Глава 42

Глава 42

Казнь Хосе Антонио. – Мигель де Унамуно. – Испания националистов зимой 1936 года. – Юстиция националистов. – Экономические условия националистской Испании. – Отношение церкви. – Слухи.

Отзвуки этого события особенно широко распространились по обе стороны фронта. Речь идет о суде над Хосе Антонио, который состоялся в Аликанте. Решение отдать под суд лидера фаланги, похоже, было продиктовано опасением, что, если республика рухнет, один из ее главных врагов избежит наказания. Как всегда, страх стал отцом жестокости. Во время процесса одним из свидетелей обвинения выступил милиционер.

«Вы ненавидите подсудимого?» – спросил Хосе Антонио, который сам защищал себя. «От всего сердца», – ответил свидетель.

Основатель фаланги держался с неизменным достоинством и убедительно выступал в свою защиту, но был приговорен к смертной казни. Его брату Мигелю и его жене вынесли такой же приговор. Но с благородством, которого не отрицали даже его враги, он призвал помиловать их. «Жизнь – это не фейерверк, которым кончается вечеринка в саду», – заключил он. В результате приговор им был отменен. Но сам Хосе Антонио такого милосердия не удостоился. Принцесса Бибеску, дочь Асквита, которая в бытность свою женой бывшего румынского посла в Мадриде была известна как одна из подруг Асаньи, позвонила президенту и попросила его приостановить казнь. Асанья мрачно ответил, что не в силах ничего предпринять, поскольку он и сам заключенный. Так что 19 ноября Хосе Антонио расстреляли. Последней его просьбой было желание, чтобы после расстрела патио, на котором происходила казнь, было чисто вымыто. «Мой брат Мигель не должен ступать по моей крови», – сказал Хосе.

Долгое время об этой казни ничего не сообщалось. У националистов Хосе Антонио числился среди «пропавших без вести». (И всегда, когда на торжественных церемониях зачитывались имена мучеников-фалангистов, стоящие в строю, в подражание такому же ритуалу у нацистов, отвечали: «Здесь!») Его гибель убрала со сцены еще одного человека, который мог бы стать соперником Франко. Фернандес Куэста и Серрано Суньер, его возможный преемник, продолжали томиться в республиканских тюрьмах. В течение последующих четырех месяцев фалангу возглавлял Мануэль Эдилья, почти неграмотный механик из Сантандера. Его происхождение из недр рабочего класса заставляло Эдилью стремиться к превращению фаланги в партию радикального типа, которая будет пользоваться широкой поддержкой рабочих масс.

В отместку за смерть Хосе Антонио националисты расстреляли сына Ларго Кабальеро, который находился в плену с 19 июля, когда офицеры его полка двинулись из Эль-Пардо на север на соединение с Молой. Эта потеря потрясла премьер-министра республики. Он с каждым днем все больше ревновал Пассионарию, Мьяху и других руководителей обороны Мадрида, о которых газеты всего мира писали в своих статьях.

Еще одним значительным событием, отразившимся на настроении воюющих по обе стороны линии фронта, стало изменение взглядов самых известных интеллектуалов довоенной Испании. Большинство из них во время мятежа оказались в республиканской Испании. Они подписали манифест в поддержку республики. Под ним были подписи таких лиц, как медик и биограф доктор Мараньон, бывший посол и романист Перес де Айала, историк Менендес Пидаль, а также знаменитый писатель и философ Хосе Ортега-и-Гассет. Тем не менее жестокости республиканцев и все усиливающееся влияние коммунистов вынудили этих людей, которые так много сделали для становления республики в 1931 году, воспользоваться любой возможностью, чтобы уехать за границу. Там они отреклись от поддержки республики¹. Совершенно противоположных взглядов придерживался выдающийся и словоохотливый баскский философ Мигель де Унамуно, автор «Трагического ощущения жизни», верховный жрец «Поколения 1898 года». С началом Гражданской войны он оказался на территории националистов. Еще 15 сентября Унамуно продолжал поддерживать движение националистов в их «борьбе за цивилизацию против тирании». Но к 12 октября изменил свои воззрения. В этот день в большом зале Университета Саламанки проходила большая торжественная церемония фестиваля. На ней присутствовали епископ Саламанки, гражданский губернатор, сеньора Франко и генерал Мильян Астрай. Председательствовал Унамуно, ректор университета. После церемонии открытия Мильян Астрай яростно обрушился на Каталонию и Страну Басков, назвав их «раковыми опухолями на здоровом теле нации. Фашизм, который принес Испании здоровье, будет знать, как уничтожить их, – он вырежет эти образования из здоровой плоти с решительностью хирурга, который отбрасывает ложное сострадание». Толпа из задних рядов зала поддержала оратора любимым девизом Астрая: «Да здравствует смерть!» Затем Астрай прибегнул к уже знакомому обращению к толпе. «Испания!» – выкрикнул он. И тут же ему автоматически откликнулась часть присутствующих. «Единая Испания!» – снова выкрикнул Астрай. «Великая!» – ответила аудитория. И на последний выкрик Астрая: «Испания!» – его сторонники крикнули: «Свободная!» Несколько фалангистов в их синих рубашках приветствовали фашистским салютом непременный ряд портретов Франко на стенах зала. Теперь взгляды всех присутствующих обратились к Унамуно, который неторопливо поднялся и сказал: «Выслушайте мои слова, вы все. Все вы знаете меня и знаете, что я не могу хранить молчание. Порой молчать означает лгать. Ибо молчание можно понять как соучастие. Я хочу оценить речь – если ее можно так назвать – генерала Мильяна Астрая, который присутствует среди нас. Давайте отбросим личные оскорбления, прозвучавшие в этой внезапной вспышке поношений в адрес басков и каталонцев. Сам я родился, конечно, в Бильбао. Епископ, – здесь Унамуно показал на прелата, сидящего рядом с ним, – нравится ему это или нет, каталонец из Барселоны. – Он сделал паузу. В зале царило испуганное молчание. В националистской Испании таких речей еще не произносили. – И только что, – продолжил Унамуно, – я услышал бессмысленный некрофильский вопль: «Да здравствует смерть!» И я, который провел всю жизнь, осмысливая парадоксы, рожденные из бессмысленного гнева или других эмоций, должен сказать вам, умной и опытной аудитории, что этот нелепый парадокс вызывает у меня отвращение. Генерал Мильян Астрай – калека. Давайте скажем об этом без обиняков. Он инвалид войны. Как Сервантес. К сожалению, сейчас в Испании слишком много калек. И если Бог не внемлет нашим молитвам, скоро их будет еще больше. И мне доставляет боль мысль о том, что генерал Мильян Астрай будет определять психологию масс. Калека, лишенный духовного величия Сервантеса, он испытывает зловещее облегчение, видя вокруг себя уродства и увечья». При этих словах Мильян Астрай не смог больше сдержаться. «Долой интеллигенцию! – заорал он. – Да здравствует смерть!» Со стороны фалангистов послышался одобрительный гул. Но Унамуно продолжал: «Здесь храм разума. И я его верховный жрец. Это вы оскорбляете его священные пределы. Вы можете победить, потому что у вас в достатке грубой силы. Но вы никогда не убедите. Потому что для этого надо уметь убеждать. Для этого понадобится то, чего вам не хватает в борьбе – разума и справедливости. Я все сказал». Наступило долгое молчание. Затем профессор канонического права сделал смелый жест. Взяв Унамуно под руку – с другой стороны рядом с ним сидела сеньора Франко, – вместе с ним пошел к выходу. Но это было последнее выступление Унамуно. С тех пор ректор находился под домашним арестом. Умер он от разрыва сердца в последние дни 1936 года. Эта трагедия его последних месяцев была естественна для общества, в котором по сентябрьскому закону все книги «социалистического и коммунистического содержания подлежали уничтожению как угрожающие общественному здоровью». В декабре эти книги (или любое издание «в целом разрушительного характера») подлежали сдаче в течение сорока восьми часов.

Положение дел в обеих Испаниях продолжало разительно отличаться одно от другого. Разве только тысячи испанцев поддерживали ту или иную сторону в силу чистой случайности или оттого, где они оказались в июле 1936 года. Позже они оказались под воспламеняющим воздействием пропаганды, призывавшей отбросить свой оппортунизм и сомнения и преданно служить тому делу, в поддержку которого они вроде бы выступили. Для националистов главными заботами были война, армия и ее организация. Политические и социальные перемены глубоко волновали только ближайших последователей Хосе Антонио. Подавляющее большинство новоиспеченных фалангистов (их называли «Новые рубашки»), которые присоединились к движению лишь во время мятежа, куда меньше были озабочены сильной социальной программой. Конечно, «Новые рубашки» продолжали искать свою манеру политического поведения. Кстати, ни одна политическая партия не росла так стремительно, как фаланга, – даже коммунистическая партия в республике. Если в июле в ее рядах было 75 000 человек, то к концу года она уже насчитывала миллион членов. Многие были выходцами из CEDA. Тем не менее немцу Велцкеру, который прибыл в Севилью после закрытия немецкого посольства в Аликанте, националистская Испания показалась «оптимистической» и «фривольной». Он сетовал, что не была начата ни одна из программ для решения «социальных вопросов, в которых и крылись корни Гражданской войны» и что не была введена всеобщая воинская повинность, которая, как он считал (ошибочно), существовала в республиканской Испании.

Но в любом случае война все же вызвала радикальные перемены в Испании националистов. Самой известной организацией стала «Зимняя помощь», основанная в Вальядолиде вдовой Онесимо Редондо, лидера фалангистов, погибшего под Альто-де-Леоном. Она впервые собралась в единственной комнате Вальядолидского детского центра. Через несколько месяцев ее отделения распространились по всей националистской Испании². Но так как ее название совпадало с аналогичной нацистской организацией в Германии, то вскоре она была переименована в «Социальную помощь». Из нее выросли и другие организации, например «Кухня братства», обеспечивавшая одеждой нуждающихся и детские дома. В то же самое время существовала насущнейшая необходимость развивать производство во всех сферах, без чего невозможно было выиграть войну. Волей-неволей это привело к определенным переменам. Даже Кейпо де Льяно, несмотря на всю свою браваду, обеспечил 9000 фермеров семенным зерном, что позволило возделать миллион акров в Андалузии, которые в противном случае так и лежали бы невспаханные.

Численно небольшие, но хорошо вооруженные силы на линии фронта выражали характер общества националистов³. Его лидеры постоянно опасались волнений в тылу и посему продолжали расстреливать всех возможных врагов режима, в том числе, случалось, и заключенных. Канталупо, новый итальянский посол, начал свою дипломатическую миссию с просьбы положить конец этим расправам. Франко твердо заверил его, что заключенных больше не расстреливают.

Есть возможность проследить четыре стадии в манере казней, которые проводили националисты. С самого начала расстреливали без каких бы то ни было юридических процедур. Несколько позже стали прибегать к уловкам, типа «убит при попытке к бегству». С октября 1936-го до февраля 1937 года заключенным предоставлялась возможность самим защищать себя перед трибуналом, хотя свидетелей, как правило, не выслушивали. С февраля 1937 года и до конца войны все дела рассматривались военным советом. Это создавало видимость справедливости, но приговоры все равно выносились по политическим мотивам. Многим приходилось долго и мучительно ждать казни.

К тому времени определились многие особенности, характерные для националистской Испании. Так, пока военно-полевые суды в привычном порядке рассматривали дела, были организованы специальные конфискационные комиссии, которые изымали собственность осужденных, а раньше это происходило от случая к случаю и беспорядочно.

В конце 1936 года неудача прямого штурма Мадрида и повсеместная стабилизация линии фронта вызвала уныние в военных кругах националистов и их заграничных сторонников. Но экономически националистская Испания оказалась в прекрасном положении. Ее песета была конвертируемой валютой и стоила вдвое больше, чем песета республики. Продовольствия оказалось в избытке, и существовала поддержка старых испанских финансистов и банкиров. Их кредиты помогали приобретать снаряжение и, кроме того, нефть от техасской нефтяной компании.

В то время националистская Испания административно была разделена на две части. Бургос считался официальной резиденцией правительства. Здесь же находились казначейство, министерства юстиции и труда, представительство католической церкви, которая по традиции выражала правый аспект идеологии националистов. В Саламанке обосновались глава государства, фалангистская организация, министерство иностранных дел, военное министерство, посольства и политическое руководство немецкого и итальянского контингента. Споры между министерствами в двух городах были выражением подспудных противоречий в руководстве режима.

В атмосфере националистской Испании господствовала пропаганда – точно так же, как и в республиканской. Она была пронизана неприкрытой ненавистью. Таинственным образом появился список лиц, арестованных или убитых республиканцами, и в него были включены все, кто пропал без вести на территории националистов. В националистской Испании культивировалось представление о республике как о царстве анархистского террора, которым руководят «наемные убийцы из Москвы». Слухи ходили в избытке. В Сарагосе группа карлистов убеждала французского журналиста, что Торез при содействии Блюма и Даладье совершил во Франции военный переворот, что Петэн воюет с ними на юге страны и, когда Гражданская война во Франции завершится, Лаваль предоставит армию в распоряжение испанских мятежников.

Близким союзником режима националистов продолжала оставаться испанская церковь. Разводы и гражданские браки, зарегистрированные при республике, были аннулированы. В одно из воскресений в церкви Богоматери Бургосской во время торжественной мессы священник внезапно разразился бурной речью. «О вы, которые слышите меня! – воззвал он. – Вы, которые называют себя христианами! Это вы несете ответственность за все, что случилось. Ибо это вы терпели в своей среде и даже брали на службу тех, кто собирался в организации, враждебные нашему Господу и нашей стране. Вы не внимали нашим предостережениям, вы общались с евреями и франкмасонами, атеистами и отступниками, помогая им укреплять свои ложи, целью которых было ввергнуть нас в хаос. И да послужит вам предостережением сегодняшняя трагедия! По отношению к этим людям вы должны были быть – как и все мы – столь же непримиримы, как огонь к воде… не иметь с ними никаких дел… Никакого прощения преступным разрушителям церквей, убийцам священников и монахов! Да будет вытоптано их семя – дьявольское семя – порождение дьявола. Ибо истинно говорю я вам: сыны Вельзевула – враги церкви!»⁴ Своим главным делом церковь продолжала считать борьбу с масонством. Тем не менее существовала разница между преданностью иерархов испанской церкви делу националистов и отношением Ватикана. Правда, когда в сентябре папа Пий XI принимал у себя 600 беженцев из Испании, он говорил о «сатанинском» поведении безбожников в Испании. Но сейчас, в конце декабря, Франко жаловался итальянскому послу Канталупо на отношение папы к националистам. Представитель Франко в Ватикане предложил папе публично осудить басков. Но под влиянием баскского епископа Витории Пий отказался. Максимум того, что он сделал, – выпустил буллу, осуждая сотрудничество католиков с коммунистами. Папа выразил скорбь по поводу казни нескольких баскских священников националистами и весьма мрачно оценил перспективы Франко. Возможно, причиной такого отношения со стороны папы были беспокоившие его близкие отношения Франко с язычниками Муссолини и Гитлером.

И все же самые серьезные трудности зимой 1936/37 года Франко доставляли карлисты. 8 декабря руководство карлистов издало декрет об учреждении Королевской военной академии для подготовки молодых офицеров, которым предстояло заменить тех, кто погиб в боях. С первого взгляда этот замысел был не лишен смысла. Но его инициаторы не посоветовались с генералом Франко. И не стоит удивляться, что Франко сообщил лидеру карлистов графу Родесно, что он «возмущен» столь явным актом неподчинения. Затем Франко дал указание генералу Давиле, главе администрации Бургоса, проинформировать Родесно, что создание академии может быть оценено только негативно. Фаль Конде, верховный лидер карлистов Испании, который, по мнению Франко, и был вдохновителем замысла академии, получил приказ в сорок восемь часов покинуть страну. До военной хунты карлистов это безапелляционное распоряжение дошло 20 декабря. Они решили не выражать протестов и согласиться, главным образом потому, чтобы доказать свою невиновность. Они заявили, что не собирались предпринимать никаких попыток переворота. Фаль Конде отправился в Лиссабон, любимое место отдыха всех беженцев правых взглядов в Испании. Позднее Франко объяснил немецкому послу Фаупелю, что, не опасайся он за настроения карлистов на фронте, расстрелял бы Фаля Конде⁵.

Примечания

¹ Романист Пио Бароха оказался в националистской Испании, которую тоже не стал поддерживать.

² В октябре 1937 года их было 711, через год – 1265, а в октябре 1939-го – 2847. Организация носила добровольный характер, хотя, конечно, пользовалась поддержкой властей.

³ Во время Гражданской войны на стороне националистов не было призывников. Воинский призыв существовал в республике, но, так как ей постоянно не хватало оружия, их присутствие не особенно сказывалось.

⁴ Без сомнения, звучали и другие голоса. Так, епископ Витории не потерял глубокого уважения у своих баскских прихожан. Епископ Памплоны короткое время даже находился под домашним арестом. Говорят, что архиепископ Сантьяго ответил на выступления фалангистов, требовавших более суровых мер против анархистов Астурии, словами: «Хватит преступлений!»

⁵ Нельзя отрицать, что карлисты обладали высоким боевым духом. Одного из них спросили, кого следует оповестить в случае его смерти. «Моего отца, – сказал он, – Хосе Марию де Монтехурра из монтехуррской милиции, 65 лет». – «А если и его убьют?» – «Моего сына, Хосе Марию де Монтехурра из монтехуррской милиции, 15 лет». Я и сам находил в карлистских архивах медицинские справки о серьезных ранениях пятнадцатилетних бойцов. Между июлем и октябрем 1936 года в армию националистов вступили 40 000 добровольцев из Наварры – десятая часть населения провинции.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.