Глава 24. ПОСЛЕДНИЙ ЗАЛП

Глава 24. ПОСЛЕДНИЙ ЗАЛП

Ясным солнечным утром мы вышли из гавани Марксамаксет, как это уже делали и раньше много раз. Но теперь я был счастлив и горд. Теперь 658-я стала безраздельно моей. Было светлое пасхальное воскресенье, по всей Мальте звонили церковные колокола – остров радовался вместе с нами.

После отъезда Корни 56-я флотилия была расформирована. 658-ю определили в 59-ю флотилию под командование Монти. Мы должны были присоединиться к нему, как только будет возможно, в Анконе или Заре.

По мере продвижения на север погода ухудшилась, и я решил зайти на ночь в Аугусту, а не совершать ночью долгое и утомительное путешествие вокруг каблука «итальянского сапога». Ночью ветер прекратился. Рано утром мы вышли в море и взяли курс на Бриндизи.

По пути механик доложил, что вал все еще вызывает беспокойство, поэтому по прибытии в Мираглию Фредди Уорнер решил провести там двое суток и дать возможность его парням поколдовать над подшипниками. Мне не понадобилось много времени, чтобы выяснить: Деррик и Джонни находятся в 93-м госпитале в Барлетте, что к северу от Бари, и я сразу же отправился туда.

После долгой поездки я нашел и госпиталь, и своих друзей. С тех пор как их сюда перевезли, их почти никто не навещал, поэтому Деррик и Джонни были откровенно счастливы, увидев меня. Мы отпраздновали свое воссоединение, украдкой отпивая из бутылки джина, которую я принес с собой. Раненые были в хорошем настроении и строили громадье планов, но было еще слишком рано, и никто не мог с уверенностью сказать, насколько отразится ранение на их способности ходить. Я пообещал навестить их при первой же возможности еще раз и отправился обратно в Бриндизи.

Мираглия гудела от новостей, поступивших из Анконы. На протяжении января, февраля и марта патрулирование велось в условиях непогоды, работа была тяжелой и почти не приносила результата. Противник оказывал упорное сопротивление, да и мины не давали забыть о себе. Кроме 655-й, еще две лодки из 59-й флотилии Монти подорвались на минах в течение последних недель. Тим и 57-я флотилия постоянно были в деле, хотя понесли серьезные потери.

Новостью, взывавшей столь заметное оживление в Мираглии, был большой успех новой флотилии «восперов» под командованием Чарльза Джеррама, который принял ее, сдав своему преемнику 667-ю. Все катера флотилии имели радары и торпеды с бесконтактными взрывателями, которые явились революционным новшеством для атак на мелкосидящие мишени. Имея такие взрыватели, торпедам не обязательно нападать в цель, чтобы взорваться, им достаточно пройти в непосредственной близости или под ней, и остальное сделает магнитное поле корабля.

К указанным техническим новшествам моряки флотилии добавили человеческий фактор, выразившийся в тщательной прокладке курса вражеских судов, а также умелом использовании всех имеющихся средств для правильного расчета угла атаки. Имея заблаговременную информацию, моряки обеспечивали скрытый подход, выпускали свои торпеды и ожидали взрывов.

Пока результаты были воистину феноменальными. У этой флотилии не было безрезультатных операций. Выходя в море, они всякий раз топили хотя бы какое-нибудь судно противника. Волнение в Мираглии было вызвано информацией о том, что катера выпустили шесть торпед по пяти лихтерам и все торпеды попали в цель.

Проблема с валами у нас все еще оставалась, но мы не стали медлить и зашли в Манфредонию и в Анкону только для приема топлива. Мне передали, что Монти приказал все лодкам собираться в Заре, причем срочно. Мы направились в Зару со странным чувством – когда три месяца назад мы уходили на Мальту, Зара еще находилась в руках немцев.

Я был несколько растерян, не обнаружив ни одной канонерки у причалов. Меня направили в офис капитана Дикинсона. Оказалось, что все лодки укрываются в небольшой бухте, расположенной немного севернее, и идет вторжение на Раб. Мне предписывалось утром получить топливо, а потом встретиться с Монти и остальными в бухте пролива Планински.

Переход оказался воистину великолепным. Войти в пролив Планински со стороны Зары означало проделать замысловатый, извилистый путь по череде узких каналов между параллельно расположенными островами, проникая дальше и дальше в глубь лабиринта сквозь узкие проходы, ведущие, как ворота, в большое поле. А сам пролив Планински в ясный спокойный день поражал воображение захватывающими дух красотами окружающих пейзажей. Высокие серо-коричневые горы вздымались в небо на востоке, а с западной стороны стелилась бесконечная цепь островов.

Враньяк-Коув тоже оказался удивительно красивым местом. Правда, у нас не было времени любоваться красотами, потому что там было так много лодок, что я даже засомневался, поместится ли туда еще и 658-я. Кто-то пробормотал мне в ухо:

– Ты видишь, сколько там лодок? Правильно, двенадцать. А с нами будет уже тринадцать. К тому же сегодня пятница, 13-е.

Дальше суеверные размышления продолжены не были, потому что после короткого совещания с Монти и обмена приветствиями с Эриком Хевиттом (670-я) и Джо Хиллом (643-я) мы сразу вышли на патрулирование в северный конец пролива Планински, где уже дважды бывали с Корни. Наша цель заключалась в недопущении подвоза подкрепления гарнизону Раба сейчас, когда оккупация практически завершена. Монти вышел в море с Эриком, Деннис Бут на 697-й был вторым в строю, а Джо Хилл и я его замыкали.

Все было очень спокойно, как и во время предыдущих визитов. В 1.30 мы застопорили машины неподалеку от берега. Я удостоверился, что на радаре ничего не видно, и решил, что можно перевести дух. В 2.15 на мостик позвонил взволнованный оператор радара и доложил, что видит две крупные цели, как раз заходящие в пролив с севера. Расстояние до них составляло около 4 миль.

Я сразу вызвал Монти и передал ему новости. Реакция была незамедлительной. Все лодки ожили и развернулись в цепь, находясь на траверзе друг у друга. Эхо становилось все больше и больше, и в конце концов стало ясно, что наши цели – эсминцы. Это одновременно и волновало и радовало. Наконец-то перед нами появились достойные цели! С ними шли еще несколько катеров. Мы регулярно передавали пеленги и расстояния командиру.

Каждую минуту оператор радара сообщал информацию мне, а я – Монти. К этому времени у Эрика и Джо тоже разогрелись приборы – они подтверждали эхо. В конце концов небольшая темная клякса в моем бинокле показала, что ведущий корабль уже вошел в зону видимости. Монти проинформировал, что тоже видит противника.

– Подготовительный флаг 4, – приказал он. – Расстояние будет 1500 ярдов.

Я представил Эрика и Денниса, нацеливающих торпедные аппараты. Они будут рассчитывать на скорость исходя из предыдущих сообщений, а это, насколько я знал, было обычной ошибкой при стрельбе торпедами.

Через несколько секунд Монти скомандовал:

– Флаг 4! – И мы услышали, как сначала у Эрика, а потом и у Денниса металлические рыбки покинули свои трубы. И тут динамик снова взорвался голосом Монти: – Давай же, Ровер, флаг 4!

Я был потрясен, но неожиданно понял, что Монти, который никогда не видел 658-ю и уж тем более ни разу не был на борту, скорее всего, считает ее торпедным катером! Пришлось взять микрофон и ответить:

– Монти, это Ровер. Извини, но не могу выполнить приказ. У нас другая конструкция.

У Монти не было времени отвечать. Как раз в это время чернильная чернота была разорвана колоссальной вспышкой, за которой последовало еще две. Рыбки попали в цель! Голосовая труба донесла восторженный вопль оператора радара:

– Мостик! Ведущая цель исчезла! Вторая остановилась!

– На этом все, – прохрипел динамик голосом Монти, – нет необходимости болтаться здесь. Джордж 22, следуйте за мной.

Когда мы рванулись вперед, выполняя приказ, над нашими головами повис осветительный снаряд – неплохое средство для ускорения действий. Правда, за осветительным снарядом ничего не последовало, и мы без помех удалились в южном направлении.

Судя по показаниям радара, второй корабль не ждал ни минуты и сразу устремился к северному выходу из пролива, а мы направились в Враньяк-Коув. Там обрадованный Монти получил от авиации подтверждение наличия в месте атаки множества обломков и моряков на спасательных плотах. Второй корабль – торпедный катер класса «партеноуп» (маленький эсминец), явно поврежденный, – двигался в направлении Полы. Позже разведка подтвердила, что один «партеноуп» потоплен, причем из команды уцелело только 30 человек, находясь на пути к Рабу для эвакуации гарнизона. Второй, получив повреждения, даже не стал подбирать пострадавших, и на максимальной скорости ушел из пролива Планински.

Во второй половине дня, приняв в Заре топливо, я получил приказ идти на Раб, оккупация которого была завершена, чтобы забрать каких-то местных сановников. Уже наступил вечер, и я приступил к выполнению приказа с немалыми сожалениями. Судя по карте, к городу вел узкий канал, который был полностью заминирован. На закате мы подошли к Карлобагу. Отсюда до места назначения было еще 30 миль. Ночь предстояла безлунной, поэтому я решил переждать ночь и снова отправиться в путь на рассвете. Я проинформировал о своем намерении командование на берегу, но он не был получен – в этих местах радиосвязь была затруднена.

К Рабу мы прибыли во время завтрака, и, взглянув при свете дня на подходной канал, я поздравил себя с правильным решением. Он имел ширину всего лишь четверть мили, зато длину – пять. Выяснилось, что здесь нас никто и не ждал раньше, чем утром. Зато в Заре, когда мы туда вернулись, все было по-другому. Наш сигнал не получили, и на поиски было выслано три «спитфайра».

Через два дня мы снова подошли к Рабу, на этот раз в компании с еще несколькими канонерками и катерами. Началось вторжение на Крк – последний крупный остров, и наше подразделение из трех малых кораблей (Монти шел с нами, следом двигались 697-я и 633-я) должно было обойти Крк с запада и приступить к патрулированию в районе Фиуме, с целью предотвратить возможное вмешательство с этого направления. При выполнении этой задачи нашим главным противником были мины. Во время инструктажа капитан Дикинсон особо подчеркнул необходимость соблюдать осторожность. Его заверили, что партизаны очистили 30-мильное пространство вокруг побережья, так что, если мы будем держаться в пределах 30-мильной зоны, все будет хорошо.

– Но я не знаю, насколько можно положиться на этих ребят, – жаловался он. – Под тралением они вполне могут понимать волочение натянутой проволоки между двумя гребными шлюпками.

На наших картах район был обозначен как плотно заминированный, но приказ есть приказ, и мы приступили к выполнению задания. Матросы предпочитали оставаться на палубе – на их месте я бы тоже вниз не пошел. Ночь прошла в напряжении.

Мы как раз миновали узкий проход между островами и теперь шли вдоль берега, причем явно ближе к последнему, чем я бы рискнул, будучи в одиночестве, когда раздался оглушительный взрыв. Яркая вспышка заставила меня на несколько мгновений ослепнуть. Оглянувшись, мы с ужасом увидели, что всего лишь в 30 ярдах от нас 697-я развалилась на две части, причем носовая часть была вся охвачена пламенем. 633-я, освещенная заревом, успела вовремя остановиться. Я немедленно сделал разворот с минимально возможным радиусом – в таких смертоносных водах не было смысла геройствовать, – направился к обломкам того, что еще недавно было кораблем. Тони спустил шлюпку и вместе с Монти отправился на поиски людей. Им удалось найти только одного раненого матроса. Кроме того, мы подняли на борт Джорджа Херда – штурмана 697-й – и еще трех человек.

Пламя пожара осветило блестящую поверхность очень большой мины – очевидно, ее сорвало с якоря взрывом. Стоя на мостике, я внезапно подумал, что открывшаяся передо мною сцена достойна кисти импрессионистов, часто изображающих смерть и адский огонь. А что – разрушенный, полыхающий корабль, призрачное мерцание бликов на разлившейся по воде нефтяной пленке, рога мины и маленькая шлюпка с людьми – ну чем не лодочник, перевозящий пассажиров по Стиксу?

Неожиданно Джордж Херд, мокрый из-за первого купания и бледный от шока и напряжения, указал на что-то, видное лишь ему в темноте, и в следующее мгновение уже нырнул с палубы в темную, таящую опасность воду. Он заметил человека и поплыл ему помочь. Мы помогли поднять спасенного на борт. Это был очень храбрый поступок человека, только что уже побывавшего в воде, куда его сбросило взрывной волной. За отвагу Джордж был удостоен бронзовой медали.

С 633-й сообщили, что они подняли на борт Денниса Бута и еще нескольких матросов. В общем, мы сделали все, что могли, для пострадавших, и теперь следовало попытаться выбраться из этих проклятых вод и вернуться в Зару. Очевидно, что мы на 658-й активировали мину, которая потопила 697-ю. Такое уже было в случае с 640-й. Над сколькими еще минами мы прошли по пути на север, сделав их смертельно опасными?

Трагедия произвела огромное впечатление и на Тони, и на меня, причем Тони, должно быть, был потрясен даже больше, потому что был на борту и 640-й, и 658-й в момент взрыва. Минам уже было принесено столько жертв, что они превратились в наших злейших врагов, а обезличенный характер нападения делал его еще более страшным. Итак, мы направились подальше от этого опасного места, стараясь не позволить страху завладеть нашими умами и сердцами.

Наши молитвы были услышаны – в Зару оставшиеся лодки вернулись благополучно. Там мы определили раненых в госпиталь – в тот же, который всего лишь месяцем раньше принял Деррика и Джонни. Один из раненых был в очень тяжелом состоянии – осколком ему распороло горло. Мы делали для него все, что могли, но его стоны и хриплое, тяжелое дыхание я буду помнить до конца своих дней.

После разрядки, которую принесло одно из наших последних патрулирований на островах (это оказался последний боевой поход 658-й), нас отправили в Анкону для установки нового двигателя.

Ситуация на Адриатике быстро менялась (как и на других театрах военных действий), и мы каждый день наведывались в оперативный отдел, чтобы ознакомиться с положением дел. Армии, наконец, сломили сопротивление противника и теперь рвались вперед. Партизаны (чему мы сами были свидетелями) очистили югославские острова и теперь двигались к материку. В Германии армии союзников форсировали Рейн и продвигались на восток. Русские очень быстрыми темпами наступали по Восточной Германии на запад.

Что касается нашей войны, главные порты – Венеция, Триест, Пола и Фиуме – все еще оставались в руках у немцев, туда заходило много вражеских кораблей. Иными словами, нашей очевидной целью было их уничтожение или захват. По мере того как и армия, и флот продвигались на север, корабли противника оказывались зажатыми на постоянно уменьшающемся морском пространстве. Разведка доносила, что в четырех крупных портах единовременно находится до 50 кораблей от эсминцев до малых катеров. Нас всех волновал вопрос: что будут делать немцы – сражаться, сдаваться или затопят свой флот?

Каким бы ни был ответ, не приходилось сомневаться: очень скоро вся Адриатика будет наша, а порты Венеции и Триеста станут основными для снабжения наших войск. Поэтому были разработаны планы очистки каналов к этим портам от мин. Траление велось в дневное время, а на ночь, в целях экономии топлива, тральщики бросали якоря там же в оперативной зоне, а не возвращались в Анкону.

Главной опасностью для них были торпедные катера противника, и перед нами была поставлена задача организации патрулирования для охраны места стоянки тральщиков. Пришлось вспомнить о наших «зиц-патрулях» на Сицилии. Мы выходили в море группами по три корабля, но, чтобы обеспечить более надежную защиту, действовали по одному с разных сторон якорной стоянки. В первую ночь мне выпал северный край, и я послушно провел всю ночь в 8 милях севернее конвоя, чувствуя себя одиноким и потерянным, да к тому же еще ближе всех к позициям противника. Шансов быть застигнутым врасплох катерами противника почти не было – ночи были лунными и очень светлыми.

В бинокль я мог видеть стоящие группой тральщики и даже другие дог-боты – они на расстоянии 8 миль выглядели совсем маленькими. Усомнившись, что такая великолепная видимость возможна ночью, я включил радар и уточнил расстояние – все было правильно. В подобных обстоятельствах поводов для беспокойства было немного, однако опасность нашей северной позиции заключалась в том, что с катеров противника, расположенных в 8 милях «под луной», нас отлично видно (так же, как мы видели тральщики), а они останутся для нас невидимыми, пока не подойдут ближе.

К концу вахты мои глаза уже слезились от напряжения и казалось, что катера противника приближаются со всех направлений одновременно. С подлунной стороны море плавно сливалось с небом и линия горизонта не определялась, зато с противоположной стороны она была видна совершенно отчетливо.

Мы выполнили три таких патрулирования, после чего получили сообщение командования, произведшее эффект разорвавшейся бомбы:

«Лейтенант Рейнолдс вызывается свидетелем на заседание Большого жюри, которое пройдет на Мальте 3 мая. Может быть доставлен самолетом. Лейтенант Робинсон обеспечит временное исполнение обязанностей – 281 134 (28 апреля).

Матросы Феннел и Таннер, а также телефонист Андерсон с канонерки номер 658 должны быть доставлены первым подходящим рейсом авиации на Мальту. Они также вызываются как свидетели на процесс 3 мая. При необходимости замена им может быть обеспечена из команд кораблей, находящихся вне эксплуатации, – 281 135 (28 апреля)».

Это было чрезвычайно некстати! Война подходила к концу, и единственное место, где я должен был в это время находиться, – на мостике 658-й!

Я немного поразмышлял, стоит ли обратиться с протестом к командованию, но решил, что не могу не выполнить прямой приказ, и начал готовиться к отъезду. Первым делом следовало заняться перелетом. Заручившись рекомендациями командования базы, я посетил соответствующие организации и получил место на борту «дакоты», вылетающей на следующий день на Мальту через Бари и Катанию. Терри Робинсон не мог заменить меня, поскольку к этому моменту уже перешел на береговую работу, поэтому я сдал 658-ю Чезу Тернеру – запасному командиру 59-й флотилии, недавно прибывшему из Великобритании.

На следующий день я прибыл на аэродром королевских ВВС, расположенный недалеко от Анконы, и совершил свой первый в жизни воздушный перелет. Грохот и вибрация двигателей на земле мне совершенно не понравились, зато сам полет был восхитительным. Я получил возможность увидеть с воздуха берег, который до сей поры созерцал только с воды. Мы даже пролетели над группой маленьких кораблей, и я с восторгом заметил две канонерки, деловито спешащие на север, оставляя за собой пенящийся, искрящийся на солнце след.

После короткой остановки в Бари мы еще некоторое время летели над берегом в южном направлении, затем повернули направо, пролетели над каблуком «итальянского сапога», и я увидел знаменитую военно-морскую базу Таранто. Полет продолжался в западном направлении над заливом Таранто, а потом снова над берегом, словно специально для того, чтобы я мог полюбоваться волшебным видом на горы Калабрии. Затем под нами промелькнул Мессинский пролив – знакомое по бесконечным патрулям лета 1943 года бутылочное горлышко. С воздуха оно выглядело пугающе узким. Неудивительно, что береговые батареи доставляли так много неприятностей. Описав круг, мы приземлились в Катании, взяли еще несколько пассажиров и сразу взлетели снова, на этот раз взяв курс на Мальту.

Вулкан Этна и с воздуха выглядел огромным, но довольно скоро скрылся из глаз по мере нашего продвижения на юг. Я с восторгом узнавал порты, мысы и заливы на побережье, вдоль которых мы патрулировали не только во время операции «Хаски», но и до нее. Аугуста, Мурро-ди-Порко, Авола, мыс Пассеро – все это промелькнуло под нами, и, наконец, показалась Мальта – пыльный желтый алмаз, лениво нежащийся в солнечном свете. Мы пролетели над Гоцо, заливом Сент-Пол и приземлились на аэродроме в Луке, расположенном в юго-западной части острова.

Я доложил о своем прибытии в штабе командования (сам командующий в это время находился в Италии) и выяснил, что слушание начнется через два дня и что, если не считать процесса, я свободен как ветер.

Я встретился с Флетчером и Кроутером. Парни, конечно, нервничали, но в общем-то не теряли присутствия духа. Все происшедшее казалось им (как и всем нам) форменным абсурдом. Обычная ночь на берегу ввергла их в серьезнейшие неприятности, хотя сотни других, куда более разгульных ночей заканчивались лишь головной болью по утрам. После этого я посетил барристера, который должен был представлять парней от имени военно-морского флота. Он произвел впечатление грамотного и вполне уверенного в своих силах юриста. Он считал, что Кроутеру, скорее всего, удастся избежать наказания благодаря ряду особых обстоятельств, связанных с идентификацией, а у Флетчера перспективы куда менее благоприятные.

Он дотошно расспросил меня о бороде, которую Кроутер долго отращивал до злополучного инцидента и сбрил как раз перед слушанием дела. Он также хотел, чтобы я выступил на процессе и охарактеризовал обвиняемых с положительной стороны, на что я с радостью согласился, потому что оба были хорошими моряками.

В этот приезд на Мальту у меня не было настроения развлекаться, и я постоянно думал о процессе и об оставшейся в Анконе 658-й. Новости, услышанные по радио, не оставляли сомнений в том, что война вот-вот закончится, и я не желал упустить возможность командовать 658-й во время последнего удара (если таковой будет иметь место).

Процесс оказался куда менее впечатляющим действом, чем я ожидал, и продолжался два дня. По моему глубокому убеждению, он не имел ничего общего с понятиями правосудия и справедливости. Несмотря на велеречивые разглагольствования, я с самого начала почувствовал всеобщую враждебность и понял, что ничего хорошего ждать не приходится. Наш юрист сумел воспользоваться тем фактом, что Кроутера никто не сумел с уверенностью опознать как участника беспорядков, и, значит, ему нечего предъявить. Флетчер же был травмирован полицейской дубинкой, арестован, отправлен в госпиталь, иными словами, завяз в деле «по уши». Мне тоже предоставили слово, и я особо отметил, что парни впервые получили увольнительную на берег после шести месяцев боевых операций в Югославии.

В заключение судья напутствовал жюри, как мне показалось, очень уж сурово, указав на необходимость поддержки полиции в ее нелегком деле сохранения законности и поддержания порядка на острове Мальта с достаточно специфичным контингентом постоянно меняющегося населения. Поэтому я даже не удивился, когда, вернувшись, жюри объявило, что нашло Флетчера виновным по двум пунктам обвинения (к счастью, не в «подстрекательстве к совершению уголовного преступления»), а по отношению к Кроутеру обвинение не доказано.

Судья приговорил Флетчера к семи месяцам принудительных работ, тем дело и закончилось для всех, кроме бедолаги Флетчера.

Я еще раз посетил командование базы, чтобы узнать, не сможет ли вмешаться вице-адмирал, командующий флотом на Мальте, но не услышал ничего обнадеживающего. Оставалось надеяться только на то, что после победы, которая была уже на пороге, будет объявлена амнистия и Флетчер будет освобожден или, по крайней мере, будет отбывать более короткий срок. (Позже я слышал, что до освобождения Флетчер провел на принудительных работах семь недель и был сыт этим по горло.)

А я немедленно по окончании процесса начал организовывать свой отъезд обратно в Анкону. Оказалось, что моего «приоритета 3» недостаточно, чтобы улететь на следующий день. Только 5 мая, проведя 6 часов в ожидании в Луке, я получил вожделенное место в самолете. Там были и другие моряки, которые всю дорогу уныло рассуждали, сколько дополнительного рома они не получат, если не вернутся на борт до объявления победы. Как и раньше, мы сделали остановку в Катании, и в беседе с пилотом, симпатичным пареньком из Южной Африки, я, к своему восторгу, узнал, что обратно мы полетим другим маршрутом – над Мессинским проливом и вдоль западного побережья Италии, а по достижении широты Бари повернем на восток через Апеннины.

Мы только вылетели из Катании и от нечего делать глазели вниз на пролив, отделяющий Сицилию от Италии, когда из кабины вышел штурман, улыбающийся во весь рот. Он потряс зажатым в руке листком бумаги и завопил, стараясь перекричать рев двигателей:

– Мы только что получили сообщение. Сегодня в 6.00 немцы подписали безусловную капитуляцию.

Восторженный гул голосов быстро стих. Никто не хотел демонстрировать свои чувства. Вместо этого все мы углубились в мысли о будущем – каково оно будет теперь? Что касается меня, я был горько разочарован, поскольку был лишен возможности услышать эту грандиозную новость на мостике своего корабля. На нем я провел всю войну, на нем она должна была и закончиться. Мне очень хотелось узнать, что происходит в этот момент на немецком военно-морском флоте в Северной Адриатике.

В Бари стало ясно, что нет ни одного шанса сразу же улететь в Анкону. Все самолеты были на земле – своеобразная мера предосторожности против слишком активных проявлений радости. Я разрешил своим матросам отправиться в Манфредонию на грузовике. Там их наверняка подкормят и дадут возможность поднять бокал за победу.

В ту ночь летчики устроили грандиозный праздник, но я чувствовал на нем себя как насильственно извлеченная из воды рыба. Я никого вокруг не знал и был рад, когда торжество закончилось.

На следующее утро, удостоверившись, что перспектива улететь не появилась, я отправился навестить Деррика и Джонни в госпитале. С собой я предусмотрительно захватил большую бутылку джина, и мы провели вместе несколько очень приятных часов, избавивших меня от депрессии. В госпитале царило праздничное настроение, и за соблюдением правил никто не следил, что немало способствовало веселью. И Деррик, и Джонни чувствовали себя хорошо и ожидали скорой отправки домой на плавучем госпитале. Мы вместе прослушали речь премьер-министра Черчилля, попрощались, и я потопал обратно в Бари.

Там меня ожидали хорошие новости. На следующее утро я мог улететь в Анкону.

Полет на гаванью Анконы оказался странным и волнующим. Перед самой посадкой я увидел у наших причалов группу из семи немецких катеров. В гавани стояли и другие корабли, явно не наши, но с удивительно знакомыми очертаниями. Это же лихтера! Да, парни здесь явно не теряли время зря.

На 658-ю я торопился изо всех сил. Когда я поднялся на борт, Чез Тернер, Тони и наш новый штурман Дерек Кинг сидели за столом – было время ленча. Я, разумеется, присоединился к ним и за едой узнал о событиях последних дней.

Они выглядели изрядно утомленными (ничего другого я и не ждал), потому что празднование длилось уже несколько дней подряд. И я, наконец, осознал, как много пропустил. Пока я протирал штаны в зале судебных заседаний на Мальте, 658-я (по большей части случайно) сыграла одну из самых видных ролей в принятии капитуляции целой флотилии немецких катеров.

Тони рассказал мне обо всем подробно. 3 мая в 6 часов утра его разбудил дежурный офицер базы.

– На входе стоит флотилия немецких торпедных катеров, – сообщил он, – с полным вооружением и торпедами, насколько нам известно. Иди туда, и пусть они сдадутся.

Тони объявил тревогу. В мгновение ока взревели двигатели, на палубу выскочили матросы, с причала полетели швартовные концы, и Чез повел лодку к выходу. В лихорадочной спешке он задел правым бортом причал и погнул гребной винт о каменистый выступ.

658-я подошла к выходу из гавани первой, за ней следовали несколько «восперов» из 28-й флотилии Джеррама. Чез выбрал стоящий впереди катер, на котором развевался белый флаг, приблизился и крикнул:

– Вы сдаетесь?

– Я хочу, – ответил голос на неплохом английском, – высадить своих людей на берег в качестве военнопленных и вернуться в Полу за следующей партией. Мы не хотим оставлять своих солдат в руках у партизан.

Совершенно очевидно, Чез не имел права принимать подобные решения. Поэтому он предложил командиру немецкой флотилии проследовать с ним в Анкону и вступить в переговоры с командованием.

Так и решили, и 658-я подошла к борту немецкого катера. Капитан Вуперманн оказался сдержанным человеком, вел себя с несомненным достоинством и производил очень приятное впечатление. Его должность соответствовала нашей должности командующего Береговых сил Средиземноморья.

Конечно, наше командование не могло позволить немецким катерам уйти, их отконвоировали на базу, а сошедших с катеров моряков увели.

Так что 658-я получила привилегию, выпавшую на долю лишь очень редких кораблей в военно-морской истории, – принять капитуляцию своих противников. Неплохой финал двухлетних сражений!

А я все это пропустил.

В северной части Адриатики события тоже развивались быстро. 658-я как раз возвращалась из патруля после охраны тральщиков, когда ей навстречу в северном направлении прошли 634-я, 651-я и 670-я. Авиация сообщила об обнаружении тридцати немецких кораблей, идущих из Триеста в Таглиаменто, и Тима Блая срочно направили на перехват. Он должен был попытаться заставить корабли идти в Анкону.

Эту историю я услышал от Гордона, старшего помощника на 634-й, у которого на борту был командир флотилии.

Они увидели большую группу судов, стоящих у входа в Таглиаменто, и тут же поступила информация с самолета-разведчика о том, что с них все еще ведут огонь по «спитфайрам» и белых флагов не видно. Тем не менее Тим решил приблизиться, чтобы проверить реакцию противника.

– Вывесим большой белый флаг, Гордон, и посмотрим, может быть, удастся заставить их вступить в переговоры.

Гордон принес из кают-компании скатерть, и, водрузив ее на мачту, дог-боты направились к конвою. Орудия были наготове, но повернуты в сторону носа и кормы в качестве демонстрации мирных намерений.

Тим передал световые сигналы на несколько вражеских кораблей, но они явно никого не заинтересовали. Потом наши катера подошли к группе речных судов, и их командир согласился на переговоры. Была достигнута договоренность о его встрече.

Потом еще три корабля выразили готовность идти в Анкону, но именно на этой стадии, когда ситуация стала вполне благоприятной, на берегу совершенно не вовремя появились солдаты и захватили порт.

Это осложнило положение Тима, поскольку его задачей было отвести вражеские корабли в Анкону и не позволить затопить их в Таглиаменто. Немцы упорствовали.

Во второй половине дня подошли дополнительные канонерки. Вечером они выстроились полукругом и всю ночь продолжали вести наблюдение за кораблями противника. Утром немцы продолжили проведение политики затягивания времени, но с канонерок высадили призовые команды, и в конце концов удалось увести в Анкону четырнадцать кораблей.

Преодолев все трудности переговоров, Тиму и его парням пришлось выдержать упорное сражение с непогодой, вызвавшей множество задержек с буксировкой, скорость которой периодически снижалась до двух узлов. Да и о минных полях приходилось помнить постоянно.

За умелые действия в экстремальной ситуации Тим впоследствии был награжден и стал офицером ордена Британской империи.

И все это происходило в мое отсутствие! В такое было бы трудно поверить, если бы не существовало весомых свидетельств – ряда торпедных катеров, стоящих у причала, – у хищников вырвали зубы, теперь они никому не могли причинить вреда. А в центре бухты покачивались неуклюжие, громоздкие лихтера.

Я поднялся на мостик и огляделся вокруг. На мачте каждого еще недавно грозного корабля болталось два флага – военно-морской и черная свастика.

Наша война закончилась.