Тандем ученых и разведчиков

Тандем ученых и разведчиков

Результаты, которых добился Молотов в своей деятельности, не удивительны для человека такого уровня, учитывая, с работами какого беспрецедентного масштаба пришлось столкнуться. Для достижения желаемого результата необходимо было смешение работ нескольких отраслей, с первого взгляда даже не связанных друг с другом. Если примем это во внимание, станет ясно, с каким сложным делом пришлось столкнуться Берии.

Проблем было больше, чем можно себе представить. Самая трудная из них – проблема времени. Чисто научный подход только помешал бы решению задачи, и в таком случае благополучный исход настал бы примерно по плану Рузвельта лет через 10–15. За это время преимущество американцев не вызывало бы никаких сомнений, и никто не мог бы помешать осуществлению их атомных планов. Вместо 200 бомб они уже смогли бы сбросить 1000.

Отдельно взятая работа разведчиков также не принесла бы желаемых результатов, поскольку добытая информация требовала тщательного изучения и осуществления, что могли сделать лишь ученые.

Не меньшей проблемой была добыча сырья. В Советском Союзе уран фактически никто не искал, и данное дело также нужно было начинать с нуля.

Все эти отдельно взятые проблемы требовали организации, о чем и просил Курчатов Берию. Как уже отметили, Берия был снят с поста наркома внутренних дел, хотя в его подчинении осталась та часть разведки, которая отвечала за добычу информации по атомной проблеме. Более того, в этой сфере он координировал и работу ГРУ.

Что касается добычи информации, в этом вопросе существенную поддержку оказало благоразумие ученых, занятых в «Манхэттенском проекте», и других ученых за рубежом. Лучше их никто не знал, какое ужасное оружие они создали, и не осознавал, что для спасения, хоть на время, мира от уничтожения необходимо достижение паритета. Они не могли бы помочь, провалив «Манхэттенский проект», но помогли путем передачи атомного секрета противнику.

На советскую разведку работали американские и британские ученые, участвовавшие в британском атомном проекте и «Манхэттенском проекте». Часто их не нужно было даже вербовать, и они и не предполагали, что считались официальными информаторами советских спецслужб, имея даже псевдоним.

Особое место в передаче опыта занимали немецкие ученые, на которых после поражения Германии началась настоящая охота. Правда, американцам эти ученые не очень-то были нужны, поскольку в этой сфере лидировали американцы, но на немецких ученых они охотились ради того, чтобы последние не попались в руки русских.

Не спал и Берия. Цену немецким ученым он знал. Начались их поиски в зоне советской оккупации. Большинство из них оказались в концентрационных лагерях. В Советский Союз в добровольно-принудительном порядке были переведены сотни немецких ученых, большинство из которых были дислоцированы в санаториях «Синоп» и «Агудзера» под Сухуми.

В СССР было вывезено оборудование из немецкого Института химии и металлургии, Физического института кайзера Вильгельма, электротехнических лабораторий «Сименс», Физического института министерства почт Германии. Три из четырех немецких циклотронов, мощные магниты, электронные микроскопы, осциллографы, трансформаторы высокого напряжения, сверхточные приборы… В ноябре 1945 г. в составе НКВД СССР было создано Управление специальных институтов (9-е управление НКВД СССР) для руководства работой по использованию немецких специалистов.

Санаторий «Синоп» назвали «Объект «А» – им руководил барон Манфред фон Арденне. «Агудзеры» стали «Объектом «Г» – его возглавил Густав Герц. На объектах «А» и «Г» работали выдающиеся ученые – Николаус Риль, Макс Фольмер, который построил первую в СССР установку по производству тяжелой воды, Петер Тиссен, конструктор никелевых фильтров для газодиффузионного обогащения изотопов урана, Макс Штеенбек, автор способа разделения изотопов с помощью газовой центрифуги, и обладатель первого западного патента на центрифугу Гернот Циппе. На базе объектов «А» и «Г» был позднее создан Сухумский физико-технический институт.

Некоторые ведущие немецкие специалисты за эту работу были удостоены правительственных наград СССР, в том числе Сталинской премии.

Конечно же, роль немцев была велика, но основную задачу должны были решить британцы и участники «Манхэттенского проекта». Достаточно назвать имена тех ученых, которые принимали участие в советском проекте: Энрике Ферми, Клаус Фукс, Теодор Холл, Жорж Коваль, Дэвид Гринглас и многие другие.

Если верить Серго Берии, большой вклад внес и Роберт Оппенгеймер. Под вопрос ставят данный факт многие историки, поэтому о неопровержимости говорить не будем, отмечу лишь, что все сказанное Серго Берией встречается в штыки лишь по одной причине – источником является сын Берии. Хотя многое из того, чему не верили, в последующем подтвердилось. Не удивлюсь тому, что рано или поздно слова Берии подтвердятся и документально. Напомню лишь о том, что позднее правительство США преследовало Оппенгеймера за пристрастие к коммунистам. В данный же момент этот вопрос оставлю открытым.

Чтобы передать роль разведки, лучше всего привести воспоминания не только очевидца, но и участника данного проекта Павла Судоплатова, который в своих воспоминаниях останавливается не столько на деятельности разведчиков, сколько на взаимоотношениях между разведчиками и учеными:

«11 февраля 1943 года Сталин подписал постановление правительства об организации работ по использованию атомной энергии в военных целях. Возглавил это дело Молотов. Тогда же было принято решение ввиду важности атомной проблемы сделать ее приоритетной в деятельности разведки НКВД. Берия первоначально выступал в качестве заместителя Молотова и отвечал за вопросы обеспечения военных и ученых разведывательной информацией. Я помню, как он приказал мне познакомить Иоффе, Курчатова, Кикоина и Алиханова с научными материалами, полученными агентурным путем, без разглашения источников информации».

Как видим, материалы ученым предоставил не Молотов, а Судоплатов по указанию Берии. Таким образом, утверждение Молотова, будто у него где-то в ящике был припрятан никому не известный специалист, которого он вынес на свет в нужное время, это всего лишь комплимент самому себе. В отличие от Молотова Судоплатов помнит и реакцию ученых, когда они ознакомились с материалами:

«Кикоин, прочитав доклад о первой ядерной цепной реакции, был необычайно возбужден и, хотя я не сказал ему, кто осуществил ее, немедленно отреагировал: «Это работа Ферми. Он единственный в мире ученый, способный сотворить такое чудо». Я вынужден был показать им некоторые материалы в оригинале на английском языке. Чтобы не раскрывать конкретные источники информации, я закрыл ладонью ту часть документа, где стояли подписи и перечислялись источники. Ученые взволнованно сказали: «Послушайте, Павел Анатольевич, вы слишком наивны. Мы знаем, кто в мире физики на что способен. Вы дайте нам ваши материалы, а мы скажем, кто их авторы». Иоффе тут же по другим материалам назвал автора – Фриша. Я немедленно доложил об этом Берии и получил разрешение раскрывать Иоффе, Курчатову, Кикоину и Алиханову источники информации.

В апреле 1943 года в Академии наук СССР была создана специальная лаборатория № 2 по атомной проблеме, руководителем которой назначили Курчатова. Ему едва исполнилось сорок лет. Это было смелое решение. Но мы знали, что американский атомный проект возглавил 44-летний Оппенгеймер, не имевший звания лауреата Нобелевской премии. Наши физики старшего поколения не могли поверить, что Бор и Ферми работают в подчинении у Оппенгеймера. Уже в декабре 1943 года по прямому указанию Сталина Курчатов был избран действительным членом Академии наук.

Получив от НКВД доклад о первой цепной ядерной реакции, осуществленной Ферми, Курчатов обратился к Первухину с просьбой поручить разведывательным органам выяснить ряд важных вопросов о состоянии атомных исследований в США. В связи с этим была проведена реорганизация деятельности служб разведки Наркомата обороны и НКВД. В течение пяти лет, в 1940–1945 годах, научно-техническая разведка велась специальными подразделениями и отделениями Разведупра Красной Армии и Первого управления НКВД-НКГБ, заместителем начальника которого я был до февраля 1942 года. В 1944 году было принято решение, что координировать деятельность разведки по атомной проблеме будет НКВД. В связи с этим под моим началом была создана группа «С» (группа Судоплатова), которая позднее, в 1945 году, стала самостоятельным отделом «С». Помимо координации деятельности Разведупра и НКВД по сбору информации по атомной проблеме, на группу, а позднее отдел, были возложены функции реализации полученных данных внутри страны. Большую работу по обработке поступавшей научно-технической информации по атомной бомбе проводили сотрудники отдела «С» Зоя Зарубина, Земсков, Масся, Грознова, Покровский. Зарубина и Земсков, насколько я помню, под руководством Терлецкого перевели наиболее важные материалы по конструкции ядерных реакторов и самой атомной бомбы. К тому времени Зоя Зарубина имела большой опыт оперативной и переводческой работы, участвовала в мероприятиях Ялтинской и Потсдамской конференций союзников в 1945 году. Согласно решению правительства отдел «С» стал рабочим аппаратом бюро № 2 Спецкомитета правительства СССР по «проблеме № 1». Квалифицированные специалисты и ученые, работавшие в отделе, регулярно докладывали о получаемых разведывательных материалах на заседаниях комитета и научно-технического совета, который возглавлял нарком боеприпасов Ванников.

Курчатов и ученые его группы часто бывали у Берии, обсуждая вопросы организации работ в соответствии с получаемой от НКВД информацией. Фактически Курчатов и Иоффе поставили перед Сталиным вопрос о замене Молотова Берией в качестве руководителя всех работ по атомной проблеме.

Обычно после посещения кабинета Берии на Лубянке Курчатов, Кикоин, Алиханов и Иоффе поднимались ко мне, где мы обедали в комнате отдыха, после чего они углублялись в работу над документами, полученными из-за границы».

Еще одно доказательство «интриганства» Берии, который отнял хлеб насущный у честного коммуниста Молотова. Хотя бы эта часть воспоминаний Судоплатова указывает на то, что исполнение сложного задания было поручено профессионалу, а не аппаратчику.

«Наши ученые, – продолжает Судоплатов, – чтобы ускорить научные работы по атомной энергии, были очень заинтересованы в регулярном ознакомлении с ходом этих работ в США. В письме от 7 марта 1943 года заместителю Председателя Совета Народных Комиссаров СССР Первухину Курчатов писал:

«Получение данного материала имеет громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки. Теперь мы имеем важные ориентиры для последующего научного исследования, они дают возможность нам миновать многие, весьма трудоемкие фазы разработки урановой проблемы и узнать о новых научных и технических путях ее разрешения».

Курчатов подчеркивал, что «вся совокупность сведений… указывает на техническую возможность решения всей проблемы в значительно более короткий срок, чем это думают наши ученые, не знакомые еще с ходом работ по этой проблеме за границей».

Исходя из распространенной легенды, Берия имел лишь один способ воздействия на ученых – устрашение, но воспоминания Судоплатова говорят об обратном. Автором этой легенды опять же является неутомимый Хрущев, и создал он ее на «незабвенном» XX съезде. Именно после этого съезда все вспомнили, как угрожал Берия стереть в лагерную пыль и грозил пистолетом с золотой рукояткой.

Вернемся к Судоплатову:

«В 1944 году Хейфец вернулся в Москву и доложил мне и Берии свои впечатления о встречах с Оппенгеймером и другими известными учеными, занятыми в атомном проекте. Он сказал, что Оппенгеймер и его окружение глубоко озабочены тем, что немцы могут опередить Америку в создании атомной бомбы (как видим, слова Серго Берии подтверждает даже Судоплатов. – З.Ц.).

Выслушав доклад Хейфеца, Берия сказал, что настало время для более тесного сотрудничества органов безопасности с учеными. Чтобы улучшить отношения, снять подозрительность и критический настрой специалистов к органам НКВД, Берия предложил установить с Курчатовым, Кикоиным и Алихановым более доверительные, личные отношения. Я пригласил ученых к себе домой на обед. Однако это был не только гостеприимный жест: по приказанию Берии я и мои заместители – генералы Эйтингон и Сазыкин – как оперативные работники должны были оценить сильные и слабые стороны Курчатова, Алиханова и Кикоина. Мы вели себя с ними как друзья, доверенные лица, к которым они могли обратиться со своими повседневными заботами и просьбами».

Взаимоотношения с учеными, конечно же, в первую очередь носили деловой характер, но не думаю, что для них было какой-то обузой то, что с ними обращались подружески. Кроме всего прочего в лице Берии они видели защитника. В отличие от Молотова для Берии идеология была делом второстепенным, между идеологией и делом Берия делал выбор в пользу последнего.

Опять вспоминает Судоплатов:

«В начале 1944 года Берия приказал направлять мне все агентурные материалы, разработки и сигналы, затрагивавшие лиц, занятых атомной проблемой, и их родственников. Вскоре я получил спецсообщение, что младший брат Кикоина по наивности поделился своими сомнениями о мудрости руководства с коллегой, а тот немедленно сообщил об этом оперативному работнику, у которого был на связи.

Когда я об этом проинформировал Берию, он приказал мне вызвать Кикоина и сказать ему, чтобы он воздействовал на своего брата. Я решил не вызывать Кикоина, поехал к нему в лабораторию и рассказал о «шалостях» его младшего брата. Кикоин обещал поговорить с ним. Их объяснение было зафиксировано оперативной техникой прослушивания, установленной в квартирах ведущих ученых-атомщиков.

Я был удивлен, что на следующий день Берия появился в лаборатории у Кикоина, чтобы окончательно развеять его опасения относительно брата. Он собрал всю тройку – Курчатова, Алшанова, Кикоина – и сказал в моем присутствии, что генерал Судоплатов придан им для того, чтобы оказывать полное содействие и помощь в работе; что они пользуются абсолютным доверием товарища Сталина и его личным. Вся информация, которая предоставляется им, должна помочь в выполнении задания советского правительства. Берия повторил: нет никаких причин волноваться за судьбу своих родственников или людей, которым они доверяют, – им гарантирована абсолютная безопасность. Ученым будут созданы такие жизненные условия, которые дадут возможность сконцентрироваться только на решении вопросов, имеющих стратегически важное значение для государства».

В отличие от того портрета Берии, который нам нарисовали Хрущев и его собратья, руководитель Спецкомитета ведет себя опять же «странно». Берия, который якобы создал шарашки, где эксплуатировал ученых, заранее арестовав их по надуманным причинам, шантажировал ученых тем, что арестовывал их родственников, должен был поступить по-иному. У него появился замечательный шанс арестовать брата Кикоина, и этот самый Кикоин работал бы на него как раб.

Что же сделал Берия? Он предупредил ученого, чтобы его брат много не болтал, и таким образом дал знать, что все его слова известны разведчикам. Таким образом, Берия пошел на то, что, возможно, даже раскрыл агента перед «преступником», ведь невозможно, чтобы брат Кикоина не догадался, кто его сдал.

Почему он так поступил? Ответ может быть лишь один – Берия не был тем кровожадным вампиром, каким его хотели представить нам и который жил лишь ради того, чтобы истязать другого человека. Берия ратовал за дело, но и человек не был для него чем-то второсортным.

Это хотя бы выражалось в том, что он создал все условия для благополучия людей, участвующих в проекте. Это было вовсе не обязательно. И Ежов, и Ягода с легкостью обходились без «излишней» гуманности. Берия не желал обходиться без нее. Он был не таким уж слепым и бессердечным. Он хорошо знал цену ученым, но в то же время был не настолько глуп, чтобы не понимать, что, исходя из данных, предоставляемых ученым, многие могли занять место Курчатова, Кикоина, Алиханова и др. Он обращался с ними по-человечески не потому, что был вынужден, а потому, что желал этого.

Снова предоставим слово Судоплатову. Правда, он приводит длинный монолог, но думаю, участник проекта перескажет творимое в проекте лучше меня:

«По указанию Берии все ученые, задействованные в советском атомном проекте, были обеспечены приличным жильем, дачами, пользовались спецмагазинами, где могли наравне с руководителями правительства покупать товары по особым карточкам; весь персонал атомного проекта был обеспечен специальным питанием и высококвалифицированной медицинской помощью. В это же время все личные дела ученых, специалистов и оперативных работников, напрямую участвовавших в проекте или в получении разведывательной информации по атомной проблеме, были переданы из управления кадров в секретариат Берии. Тогда же в секретариат Берии из американского отдела передали наиболее важные оперативные материалы по атомной энергии, добытые разведкой. Из дела оперативной разработки «Эноммоз» по атомной бомбе, до сих пор хранящегося в архиве службы внешней разведки, было изъято около двухсот страниц. В целях усиления режима безопасности без санкции Берии никто не имел доступа к этим материалам. Помню конфликт с заместителем Берии Завенягиным, который требовал ознакомить его с документами. Я отказал ему, и мы крепко поссорились; он получил доступ к материалам разведки только после разрешения Берии.

Большие административные способности Берии в решении атомной проблемы признают и участники нашей атомной программы, например, академик Харитон в своем интервью о создании атомной бомбы в журнале «Огонек» (1993 г.).

Когда мы получили данные о том, что американские власти уделяют особое внимание секретности своего атомного проекта, Эйтингон и я предложили использовать группы нелегалов в качестве курьеров и для работы с источниками информации: мы понимали, что американская контрразведка обратит внимание на связи Хейфеца с прокоммунистическими кругами, имеющими выход на специалистов Манхэттенского проекта. Получив соответствующую директиву Москвы, Зарубин приказал Хейфецу немедленно прекратить разведывательные операции с использованием активистов компартии.

Однако ряд активистов компартии продолжали действовать по собственной инициативе. В 1943 году, нарушив полученное от Зарубина указание, они, не зная о наших выходах на семью Оппенгеймера, обратились к нему с просьбой о предоставлении информации Советскому Союзу о работах в Лос-Аламосе. Оппенгеймер, опасавшийся раскрытия связей через жену и брата с нашими людьми, вынужден был поставить в известность американские спецслужбы об этой просьбе знакомого физика, связанного с компартией. Это привело к тому, что все связи с видными физиками, участвовавшими в работах по атомной бомбе, были переключены на канал нелегальной разведки и использование специальных курьеров, имевших безупречное прикрытие в глазах американской контрразведки».

Кроме того, не было бы лишним использование и еврейской карты для достижения цели. Для этого необходимо было рекламировать положение евреев в Советском Союзе:

«Зарубин и Хейфец через доверенных лиц информировали Оппенгеймера и Эйнштейна о положении евреев в СССР. По их сообщению, Оппенгеймер и Эйнштейн были глубоко тронуты тем, что в СССР евреям гарантировано безопасное и счастливое проживание. В это же время до Оппенгеймера и Эйнштейна дошли слухи о плане Сталина создать еврейскую автономную республику в Крыму после победы в войне с фашизмом.

Оппенгеймер и Ферми не знали, что уже в то время они фигурировали в наших оперативных материалах как источники информации под кодовыми именами «Директор резервации», «Вексель», «Заяц». Псевдоним «Вексель» использовался иногда и для источника обобщенных материалов, поступавших от ученых-физиков, участвовавших в американском атомном проекте. Насколько я помню, под общим псевдонимом «Стар» иногда фигурировали Оппенгеймер и Ферми. Еще раз повторяю – никто из них никогда не был нашим завербованным агентом разведки».

Перечисление всех операций и агентов, которые участвовали в проекте, утомительно, и просто отмечу, что деятельность, осуществленная разведчиками, внесла огромный вклад в дело создания атомной бомбы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.