Сиротское (сто двадцать пять километров от Одессы)

Сиротское (сто двадцать пять километров от Одессы)

Бесконечные снега, сугробы. Столбы. Длинной колонной люди тянутся от села к селу. Дорога от села к селу устлана трупами… Пули свистят над головой. Отставших убивают. Нелегко нам было идти. Братец еле держался на ногах. Да и мы тоже.

Сколько раз в порыве горя

Грусть одолевает,

Сколько раз глупец несчастный

Погибнуть решает!

Но когда в когтях у смерти,

Тогда он оценит,

Что ведь жизнь всего дороже,

Что ее заменит!..

(Из поэмы)

И мы шли. Надо сказать, что потом идти стало легче: все вещи, которые мы несли, у нас забрали. Грабили всех: смертников сопровождали румыны и полицейские. Я помню много страшных картин. Говорить о них не буду. Этап я ярко и красочно изобразил в своей поэме «В изгнании».

Наконец, под вечер нас, т. е. всех оставшихся в живых, пригнали в село Сиротское.

Я увидел длинные, полуразрушенные конюшни. Толпы людей бросились туда, ведь все же не на улице!

Вообще с нами приключались необычайные вещи. Быть может, это была игра случая или что-нибудь другое, но получалось так.

У нас было какое-то тяжелое предчувствие. Нет, не для отдыха загнали сюда людей конвоиры. Мы решили не ночевать в конюшне. Вечерело. Мы отошли в сторону. Постучали в одну избу – не пустили, боялись. В другую – тоже. Долго бродили мы по сугробам, постучали в крайнюю избу. Здесь жила старуха, сестра урядника. Взяв последнее наше одеяльце и две катушки ниток, она впустила нас.

Ночью пьяные румыны, полицейские и бандиты из местного населения с ружьями, дубинками, ножами ворвались в конюшню, резали, убивали, грабили, насиловали.

Утром мы решили бежать куда-нибудь – все равно смерть!

Но не успели мы пройти несколько шагов от избы, нас окружила толпа хулиганов. Они содрали с меня шапку и притащили нас к конюшне. Я увидел жуткое зрелище: вокруг конюшни лежало множество голых трупов… Из конюшни доносились стоны…

Я видел, как бандит сдирал с мертвой старушки сапоги, я видел, как сдирали с умирающей девушки кофту. Все.

Нас, опять-таки оставшихся в живых, собрали в колонну (она была уже очень невелика) и погнали дальше.