Глава 10 Тюрьма

Глава 10

Тюрьма

В четвертой песни «Паломничества Чайльд Гарольда», говоря о Венеции, Байрон неточен:

В Венеции на Ponte dei Sospiri[1],

Где супротив Дворца стоит тюрьма[2]…

Поэт либо не знал, либо забыл, что в самом Дворце дожей тоже существовала тюрьма. Американского путешественника Джеймса Адамса в 1760 году привела в замешательство и испугала атмосфера города. «Ради Бога, давайте приведем дела в порядок, – писал он, – и уедем из этой отвратительной тюрьмы».

Файнс Моррисон писал, что «венецианские женщины сидят дома взаперти, как в тюрьме». Чарлз Диккенс, плывя по каналам Венеции, думал о темницах и представлял сцены ужасной ночи, «каморку, куда в полночь приходил монах исповедовать политического преступника; скамью, на которой его душили; зловещий склеп, в котором его завязывали в мешок…» В XIX веке Венеция наводила ужас. Самая известная авантюра любимого сына Венеции, Джакомо Казановы, – побег из городской тюрьмы, в которую он был посажен. От запаха помоев, выливаемых в каналы, и запаха трюмной воды в самом городе часто воняло тюрьмой.

В Венеции находятся несколько самых известных тюрем мира. Мост вздохов, названный так из-за рыданий тех, кого должны были заключить в тюрьму, – самый живописный из всех символов наказания. Название он получил в XIX веке в большой мере благодаря Байрону. В конце XVIII века Уильям Бекфорд, плывя в гондоле под этим мостом, вспоминал Пиранези, художника, родившегося в республике Венеции, бессмертную славу которому принесли вызывающие головокружение мрачные изображения порожденных его фантазией тюрем. Несмотря на огромный успех и признание в Риме, Пиранези любил подписываться architetto Veneziano (венецианский архитектор). Из своей гондолы Бекфорд посмотрел вверх, на самую высокую часть тюрьмы и, схватив карандаш, «принялся рисовать бездны и подземные пещеры, обитель страха и пыток, с цепями, механизмами и ужасными орудиями пытки…» Вот образы, которые навеяла ему Светлейшая.

Судебный комитет вызывал в городе ужас и ненависть. Он был создан в 1310 году в результате политического заговора группы патрициев и вскоре стал неотъемлемой частью государственной структуры. В XV–XVI веках он обладал властью, равной власти Сената. Он занимался предотвращением угроз беспорядков и беззакония в пределах республики, и потому его полномочия были весьма широки. Комитет представлял собой внутренние полицейские силы, небольшие и маневренные. Его члены встречались тайно каждый день. Они носили черные мантии и были известны как черные инквизиторы. Комитет использовал тайных агентов и сеть анонимных осведомителей во всех частях города. Комитет не разрешал свидетельствовать обвиняемому, а его свидетели не могли подвергаться перекрестному допросу. Допросы обвиняемого по большей части проводились в темноте, а из комнаты трех глав Комитета лестница вела в подземную тюрьму и камеры пыток. Вердикты Комитета не допускали обжалования. Приговоры: изгнание или смерть через удушение или утопление – приводились в исполнение без промедления. Это был, по словам Руссо, «кровавый суд, в равной степени ужасный для аристократов и для народа». Несомненно, в высказывании Руссо есть преувеличение, так же как и в других, авторам которых нравится лелеять миф о Венеции как темном и порочном городе, но нет сомнения, что репутация Комитета была одним из важнейших элементов для понимания венецианской политики. Он символизировал тайную жизнь города.

Тюрьмы в полном смысле этого слова представляли собой часть подлинного и метафорического мира венецианцев. Записная книжка купца XIV века содержит список всех тюрем города. Пользовавшиеся печальной славой тюрьмы в Венеции на деле были частью Дворца дожей. Закон гласил, что дож лично должен хранить ключи, в этом крылся намек на то, что тюрьмы поддерживают законность и власть в государстве. Тюрьмы располагались на обоих берегах Рио делла Палья, которая течет позади Дворца; камеры на уровне нижнего этажа были известны как «колодцы», по причине того, что в них часто набиралась вода, а те, что находились на верхнем этаже, назывались «свинцовые» из-за пластин свинца, которыми была покрыта крыша. Некоторые из одиночных темниц имели названия, такие как «Лев» или «Вулкан». Считалось, что зловонные стены вредны для здоровья до такой степени, что лучше быть заживо погребенным.

Но, как и в большинстве аспектов венецианской жизни, здесь было много фантазии и мифотворчества. Предполагаемые ужасы венецианских тюрем могли быть связаны с их близостью к воде, могли истолковываться как часть мира, кроющегося за ритуалом и маскарадом. То же самое можно отнести к любому аспекту венецианской жизни. Какие страшные пытки и пороки могли скрываться в прекрасном городе?

Что спрятано? Ответ может быть – ничего. Когда французские войска вторглись в Венецию и в 1797 году победили ее, в «колодцах» нашли всего одного заключенного. Он пробыл в заточении шестнадцать лет. Выйдя на площадь Святого Марка при ярком солнечном свете, несчастный тут же ослеп и вскоре умер.

Казанова, сидевший в «свинцовых», через решетки своей камеры увидел крыс устрашающего размера, беспечно разгуливающих по чердаку. Когда он спросил тюремщика о мерзавцах, которые сидят по соседству с ним, тот ответил, что, напротив, это уважаемые люди, которые по причинам, известным только властям, «должны были быть изолированы от общества». Это только подчеркнуло для него «ужасный деспотизм», объектом которого стал и он сам. Казанова бежал, проделав лаз на крышу подобием штыка, который изготовил из куска металла. Его рассказ о заключении в тюрьму и побеге – одна из главных историй всей Венеции.

Принято считать, что Казанова умер в Богемии 4 июня 1798 года, однако существует неофициальная история, согласно которой он тайно вернулся в Венецию после Французской революции и жил там инкогнито. Говорят к тому же, что он совершал некие некромантические ритуалы, чтобы гарантировать себе бессмертие. Некоторые полагают, что он продолжает жить в своем нетленном теле, другие считают, что он возрождается в каждом венецианском младенце. На самом деле, он Genius loci (Дух, или Гений места). И он никуда не исчезал.

Образ тюрьмы часто используется, чтобы вызвать в воображении настроение Венеции, ее фон. Как евреи в своем гетто, граждане города в некотором смысле тоже заключенные, они окружены водой, как если бы были узниками Алькатраса  (тюрьмы на острове в заливе Сан-Франциско). Никто из граждан Венеции не мог покинуть ее без официального разрешения. Вот почему в городе было относительно мало преступлений, ведь там, где все следят за всеми, негде спрятаться.

Путь на материк легко перекрыть. Венецианцы вдобавок находились под пристальным полицейским присмотром. В XIV веке здесь на одного полицейского приходилось двести пятьдесят граждан, при том, что законы были ужесточены Советом десяти и signori di notte (ночными блюстителями порядка). Здесь были также начальники стражи и sbirri  (полицейские ищейки). Рассказывали, что sbirri поступали с преступниками следующим образом: набрасывали на них свои плащи и затем, закутав, вели в тюрьму. Молчание и тайна как нельзя лучше соответствовали распространенному образу города. Они согласовывались с принудительно введенными законами и постоянным наблюдением.

В Венеции редко можно  (или можно было) найти уединение. Люди сбивались в толпу. Члены маленьких общин каждого прихода были кровно связаны между собой. Частное пространство было невелико. Личные интересы подчинялись общественным нуждам, человек включался в общину, а частная жизнь не считалась важной. Все это может вызывать сильнейшее чувство клаустрофобии. Люди не могут убежать друг от друга, не говоря о том, чтобы уехать с островов, на которых вынуждены оставаться.