Глава 13. РАЗОЧАРОВАНИЕ

Глава 13. РАЗОЧАРОВАНИЕ

На 658-й я познакомился с необычайно добрым и трогательным обычаем.

Рулевой организовал «распродажу», о чем надлежащим образом оповестил всю флотилию. В назначенное время на пристани собралась большая толпа, и рулевой «выставил на аукцион» личные вещи Брейшоу, чтобы собрать денег для его семьи. Люди проявили удивительную щедрость. Я видел, как котельный машинист, получавший никак не больше фунта в неделю, заплатил два фунта за пару белых туфель, а потом вернул их для повторной продажи. В результате была собрана и отослана в Англию довольно приличная сумма. Благородство, чувство товарищества и постоянная готовность помочь ближнему – незыблемые традиции военно-морского флота.

Ночи, которые мы проводили у берега из-за плохой погоды (иными словами, могли быть уверены, что нас срочно не отправят в море), имели одну положительную сторону. Мы начали осматривать Корсику, для чего были организованы туры в разные части гористого острова на джипах. Визит в полевой госпиталь, где находился на излечении наш Престон, к примеру, последовал после головокружительной поездки по горному серпантину, по одну сторону которой возвышалась отвесная скала, а по другую – страшный обрыв. Сама дорога была настолько узкой, что из окна машины не было видно дорожного полотна. В общем, такая поездка могла присниться разве что в самом страшном ночном кошмаре.

Возвращаясь из одной поездки, мы обнаружили небольшую рыбацкую деревушку в нескольких километрах к северу от Бастии, где оказалась маленькая гостиница с весьма неплохим ресторанчиком. Посетив его однажды, мы стали часто наведываться в Эрбалонгу, где в конце концов приобрели немало добрых друзей. Мы пели корсиканским рыбакам и крестьянам наши любимые песни, а они от души подпевали «Типперери» и «Спрячь подальше свои заботы», которые в этих местах смутно помнили еще со времен Первой мировой войны.

Затем мы расширили свой репертуар, добавив к нему французские песни, знакомые еще со школьных лет. Только здесь выяснилось, что когда-то мы их зубрили не зря. В общем, вечера проходили шумно. К 23.00, именно в этот час мы обычно возвращались на корабль, мы успевали пообщаться с мэром, полицейским, почтальоном и другими видными людьми деревни. Они каким-то образом узнавали, когда нам приходилось участвовать в боях, и искренне восхищались нашими подвигами. Немцев они ненавидели всей душой. Корсиканцы вообще-то были людьми суровыми и грубоватыми, мужчины у них редко расставались с оружием и имели репутацию бандитов, но, если они удостаивали кого-то своей дружбой, это чувство всегда было глубоким и искренним.

Если не считать уничтожения небольшого патрульного корабля на входе в гавань Специи, следующие несколько ночей не принесли ничего нового. В одну из ночей мы попали под обстрел осветительными снарядами с берега – должен признать, нам пришлось испытать несколько не самых приятных минут, – но в конце концов мы отделались от навязчивого внимания противника.

И после каждого патруля нам приходилось подвергаться неизбежной процедуре получения топлива, что означало необходимость готовить обед либо на берегу, либо на другой лодке. Третьей возможностью было вообще отложить его приготовление до того момента, как на нашем корабле снова появится электричество.

При обычной скорости, с которой мы шли при переходе в район патрулирования и обратно, расход топлива составлял 120 галлонов высокооктанового бензина в час. Эта цифра существенно возрастала при увеличении скорости движения, а в промежутке между 1800 и 2400 оборотами кривая расхода топлива ползла вверх особенно круто. Поэтому после большинства патрулей наши потребности составляли от 1500 до 3000 галлонов, причем в первую очередь мы беспокоились, чтобы в него не попало ни капли воды, которая может вызвать поломку карбюраторов. Поэтому каждую каплю бензина тщательно фильтровали через весьма хитроумное изобретение, состоящее из половины масляного барабана с трубкой, вставленной в наливное отверстие, и куска замши (самое эффективное средство для отделения воды от бензина), закрывающего отверстие. Бензин поступал самотеком, причем подача часто прерывалась необходимостью очистить замшевую тряпку, поэтому вся процедура занимала три часа, а иногда и более. Однако каждая капля воды, появлявшаяся на замшевом фильтре, оправдывала затрачиваемые усилия, потому что мы могли быть уверены, что к неизбежному риску военных действий, по крайней мере, не добавлялся риск сбоя двигателей из-за испорченного топлива.

Конечно, мы постоянно ворчали, высказывая вполне обоснованное недовольство тем, что никто не в состоянии обеспечить нас хорошим насосом и надежным фильтром, которые сделали всю операцию безопасной и быстрой. Неизбежные потери времени на такой прием топлива после каждого патрулирования никому не могли понравиться. Мы полагали, что авиаторы или даже моряки флота прибрежного плавания, оставшиеся дома, ни за что не стали бы мириться с таким положением дел. Мы с откровенной завистью представляли себе, как экипажи бомбардировщиков после каждой ночной операции покидают свой самолет и возвращаются на него только незадолго до следующего вылета, не зная никаких забот о техническом обслуживании, так же как и о получении топлива и боеприпасов.

После завершения приема топлива, когда указатели уровня показывали, что баки заполнены, на лодке звучала команда: «Открыть все вентиляционные отверстия и бортовые иллюминаторы!», а через 10 минут в топливных отсеках начинали работать 24-вольтовые вентиляторы. Затем по истечении некоторого времени запускались генераторы – дело двигалось к концу. Включались дополнительные вентиляторы, и, наконец, привычный гул возвещал о том, что запущены главные двигатели.

Дни и ночи следовали друг за другом, дела шли своим чередом. Но в начале февраля установившийся порядок был грубо нарушен – заболел Корни, и я остался на 658-й за главного. Мы впервые оказались на 658-й без Корни, и, скажу сразу, ощущение было не из приятных. До сих пор 658-я была его детищем, она отражала его идеи и его личность. Оставшись без общепризнанного, авторитетного лидера, мы почувствовали себя чем-то вроде лошади, лишившейся своего обычного наездника накануне больших состязаний.

Перед следующим патрулированием 657-я находилась на Маддалене, и Дуг решил выйти в море на 658-й, которая, таким образом, становилась лидером подразделения из трех лодок. Командир флотилии на борту – это всегда большая ответственность, и тем более в данном случае – ведь Дуг, безусловно, не скроет от Корни своего мнения относительно его офицеров и команды. В повседневной жизни как следует узнать человека можно, только проведя какое-то время рядом с ним. Так же и на корабле: выйдя в море на другой лодке, командир получал возможность поближе познакомиться с ее офицерами и командой, увидеть своими глазами, чего стоит каждый.

Патрулирование совместно с 659-й и 640-й проводилось недалеко от острова Джильо. Впервые за все время наших операций в этом районе светила полная луна, и я был удивлен превосходной видимостью. В такую ночь не нужен был радар – невооруженным глазом было видно все даже за пределами дальности действия радара. Это означало, что патрулирование будет необычным. Противник не мог застигнуть нас врасплох, но, с другой стороны, мы тоже не имели возможности атаковать внезапно. Так и получилось.

Матрос Смит (на лодке его прозвали «торпедистом», хотя на самом деле его вотчиной было электрооборудование нашего корабля) первым заметил конвой. Он находился примерно в 4 милях от нас и двигался прижимаясь к берегу. Поскольку мы были хорошо освещены луной, не приходилось сомневаться, что нас заметили. Конвой, как обычно, состоял из шести лихтеров, шедших двумя колоннами, но возглавляли походный ордер и замыкали его два больших корабля эскорта. По оценке Дуга, они имели водоизмещение не менее 2000 и 1500 тонн соответственно.

Он решил испробовать единственную возможную в таких условиях тактику: обойти конвой сзади и выйти между кораблями противника и берегом, чтобы фон высокого берега стал для нас хотя бы минимальной маскировкой. Но противник с нашими планами был явно не согласен. Когда мы проходили мимо конвоя, держась в двух милях от него, замыкающий корабль эскорта открыл огонь, причем сразу из 88-мм орудия. Очевидно, такое развитие событий было заранее предусмотрено и оговорено, потому что к нему без промедления присоединились все лихтера, и на нас посыпался град чрезвычайно зловредных 88-мм снарядов. А мы еще не успели подойти достаточно близко, чтобы открыть ответный огонь. К кораблям противника очень скоро присоединились береговые батареи, поэтому Дуг с сожалением принял решение уходить. Мы взяли курс на запад, предоставив вражеским батареям и кораблям поливать огнем маяк на мысе Формичи-ди-Кросетти. Мы могли только посочувствовать его обитателям.

Мы следовали за конвоем до его входа в Сан-Стефано. На этих кораблях явно были слишком нервные артиллеристы – они всю дорогу палили просто так, не имея конкретной цели. Представляю, что они должны почувствовать, когда начнут поступать сообщения о неожиданных атаках с берега.

Аналогичное развитие событий спустя несколько ночей наглядно доказало, что немцы укрепили эскорт своих конвоев, не желая больше терять лихтера. На этот раз мы увидели и нечто новое.

Дуг снова взял нас в море вместе с 659-й Питера Барлоу и двумя РТ, один из которых в начале патрулирования вернулся на базу из-за неполадок в двигателях. Мы как раз находились к югу от Ливорно, когда сначала американский радар, а потом наши собственные глаза разглядели идущий на юг конвой лихтеров. Почти сразу же РТ выпустил две торпеды и поспешно отошел. Ни одна из них не последовала в нужном направлении, не говоря уже о попадании.

Подумав, Дуг решил выждать. Мы приблизились к конвою на расстояние 2200 ярдов, легли на параллельный курс и снизили скорость до 7 узлов, чтобы «идти в ногу» с противником.

Реакция немцев была моментальной и очень необычной. Два лихтера отделились от остальных и заняли позицию между нами и конвоем примерно в 300 ярдах от последнего. При любых наших перемещениях эти корабли двигались тоже, чтобы сохранить свое положение относительно конвоя и нас. Очевидно, некоторые лихтера получили дополнительное зенитное вооружение. Нечто подобное мы видели и на нашем флоте, базировавшемся на Сицилии, я имею в виду появление танкодесантных кораблей с двумя 4,7-дюймовыми орудиями. Позднее их стало больше.

Дуг считал, что мы обязаны сделать попытку атаковать, поэтому в 22.38, когда расстояние между нами составляло 1500 ярдов, а ведущий «зенитный лихтер» был отлично освещен луной, мы повернули к нему, резко увеличили скорость и открыли огонь. Ответ последовал незамедлительно, и мы сразу же оказались под сильным обстрелом. Стук снарядов по бортам и палубе был хорошо слышен. С мостика мы видели, как появляются отверстия в ветровых щитах и крыше штурманской рубки. Тони пошел проверить, как там дела, и, вернувшись, продемонстрировал порванную осколками карту.

К этому времени мы уже удалились от противника, но большими успехами похвастаться не могли – было отмечено разве что несколько попаданий. Невозможность подойти достаточно близко к противнику в светлые лунные ночи очень беспокоила Дуга, потому что это могло быть истолковано как недостаток активности. Но с другой стороны, он не мог пойти на самоубийство, начиная атаку, когда мы не имели преимущества, даваемого неожиданностью, а огневая мощь каждого судна конвоя противника превышала нашу. В этом его поддержал Бобби Аллан и даже написал свой комментарий на отчете Дуга о боевой операции:

«Тот факт, что эти лодки, созданные для активных наступательных операций и имеющие отличные команды, не имеют возможности приблизиться к противнику, чтобы схлестнуться в бою, не может не вызывать чувство глубокого разочарования…

…Ни один торпедный катер противника ни разу не сделал попытки вступить в бой. Они неизменно сохраняли положение в самом центре конвоя…»

Разочарование, которые принес нам первый период светлых лунных ночей, и отсутствие Корни привели к быстрому распространению на 658-й чувства депрессии.

Но Корни прибыл уже на следующий день. Выглядел он значительно лучше и с несомненным интересом и даже некоторым уважением изучил пробоины в крыше штурманской рубки. Он уже имел беседу с Дугом и был доволен прекрасным мнением, сложившимся у командира флотилии о команде 658-й, с которой он выходил в море дважды. Мы совершили еще одно патрулирование, чувствуя себя гораздо лучше с командиром на обычном месте, но по пути обратно заметили появление сильной вибрации в корме при оборотах больше 1400. Корни, я и старший механик стояли на квартердеке, пока Тони последовательно увеличивал обороты с 1200 до 2200. Рост вибрации был несомненным.

В Бастии на борту собрались все инженеры и механики базы, и мы вышли в море для испытаний. Все они дружно качали головами, чесали подбородки и разводили руками. В конечном итоге было принято решение, что лодку необходимо поставить в сухой док и проверить все валы и винты.

– Но где? – поинтересовались мы.

– Ну… – они переглянулись, – здесь у нас нет такой возможности, да и на Маддалене тоже.

Корни прищурился и с явным интересом взглянул на собравшихся.

– Мальта? – спросил он.

Мы отправились на Мальту на следующий день.