«Opera House» в Сиднее — чудо XX века

«Opera House» в Сиднее — чудо XX века

Сиднейский оперный театр — единственное здание XX века, вставшее в один ряд с такими великими архитектурными символами XIX столетия, как Биг-Бен, статуя Свободы и Эйфелева башня. Наряду с Айя-Софией и Тадж-Махалом это здание принадлежит к высшим культурным достижениям последнего тысячелетия.

Многие считают Оперный театр в Сиднее великолепным образчиком «застывшей музыки», о которой говорил Гете. Другие видят в нем выброшенного на сушу белого кита; галеон, отплывающий в волшебную страну эльфов; девять ушей, прислушивающихся к ангельскому пению; девять играющих в футбол монашек…

Подобно всем истинным шедеврам, сиднейский Оперный театр уникален и похож лишь на себя самого. Правда, восторг вызывает, как правило, внешний вид театра, а вот интерьеры не поражают ни оригинальностью, ни техническим совершенством. Почему так произошло? Дело в том, что здание проектировал один человек, датский архитектор Йорн Утцон, а его интерьер — запутавшаяся комиссия, которую австралийский критик Филип Дрю назвал «сборищем ничтожеств».

Оперный театр был придуман британцами. В 1945 году в Австралию прибыл сэр Юджин Гуссенс, скрипач и композитор, который был приглашен Австралийским комитетом телевидения и радиовещания в качестве дирижера для записи концертного цикла. Гуссенс обнаружил, что в Сиднее нет музыкального театра. И вместе с Куртом Лангером, архитектором родом из Вены, он начал искать место, где можно было его построить. Они остановили свой выбор на скалистом мысе Беннeлонг Пойнт близ кольцевой набережной — узловой точке, где горожане пересаживались с паромов на поезда и автобусы. На этом мысе, названном в честь австралийского аборигена, друга первого сиднейского губернатора, стоял Форт Макуори, поздневикторианская подделка под старину. За его мощными стенами с бойницами и зубчатыми башенками скрывалось центральное трамвайное депо.

Гуссенс счел найденное место идеальным. В мечтах он уже видел огромный зал на 3500–4000 зрителей и стал искать поддержки у представителей австралийских властей и интеллигенции. Первым сторонником театральной идеи стал Г. Ингем Ашуэрт, бывший британский полковник, профессор архитектуры Сиднейского университета. Ашуэрт познакомил Гуссенса с Джоном Джозефом Кейхиллом, потомком ирландских иммигрантов, которому вскоре суждено было стать лейбористским премьером Нового Южного Уэльса. Знаток закулисной политики, мечтающий нести искусство в массы, Кейхилл обеспечил замыслу аристократов поддержку австралийской общественности — многие и по сию пору называют Оперный театр «Тадж-Кейхиллом». Он привлек к делу еще одного любителя оперы — Стена Хавиленда, главу Сиднейского управления водного хозяйства.

17 мая 1955 года правительство штата дало разрешение на строительство Оперного театра на Беннeлонг Пойнте при условии, что государственные средства не понадобятся. На проект здания был объявлен международный конкурс. В это время Гуссенс некстати попал в скандальную историю, покинул место дирижера нового Сиднейского симфонического оркестра и уехал обратно в Англию, где умер в безвестности. Так Оперный театр потерял своего первого, самого красноречивого и влиятельного сторонника.

На конкурс было прислано 223 работы. До разразившегося скандала Гуссенс успел выбрать жюри, в которое вошли четыре профессиональных архитектора: его приятель Ашуэрт; Лесли Мартин, один из создателей лондонского Фестивал-холла; американец финского происхождения Эро Сааринен и Гобден Паркс, председатель Комитета по архитектуре при правительстве штата, символически представлявший австралийцев. В условиях конкурса говорилось об Оперном театре в единственном числе, но он должен был иметь два зала. Один очень большой, для концертов и постановок опер, и другой поменьше — для камерных опер, драматических спектаклей и балета. Кроме того, должны были быть склады для хранения реквизита и помещения под репетиционные залы и рестораны.

29 января 1957 года Джо Кейхилл огласил результаты. Третье место занял британский проект, в котором театры стояли один за другим на огромной замощенной площади. На втором месте оказалась группа американских архитекторов, которая расположила театры «спина к спине», объединив их сцены в одной центральной башне.

Победителем же стал датчанин тридцати восьми лет, живущий со своей семьей в романтическом уголке близ гамлетовского Эльсинора, в доме, выстроенном по собственному проекту. Звали его Йорн Утцон. Только в его конкурсной работе театры были поставлены вплотную друг к другу, а проблема стен снята благодаря их отсутствию: ряд веерообразных белых крыш крепится прямо к циклопическому подиуму. Автор проекта предлагал хранить декорации в специальных углублениях, сделанных в массивной платформе: так решалась проблема кулис.

Первый архитектор Австралии Гарри Зейдлер, потерпевший на конкурсе неудачу, пришел в восторг от проекта и прислал Утцону телеграмму: «Чистая поэзия. Великолепно!» Победитель предложил начать сбор пожертвований, продавая поцелуи по сотне фунтов за штуку, но от этого игривого предложения пришлось отказаться. Хотя представленный проект был фактически эскизом, какая-то сиднейская фирма оценила стоимость работ всего в три с половиной миллиона фунтов. Деньги были собраны посредством лотереи, благодаря которой фонды строительства за две недели выросли на сто тысяч фунтов. Утцон вернулся в Данию, сколотил там проектную группу, и для этой группы единомышленников начались семь абсолютно счастливых лет творчества. А еще Утцон пригласил Вальтера Унру из Берлина в качестве эксперта по акустике — любовь к музыке, техническая изобретательность и огромный опыт в строительстве оперных театров сделали Германию мировым лидером в этой области.

2 марта 1959 года Джо Кейхилл заложил первый камень нового здания. Практически сразу начались трудности. Не прошло и года, как умер Кейхилл. Конструктор Ове Аруп заявил, что 3000 рабочих часов и 1500 часов машинного времени не помогли найти техническое решение для воплощения идеи Утцона, который предлагал соорудить крыши в виде огромных раковин свободной формы.

Спас будущую гордость Сиднея сам Утцон. Однажды в 1961 году он разбирал непригодную модель и складывал «ракушки», чтобы отправить их на хранение, как вдруг его осенила оригинальная идея. Похожие по форме, ракушки более или менее хорошо укладывались в одну стопку. Сферическая поверхность обладает постоянной кривизной, поэтому раковины можно сделать из треугольных секций воображаемого бетонного шара диаметром в 492 фута, а эти секции, в свою очередь, собрать из меньших изогнутых треугольников, изготовленных промышленным образом и заранее покрытых плиткой прямо на месте. В результате получатся своды из нескольких слоев — конструкция, известная своей прочностью и устойчивостью. Проблема крыш была снята.

Плитку укладывали механическим способом, и крыши получились идеально ровными — поэтому на них так красиво играют отраженные от воды солнечные блики. Облик здания создавался прямыми линиями лестницы и подиума в сочетании с окружностями крыш — простой и сильный рисунок, в котором слились влияния Китая, Мексики, Греции, Марокко, Дании, превративший смесь из разных стилей в единое целое.

Однако новая форма крыш породила новые трудности. Более высокие, они уже не удовлетворяли акустическим требованиям, пришлось проектировать отдельные звукоотражающие потолки. Отверстия «раковин» обращенные к бухте, следовало чем-то закрыть, по мнению Утцона — только фанерой. По счастливой случайности в Сиднее нашелся пылкий приверженец этого материала, изобретатель и промышленник Ральф Саймондс. Он делал крыши для сиднейских поездов из цельных листов фанеры. Покрывая фанеру тонким слоем бронзы, свинца и алюминия, Саймондс создавал новые материалы любой нужной формы, размера и прочности, с любой устойчивостью к атмосферным воздействиям и любыми акустическими свойствами. Именно это и было нужно Утцону, чтобы закончить Оперный театр.

Посоветовавшись с Саймондсом, он решил закрыть устья «раковин» гигантскими стеклянными стенами с фанерными средниками, крепящимися к ребрам свода и изогнутыми в соответствии с формой расположенных под ними вестибюлей. Легкая и прочная, как крыло морской птицы, вся конструкция благодаря игре света должна была создавать ощущение тайны, непредсказуемости того, что кроется внутри.

Проект постоянно удорожался. Когда Утцон решил сделать крыши сферическими, пришлось взорвать начатый фундамент и заложить новый, более прочный. В январе 1963-го был заключен контракт на возведение крыш стоимостью в 6,25 миллиона фунтов. Три месяца спустя предел допустимых расходов был поднят до 12,5 миллиона.

В 1965 году внутренние районы Нового Южного Уэльса поразила засуха. В мае 1965-го, после двадцати четырех лет правления, лейбористы потерпели поражение на выборах. Новый премьер Роберт Аскин сразу после выборов потерял всякий интерес к Оперному театру и почти не упоминал о нем до самой своей кончины в 1981 году. С правительственной поддержкой строительства Оперного театра было покончено. Утцона вынудили покинуть пост главы строительства и уехать из Сиднея навсегда. Следующие семь лет и огромные суммы денег ушли на то, чтобы изуродовать его шедевр.

Сомнительная честь этого принадлежит министру общественных работ Дейвису Хьюзу. Он заранее подыскал замену Утцону и назначил на его место тридцатичетырехлетнего Питера Холла из Министерства общественных работ, построившего на государственные средства несколько университетских корпусов. Сиднейские студенты-архитекторы, возглавляемые негодующим Гарри Зейдлером, пикетировали незаконченное здание с лозунгами «Верните Утцона!». Бо?льшая часть правительственных архитекторов, включая Питера Холла, подали Хьюзу петицию, в которой говорилось, что Утцон — единственный человек, способный достроить Оперный театр. Однако Хьюз не дрогнул, и назначение Холла состоялось.

Сценическое оборудование, прибывшее из Европы в последние дни пребывания Утцона на своем посту, было продано на металлолом по пятьдесят пенсов за фунт, а в глухом пространстве под сценой устроили студию звукозаписи. Изменения, внесенные Холлом и его командой, обошлись в 4,7 миллиона. Результатом стал невыразительный, устаревший интерьер. Новации Холла почти не коснулись внешнего облика Оперы, но он заменил фанерные средники для стеклянных стен, напоминавшие крылья чайки, крашеными стальными окнами по моде 1960-х годов.

К 20 октября 1973 года, дню торжественного открытия Оперы королевой Елизаветой, затраты на строительство составили 102 миллиона австралийских долларов (51 миллион фунтов по тогдашнему курсу). 75 процентов этой суммы были истрачены после ухода Утцона. «Если бы господин Утцон остался, мы бы ничего не потеряли», — писала газета «Сидней морнинг геральд». Хьюз по-прежнему утверждал, что без него Оперный театр никогда не был бы закончен. На бронзовой табличке после имен коронованных особ выбито имя министра общественных работ, достопочтенного Дейвиса Хьюза, за которым следуют имена Питера Холла и его помощников. Фамилии Утцона в этом списке нет, он даже не был упомянут в торжественной речи Елизаветы. А в дни славы датчанина королева принимала его на борту своей яхты в Сиднейской гавани.

Сиднейский оперный театр — символ не только Сиднея, но и всей Австралии. Он вмещает в себя 900 помещений, в том числе концертный зал на 2600 человек, оперный зал на 1500 кресел, драматический и камерный театры, четыре ресторана и зал приемов. В здании Сиднейской оперы висит знаменитый «Занавес солнца и луны» — самый большой театральный занавес в мире. Каждая из двух его половин имеет площадь в 93 м². В концертном зале установлен самый большой механический орган в мире, имеющий 10,5 тыс. труб. Вершина оболочки над ним поднимается над бухтой на 67 метров. За первые 20 лет существования Оперный театр посетили 36 миллионов человек, что в два раза больше населения Австралии.

И все же Оперный театр Утцона с его гигантской сценой и ошеломительным по красоте интерьером навсегда остался лишь чудесным замыслом, которому не суждено воплотиться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.