Глава 18 Искусство за нами
Глава 18 Искусство за нами
Позади тусонского склада, преобразованного в Мастерскую металфизической скульптуры, два литейщика надевают куртки и гамаши из толстой кожи, перчатки из асбеста и сетки из нержавеющей стали и каски с защитными козырьками для глаз. Из печи для обжига кирпича они достают предварительно разогретые керамические формы скульптурных крыльев и туловища африканского грифа, которые, будучи отлиты и сварены вместе, станут статуей в натуральную величину для Филадельфийского зоопарка, выполненной скульптором Марком Росси. Рабочие располагают формы заливочным каналом вверх на заполненной песком поворотной платформе, скользящей по конвейеру к облицованной сталью печи в форме барабана, работающей на жидком пропане. Загруженные в нее ранее 9-килограммовые чушки превратились в бронзовый суп температурой 1000 °C, плещущийся о ту же жаропрочную керамику, из которой делают обшивку космических челноков.
Печь закреплена на горизонтальной оси, так что для заливки расплавленного металла в ожидающие формы требуется совсем немного усилий. Шесть тысяч лет назад в Персии в качестве топлива использовались дрова, а формами служили углубления в глиняных холмах, а не керамические оболочки. Но за исключением медно-кремниевого сплава, предпочитаемого в наши дни смесям меди с мышьяком или меди с оловом, использовавшимися древними, процесс обессмерчивания искусства в бронзе ничем не изменился.
И по той же самой причине: медь, как серебро и золото, один из благородных металлов, устойчивых к коррозии. Кто-то из наших предков впервые обратил на него внимание, когда он сочился, подобно меду, из куска малахита у походного костра. Остыв, он стал ковким, прочным и достаточно красивым. Они попытались плавить и другие камни, смешали результаты, и так появились рукотворные металлические сплавы небывалой прочности.
Некоторые из проверенных камней содержали железо, плотный основной металл, но быстро окисляемый. Он повысил сопротивление, будучи смешан с угольной пылью; стал еще более прочным после усердного качания мехов для выдувания излишков угля. В результате получившейся стали хватало на небольшое количество ценнейших дамасских мечей, но ни на что больше, пока в 1855 году Генри Бессемер не изобрел высокомощные установки по нагнетанию воздуха, превратившие наконец сталь из роскоши в предмет широкого потребления.
Но не обманывайте себя, говорит Дэвид Олсон, главный научный сотрудник материаловедения Колорадской горной школы, массивными стальными зданиями, паровыми катками, танками, железнодорожными путями или блеском столовых приборов из нержавеющей стали. Бронзовая скульптура переживет любые из них.
«Все, что изготовлено из благородных металлов, имеет шанс жить вечно. Любой металл, созданный из рудного соединения, вроде оксида железа, вернется обратно в руду. Он существовал в исходном виде миллионы лет. Мы просто позаимствовали его у кислорода и накачали до высокоэнергетического состояния. Но он вернется на свое место».
Даже нержавеющая сталь: «это всего лишь один из фантастических сплавов, созданных для выполнения определенных целей. В кухонном ящике она останется прекрасной навсегда. Предоставьте ее кислороду и соленой воде, и она начнет распадаться».
Бронзовые предметы искусства вдвойне благословенны. Редкие, дорогие благородные металлы, такие как золото, платина и палладий, не соединяются в природе практически ни с чем. Медь, более распространенная и несколько менее королевская, образует связи при контакте с кислородом и серой, но – в отличие от железа, которое рассыпается по мере ржавления, – на ее поверхности всего лишь образуется пленка около о, об миллиметра толщиной, защищающая от дальнейших повреждений. Эта патина, сама по себе красивая, создает часть очарования бронзовых скульптур, состоящих по меньшей мере на 90 % из меди. Помимо придания меди дополнительной прочности и простоты сваривания, сплавы могут сделать ее тверже. Одна из икон западной культуры, которой Олсон пророчит долгую жизнь, представляет собой выпускавшиеся до 1982 года медные пенсы (вообще-то они изготавливались из бронзы и содержали 5 % цинка). Правда, нынешние центы США практически целиком состоят из цинка и содержат медь лишь в количестве, необходимом для сохранения цвета монет, соответствовавших когда-то своей номинальной стоимости.
Этот новый, на 97,6 % цинковый пенс растворится, если его бросить в океан, обрекая изображение Эйба Линкольна на прохождение через желудок моллюска примерно через 100 лет. Однако Статуя Свободы, которую скульптор Фредерик Огюст Бартольди выковал из медных листов, не особенно более толстых, будет с достоинством окисляться на дне Нью-Йоркской бухты, если когда-нибудь в наш потеплевший мир вернутся ледники и сбросят ее с пьедестала. В конце концов патина цвета морской волны на Свободе утолщится и превратится в камень, но художественный замысел скульптора останется неизменным в качестве пищи для размышления для рыб. К тому времени африканские грифы могут уже исчезнуть, за исключением бронзового памятника им Марка Росси в том, что останется от Филадельфии.
Все, что изготовлено из благородных металлов, имеет шанс жить вечно.
Даже если первобытный лес Беловежской Пущи заново распространится по всей Европе, бронзовый памятник ее основателю, королю Ягайло в нью-йоркском Центральном парке, может ее пережить, когда в один далекий день стареющее Солнце перегреется и жизнь на Земле наконец угаснет. В мастерской на
Западной авеню Центрального парка реставраторы Барбара Аппельбаум и Пол Химмельштейн пытаются заставить тонкие старые материалы остаться в том высокоэнергетическом состоянии, которое им придали художники. Они остро осознают сроки жизни материалов, из которых созданы предметы искусства.
«Мы знаем о древних тканях Китая, – говорит Химмельштейн, – потому что шелк использовался для оборачивания бронзовых статуй». Еще долго после его разложения текстура ткани сохранялась отпечатанной на медных солях патины. «А все, что мы знаем о греческих тканях, основано на рисунках на обожженных керамических вазах».
Керамические изделия, будучи изготовлены из минеральных веществ, настолько близки к низшему энергетическому состоянию, насколько это только возможно, говорит Аппельбаум, чьи высокоэнергичные темные глаза обрамлены коротко подстриженными седыми волосами. Она достает с полки маленького трилобита, минерализовавшегося в мельчайших деталях глиной пермского периода, прекрасно различимых 260 миллионов лет спустя. «Если их не разбить, керамические предметы практически неуничтожимы».
К сожалению, так часто случается, и, как ни печально, большая часть исторических бронзовых статуй утрачена, переплавлена на оружие. «95 % всех когда-либо созданных предметов искусства уже не существует, – говорит Химмельштейн, почесывая сгибом пальца седую эспаньолку. – Нам мало известно о греческой и римской живописи – в основном только то, что о ней написано Плинием и другими авторами».
На мазопитовом[44] столе лежит картина маслом, которую они реставрируют для частного коллекционера, портрет 1920-х годов усатого австро-венгерского дворянина с бриллиантовой часовой подвеской. Она провисла и начала разрушаться после нескольких лет пребывания в каком-то влажном коридоре. «Если только они не висят в 4000-летних пирамидах с нулевой влажностью, за несколько сотен лет небрежения картины на холстах оказываются утрачены».
Вода, основа жизни, часто становится смертью для предметов искусства – если только они не погружены в нее.
«Если инопланетяне объявятся после нашего ухода, когда все музейные крыши протекли и все внутри сгнило, им стоит покопаться в пустынях и понырять под воду», – говорит Химмельштейн. Если уровень кислотности не слишком высок, недостаток кислорода может спасти даже затопленные ткани. Извлечение их из воды будет опасным – даже медь, лежавшая тысячелетия в химическом равновесии с морской водой, может «заболеть», будучи извлеченной, из-за реакций, превращающих хлориды в соляную кислоту.
«С другой стороны, – замечает Аппельбаум, – мы говорим спрашивающим нашего совета по поводу мемориальных капсул, что качественная тряпичная бумага в бескислотной коробке будет существовать вечно, если только не намокнет. Совсем как египетский папирус». Огромнейший архив на бескислотной бумаге, включающий крупнейшую в мире коллекцию фотографий, принадлежащую фотостоковому агентству Корбис, был герметично запечатан в бывшей известковой каменоломне в западной Пенсильвании в 61 метре под землей. Устройства защиты от влаги и поддержания отрицательной температуры хранилища гарантируют сохранность его содержимого по меньшей мере на 5000 лет.
Вода, основа жизни, часто становится смертью для предметов искусства – если только они не погружены в нее.
Если, конечно, не выключат электричество. Но несмотря на все наши усилия некоторые вещи утрачиваются. «Даже в сухом Египте, – отмечает Химмельштейн, – самая ценная из собранных когда-либо библиотек – полмиллиона свитков папируса в Александрии, некоторые из них написанные самим Аристотелем, – были в прекрасной сохранности, пока один епископ не превратил ее в факел для изгнания язычества».
Ни один из этих уважаемых реставраторов не думает, что музыка в том виде, в каком она записывается на сегодняшний день, – как и любая другая информация, хранящаяся в цифровом виде, – не имеет шансов на выживание, не говоря уже об оценке каким-нибудь разумным существом, задумавшимся над рядами хрупких пластиковых дисков в далеком будущем. Некоторые музеи сейчас используют лазеры для гравировки знаний в микроскопическом виде на стабильной меди – хорошая мысль, если только механизмы для их чтения так же сумеют сохраниться.
И тем не менее из всех способов художественного самовыражения именно у музыки есть наилучший шанс продолжать звучать.
В 1977 году Карл Саган спросил торонтского художника и радиопродюсера Джона Ломберга, как творческий человек может выразить суть человеческой личности для аудитории, никогда не видевшей людей. Вместе с коллегой по Корнельскому университету астрофизиком Фрэнком Дрейком Сагану было предложено NASA придумать нечто осмысленное о человечестве, чтобы отправить на космических кораблях-близнецах «Вояджер» в путешествие к внешним планетам и далее, через межзвездное пространство, возможно, навечно.
Саган и Дрейк также участвовали и в двух других попытках выбраться за пределы Солнечной системы. «Пионер-10» и «Пионер-11» были запущены соответственно в 1972 и 1973 годах для проверки, можно ли преодолеть пояс астероидов, а также для исследования Юпитера и Сатурна. «Пионер-10» пережил в 1973 году встречу с радиоактивными ионами магнитного поля Юпитера, отправил на Землю изображения его спутников и продолжил движение. Его последняя различимая передача была в 2003-м; к тому времени он был почти в 12 миллиардах километров от Земли. Через 2 миллиона лет он должен пролететь на безопасном расстоянии от красной звезды Альдебаран, глаза созвездия Тельца. «Пионер-11» миновал Юпитер через год после своего предшественника, используя гравитацию планеты для разгона в сторону Сатурна, до которого добрался в 1979-м. Траектория выхода из поля тяготения отправила его в сторону созвездия Стрельца; за 4 миллиона лет он не встретит ни одной звезды.
К обшивке обоих «Пионеров» были прикреплены пластинки из анодированного золотом алюминия размером 229 на 152 миллиметра с выгравированными на них контурными рисунками, выполненными бывшей женой Сагана, Линдой Зальцман, изображавшими обнаженных мужчину и женщину. Рядом с ними были графические изображения позиции Земли в Солнечной системе и места Солнца в Млечном Пути, а также космический эквивалент телефонного номера: математический ключ, основанный на переходных состояниях водорода, указывающий длины волн, на которых мы готовы слушать.
Из всех способов художественного самовыражения именно у музыки есть наилучший шанс продолжать звучать.
Послания «Вояджеров», по словам Сагана Джону Ломбергу, расскажут о нас куда больше. В эру, предшествовавшую цифровым носителям, Дрейк сумел найти способ записать как звуки, так и изображения на позолоченный медный аналоговый диск размером около 30 сантиметров, предложил фонографическую капсулу, иглу для воспроизведения диска и, как они надеялись, понятные диаграммы о том, как всем этим пользоваться. Саган хотел, чтобы Ломберг, иллюстратор его популярных книг, стал директором этой записи.
Задача была непростая: придумать и создать презентацию, которая сама по себе будет произведением искусства, несущую то, что вполне может оказаться последними оставшимися фрагментами человеческого художественного замысла. Отправленная в космос покрытая золотом алюминиевая коробка, содержащая запись, чью обложку также должен был разработать Ломберг, будет подвержена воздействию космических лучей и межзвездной пыли. По консервативным оценкам, она просуществует миллиард лет, а может, и много больше. К тому времени тектонические потрясения или взорвавшееся Солнце могут свести все наши следы на Земле к их молекулярным составляющим. Этот срок наиболее точно отражает ту вечность, которая ожидает любое из созданий рук человеческих.
У Ломберга было до запуска всего лишь шесть недель на раздумья. Он и его коллеги спрашивали известных на весь мир специалистов по семиотике, мыслителей, художников, ученых и писателей-фантастов о том, что, по их мнению, сможет проникнуть в сознание непостижимых зрителей и слушателей. (Годами позже Ломберг разработает предупреждающие знаки для попавших в пределы Пилотного подземного хранилища в Нью-Мексико о захороненной радиоактивной опасности.) Диск должен был содержать приветствия, записанные на 54 языках, а также голоса десятков других обитателей Земли, от воробьев до китов, и такие звуки, как удары сердца, прибой, стук молотка, треск огня, гром и поцелуй матери.
Изображения включали диаграммы ДНК и Солнечной системы, а также фотографии природы, архитектурных сооружений, панорам городов, кормящих матерей, охотящихся мужчин, разглядывающих глобус детей, соревнующихся атлетов и едящих людей. Поскольку обнаружившие изображения могут не понять, что фото – это не абстрактные каракули, Ломберг изобразил несколько дополнительных силуэтов, которые должны помочь отличить рисунок от фона. На портрете пяти поколений семьи он выделил отдельных людей и добавил подписи, сообщающие об их росте, весе и возрасте. На изображении человеческой четы он сделал утробу женщины прозрачной, чтобы показать растущий внутри плод, в надежде, что идея художника найдет отклик в воображении неизвестного зрителя даже через невероятное пространство и время.
«Мне нужно было не только найти все эти изображения, но и расположить их в определенной последовательности, которая придала бы дополнительный смысл отдельным картинам», – вспоминает он сегодня в доме у усеянного обсерваториями вулкана Мауна-Кеа на Гавайях. Начав с таких узнаваемых для космического путешественника вещей, как вид планет из космоса и спектры звезд, он расположил изображения по ходу эволюции, от геологии до живой биосферы и человеческой культуры.
Сходным образом он выстроил и звуки. Несмотря на то что сам он является художником, Ломберг чувствовал, что музыка имеет больше шансов, чем изображения, найти отклик и даже очаровать инопланетное сознание. Отчасти потому, что ритм воспринимается всеми чувствами, но также и потому, что для него «если не считать природы, это наиболее верный способ прикоснуться к тому, что мы называем духом».
Рис. 16. Диаграмма мужчины и женщины, нарисованная Джоном Ломбергом для золотой пластинки «Вояджера».
Работа Джона Ломберга/© 2000
Диск содержит 26 записей, включая музыку пигмеев, навахо, азербайджанскую волынку, народные мексиканские напевы, Чака Берри, Баха и Луи Армстронга. Самым дорогим для Ломберга номинантом была ария Королевы Ночи из «Волшебной флейты» Моцарта. Она, в исполнении сопрано Эдды Мозер в сопровождении Баварского государственного оперного оркестра, показывает верхний предел человеческого голоса, доходя до самой высокой ноты в стандартном оперном репертуаре, верхнего фа. Ломберг и продюсер записи, бывший редактор Rolling Stone Тимоти Феррис, настояли, чтобы Саган и Фрэнк Дрейк ее включили.
Они процитировали Кьеркегора, когда-то написавшего: «Моцарт входит в малую плеяду тех, чьи имена и труды время не забудет, ибо они принадлежат вечности».
С помощью «Вояджера» они сочли своим долгом сделать это высказывание как никогда верным.
Оба «Вояджера» стартовали в 1977 году. Оба в 1979-м миновали Юпитер и два года спустя достигли Сатурна. После сенсационного открытия активных вулканов на втором спутнике Юпитера, Ио, «Вояджер-I» опустился ниже южного полюса Сатурна, чтобы впервые показать нам спутник Титан, который выбросил его из эллиптической плоскости Солнечной системы в сторону межзвездного пространства, мимо «Пионера-10». Теперь из всех созданных человеком объектов он находится дальше всего от Земли. «Вояджер-2» воспользовался редким парадом планет, чтобы посетить Уран и Нептун, и теперь также оставляет Солнце позади.
Ломберг наблюдал за стартом первого «Вояджера», несущего на позолоченном конверте записи диаграммы места создания и описание, что делать с находящимся внутри диском, – символами, которые он, Саган и Дрейк считали возможными для расшифровки любым путешествующим в космосе интеллектом, хоть встреча маловероятна, и еще менее вероятно то, что мы о ней узнаем. Но не «Вояджеры» и не их записи являются первыми рукотворными созданиями, путешествующими в окрестностях нашей планеты. Даже через миллиарды лет бесконечной работы космической пыли, превращающей их самих со временем в пыль, есть и еще один шанс стать известными за пределами нашего мира.
В 1890-х сербский иммигрант в Америку, Никола Тесла, и итальянец Гильельмо Маркони запатентовали устройства, способные передавать сигналы по воздуху. В 1897 году Тесла в Нью-Йорке продемонстрировал пересылку с корабля на берег пульсации через разделявшую их воду, в то время как Маркони делал то же самое на различных британских островах – и, в 1901-м, через Атлантику. В результате они подали друг на друга в суд по поводу прав на изобретение и отчислений за его использование. Неважно, кто из них был прав, к тому времени передача информации через моря и континенты стала обычным делом.
И за их пределы: электромагнитные радиоволны – куда большей длины, чем ядовитое гамма-излучение или ультрафиолетовое солнечных лучей, – излучаются со скоростью света в расширяющейся сфере. По мере распространения их интенсивность падает пропорционально квадрату расстояния, что означает, что в 100 миллионах километров от Земли сила сигнала будет в 4 раза меньше, чем в 50 миллионах километров. Но сигнал все еще присутствует. По мере распространения сферы передачи вдоль Млечного Пути галактическая пыль поглощает часть радиоизлучения, ослабляя сигнал еще больше. Тем не менее он продолжает свой путь.
В 1974 году Фрэнк Дрейк передал трехминутное радиоприветствие с самой крупной радиотарелки на Земле, радиотелескопа Аресибо в Пуэрто-Рико диаметром 304,5 метра и мощностью в полмиллиона ватт. Сообщение состояло из серий двоичных импульсов, которое внеземной математик сможет расшифровать как грубое графическое представление последовательности от 1 до ю, атома водорода, ДНК, нашей Солнечной системы и фигурки человека из палочек.
Сигнал, как позже объяснял Дрейк, был почти в миллион раз сильнее обычной телепередачи и направлен в сторону звездного скопления в созвездии Геркулеса, которого достигнет через 22 800 лет. Но даже в этом случае из-за последовавших многочисленных протестов против раскрытия положения Земли превосходящим нас в развитии инопланетным хищным разумным существам члены международного сообщества радиоастрономов договорились никогда больше не подвергать планету такому риску в одностороннем порядке. В 2002 году это соглашение было нарушено канадскими учеными, направившими лазеры к небесам. Но поскольку передача Дрейка все еще ждет ответа, не говоря уже об атаке, невозможно вычислить вероятность, что нечто пересечет их плотные лучи.
Кроме того, к тому моменту тайное уже может стать явным. Более 50 лет мы посылали сигналы, для получения которых требуется очень большой или очень чувствительный приемник, – но, учитывая размер интеллекта, который мы воображаем себе где-то там, это не является невозможным.
В 1955 году, немногим более 4 лет спустя после выхода из телестудии в Голливуде, сигналы первых звуков и изображений сериала «Я люблю Люси» достигли Проксимы Центавра, ближайшей к Солнцу звезды. Полстолетия спустя сцена Люси, под маской клоуна проникающей в ночной клуб Рики «Тропикана», была на 50 с лишним световых лет, или около 480 триллионов километров, дальше. Так как Млечный Путь 100 тысяч световых лет в длину и 1000 световых лет в ширину, а наша Солнечная система находится примерно в центре галактической плоскости, это значит, что примерно в 2450 году расширяющаяся сфера радиоволн, несущая Люси, Рики и их соседей Мерцев, выйдет за пределы нашей галактики и войдет в межгалактическое пространство.
Перед ними будут миллиарды других галактик на расстояниях, которые мы можем обозначить цифрами, но не способны осознать. Да и к тому времени, как «Я люблю Люси» доберется до них, непонятно, можно ли будет хоть что-нибудь разобрать. Далекие галактики, с нашей точки зрения, разлетаются в стороны друг от друга, и чем они дальше, тем быстрее – астрономическая особенность, которая, похоже, определяет саму материю пространства. Чем дальше движутся радиоволны, тем слабее они становятся и тем длиннее кажутся. На краю вселенной, в более 10 миллиардах световых лет от нас, свет из нашей галактики, видимый сверхразумной расой, покажется сдвинутым к красному краю спектра, где расположены самые длинные волны.
Крупные галактики на пути еще сильнее исказят радиоволны, несущие новость, что в 1953 году у Люсилль Болл и Дизи Арназа[45] родился мальчик. Он все больше будет вынужден конкурировать с фоновым шумом от Большого взрыва, первого крика новорожденной вселенной, который, как соглашаются ученые, произошел по меньшей мере 13,7 миллиарда лет назад. Подобно транслируемым шалостям Люси, это звук распространялся со скоростью света с тех самых пор и, таким образом, наполняет собой все. В какой-то момент радиосигналы становятся даже слабее фона космических излучений.
Хоть фрагментами, но Люси будет там, даже усиленная более мощными передачами ее повторных показов на ультравысоких частотах. А Маркони и Тесла, к этому времени самые прозрачные электронные призраки, опередят ее, а Фрэнк Дрейк придет позже. Радиоволны, подобно свету, продолжают распространяться. До границ нашей вселенной и знания, они бессмертны, а передачи изображений нашего мира, времен и памяти вместе с ними.
Когда «Вояджеры» и «Пионеры» рассыплются в космическую пыль, в конце концов наши радиоволны, несущие звуки и изображения, отражающие чуть более столетия человеческого существования, будут тем, что останется от нас во вселенной. Это всего лишь мгновение, даже по меркам человечества, но удивительно плодотворное – пускай и судорожное. Кто бы ни ждал наших новостей на краю времен, они получат их. Они могут не понять «Люси», но зато услышат наш смех.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.