Ученые сажали ученых
Ученые сажали ученых
Лев к тому времени уже снова в тюрьме. Его взяли 6 ноября, накануне великого советского праздника. Зашел домой пообедать, и тут ввалилась тройка чекистов. Изъяли все его рукописи, в том числе подготовленный труд «История срединной Азии в средние века», прихватили и медали — за победу над Германией и за взятие Берлина. Копию протокола вручили Ахматовой, на то есть ее подпись. Перекрестив сына на прощанье, она потеряла сознание. А старший из чекистов, уходя, бросил дочери Пунина Ирине потрясающую фразу:
— Пожалуйста, позаботьтесь об Анне Андреевне, поберегите ее…
Придя в себя, Ахматова предала сожжению весь свой архив, включая и ненапечатанные рукописи, уже без разбора и сомнения. Она переживала это как крах всей жизни.
Осквернили пречистое слово,
Растоптали священный глагол,
Чтоб с сиделками тридцать седьмого
Мыла я окровавленный пол.
Разлучили с единственным сыном,
В казематах пытали друзей,
Окружили невидимым тыном
Крепко слаженной слежки своей.
Наградили меня немотою,
На весь мир окаянно кляня,
Обкормили меня клеветою,
Опоили отравой меня.
В послевоенные годы, вплоть до ареста, Лев Гумилев жил очень интенсивно, на пределе сил, стараясь наверстать время, упущенное в тюрьмах и лагерях. Вернувшись в Ленинград после взятия Берлина, он на победном подъеме экстерном закончил университет, поступил в аспирантуру Института востоковедения Академии наук, подготовил к защите диссертацию. Это уже был серьезный, многообещающий ученый с определившимся кругом интересов.
Но тут грянуло злосчастное постановление, ударившее мать и рикошетом — его самого. Льва отчислили из аспирантуры с испорченной характеристикой: «высокомерен, замкнут, не занимался общественной работой, считая ее пустой тратой времени». Рядового аспиранта уволили специальным решением президиума Академии наук. Его даже перестали пускать в библиотеку института!
К делу № П-53030, заведенному на Гумилева при аресте в 49-м, приобщена целая подборка доносов его коллег по научной работе, которые старательно тянули его на дно. Заместитель секретаря партбюро Института востоковедения Салтанов бдит по партийному долгу, заявляет 12 января 47-го:
Гумилев — абсолютно аполитичный человек, мало того, иногда высказывает политически неправильные мысли. Так, однажды в разговоре со мной он предлагал свой доклад на теоретической конференции на тему «Влияние тактики и стратегии монголов Чингисхана на тактику и стратегию Красной Армии». Гумилев оценивает решение ЦК ВКП(б) по поводу ахматовщины как клевету на его мать и т. д.
Поведение Гумилева нетерпимо, и прошу Вас вмешаться в это дело.
А вот кандидат филологических наук, ученый секретарь сектора монгольской филологии Я. Пучковский — просто завистник и склочник, он явно подсиживает своего более даровитого и яркого коллегу. Донос его, от 20 января того же года, взят в следственное досье Гумилева из дела оперативной разработки, подобного тому, какое велось и на Ахматову.
Л. Н. Гумилев в целом ряде случаев показал, что он ни в какой степени не владеет марксистско-ленинской методологией, что она совершенно чужда ему и его не интересует. Где и когда провел Л. Гумилев столько сезонов археологических работ? Может быть, на исправительно-трудовых работах по рытью котлованов и т. п. в концлагере, где он находился до Отечественной войны?
Будучи человеком в высшей степени хитрым, изворотливым, не брезгающим никакими средствами и приемами для достижения своих целей, Л. Н. Гумилев очень ловко использовал момент защиты Р. Э. Рыгдылоном (весной 1946) кандидатской диссертации, пригласив его устроить небольшой ужин и чаепитие на квартире своей матери А. Ахматовой. Были приглашены и присутствовали академик В. В. Струве и академик С. А. Козин. При этом внимание обоих академиков было обращено главным образом на хозяйку, А. Ахматову, которая читала свои произведения, и на Л. Н. Гумилева, которого академик В. В. Струве превозносил до крайней степени. С. А. Козин не мог не соглашаться. Очень хитро задуманный «вечер» имел целью укрепить дружеские отношения и покровительство обоих академиков «Левушке», который на этом «вечере» был подлинным героем дня, а вовсе не диссертант, сидевший на противоположном конце стола, вдали от академиков, хозяйки дома и «Левушки», поместившихся вместе на другом конце. Несомненно, что успех «Левушки» был полный, диссертант же мало кого интересовал.
Необходимо разъяснить доверчивым товарищам «научную» и всякую иную сущность Л. Н. Гумилева. Единственным выходом является отчисление Л. Н. Гумилева из аспирантуры.
Сам Лев Гумилев определил путь на свою «третью Голгофу» кратко:
— Ученые сажали ученых!
Нормальную характеристику для защиты диссертации Лев получил… в сумасшедшем доме, библиотекарем которого он устроился. И пошел с этой бумажкой в альма матер, к ректору университета профессору Вознесенскому.
— Итак, отец — Николай Гумилев, мать — Анна Ахматова. Ясно! — быстро сообразил тот. — Работу я вам предложить не могу. А вот диссертацию — прошу, защищайтесь! В час добрый!
Защита тоже проходила драматично. Оппонент Гумилева, «заслуженный деятель киргизской науки» Бернштам обвинил его в незнании марксизма и восточных языков. Возражая, Лев заговорил по-персидски — Бернштам не ответил. Лев перешел на тюркский — снова молчание.
— Так кто же из нас лучше знает восточные языки? — спросил Лев.
Результат голосования: пятнадцать из шестнадцати — «за»!
Он еще успел получить желанную работу — место старшего научного сотрудника Музея этнографии народов СССР. Дела пошли в гору. И тут все оборвалось — арест.
На сей раз Льву был оказан «почетный» прием, он был тут же переправлен в столицу, в Лефортовскую тюрьму, в распоряжение следственной части по особо важным делам. В постановлении на арест, составленном задним числом только 14 ноября 49-го и утвержденном министром ГБ Абакумовым, сын Ахматовой изобличался в том, что, «будучи врагом Советской власти, в течение длительного времени проводил подрывную работу». Другими словами, просто продлевался прежний срок — кроме старых обвинений, по существу, ничего предъявлено не было.
Как вспоминал Лев Николаевич, следователь, майор Бурдин, насмешливо спрашивал:
— Ну, Гумилев, на что ты надеешься? В какой вине ты хотел бы сам признаться? — предполагалось, что с такой фамилией человек в Советском Союзе обречен.
Впрочем, теперь сыну приходилось отвечать не только за отца, но и за мать. Не было ни одного допроса, на котором о ней не заходила бы речь. А когда подследственный не хотел подписывать сфабрикованный протокол, Бурдин предупреждал:
— Будем бить или сна лишим…
И били, «били мало, но памятно», по словам Гумилева. И если в 38-м его били головой о стенку в ленинградских Крестах: «Так ты любишь своего отца, гад!» — то теперь о стенку в московском Лефортове, требовали отречься от матери.
Десятилетиями эти взрослые, крепкие мужики жили в кровавом бреду, посвятили ему жизнь. Верховный кремлевский параноик заражал всю страну — душевной болезнью страха и насилия. Потому и протоколы допросов скорее похожи на сцены для театра абсурда, чем на юридические документы. Типичный диалог из такой абсурдистской пьесы. Допрос Льва Гумилева. Лефортово, 23 декабря 1949-го. Кабинет майора Бурдина.
Вопрос. Предъявляем вам письма, изъятые у вас при обыске. Узнаете их?
Ответ. Да, это мои письма, адресованные матери…
Вот почему Ахматова уничтожала свой архив!
В. Они характеризуют вас как человека религиозного. Вы верующий?
О. Я глубоко религиозный.
В. Что это значит?
О. Верю в существование Бога, души и загробной жизни. Как человек религиозный, я посещал церковь, где молился.
В. Вы занимались и религиозной пропагандой?
О. Не отрицаю, что беседы религиозного характера со своими близкими и знакомыми я вел. Имел место и такой факт, когда в 1948 г. я по собственному желанию, в силу своих религиозных убеждений исполнял роль крестного отца при крещении одной своей знакомой — помощника библиотекаря Ленинградской библиотеки имени Салтыкова-Щедрина Гордон Марьяны Львовны. С этой самой Гордон, при моем содействии перекрещенной из иудейской веры в православную, я потом посещал церковь.
В. Какой же вы советский ученый, вы — мракобес.
О. В известной мере это так. Должен сказать, что на формирование моей идеологии повлияла семейная традиция.
В. А именно?
О. Моя мать, Ахматова Анна Андреевна, тоже человек религиозный.
В. Это та самая поэтесса Ахматова, антипатриотическое творчество которой в 1946 году было осуждено советской общественностью?
О. Да, это моя мать.
В. Кто она по социальному происхождению?
О. Ахматова, урожденная Горенко, родители которой дворяне, все время проживали где-то на Украине.
В. А что означает ее псевдоним «Ахматова»?
О. Это фамилия ее бабушки.
В. Кто такие были Ахматовы?
О. Ахматовы не то монгольские, не то нагайские татары. В семье было известно, что Ахматовы — князья из рода чингисидов, принявших православную веру и получивших фамилию Ахматовы[50].
В. А кто ваш отец?
О. Дореволюционный поэт Гумилев Николай Степанович. По социальному происхождению он тоже дворянин.
В. Тот самый Гумилев, который до Октябрьской революции являлся одним из руководителей реакционного направления в поэзии, а затем был активным участником белогвардейского заговора, имевшего целью насильственное свержение Советской власти?
О. Да, расстрелянный в 1921 году органами Советской власти за участие в антисоветском заговоре Гумилев Н. С. является моим отцом.