Операции у Дарданелл
Операции у Дарданелл
Мысль о форсировании Дарданелл открытой силой зародилась в штабе английского адмирала Гардена,[146] командующего союзным отрядом судов, блокирующих проливы. Первый лорд адмиралтейства лорд Черчилль очень горячо схватился за эту идею и начал энергично проводить ее осуществление. Запрошенная по этому поводу Франция вначале отказала в своем содействии, но при личном свидании Черчилля с французским морским министром Оганьером его удалось склонить к совместным действиям.
Несмотря на чрезвычайную трудность операции, в особенности имея таких противников, как немцы, руководившие всеми действиями турок, англичане решили действовать одними морскими силами, не прибегая к содействию сухопутных войск. История давала нам несколько подобных прецедентов, как, например, прорыв через те же Дарданеллы английского адмирала Дуркварта в 1808 году,[147] и североамериканского адмирала Фаррагута[148] в реке Миссисипи в 1863 году, но в то время приходилось бороться только с артиллерией противника и не было еще мин заграждения, что совершенно изменило способы обороны узкостей. Тем не менее экспедиция была решена.
В распоряжении адмирала Гардена было три-четыре английских старых броненосца, четыре французских, несколько крейсеров, миноносцев и большое количество тральщиков и всяких других вспомогательных судов, а также и авиационные средства.
Россия, конечно, отнеслась очень сочувственно к идее форсирования Дарданелл и прислала с Дальнего Востока единственный имевшийся у нас в заграничных водах крейсер «Аскольд». Кроме того, было обещано содействие Черноморского флота для действия у Босфора.
Берега проливов представляют из себя пересеченную гористую местность, очень удобную для скрытого помещения орудий и войсковых частей. Форты и батареи, защищавшие проливы, числом 17, хотя и устарелого типа, но все же снабженные орудиями крупного калибра.
Союзники начали действия по определенному плану: 19 февраля все броненосцы приступили к методическому бомбардированию наружных фортов Хеллес, Седуле бар, Кумэ-кале и Орхание с дальних дистанций, находясь вне выстрелов их орудий. После полдня суда подошли уже ближе и снова начали бомбардировку.
На другой день начался шторм, который задержал операцию на целую неделю, и только 25 февраля она продолжилась тем же порядком. Вечером все форты были приведены к полному молчанию, и тральщики вошли в пролив и начали тралить мины, причем к утру 26-го было прочищено пространство в четыре мили длиной. Броненосцы вошли в пролив и начали обстрел фортов Дарданус, а также и фортов, обстрелянных ранее, причем на берег были свезены подрывные партии для уничтожения уцелевших орудий взрывами. К этому времени союзники получили подкрепление из пяти броненосцев, в числе коих были могучий дредноут «Королева Елизавета» и линейный крейсер «Инфлексибль».
До 3 марта операции прогрессировали довольно успешно. Траление хотя и медленно, но подвигалось вперед, и форты понемногу начинали замолкать, причем повреждения на судах были незначительные, но с этого времени фортуна начинает поворачиваться к союзником спиной. Турки установили во всевозможных впадинах и оврагах полевые батареи и орудия среднего калибра, которые, будучи бессильны против броненосцев, делали невозможной работу тральщиков, а без траления броненосцы не могли продвигаться вперед. Таким образом союзники оказались в заколдованном круге. Достать эти расставленные по всему берегу пушки судовыми орудиями было невозможно, и выхода из положения не было.
Так дело продолжалось в течение двух недель, и, наконец, чтобы покончить с турками так или иначе, на 18 марта была назначена генеральная атака. Броненосцы, сменявшиеся каждые два часа, беспрерывно стреляли по фортам Чонак и Килид-бара, а другие суда обстреливали еще не вполне замолчавшие разрушенные форты.
Все шло благополучно до 2 часов пополудни, когда только что сменившиеся французские корабли «Буве» и «Голуа» пошли к выходу из пролива. Внезапно у борта «Буве» раздался сильный взрыв, и он в три минуты пошел ко дну. Почти в то же время «Голуа» получил снаряд большого калибра в подводную часть и, чтобы не затонуть, был вынужден стать на мель у острова Дрепано. Вначале никто не понимал, почему погиб «Буве», но скоро заметили плывущие по течению мины, и большие корабли начали увертываться от них, но это не всем удалось. «Ирезистибль» и «Океан» вскоре были подорваны и медленно затонули, а минный крейсер «Инфлексибль» подорвался, но благополучно вышел из пролива. Итак, потери этого дня определились в три броненосца потонувших и три серьезно поврежденных, считая французского «Сюфрена», сильно потерпевшего от огня.
Неудача 18 марта не расхолодила союзников, и, обсудив положение, они решили продолжать операцию, но уже при содействии сухопутных сил. Если бы они с этого начали, то результат предприятия был бы, вероятно, другой, так как турки почти не имели в Константинополе войск, а за месяц времени, ушедший на подготовку десантной армии, турки успели стянуть войска и, руководимые немцами, подготовились вполне к достойной встрече союзников. Кроме того, немцы позаботились прислать в Средиземное море свои подводные лодки, которые наделали много хлопот союзникам.
С 21 апреля началась снова бомбардировка турецких укреплений на обоих берегах пролива, и 25-го состоялась высадка на Галиполийском полуострове и в Кум-кале. С английской стороны первой высадилась единственная остававшаяся у них в резерве кадровая дивизия, которая понесла большие потери, так как турки упорно сопротивлялись, но все же ей удалось продвинуться в глубь полуострова на пять километров и там закрепиться, но, несмотря на подошедшие подкрепления, дальнейшее продвижение стало измеряться уже метрами и перешло очень скоро в позиционную войну. Интересно, что первый танк был применен на Галиполийском полуострове, но, как первый блин, оказался очень неудачным. Броненосцы оказывали большую помощь войскам своими тяжелыми орудиями, но благодаря крайне пересеченной местности очень редко когда удавалось с кораблей нанести действительный вред войскам противника.
Кто особенно отличался в этот период операции – это английские подводные лодки: им пришлось проходить ночью под минными заграждениями в наиболее узкой части пролива, под угрозой ежеминутно или взорваться, или стать на мель, что в обоих случаях грозило гибелью.
Не могу не описать подвигов двух лодок Е14 и Е11, которые должны быть записаны и занять почетное место в истории английского флота. Е14 под командой старшего лейтенанта Байля вошла в пролив в ночь на 27 апреля. Благополучно пройдя под минными заграждениями, она всплыла на поверхность в самой узкости и была открыта прожектором с форта Чонак. На нее посыпался град снарядов, и один из ее перископов был сбит, что не помешало ей продолжать путь дальше и тут же в проливе, встретившись с броненосцем «Берх-и-Шевкет», потопить его миной. Так был ознаменован выход ее в Мраморное море, где сейчас же были организованы патрули для ее поимки или истребления.
Это была первая лодка, вышедшая в Мраморное море. Пытавшиеся сделать то же до нее, одна английская и одна французская лодки, – обе погибли. 29 апреля Е14 встречает транспорт с войсками, конвоируемый четырьмя миноносцами, и топит его миной. 1 мая она топит турецкую канонерскую лодку. 5 мая большой пароход с грузом подвергается той же участи. 8 мая лодка останавливает пассажирский пароход, полный пассажиров, и отпускает его идти своей дорогой, что находится в полном противоречии с поступками в этих случаях немцев. 10 мая она встречает два парохода под конвоем миноносцев и топит один из них. 13-го она преследует маленький пароход и заставляет его выброситься на берег. 17 мая она получает по радио приказание возвращаться, и в Дарданеллах подвергается обстрелу турецкого патруля, но благополучно скрывается от него под воду и возвращается домой.
Е11 выходит благополучно в Мраморное море 19 мая. 21 мая она топит миной стоящую на якоре в Босфоре канонерскую лодку. 24 мая она останавливает маленький пароход с амуницией, идущий в Дарданеллы, приказывает пассажирам и команде сесть на шлюпки и топит пароход. В тот же день она преследует другой пароход, который скрывается от нее в гавань Радосто. Е11 следует за ним в гавань и топит его миной у самой стенки мола. При выходе из гавани она видит еще пароход и заставляет его выброситься на берег. На следующий день она выходит в Босфор и топит два парохода, стоящие у пристани арсенала. При выходе из Босфора она садится на мель и с большим трудом освобождается. 27 мая она встречает конвой из шести пароходов и топит самый большой из них. В тот же день она стреляет миной по идущему мимо пароходу, но дает промах. Тогда она всплывает на поверхность, находит свою мину, погружает на лодку и снова приготовляется к выстрелу. 31 мая она топит большой пароход в Падермо. 2 июня пароход, груженный амуницией, потоплен в море. 6 июня, имея всего одну мину в аппарате, она вынуждена вернуться домой, проходя проливом, высматривает добычу. Вначале она оставляет без внимания большой пароход, стоящий на якоре у Галиполи, но, подойдя к Чонаку и не видя ни одного судна, возвращается обратно, топит пароход и идет дальше. Проходя под минным полем, она зацепляется рулем за проволочный трос, соединяющий мину с якорем, и вынуждена тянуть за собой готовую каждую секунду взорваться мину. Единственным спасением было всплыть, но тогда лодка могла бы попасть в руки неприятеля, и потому старший лейтенант Насмит не всплывает до тех пор, пока лодка не вышла из пролива. Подобное хладнокровие и самоотвержение поистине изумительно.
Тем не менее, несмотря на геройство английских моряков, Дарданелльская операция не увенчалась успехом, и оккупационные войска пробыли на галиполийском берегу почти до конца года и затем благополучно были эвакуированы. Экспедиция стоила больших жертв как людьми, так и материальных. Как потом выяснилось, в решительный день морской операции у турок уже почти не было снарядов, и, продержись союзники еще несколько дней, форты замолчали бы, а стреляли бы одни полевые пушки. Во всяком случае, экспедиция была начата противно правилам военного искусства и могла увенчаться успехом только при соблюдении принципа внезапности или при малопредприимчивом противнике.
Как выше было сказано, с нашей стороны в экспедиции принимал участие крейсер «Аскольд», который своими действиями заслужил благодарность английского адмирала.
После неудачи 18 марта союзники уведомили нас, что операции в Дарданеллах будут энергично продолжаться, и просили сделать демонстрацию у Босфора, чтобы отвлечь возможно большее число турецких сухопутных сил от Дарданелл. Мы уже изучали с оперативной частью вопрос о возможности одновременной высадки союзников у Дарданелл и нашей у Босфора, но пришли к заключению о крайней рискованности подобной операции. Мы не могли по нашим транспортным средствам высадить сразу более одного корпуса, причем высадку пришлось бы производить в бездорожной гористой местности. Предприятие могло бы удасться только в том случае, если бы наши войска заняли сразу оба берега Босфора на протяжении 10 километров и смогли бы удержаться там до подвоза нового корпуса, что могло произойти только в недельный срок от начала первой высадки войск. Кроме того, главное командование не считало возможным оторвать для этой цели более одного корпуса. С морской точки зрения операция была выполнима, но присутствие «Гёбена», о котором мы не знали, что он подорван нашими минами, все же делало ее небезопасной в смысле возможного потопления нескольких транспортов с войсками. В случае же неудачи захвата части проливов нашими войсками в кратчайший срок, т. е. в два-три дня, положение корпуса сразу сделалось бы катастрофическим, так как без удобной базы для выгрузки снабжения корпус существовать не мог.
27 марта великий князь потребовал меня к себе и сказал приблизительно следующее: «Поезжайте сегодня же в Севастополь и отвезите адмиралу это предписание изготовиться в кратчайший срок к высадке десанта у Босфора, для чего в Севастополь будет доставлен один из кавказских корпусов. На словах же под величайшим секретом скажите ему, что десанта не будет, но нужно, чтобы турки были уверены, что он состоится».
Начальник штаба, когда я пришел доложить о полученном приказании, говорил со мной таким тоном, что можно было думать, что десант дело решенное, и я уехал в некотором сомнении, все ли ему известно относительно военных операций. Что же касается до генерала Данилова, то он только лукаво ухмыльнулся и сказал:
– Ага, наконец-то и за вас всерьез взялись, – но по выражению его лица я понял, что он-то во всяком случае все знает.
Приехав в Севастополь, я сейчас же явился к адмиралу Эбергарду и вручил ему пакет с предписанием. Я наблюдал, как лицо его по мере чтения все омрачалось более и более. Тогда я, убедившись, что нас никто не может подслушать, сообщил ему слова великого князя, и он вдруг сразу расцвел. Мы уговорились, что экспедиция будет подготавливаться без особой секретности, но и без широкой огласки, чтобы не переборщить и не заставить турок догадаться о простой демонстрации, но, конечно, шуму создалось с излишком. Св. Синод даже прислал епископа на должность судового священника на корабль «Ростислав», как говорили для торжественного освящения храма Св. Софии.
Адмирал Эбергард послал своих радиотелеграфистов – офицеров к адмиралу де Робеку,[149] командующему английскими морскими силами, действовавшими против Дарданелл, чтобы завязать прямые телеграфные сношения. Транспортная флотилия приготовилась к приему войск, и Кавказский пластунский корпус по железной дороге был доставлен в Севастополь, где и разместился частью в казармах, частью бивуаком. Вообще личный состав был убежден, что дело предстоит нешуточное, и, конечно, турки обо всех приготовлениях были осведомлены через свою агентуру.
12 апреля наша эскадра появилась впервые непосредственно перед Босфором и начала бомбардировку фортов. Турецкие батареи отвечали, но их снаряды не долетали до наших судов.
19 апреля состоялась вторая бомбардировка, и на форте Эльсам взорвался пороховой погреб, давший очень эффектный взрыв, погубивший, как потом выяснилось, много народу. На другой день бомбардировка продолжалась целый день. Наши миноносцы под вечер подошли к самому Босфору и уничтожили несколько парусных судов. Гидроавионы, которых мы, к сожалению, имели очень мало, бросали бомбы на арсенал, на мост в Золотом Роге и на некоторые правительственные здания, что вместе с слышными в городе залпами наших орудий вызвало сильную панику в населении Константинополя.
25 апреля в Черном море снова показался три месяца отсутствовавший «Гёбен». Эскадра вышла его искать, но не нашла и отправилась к Зонгулдаку, где огнем были потоплены три парохода, грузившиеся углем. 27 апреля эскадра подошла к Босфору. «Три Святителя» и «Пантелеймон» начали бомбардировку фортов, а «Евстафий» и «Златоуст» держались в море в виде поддержки и увидели «Гёбен», подходивший с востока. Сейчас же начался бой, который продолжался полчаса, пока не подошли и не открыли огонь корабли, бомбардировавшие Босфор, и тогда «Гёбен» сейчас же повернул снова на восток и быстро удалился из сферы огня. Наши суда не получили ни одного попадания, а, по донесению нашей агентуры, «Гёбен» получил четыре пробоины и израсходовал 200 снарядов крупного калибра.
На этих операциях мы и покончили с содействием нашим союзникам. Дело пошло в затяжку, и скоро стало ясно, что спешить с этим делом некуда. Очень скоро и десантный корпус был взят на Западный фронт, так что на Кавказе стали говорить, что генерал Данилов нарочно устроил всю историю с десантом, чтобы утянуть с Кавказа пластунский корпус.
За время своей последней поездки в Севастополь я с удовольствием заметил перемену настроения в городе. В начале войны все обыватели ходили с опущенными носами, а дамы – жены офицеров толпами собирались на приморском бульваре и следили за сигналами с адмиральского корабля. Они выучили великолепно наизусть все сигналы флагами, касающиеся стоянки эскадры в порту, и если поднимался утром сигнал быть в 12-часовой готовности, то это означало, что муж съедет на берег, и все лица расцветали, а если в 2-часовой, то омрачались, а наиболее слабонервные начинали плакать и ругательски ругать начальство. Среди офицеров также были нелюбители морских прогулок, и про них говорили, что они заболели новой севастопольской болезнью «гёбенит» в острой форме.
Теперь, после полугода войны, при ничтожных потерях, флот получил веру в себя, и настроение в городе было совсем другое. Повсюду были видны улыбающиеся лица, а на бульваре, как и в мирное время, процветал флирт.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.