Реакция ОКХ

Реакция ОКХ

Если действия Варлимонта и Рейхенау отразили настроения той части командного состава, которая не имела каких–либо контактов с оппозицией и тем более не могла быть отнесена к ней, то нетрудно представить, какую реакцию вызвали планы Гитлера осуществить наступление на Западе в охваченном политическим недовольством ОКХ. То, что западные страны не предприняли решительных действий во время короткой польской кампании, здесь восприняли с двойным облегчением. Риск ведения боевых действий в Польше при крайне слабой, практически «прозрачной» линии немецкой обороны на Западе полностью оправдался. Военное командование, независимо от принадлежности к оппозиции, было убеждено, что западные державы не решатся нанести удар, пока идет польская кампания, и не испытывало никаких волнений и беспокойств по этому поводу. Так, Гальдер был убежден, что «комплекс памяти» о горах трупов времен Первой мировой войны заставит французов отказаться проливать кровь в одиночку и оставаться на своих позициях до тех пор, пока не подойдут ощутимые подкрепления из Англии.

Однако в глубине души у начальника штаба ОКХ и его коллег, скорее всего, оставались сомнения, и если так, то теперь они развеялись окончательно. К этому добавилось удовлетворение от того, что чисто символические военные действия на Западном фронте не увеличили и без того уже значительные трудности на пути восстановления мира, будь то с Гитлером или тем правительством, которое сменит его режим у власти.

Если руководители ОКХ и могли некоторое время спокойно спать, не опасаясь неожиданного удара с западного направления, то в результате быстрой победы Гитлера на Востоке и ее последствий их спокойный сон сменился ночными кошмарами. Подобные настроения обнаружились у Вальтера фон Браухича вскоре после начала польской кампании, что видно из его разговора с полковником Николасом фон Ворманном, офицером связи Браухича в личном поезде Гитлера. Получив заверения от фон Ворманна, что тому ничего не известно о каких–либо разговорах относительно наступления Германии на Западе, Браухич не скрывал, насколько он обеспокоен возможностью подобного развития событий. «Вы знаете, что мы не можем пойти на это; мы не можем атаковать линию Мажино. Если подобные идеи будут даже просто обсуждаться в тех или иных разговорах, вы должны меня проинформировать об этом немедленно». В соответствии с этой точкой зрения Браухич издал 17 сентября 1939 года директиву, которая называлась «Директива о перегруппировке оборонительных порядков сухопутных сил на западном направлении». С учетом возможности дипломатического урегулирования конфликта, на что у генералов появилась надежда после выступления Гитлера 22 августа 1939 года, по мнению германского военного командования, было желательно, чтобы военные действия на Западном фронте естественным образом зашли в тупик и возникла бы своего рода патовая ситуация. Союзники упустили возможность нанести быстрый и мощный удар, когда большая часть германских войск была занята в Польше, и теперь, после завершения польской кампании, не то что стремительная атака со стороны западных держав, но даже помыслы о наступлении казались маловероятными. У Браухича не было и мысли о том, чтобы атаковать линию Мажино или обойти ее с севера через территорию нейтральных стран. Такой же точки зрения придерживался Штюльпнагель, что нашло отражение в подготовленной им несколько дней спустя записке.

С учетом высказанной Браухичем озабоченности и возможного подтекста сказанного им фон Ворманну, означавшего, что военные не останутся равнодушными и вмешаются, если будет отдан приказ о наступлении на Западе, выглядит довольно странной, если не сказать мистической, замедленная реакция генералитета на информацию, переданную 23 сентября 1939 года Варлимонтом Штюльпнагелю, которая, казалось, должна была иметь эффект удара электрическим током¹.

Генералы довольствовались очередным обращением к фон Ворманну, который, вполне освоив свою новую профессию «успокоителя», вновь заверил их, что ни о чем подобном ему неизвестно.

Четыре дня спустя пусть и с некоторой задержкой, но буря все же разразилась. Правда, Гитлер несколько подсластил пилюлю собравшимся в рейхсканцелярии, обещая параллельно с подготовкой военного наступления развернуть и «мирное наступление». Он всегда применял подобную тактику, чтобы ввести в заблуждение тех, кто был не согласен с его планами. Подобными обещаниями он ослаблял критический настрой несогласных, давая им определенную надежду и побуждая по крайней мере на время отложить попытки более серьезного противодействия его политике. Возможно, исследователи так и не придут к единому мнению, был ли Гитлер искренен в своем выступлении в рейхстаге 6 октября и в последовавшей вслед за этим его речью в Спортпалас 10 октября 1939 года. В них Гитлер предложил западным державам мир на условиях предоставления Германии «свободы рук» в Польше и возвращения ей колоний, отобранных по Версальскому договору 1919 года. Автор разделяет мнение тех, кто считает все это чистым блефом, рассчитанным лишь на некоторый пропагандистский эффект, причем, делая эти заявления, Гитлер ничего не терял. В то время как велась активная подготовка к наступлению, заверения Гитлера имели целью показать, что перед активизацией военных действий он делает все для сохранения мира, что должно было оказать соответствующий психологический эффект как внутри самой Германии, так и в воюющих и нейтральных странах. Поведение Гитлера в те дни говорит о том, что его мало беспокоило, какой ответ он получит на свои предложения; он с головой ушел в подготовку наступления на Западе.

Утром 10 октября, перед своим выступлением в Спортпалас, он опять собрал тех, кому сообщил 27 сентября о своих планах. Он вновь повторил аргументы в пользу наступления и те соображения, на которых основывалась поддержка именно такой линии. Очень важно, что аргументы, которые он использовал для объяснения необходимости начать наступление этой же осенью, говорили одновременно и за то, чтобы не заключать мир. Генералы навряд ли позволили обмануть себя сделанными Гитлером в конце выступления экспромтом замечания, что он начнет наступление лишь в том случае, если западные державы не прислушаются к голосу разума, с которым он к ним обращается. Генерал фон Лееб верно подытожил общее впечатление от выступления Гитлера в рейхстаге 6 октября: «Все приготовления… говорят о намерении осуществить это безумное наступление, нарушив при этом нейтралитет Бельгии, Голландии и Люксембурга. Таким образом, речь Гитлера была не чем иным, как обманом немецкого народа».