы они стали плоскими, и принялся набивать ими тринадцать матерчатых карманов, предварительно нашитых с внешней стороны жилета. Затем окунул малярную кисть в банку со строительным клеем и смазал густой белой жижей большой квадрат прочного холста. Потом стал терпеливо укладывать на него металлические предметы — в ряд один за другим и так ряд за рядом, перемежая стальные подшипниковые шарики размером с желудь гвоздями и обрезками. А завершил мозаику несколькими блестящими штучками, которые узнал бы каждый американец, окажись он в тот момент рядом: это были «джеки» — похожие на противотанковые ежи в миниатюре принадлежности для детской игры.

Зрители оживленно обсуждали, кому выпадет честь надеть такой необычайный жилет. Большинство склонялось к тому, что он достанется молодому иностранцу, которого рекруты звали Абу Лейла — по арабскому обыкновению взрослого мужчину следует называть именем его старшего ребенка, предваряя его словом Абу, что значит «отец». Но отец Лейлы вовсе не стремился надеть этот жилет. Уезжая в Пакистан, Хумам аль-Балави воображал себя моджахедом, воителем священной битвы, идущим сражаться и, возможно, даже умирать в справедливом сражении с врагами Господа. Но вот с чем он совершенно себя не ассоциировал, так это с жилетом смертника. Тот, что лежал перед портным в Датта-Хеле, мало-помалу напитывался, снаряжался металлом — ряд за рядом, слой за слоем, — но время еще было. В оставшиеся дни Балави постарается все силы приложить к тому, чтобы этот жилет надели на кого-нибудь другого. Только бы не на него.

Но вышло все не так, как ожидал Балави.

Смерть Байтуллы Мехсуда показалась ему концом той веревочки, которой как ни виться… А может быть, и концом его жизни. Рыхлый, болезненный Мехсуд для Балави был не просто хозяином, но и щитом, охранявшим его от других лидеров «Талибана», которые, как, впрочем, и приближенные Мехсуда, на врача смотрели косо. Теперь же, когда его не стало, их подозрительность снова вспыхнула. А вдруг это иорданец направлял ракеты на командиров «Талибана», в том числе и на Мехсуда?

К счастью для Балави, им и помимо него было кого подозревать. За те пятнадцать месяцев, что неумолимые «предаторы» наносили по ним удары, вопрос, как им удается с такой точностью поражать свои мишени, вызывал самые невероятные домыслы. Одна из теорий строилась на том, что на автомобилях кто-то будто бы оставляет знаки, нанося их «невидимыми чернилами» с помощью шприца; говорили и о таинственных микрочипах (на местном наречии гхема гхамей, то есть «колечко с камешком»), которые служат якобы маяками для прицельного бомбометания — такой маячок, мол, можно спрятать в пачке сигарет или даже замаскировать под обычный камень. Многих местных жителей талибы казнили, заподозрив, что они устанавливают такого рода устройства около домов, где появляются крупные руководители боевиков.

Но когда последователи Байтуллы Мехсуда передрались, споря о том, кто заменит погибшего лидера талибов, поиски шпионов на время прекратились. Один из таких споров окончился перестрелкой, в которой чуть не погиб основной претендент на лидерство — Хакимулла Мехсуд, молодой и харизматичный двоюродный брат Байтуллы. Раненому Хакимулле понадобился врач, так что, весьма возможно, профессионализм Балави спас жизнь не только молодому человеку, но и ему самому.

Высокий и статный Хакимулла в свои тридцать с небольшим был этаким Че Геварой в сравнении с Байтуллой, пузатым Карлом Марксом, но они оба были одинаково порывисты и импульсивны, и оба симпатизировали иорданскому врачу. Хакимуллу глубоко потрясла смерть двоюродного брата, к тому же теперь на него, как на нового вождя, легла моральная ответственность за бадал, кровную месть за убитого. А Балави полезен, он обладает ценными навыками, в число которых, похоже, входит и способность внушать ЦРУ кое-какие мысли. Нельзя ли с его помощью отомстить за смерть Байтуллы?

Что ж, перво-наперво Балави не помешает военная подготовка. Клан Мехсуда имел в своем распоряжении тренировочные лагеря для рекрутов-джихадистов, и вскоре доктор отправился в Северный Вазиристан, в пыльный лагерь близ деревни Иссори; там обучалось несколько десятков молодых мужчин, изъявивших желание повоевать за «Талибан».

Отныне Балави начинал свой день в 5.30, переходя от гимнастики к стрельбе по мишеням, а от нее к бегу с препятствиями. Под вечер будущие боевики изучали подрывное дело, в том числе действие жилетов смертника и установку взрывных устройств на дорогах. Обучение прерывалось только на время еды и обязательной ежедневной молитвы в мечети; вечером всех снова собирали для наставлений по вопросам религии и тактики. Местные пуштунские юноши лет двадцати или даже меньше, которые составляли большинство в лагере, радостно приветствовали появление в своей среде доктора-араба, пусть по возрасту и крови им и чуждого, но зато, говорят, это же знаменитый журналист, тот самый Абу Дуджана аль-Хорасани! Правда, физические нагрузки, да и весь изматывающий режим выявил некоторые недостатки доктора. К концу обучения он все еще не мог овладеть основами стрельбы из автомата АК-47: из-за отдачи дуло задиралось, и пули летели гораздо выше мишени.

Самый неприятный случай произошел с ним во время практического освоения одной из любимых тактических уловок талибов — когда из засады на автомобиль нападают двое мотоциклистов-убийц. До этого Балави никогда не управлял мотоциклом, и вдруг его усадили верхом на ревущего зверя и заставляют куда-то нестись по грунтовой дороге — при этом надо одновременно держать и руль, и оружие. На мягком песке мотоцикл занесло, Балави потерял управление и врезался в мотоцикл напарника, отчего оба упали. Балави почувствовал острую боль в правой голени, там что-то хрустнуло, а потом его еще проволокло по инерции лицом и рукой по гравию. Какие-то секунды он лежал неподвижно, прикидывая, сильно ли покалечился. Малая берцовая кость правой ноги была сломана. Но его репутации эта истории нанесла травму, без сомнения, куда большую. Кому нужен джихадист, который не способен драться?

Все эти месяцы без ведома Балави за ним наблюдали, прикидывая, как лучше использовать его потенциал. Наконец, когда после гибели Байтуллы Мехсуда прошло несколько недель, из тени вышла «Аль-Каида».

Балави пригласили к одному из командиров среднего звена, некоему Абдулле Саиду аль-Либи, уроженцу Ливии, который тогда заведовал текущими операциями в Пакистане. Вскоре он выделил Балави место в занимаемой им усадьбе, чтобы тот ненадолго там поселился. Иорданца постепенно перезнакомили со всеми остальными из узкого кружка главарей «Аль-Каиды» в Северном Вазиристане. Балави пил чай с Атийей Абд аль-Рахманом, их религиозным авторитетом и дипломатом. И, наконец, его представили человеку, который был практически главным по тактике во всей «Аль-Каиде». Согласно иерархическим схемам ЦРУ этот человек, известный как Шейх Саид аль-Масри, значился в «Аль-Каиде» фигурой № 3. В реальности всеми делами заправлял аль-Масри — оба высших главаря общались с подчиненными лишь изредка, через доверенных курьеров.

Аль-Масри устремил на Балави взгляд из-за узких, каких-то очень уж женских очочков. Хитрому старому воителю было пятьдесят три, но выглядел он древним старцем: длинное лицо с дубленой кожей в глубоких морщинах, неухоженная борода пестрит сединой. На лбу, чуть ниже края белого тюрбана, набрякшая лиловым шишка, следствие давней привычки во время молитвы ежедневно биться лбом об пол.

Шейх аль-Масри пустой болтовни не любил. В числе других каирских радикалов этот человек, настоящее имя которого Мустафа Ахмед Мохамед Осман Абу аль-Язид, еще в молодости подвергался пыткам, сидя (вместе с Айманом аз-Завахири) в тюрьме за участие в заговоре с целью убить египетского президента Анвара Садата. Выйдя из тюрьмы, вступил в возглавляемую Завахири террористическую группу и присутствовал при слиянии ее с «Аль-Каидой». Пережил множество покушений на свою жизнь, в числе которых было одно, лишь чудом не удавшееся, — когда в 2006 году ЦРУ разбомбило дом в Северном Пакистане, куда в качестве гостя, якобы, должен был явиться Завахири.

Теперь, на исходе третьего десятка лет жизни в качестве разыскиваемого террориста, он чрезвычайно заботился о своей безопасности и был совершенно равнодушен к безопасности других. Согласно имеющемуся у ЦРУ его секретному психологическому «профилю», составленному по данным, полученным как от осведомителей, так и из прослушки, этот человек — неуверенный в себе циник и обуреваемый жаждой власти коварный интриган, которого сильно недолюбливают его же подчиненные. Окружив себя вооруженной пулеметами охраной, он всячески подбивал своих последователей жертвовать собой. Любимым его аргументом было: «если ты этого не сделаешь, Аллах в наказание пошлет тебе жестокие муки».

Наблюдая за Балави, аль-Масри все четче видел открывшуюся возможность. Руководящие круги «Аль-Каиды» за неполный год недосчитались более десятка начальников и многих сотен боевиков. Что ж, похоже, вот он, способ нанести ответный удар. При этом цена, которую придется заплатить террористической группировке, окажется минимальной — всего один никчемный иорданский докторишка, по которому плакать никто не будет.

Уже во время их разговора в уме аль-Масри начал вырисовываться предварительный план, в котором главной целью становился Али бен Зеид, иорданский куратор доктора. В качестве символической мишени фигура бен Зеида представлялась почти идеальной. Во-первых, это офицер, сотрудник иорданской разведслужбы Мухабарат — организации, нанесшей «Аль-Каиде» раны, серьезнее которых не наносил никто — ну, за исключением разве что ЦРУ. Во-вторых, он тесно сотрудничает с американским шпионским ведомством, а в третьих, — близкий родственник правящего в Иордании монарха, короля Абдаллы II, араба, заключившего мир с Израилем и сделавшегося тем самым в глазах «Аль-Каиды» одним из главных изменников в мусульманском мире. Если его родича удастся убить, это будет незабываемым ударом джихадистов по смертельному врагу. А если — что еще лучше — удастся бен Зеида похитить, будут унижены перед всем миром не только он, но и весь правящий режим Иордании. Брата короля можно будет судить судом «Аль-Каиды», вынести ему приговор и, наконец, казнить, устроив из этого спектакль и распространив через интернет, чтобы зрелищем мог насладиться каждый.

А вот и наживка для западни: Хумам аль-Балави. Остается только, чтобы этот доктор как-нибудь убедил бен Зеида приехать в Пакистан… А уж тут-то «Аль-Каида» пособит. Между прочим, подобно многим другим ветеранам джихада, проходившим обучение в западных спецслужбах, аль-Масри был достаточно грамотен как разведчик и внимательно следил за новостями в массмедиа, по которым можно судить и о позиции ЦРУ. Некоторых членов его группы уже допрашивали в тюремных лагерях США, в том числе в Гуантанамо. Они знали, какого рода информация проймет американцев до печенок.

Так «Аль-Каида» начала кампанию по превращению Балави в незаменимого, сверхценного агента ЦРУ. Делалось это постепенно. Сначала осведомителю следовало выступить с ошеломительной новостью, которая обязательно привлечет внимание верхушки ЦРУ. Новость должна быть достоверной и проверяемой, но не слишком вызывающей, а то как бы подвох не заподозрили. Чем-то таким, что помешанные на технике американцы сразу оценят.

Дьявольский ум аль-Масри подсказал ему: видео! Пропагандистское крыло «Аль-Каиды» уже давно располагает примитивной студией с камерами и компьютерной аппаратурой для монтажа и озвучки. Что ж, теперь пусть подключаются актеры: аль-Рахман с несколькими полевыми командирами и Балави, и пусть изображают самих себя.

Съемки происходили в конце августа. Аль-Рахман и Балави заняли свои места и под камеру стали изображать оживленную беседу. Сценическую площадку обставили так, чтобы отснятый материал имел вид небрежной любительской съемки рядового совещания. Потом из материала был выделен короткий цифровой фрагмент. Иорданцу оставалось только прицепить файл к имейлу, отправить и ждать.

За первым пробным шаром следовало запустить серию приманок поменьше, растянув ее на много недель, чтобы американские аналитики не расслаблялись и все время ждали. У них должно складываться впечатление, будто Балави помогает ЦРУ в поиске мишеней: то тут совет даст, то там добавит детальку-другую (совершенно подлинную, разумеется), чтобы казалось, что он почти у цели, вот-вот произойдет прорыв к большой победе. А «Аль-Каида» подождет, пока уляжется волнение, вызванное видеофайлом с участием аль-Рахмана, и лишь после этого запустит настоящего, большого живца.

Аль-Масри знал, как жаждут американцы любой информации о бен Ладене и Завахири. Человек № 2 в «Аль-Каиде», конечно, глубоко законспирирован, но версия, что он может захотеть встретиться с Балави из-за проблем со здоровьем, вполне правдоподобна. А уж детали этой якобы состоявшейся встречи, да такие, чтобы у аналитиков ЦРУ не возникло ни малейшего сомнения — вплоть до последнего шрама и пломбы в коренном зубе, — «Аль-Каида» предоставит.

И каждый червячок из этого набора наживок оказался с жадностью проглочен! Действительно ли иорданская и американская разведслужбы отбросили все сомнения, из Пакистана судить было трудно, но стало ясно, что Балави прочно приковал к себе их внимание. В ноябрьском имейле, которым Балави поделился с хозяевами, бен Зеид хвалил агента, превознося до небес и называя самым успешным из своих подопечных. «Благодаря тебе мы подняли головы и можем смотреть теперь на американцев, не опуская глаз!» — не жалел елея куратор.

Участие в этой игре вскружило Балави голову. Сверхсовременными технологиями, деньгами и коварством легендарное американское шпионское ведомство сгубило стольких джихадистов! А теперь, похоже, вот-вот само попадется в ловко расставленную «Аль-Каидой» ловушку — уж точно не менее хитроумную, чем любая из придуманных на Западе.

«Хвала Аллаху, наживка заглочена прочно, — подытожил Балави. — Теперь они так распалились, что ими можно вертеть как угодно».

Кураторы Хумама аль-Балави интерес действительно проявили, но не забыли об осторожности. Иорданскому врачу пришлось переживать одно разочарование за другим: вот не хочет его мишень прыгать в ловушку «Аль-Каиды», и все тут!

По первоначальному плану встреча должна была произойти в Пешаваре, древней пуштунской столице, ныне центре провинции Хайбер-Пахтунхва с населением свыше двух миллионов человек в Северо-Западном Пакистане. Предполагалось, что Балави настоит на том, чтобы встретиться с бен Зеидом наедине, и, как только тот появится, откуда ни возьмись, выскочат боевики «Аль-Каиды» с автоматами, так что офицер Мухабарата в два счета будет похищен (или «арестован», как назвал бы это Балави). Конечно же, неподалеку окажутся и цеэрушники, за всем этим наблюдающие, они попытаются вмешаться, и тут уже вступит в действие План Б. Если похитителей окружат и помешают отходу, в крайнем случае они своего пленника просто убьют.

Идею встречи в Пешаваре бен Зеид не забраковал — что ж, город оперативники ЦРУ хорошо знают, там много их агентов. Но офис ЦРУ в Исламабаде наложил вето. Слишком велик риск — в частности, пакистанская разведслужба может прознать о намечающейся встрече и, чего доброго, организовать утечку, сообщив кому следует, кто такой Балави.

Когда сорвалось с Пешаваром, следующим предложением боевиков стал главный город Северного Вазиристана Мираншах. Этот город практически принадлежит сети Хаккани, близкому союзнику «Аль-Каиды», а в пригородах и ближних деревнях вовсю орудуют подчиненные Мехсуду талибы. Там бен Зеид может исчезнуть в лабиринте глинобитных дувалов, среди хаоса базаров и закоулков, прежде чем ЦРУ успеет разобраться в происходящем.

Бен Зеид отверг и Мираншах, но Балави продолжал настаивать. Предлагал варианты, пытался взывать к совести. «Это же я тут всем рискую!» — твердил он.

Упрямство Балави начинало уже раздражать, но ветераны ЦРУ списывали его на неопытность агента. Осведомитель явно боится, это естественно, и еще не понимает, куда ЦРУ может дотянуться, а куда нет. Он не понимает, что, если есть хоть какой-то выбор, американцы никогда не согласятся проводить столь важную встречу в таком месте, как Мираншах, — городе, где абсолютный контроль ведомства над всеми обстоятельствами далеко не гарантирован.

По большому счету для нашей встречи подходит единственное место, писал бен Зеид. Это американская база в Хосте, она рядом с Мираншахом — как раз за горным хребтом и границей. Балави успеет быстро обернуться и возвратится в Пакистан прежде, чем его отсутствие будет замечено. Хост обеспечит полную безопасность и защиту от глаз шпионов «Талибана».

Балави же, напротив, к базе ЦРУ никакого интереса не испытывал. Он хорошо понимал, что ехать в Хост — это все равно что вламываться в тюрьму. Для засады и похищения никаких шансов, и никаким воинам «Аль-Каиды» он не выкрикнет приказ «в атаку!» Оружие, если его и удастся каким-то образом пронести на базу, почти наверняка отберут, а он сам будет убит прежде, чем успеет выстрелить хотя бы раз.

Это невозможно, написал он в ответном послании.

Вместе с тем само приглашение посетить известную базу ЦРУ содержало в себе соблазнительную возможность нанести удар как по иорданской разведслужбе, так — при удачном стечении обстоятельств — и по американской. Балави это понял, да и хозяева из «Аль-Каиды» тоже почти наверняка подумывали о том же. В отличие от других обсуждавшихся с ним планов, этот был бы чисто сольным его выступлением и транспортировки актера требовал лишь в один конец. Но сие было бы чрезвычайно, запредельно рискованным мероприятием. Чтобы преуспеть в качестве бомбиста-смертника, Балави требовалось каким-то образом преодолеть множество заграждений безопасности — прежде всего несколько кругов афганской и американской охраны, дальше идет ощупывание, охлопывание, натасканные на взрывчатку собаки и металлодетекторы. Реально он мог надеяться унести жизни лишь нескольких низкооплачиваемых бедолаг-пуштунов, которые нанялись охранять внешний периметр базы, чтобы было на что кормить детей.

Об отношении Балави к миссии смертника можно судить по настойчивости его попыток избежать поездки в Хост. С самого начала декабря, когда уже и бен Зеид на базу прибыл, агент забрасывал куратора просьбами приехать в Пакистан. Когда, наконец, стало ясно, что о Мираншахе не может быть и речи, Балави предложил еще один вариант: встретиться под открытым небом в Гулям-Хане, пограничном поселке, где шоссе из Мираншаха в Хост проходит через контрольно-пропускной пункт.

Спор продолжался и 17 декабря, когда ЦРУ нанесло один из самых мощных за последние несколько месяцев ракетно-бомбовых ударов. Целью удара была усадьба неподалеку от деревни Датта-Хель — той самой, где портной шил в это время не совсем обычный жилет. Усадьбу, где происходило собрание командиров «Аль-Каиды» и «Талибана», разнесло минимум десятью взрывами, убившими шестнадцать человек. Это было тяжелое поражение. Среди убитых оказался Абдулла Саид аль-Либи, заметный деятель «Аль-Каиды», некоторое время деливший с Балави кров.

Не ответить на это было просто невозможно. Старые боевики на чем свет стоит крыли американцев, то нервно поглядывая на беспилотники, нарезающие круги над головами, то выжидательно — на иорданского доктора. Возможность надо было использовать — пусть она призрачная, пусть ниточка тонка, но она есть! Ну и когда же слова Балави напитаются его кровью?

Чем ближе подходил конец декабря, тем уже становилось для Балави пространство маневра и тем исступленнее, с отчаянием приговоренного, он старался что-нибудь придумать. Однажды вечером сел и попытался писать, будто, если выплеснешь сомнения на бумагу, они развеются. И, не успев начать, поразился иронии того, что ему предстоит.

«Сколько раз я хотел понять, что происходит в голове мученика непосредственно перед актом самопожертвования, — писал он. — А тут пришла моя очередь оправдывать ожидания других».

Затем он стал перечислять свои личные страхи, но сбился и признался, что не очень-то верит в действенность тактики использования бомбистов-самоубийц. Проблема в том, признал он, что «сделать это можно только раз в жизни», а ведь есть реальная вероятность, что ничего у тебя не выйдет и свою единственную жизнь ты выкинешь просто так, псу под хвост. Может, лучше вместо этого пойти повоевать? — спрашивал он сам себя. Или напрячь мозги и придумать что-нибудь действительно стоящее, «операцию, которая нанесла бы еще больший урон врагам Аллаха»?

Балави пытался убедить себя, что значение имеет только намерение: Господь его жертву оценит, даже если его застрелят, прежде чем он успеет нажать на кнопку взрывателя. Более сложным был вопрос, как он с этим справится. Что он будет чувствовать в последние секунды, когда лишь легкое сокращение мышц останется между ним и исчезновением навсегда?

«Ты не боишься в последний момент струсить? — спрашивал он себя. — Вдруг не сможешь нажать на кнопку?»

28 декабря Хумам аль-Балави вновь зашел в интернет-кафе, чтобы отослать короткую записку земляку Али бен Зеиду.

Твоя взяла, написал он. И продолжил:

Буду ждать вашего шофера в Мираншахе, как ты просил, под вечер. До встречи завтра в Хосте.

После этого двое боевиков «Аль-Каиды» вместе с Балави отъехали подальше в пустыню, чтобы заснять на видео, как иорданец даст очередь из АК-47 — как автомат дергается и вылетают пули, поднимающие где-то вдалеке фонтанчики пыли. Ради этих кадров он даже отложил костыль, чтобы не выглядеть инвалидом, но, когда попробовал идти, оказалось, что из-за поврежденной ноги сильно хромает.

Тем же утром чуть позже Балави пошел в свою комнату и примерил жилет смертника. Все застегнул, туго затянул завязки, и на его узкие плечи лег пудовый груз нашпигованной металлом взрывчатки. Поверх жилета он натянул камиз и перебросил через плечо серый чадар — то ли шаль, то ли одеяло, которое служит и плащом, и переносным молитвенным ковриком. Одевшись, вышел опять на улицу, где его ждал, прохаживаясь около белого хэтчбека, все тот же боевик с видеокамерой. Балави выглядел усталым, за эти девять месяцев он заметно постарел, а на лице под правым глазом все еще виднелись рубцы, оставшиеся после падения с мотоцикла.

Сопровождаемый включенной камерой, Балави сел на место водителя. Он давно решил, что речь мученика произнесет по-английски, чтобы как можно больше народу в интернете (куда она, как он надеялся, в конце концов попадет) могло ее понять, а фразеологией постарался создать впечатление этакой голливудской «крутости» отрицательного героя: говорил, как киношный громила, объявляющий ультиматум.

— Вы от нас не уйдете, ребятки из ЦРУ. Инша’Аллах — даст Бог — мы до вас доберемся, — начал он. — Не думайте, что убивая моджахедов простым нажатием кнопки, вы сами пребываете в безопасности. Инша’Аллах, мы нагрянем к вам неожиданно.

С этими словами Балави поднял левую руку, рукав камиза съехал, из-под него показалось нечто, похожее на наручные часы.

— Вот, все смотрите, это вам. Это не часы, это взрыватель, — сказал он.

Но маска крутого мачо плохо на нем держалась. Балави выглядел обеспокоенным, горько обиженным; едва закончив мысль, он каждый раз отворачивался от камеры. К тому моменту, когда он выплюнул последние слова своей речи, его глаза заметно покраснели.

— В чем моя цель? В том, чтобы убивать вас. И вас, и ваших иорданских марионеток… А мне, инша’Аллах, Господь дарует аль-фирдавс, лучшее место в раю[53], — закончил он. — А вас Он бросит в ад.

На последней фразе его голос сорвался, словно он изо всех сил боролся с подступающими слезами. Балави опять отвернулся, экран потух.