4. ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЕ ПАРТИИ
4. ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЕ ПАРТИИ
Две собачьи упряжки (с Мирзом и Дмитрием) вышли от подножия ледника Бирдмора 11 декабря 1911 года. На мысе Хат они появились 4 января 1912 года.
Первая вспомогательная партия (Аткинсон, Черри-Гаррард, Райт, Кэохэйн) повернула назад с широты 85°15? 22 декабря 1911 года, а на мыс Хат пришла 26 января 1912 года.
Последняя вспомогательная партия (лейтенант Эванс, Лэшли, Крин) повернула назад с широты 87°32? 4 января 1912 года.
Мыса Хат достигла 22 февраля 1912 года.
Расскажу немного о первой вспомогательной партии, состоявшей из Аткинсона, Райта, Кэохэйна и меня. Главным был Аткинсон, и, прощаясь с нами Скотт попросил его выйти с собаками навстречу полюсной партии, если Мирз возвратится домой, в чём, впрочем, никто не сомневался. Аткинсон — хирург военно-морского флота, поэтому Лэшли в дневнике называет его команду докторской.
«При прощании Скотт сказал несколько добрых слов.
Чтобы достигнуть полюса, ему достаточно делать в среднем по семь миль в день при полном рационе — он, можно сказать, уже там. Надеюсь, он возьмёт с собой Билла и Бёрди. С ледопадов открывается прекрасный обзор ледопадов и валов сжатия в окрестностях ледника Милл — такой красоты я не видел за всю свою жизнь. Мы гордимся Аткинсоном»[241].
Переход в 500 миль по леднику Бирдмора и Барьеру не может пройти без происшествий, даже в разгар лета. Мы так же, как и остальные партии, из последних сил тянули сани, так же страдали от туманов, испытывали те же страхи и опасения; так же мучились приступами дизентерии и тошноты; так же спотыкались на льду и проваливались в трещины; праздновали Рождество плам-пудингом и какао, собирали камни с морены под Клаудмейкером; разыскивали следы; теряли и находили гурии; нас так же преследовали снежная слепота, смертельная усталость, ночные кошмары; мы ели ту же пищу, мечтали о том же самом… К чему повторяться? По сравнению с другими наш маршрут невелик, хотя от мыса Эванс до верховьев ледника Бирдмора и обратно— 1164 уставные мили. Скотт за время южного путешествия 1902–1903 годов проделал 950 уставных миль.
Об одном дне всё же стоит вспомнить. Мы попали на тот же участок сильного сжатия вблизи Клаудмейкера, который проходили и обе другие партии. Они в поисках выхода взяли на восток, мы же, по предложению Райта, — на запад, и это было верное решение. День запомнился мне из-за Кэохэйна: за двадцать пять минут он восемь раз проваливался в трещину на всю длину постромок. Неудивительно, что после этого у него был несколько потрясённый вид. Аткинсон же умудрился упасть в расселину вниз головой — более опасного падения в трещину не припомню. К счастью, наплечные постромки его упряжи выдержали и он отделался пустяковыми царапинами.
Все три партии, возвращающиеся с Плато, многим обязаны Мирзу. На обратном пути, ведя две собачьи упряжки, он восстанавливал гурии, заметённые сильной пургой 5–8 декабря.
Защитные стенки для лошадей засыпало снегом, и Мирз пережил немало волнений, разыскивая дорогу к дому. Большим подспорьем для нас были и собачьи следы: животные глубоко проваливались в снег и превращали его в месиво.
На всех барьерных складах Мирз оставил нам довольно унылые сообщения о своём продвижении. До Южного барьерного склада ему мешали слишком высокая температура и очень рыхлая поверхность, кроме того, он с трудом находил занесённые снегом гурии. На Северном барьерном складе мы обнаружили записку, датированную 20 декабря.
«Плохая видимость и пурги задержали его, один раз он сбился с пути и уже из лагеря пошёл на поиски следов. Самочувствие хорошее, только побаливают глаза от напряжения: приходится высматривать гурии. Он взял понемногу масла из каждого мешка (из заложенных в склад трёх недельных рационов) и, благодаря ему на сокращённом пайке дотянет до следующего склада»[242].
Записка от Мирза, найденная в Верхнем ледниковом складе (гора Хупер), была датирована сочельником. В ней сообщалось, что
«собаки медленно, но верно продвигаются вперёд, хотя снег очень рыхлый, особенно в последние два дня. У него мало еды, остались только крошки от галет, чай, немного кукурузной муки и полчашки пеммикана. Поэтому он вынул из каждого нашего задела по пятьдесят галет — дневной паёк на двоих. Несколько дней назад он убил одну из американских собак. Если и дальше так пойдёт, следующая на очереди Красавица, самая жирная и ленивая, по его словам.
Мы возьмём на тридцать галет меньше»[243].
По плану Мирз должен был повернуть назад с двумя собачьими упряжками с широты 81°15?, но они сопровождали Скотта приблизительно до широты 83°35?{138}. Собаки питались мясом пони, а недостаток еды для людей восполнялся тем, что при восхождении на Бирдмор мы получали ежедневно на одну галету меньше.
Собаки шли обратно медленнее, чем предполагалось, и Мирзу не хватало еды. Было ясно, что собаки, утомлённые трудной дорогой, не смогут доставить на склад Одной тонны дополнительный провиант для трёх возвращающихся с плато партий, да и не успеют сделать это своевременно. А сумеют ли наши товарищи приволочь на санях хоть сколько-нибудь провизии, прежде чем мы достигнем склада? Может статься, что со склада Одной тонны до мыса Хат — а это 130 миль — придётся идти с тем ограниченным запасом провианта, что лежит в этом складе, поэтому на всякий случай мы заранее сократили нормы потребления. Вообразите себе нашу радость, когда, дойдя вечером 15 января до склада Одной тонны, мы обнаружили в нём три из пяти рационов, необходимых трём партиям.
Их доставили на санях Дэй, Нельсон, Хупер и Клиссолд, причём Дэй и Хупер пришли с Барьера на мыс Эванс 21 декабря, а уже 26-го снова отправились в поход — пополнить склад. Кроме рационов они оставили записку, предупреждающую, что близ Углового лагеря много опасных открытых трещин.
Известно, что люди, претерпевшие голод, заболевают, дорвавшись до обильной пищи. Так и Аткинсон — он. чувствовал себя неважно всю остальную часть пути до мыса Хат, куда мы, особенно не перетруждаясь, пришли 26 января.
В поисках сведений об обратном путешествии второй вспомогательной партии, о котором нигде не публиковалось никаких отчётов, я попросил Лэшли встретиться со мной и рассказать всё, что он помнит. Он охотно согласился и добавил, что у него есть какой-никакой, но всё же дневник, который он вёл в ту пору. Не пригодится ли он мне? Я попросил прислать его, и вскоре получил пачку грязных мятых листочков.
Вот что я прочитал:
3 января 1912 года
Сегодня идти было очень трудно. Мы вместе последнюю ночь: завтра утром ещё пройдём немного вперёд с полюсной партией — это капитан Скотт, Уилсон, капитан Отс, Боуэрс и Тафф Эванс, — а затем повернём назад. Капитан сказал, что доволен нами, мы все в хорошей форме и годимся для похода к полюсу, но столько людей не могут идти, поэтому он хочет, чтобы мистер Эванс, Крин и я вернулись. Он понимает, что нам предстоит тяжёлая работа, но мы убедили его, что это неважно — лишь бы наша посильная поддержка помогла партии достигнуть полюса. Тут я впервые услышал, что в помощь нам должны доставить мулов. Я предложил остаться на мысе Хат — вдруг понадоблюсь, но капитан возразил, что целесообразнее, чтобы я в случае прибытия мулов присматривал за ними до возвращения полюсной партии (капитан Отс, сказал капитан Скотт, того же мнения); если же мулы не появятся, то тогда, конечно, нет причин, почему бы мне не прийти на мыс Хат и не ждать там полюсную партию. Мы долго говорили в нашей палатке с Хозяином [Скоттом], и у нас осталось впечатление, что он вполне уверен в успехе предприятия. Он немного беспокоился — как-то мы пройдём, — но утешался тем, что с нами идёт прекрасный надёжный штурман.
Он сердечно поблагодарил нас за участие в походе, сказал, что ему жаль с нами расставаться. Мы, конечно, взяли с собой почту, но кто знает, когда она уйдёт. Сейчас находимся почти в тех самых местах, до которых дошла экспедиция Шеклтона.
Больше писать не могу — слишком холодно.
4 января 1912 года
Прошли с полюсной партией миль пять; всё в порядке, и капитан Скотт сказал, что, уверен, они прекрасно справятся с грузами, нам незачем идти дальше; остановились, сказали всё, что можно сказать за такое короткое время. Мы пожелали им успеха и благополучного возвращения, предложили каждому свои услуги, если есть какие-нибудь поручения на мыс Хат, но их не оказалось. Наступил момент последних рукопожатий и прощания. Мне кажется, все были очень растроганы. Они пожелали нам счастливого пути, скорого возвращения на базу, мы же прокричали в их честь троекратное «ура» и смотрели им вслед, пока не начали мёрзнуть. Тут мы повернулись на 180 градусов и зашагали к дому. Вскоре они потерялись из виду. Шли мы долго — погода была хорошая, да и провизии у нас маловато, чтобы тянуть время в пути.
Нам повезло — с того момента как мы миновали гору Дарвин, установилась подходящая для передвижения погода, хотя солнце появляется редко. Мы прошли около 13 миль, если судить по гуриям. Только они будут давать нам представление о пройденном расстоянии на пути домой — счётчика шагов у нас нет.
[Из-за потери одометра на леднике Бирдмора одной из трёх партий предстояло возвращаться без него. Одометр выполняет роль морского лага на судне — позволяет штурману производить счисление пройденного пути в милях. Его отсутствие усугубляет трудности и опасности, угрожающие санной партии среди непроходимых снегов, где нет никаких ориентиров.]
5 января 1912 года
Встали и вышли при хорошей походной погоде, поверхность такая же, как накануне, удерживается низкая температура. Нам придётся поменяться местами. Крин, идущий впереди, заболел снежной слепотой, завтра на его место стану я, так как мистер Эванс, похоже, вскоре тоже ослепнет. Я пойду первым, а он сзади будет мною руководить, мне кажется, дело пойдёт на лад. Надеюсь, меня глаза не подведут. Сделали добрых 17 миль и стали лагерем.
6 января 1912 года
Сражаемся с поверхностью, но двигаемся неплохо. Дошли до склада Трёх градусов вскоре после полудня, значит, идём по графику. Взяли провианта на неделю. С этим семидневным запасом мы должны пройти 120 миль — до склада у горы Дарвин. Вырыли свои лыжи и заночевали. Интересно, такой же у полюсной партии ветер, что и у нас? Нам он дует в спину, значит, им должен дуть в лицо, удовольствие из средних. У Крина сегодня совсем плохо с глазами. Снежная слепота — мука мученическая, кого угодно доведёт.
7 января 1912 года
Был очень подходящий для ходьбы день — попутный ветер большое подспорье. Впервые весь день шли на лыжах. Они внесли приятное разнообразие в нашу жизнь: одно и то же изо дня в день раздражает. Крину сегодня полегчало, хотя до полного выздоровления глаз ещё очень далеко. Температура довольно низкая, поверхность от этого лучше не делается, но мы, похоже, двигаемся успешно. Счётчика у нас нет, пройденное расстояние прикидываем приблизительно. Мистер Эванс говорит, что мы прошли 17,5 мили, а я считают, что 16,5. Я боюсь преувеличивать длину дневного перехода, потому что отвечаю за галеты и должен рассчитать, чтобы их хватило до конца похода. Все согласились, что надо вести повседневный учёт переходов в милях и таким образом точно знать своё положение.
Я по-прежнему иду впереди, а это нелегко из-за плохой видимости. Заметили землю на востоке, но это не иначе как мираж.
8 января 1912 года
Проснувшись утром, увидели, что метёт пурга. Погода такая, что впору остаться в лагере, но, подумали мы, чего разлёживаться, когда еды мало, лучше уж встать и тащить сани. А метёт ли там, где находится полюсная партия? Если да, то они не могут идти — ветер-то бьёт им в лицо, раз нам дует в спину. Мы потеряли старый след, в обход препятствий, и взяли курс напрямик на гору Дарвин, как шёл и Шеклтон, судя по дневниковым записям его и Уайлда.
[Все три партии, восходившие на ледник Бирдмора, везли с собой отрывки из этих дневников. Уайлд был правой рукой Шеклтона в Южной экспедиции 1908 года.]
9 января 1912 года
Идти очень трудно, видимость плохая, всё ещё метёт; в такую погоду невозможно отыскивать гурии и ориентироваться по ним. По-моему, сегодня сделали 12 миль. Буря немного утихомирилась, кажется, есть надежда на улучшение. Иногда видна земля{139}.
10 января 1912 года
Видимость по-прежнему очень плохая, довольно сильная метель, но приходится идти — до склада ещё далеко; и всё же мы надеемся дотянуть до него, прежде чем провиант кончится.
Я строго за ним слежу. Глаза у Крина поправились.
11 января 1912 года
Сегодня всё выглядит немного веселее. Отчётливо видна земля, значит, ясно, куда править. Так приятно на неё смотреть, но думаю, нам придётся приналечь, чтобы достигнуть склада, пока не вышел весь провиант. Откладываю понемногу от каждой порции, чтобы не остаться с пустыми руками, если не успеем вовремя. Сделали 14 миль.
12 января 1912 года
Весь день сплошные происшествия. Сначала попали на сильно пересечённую местность со множеством трещин. Пришлось снять лыжи. Довольно скоро мы очутились наверху нескольких ледопадов, вероятно тех самых, о которых писал Шеклтон, и стали ломать себе голову, как быть дальше: спускаться напрямик — а это 600–700 футов вниз, — или идти в обход, что связано с большой потерей времени; мы сейчас не можем себе этого позволить, поэтому решили спускаться в долину. Нелёгкое это оказалось дело, так как кошек у нас нет — их оставили в складе у горы Дарвин. Но вскоре мы приспособились и стали спускаться, держась за борта саней, своим ходом катящихся в глубокую расселину, между ледяными валами, что, конечно, очень рискованно. Ко времени ленча мы уже были в долине и там устроили привал. Слава Богу, всё сошло благополучно, ни мы, ни сани не пострадали, только потерялась лыжная палка Крина. Приходилось пересекать трещины шириной до 100–200 футов, правда хорошо перекрытые снежными мостами, но мосты-то прочные только посередине, а у краёв очень опасные. Отсюда снег и лёд скатываются вниз на ледник. Из долины мы увидели, что дальше нам идти через холм. Вечером виды на будущее опять довольно мрачные. До склада всего лишь один день пути, но вряд ли мы поспеем туда к завтрашнему вечеру. А если не поспеем, придётся идти на сокращённых нормах — наши запасы почти иссякли. Мы не мешкали, но с самого начала знали, что вовремя придём лишь в том случае, если будем делать по 15,5 мили в день.
13 января 1912 года
Очень плохой день для нас, сплошные трещины и ледопады. К вечеру вымотались до предела. Уже несколько дней идём с большим напряжением. Лагерь поставили не доходя до склада, но надеемся завтра всё же быть там. С радостью спустимся вниз, здесь, наверху, уж очень холодно. Мы полагаем, что, если Скотту повезло, партия вчера уже была на полюсе.
[Скотт достиг полюса 17 января.]
14 января 1912 года
Воскресенье, пришли к складу у горы Дарвин в 2 часа пополудни и устроили привал для ленча{140}. Еды достаточно, и это очень приятно. Вынули из закладки рацион на три с половиной дня, его должно хватить на следующие 57 миль пути, до склада у горы Клаудмейкер. И хватит, если мы будем чувствовать себя так же хорошо, как сейчас. В складе оставили записку капитану — сообщили о нашем благополучном прибытии, пожелали ему счастливого пути. Сахар из склада лежал на солнце и начал таять, мы всё привели в порядок. Настроение сегодня бодрое. Откопали кошки и, не теряя времени, пошли вперёд. Медлить нельзя. Теперь начали быстро спускаться вниз. Вечером вполне тепло, чай и еда не стынут так быстро.
Всё складывается благополучно. Мы рассчитываем быстро спуститься с ледника. Ещё на пути туда мы кое-где с большим трудом взбирались на крутые склоны. После резкого подъёма начинался длинный постепенный спуск длиною в две-три мили.
Мы отметили эту особенность по пути на юг и обменялись тогда впечатлениями, но теперь, беря длинный тягучий подъём, на своей шкуре почувствовали, как это тяжело.
15 января 1912 года
Шли сегодня хорошо. Лёд очень шероховатый, масса трещин, но с кошками на ногах быстро продвигаемся. К вечеру даже не хотелось останавливаться, но решили, что не стоит переутомляться — нам ещё идти и идти.
16 января 1912 года
Сегодня опять хорошо продвинулись вперёд, но ночуем на очень неровном льду, среди валов сжатия. Нам кажется, что мы слегка отклонились от правильного курса, но, по мнению мистера Эванса, мы не могли далеко уйти ни в ту, ни в другую сторону. Крин и я с ним согласны, нас убеждают наземные приметы. Так или иначе, мы надеемся утром выйти из этого завала и к вечеру достигнуть склада у Клаудмейкера.
Только тогда мы почувствуем себя в безопасности, но сейчас, сдаётся мне, погода опять не предвещает ничего хорошего. До сих пор нам везло — не приходилось задерживаться из-за ненастья. Всё гадаем, какая у полюсной партии погода, повезло ли ей? Они, наверное, уже идут к дому{141}. Сейчас можно больше писать, так как здесь намного теплее, чем наверху. Вечером спорили, дошли ли собаки до мыса Хат и где находится докторская партия [партия Аткинсона]{142}. Она, наверное, уже недалеко от базы. Подсчитывали, сколько дней нам ещё до неё идти при такой скорости движения, сейчас. как
17 января 1912 года
Сегодня хлебнули горя, не приведи Господь ещё раз испытать такое. У меня нет слов, чтобы описать, в какие невероятные развалы льда мы попали сегодня и как мы чудом избежали гибели. Этот день мы запомним на всю жизнь. Чем больше мы старались выйти из хаоса, тем хуже запутывались в нём.
Временами казалось, что дальше нет пути, но и отступать некуда. Часами сражались мы с нагромождениями льда, стараясь выйти за их пределы, но всё было как будто против нас.
Я шёл впереди на длинной постромке и пробовал пересекать те хребты льда, через которые, как мы считали, можно переправить сани, не провалившись в бездонные пропасти, а их было так много по обеим сторонам, что мы перестали обращать на них внимание. Часто, очень часто мы видели зияющие провалы таких размеров, что в них легко исчез бы самый большой корабль. И так весь день. Нервы у нас были натянуты до предела, а больше всех был удручён мистер Эванс; он сокрушался, что завёл нас в такую жуть. На самом деле его вины в том нет, никто, спускаясь по леднику, не может знать, что его ждёт впереди, хорошо ещё, что пока мы все живы. К вечеру вышли, кажется, на место поровнее.
До склада не дошли, хотя лагерь поставили безусловно невдалеке от него. Таких дней и врагу не пожелаю.
18 января 1912 года
Выступили в прекрасном настроении — ещё бы, скоро будет склад! — но довольно скоро попали в такую зону сжатия, перед которой бледнеют все вчерашние. Боже мой, что это был за денёк! Я не в силах рассказать, через что мы прошли, кто поверит, что после этого можно остаться в живых! Будь у нас фотоаппарат, мы бы сделали несколько потрясающих снимков.
Весь день шли на голодном пайке — ведь мы уже запаздывали на полтора дня, когда выбрались из завала. «Выбрались» — потому что сейчас я пишу, сидя недалеко от склада.
Мне удалось сберечь горстку галет и каплю чаю для бодрости — так и дотянули до цели; пришли в 11 часов вечера, после одного из самых трудных дней в моей жизни. Вовек не забуду 17 и 18 января 1912 года. Вечером мистер Эванс жалуется на глаза. Что-то ждёт нас впереди!
19 января 1912 года
Привели склад в порядок, перепаковались — и снова в путь. Теперь наша цель— Нижний ледниковый склад. У мистера Эванса плохо с глазами, но тем не менее мы сразу бодро пошли вперёд. Я взял сегодня несколько камней — такая возможность представилась впервые, хочу рассмотреть их как следует и увезти с собой. Странное дело: мне показалось, что к кускам породы, взятым мной, уже прикасались чьи-то руки. Возможно, кого-то из докторской партии, но тогда где следы от их саней? Впрочем, это можно объяснить — кругом голубой лёд, на котором не остаётся колеи. Пройдя немного, поднялись на знакомый хребет — его проходили по дороге на юг — и миновали место, где, наверное, докторская партия праздновала Рождество. Вскоре вышли на рыхлый снег и остановились на ленч. Мистер Эванс совсем не может смотреть, мы с Крином сами выбираем путь. Я иду впереди и сообщаю мистеру Эвансу приметы окружающих гор, по которым ориентируюсь. Но нам ещё долго идти по хребту. После ленча шли мало; поверхность очень плохая, глаза у мистера Эванса болят, мы решили, что не вредно и отдохнуть. Вчера вечером оставили записку капитану Скотту, но ничего не сообщили о наших трудностях у Клаудмейкера. Лучше расскажем при встрече.
20 января 1912 года
С утра нечем было особенно похвастаться, но, убедившись, что снег очень рыхлый, мы перешли на лыжи. Мистеру
Эвансу совсем худо, мы поставили его на лыжи и привязали к упряжи — так он всё же помогает перетаскивать сани через перевалы. Дело в том, что, помня о многочисленных валах, омрачавших нащ путь к полюсу, мы готовились их встретить.
Но вот странно — так и не встретили. Более того, поверхность, хотя и очень рыхлая, была лучшей за всё время похода.
Как мы на неё попали, так повезли сани без передышки.
Ледяные валы, которые мы ожидали, остались, кажется, слева, западнее нас. Хотя мистер Эванс совсем ослеп и ничего не видит, мы хорошо продвинулись вперёд и сделали не меньше 20 миль — по нашим расчётам. Сегодня прошли мимо лагеря доктора и одно время шли по его следу, но в конце концов потеряли его. Вечером поставили лагерь в полной уверенности, что, если погода продержится и завтра, мы к вечеру будем у склада.
21 января 1912 года
Воскресенье. Стартовали в обычное время, снова на лыжах, погода по-прежнему благоприятная. Глаза у мистера Эванса ещё болят, но дело идёт на поправку. Хоть бы он уж выздоровел окончательно! Вскоре после выхода я взял тот курс, каким мы шли на юг, и спросил мистера Эванса, стоит ли по мере возможности держаться его и впредь. Это избавило его от необходимости давать мне указания, и, кроме того, таким образом мы разошлись с трещинами, а среди них были и очень опасные: над двумя, где по пути туда наши сани опрокинулись, теперь обрушились снежные мосты. Расстояние от Клаудмейкера до склада осилили за три дня. Очень горды своими успехами.
Мистер Эванс чувствует себя сегодня значительно лучше, старина Том, бросая снег на палатку, развлекает нас пением.
Мы уложили склад и оставили капитану Скотту обычную записку с пожеланиями скорого возвращения. Завтра надеемся увидеть Барьер, спуститься на него и навеки проститься с ледником Бирдмора. Ни один из нас не жалеет, что пришлось, так выложиться. Всё это во славу науки, как говорит Крин.
Пришли к складу в 6.45 вечера.
22 января 1912 года
Начали утром хорошо, глаза у мистера Эванса в порядке, так что настроение повеселее. Вскоре после выхода обогнули угол, образуемый скалами-столбами бухты Гранит, материком и горой Хоп, поднялись на склон между горой и материком и нашим глазам открылся Барьер. При виде его Крин издал вопль, который мог бы поднять из снежных могил наших пони. Конец Бирдмору! При спуске на Барьер сани вёз один человек. Уже через милю нашли склад с кониной, где были припрятаны сани. Взяли немного конины, поменяли сани, как было условлено, приделали к ним бамбуковый шест в качестве мачты — на неё при благоприятном ветре можно будет нацепить парус, и пошли чесать по Барьеру. Нам предстоит пройти до мыса Хат 360 географических миль. Ещё у входа в палатку мистер Эванс пожаловался мне на неприятное ощущение в ногах — под коленками словно одеревенело. Что бы это могло значить, спросил я, но он не знал. Решили, что, если не пройдёт, я осмотрю его, нет ли где иных симптомов цинги. Мне рассказывали, да я и сам наблюдал, что она даёт о себе знать болью и опухолью под коленями и вокруг щиколоток, шатающимися зубами, язвами на дёснах. Осмотрев дёсны мистера Эванса, я убедился, что он на грани заболевания. Поделился этой грустной новостью с Крином, но он, по-моему, не придал ей значения. Ну да ладно, время покажет. Боюсь, впереди нас ждут большие неприятности, но будем надеяться на лучшее.
23 января 1912 года
Начали хорошо и прошли изрядное расстояние — около 14 миль по довольно приличной поверхности. Уже миновали лагерь Пурга и очень этим довольны. Видели ещё несколько трещин, в которых обвалились мосты. Слава Богу, что это не произошло в тот момент, когда мы их пересекали, при их ширине они бы легко поглотили всех нас. А обвалились именно те трещины, что мы форсировали, — это было видно по отчётливым следам полозьев. Мистеру Эвансу сегодня лучше.
24 января 1912 года
Сделали хороший переход по хорошей поверхности. День выдался очень тёплый, писать не о чем — всё идёт как надо.
25 января 1912 года
Вышли при плохой видимости, слишком тепло, снег мокрый, лыжи весь день подлипают. Везти сани было трудно, особенно под вечер. После ленча в течение часа дул сильный ветер; он сменился мокрым снегом, а потом пошёл дождь, Иногда впереди показывался склад, и мы старались добраться до него, опасаясь застрять на несколько дней на месте, как это случилось недалеко от земли на пути к югу. С горем пополам мы добрели до него, но в полном изнеможении из-за налипавшего снега и плохой видимости. Я снял лыжи и последние полмили нёс их на плече. После того как мы поставили палатку и влезли в неё, метель прекратилась. Взглянул на термометр — на нём +34° [+1 °C].
26 января 1912 года
Самый примечательный день, если говорить о поверхности. Утром, перед самым стартом, термометр показывал +34° [+1 °C] — слишком тепло для санного перехода. Мы были на лыжах, вернее на ходулях — столько на них налипло снега. Но и без лыж не пройдёшь — сугробы очень рыхлые, вмиг проваливаешься. На наше счастье, поднялся попутный ветер и мы смогли воспользоваться парусом. Сделали хороший переход — 13 миль, из них 8 — после ленча. Утром, выйдя из палатки, я почувствовал себя не в своей тарелке: кружилась голова, подташнивало, но вскоре всё прошло и больше за весь день не повторялось.
27 января 1912 года
Хорошо шли под парусом. Достаточно одному поддерживать его в вертикальном положении, тянуть ни в ту, ни в другую сторону не надо. Было так жарко — хоть раздевайся.
Сейчас вообще в этой части света необычно тепло, боюсь, что скоро станет прохладнее. Сделали 14,5 мили. Как приятно видеть наши собственные следы и гурии, оставленные на пути к полюсу! День был удачный, с переходом управились быстро.
Мистер Эванс страдает расстройством желудка. У Крина это тоже было несколько дней назад, но прошло.
28 января 1912 года
Сегодня еле-еле тащили сани. Снег по-прежнему очень рыхлый, солнце жарит вовсю и сжигает кожу на лицах. Мы загорели до черноты, а отросшие у нас у всех волосы, наоборот, на свету выгорели, стали совсем белыми. С радостью отмечаю, что к вечеру похолодало. За день прошли около 12,5 мили.
Расстройство у мистера Эванса продолжается. Это, конечно, задерживает нас — приходилось несколько раз останавливаться.
Ещё несколько воскресений, и мы, надеюсь, благополучно водворимся в доме на мысе Хат или на мысе Эванс. Уже 97 дней, как мы в походе.
29 января 1912 года
Благодаря парусу ещё один хороший день. Один человек успешно управляется с ним в течение двух часов. Погода стоит всё такая же тёплая, сегодня снова +20° [-7 °C].
Прошли 16,5 мили, до следующего склада всего лишь 14 миль.
Мистер Эванс по-прежнему жалуется на желудок. Я грешу на пеммикан и решил на время исключить его из рациона мистера Эванса. Попробую, во всяком случае, посмотрим, что будет. Дал ему немного бренди, кроме того, он всё время принимает пилюли с опиумом как успокаивающее. Состояние ног ухудшилось, мы уже не сомневаемся, что это цинга. Недаром же он покрывается пятнами, то синими, то чёрными, то других цветов{143}.
30 января 1912 года
Всё заволокло, но ветер попутный, к вечеру пришли к складу. Проделали 14 миль довольно быстро; забрав необходимый провиант, заметили, что мало керосина, и взяли его равно столько, чтобы дотянуть до следующего склада. Впечатление такое, что один бачок течёт, но как это могло случиться?
Не понимая, в чём дело, оставили капитану Скотту записку, где объяснили, в каком виде нашли бачок. Им, конечно, должно хватить керосина до следующего склада, ведь мы знаем, что его заложили достаточно на весь поход, но, если происходит утечка, значит, надо меньше им пользоваться{144}. Мистер Эванс продолжает сидеть на диете без пеммикана, ему как будто немного полегчало, но до полного выздоровления очень далеко. На нашем пути осталось только два склада.
31 января 1912 года
Снова хороший переход, но при такой плохой видимости, что то и дело приходилось останавливаться и сверяться по компасу. Ориентироваться трудно, особенно из-за того, что нет ветра, который обычно помогает держаться заданного курса.
К вечеру, однако, опять прояснилось, температура +20° [-7 °C] днём, а ночью, вот сейчас например, +10° [-12 °C].
Отмахали 13 миль. Выдал мистеру Эвансу немного пеммикана: работаем мы очень тяжело и в этом краю горячая пища необходима для поддержания жизни.
1 февраля 1912 года
День прекрасный, но сани шли плохо, и всё же удалось сделать 13 миль. Мистер Эванс и я вышли из дому сто дней назад. Сегодня последнюю рубашку надену наизнанку — больше чистых нет. В моём багаже две рубашки, каждую я ношу по месяцу с каждой стороны. Это очень удобно, мои спутники тоже так считают. Мистеру Эвансу с каждым днём становится хуже. Закрывать на это глаза неразумно. Надо спешить — впереди ещё долгий путь.
2 февраля 1912 года
Сегодня снова плохая видимость. Продвинулись мало, только на 11 миль, но и то слава Богу, хорошо ещё, что не пришлось останавливаться и пережидать; за это следует благодарить ветер, который большей частью дул нам в спину, если бы не он, мы бы с места не сдвинулись. Мистеру Эвансу не полегчало, он, по-видимому, терпит сильные боли, но, к его чести, держится молодцом.
3 февраля 1912 года
Сегодня пришлось нам поставить мистера Эванса на лыжи и пристегнуть крепления — сам он не мог поднять ноги. Я осмотрел их и нашёл, что состояние их быстро ухудшается — мистер Эванс серьёзно болен; но мы стараемся подбодрить его и твердим всё время, что он выдюжит, хотя сам он в это уже не очень верит; когда мы дойдём до склада Одной тонны, перемена питания может пойти ему на пользу. Он прямо кремень, мужества у него хоть отбавляй, им нельзя не восхищаться.
Освещение весь день отвратительное, и я временами впадал в отчаяние, так как не мог разглядеть вокруг ничего, что бы подтверждало, что я не сбился со взятого курса, а мистер Эванс никаких указаний не давал. Я даже один раз отклонился в сторону, желая проверить, будет ли это замечено, но, к моему удивлению, меня тут же поправили. Я хотел узнать, следит ли мистер Эванс за курсом, и понял, что да, следит. После того как мы поставили лагерь, пошёл снег, но надеюсь всё же, что завтра к вечеру мы дойдём до горы Хупер.
4 февраля 1912 года
Вышли в прекрасную погоду, но поверхность плохая, скольжения никакого. Однако в течение дня оно улучшилось, и в 7.40 вечера мы были уже около склада. До мыса Хат
180 миль, и мы надеемся, что проведём на Барьере ещё только два воскресенья кроме сегодняшнего. Мистеру Эвансу не полегчало, напротив, стало намного хуже. Мы вынули полагающийся нам провиант, но пеммикан не взяли — никто из нас его не ест, он нам не нужен, пусть остаётся другим. Им может пригодиться. Оставили записку с пожеланиями успеха, но решили не сообщать, что мистер Эванс болен, возможно даже цингой. Старый гурий выдержал бури и непогоду и до сих пор возвышается на своём месте.
5 февраля 1912 года
День был очень хороший, освещение всё время тоже, а от этого на душе веселее. Не смогли выйти раньше девяти, но сделали всё же 11,5 мили. Постепенно холодает. Мистеру Эвансу становится всё хуже, сегодня у него опять расстройство желудка; придётся снова отменить его пеммикан.
6 февраля 1912 года
Погода такая же ясная, но солнце греет слишком сильно, мы совсем запарились, но не жалуемся — привыкли к резким переменам погоды. Вскоре пора будет высматривать впереди землю — должна показаться гора Дисковери или гора Эребус; до мыса Хат 155 миль, сделали 13,5 мили, это вполне хороший результат — ведь мистер Эванс идёт после привала очень медленно — пока ноги не разойдутся; он сильно страдает, но молча, ни слова жалобы, а между тем спит мало. Мы тоже ждём не дождёмся, когда придём на склад Одной тонны — перемена питания необходима и нам. Пеммикана слишком много, особенно при тёплой погоде.
7 февраля 1912 года
Очень хорошая погода, но идти трудно. Скоро, наверное, покажется земля. День был прямо приятный, сделали 12 миль.
Нашему больному не лучше, но он не жалуется. Влезает и вылезает из палатки только с нашей помощью; мы советовались, как быть дальше, но он хочет во что бы то ни стало идти своими ногами; пока что он это может, но мы видим — долго он не пройдёт, ведь ему трудно даже стоять. Он и сейчас держится только благодаря тому, что он кремень, а не человек, но всё равно настанет момент, когда он не сможет больше идти, и тогда придётся везти его на санях.
8 февраля 1912 года
День очень благоприятный, погода хорошая, после ленча поднялся свежий ветер и мы поставили парус. Если и завтра будет такой день, мы придём к складу Одной тонны. Мистер Эванс сегодня потерял порядочно крови, положение становится очень серьёзным. Я вынужден помогать ему почти во всём.
9 февраля 1912 года
Прекрасная погода, очень тепло. Пришли на склад в половине шестого вечера, до отвала наелись овсяной каши. Новая пища в рационе — дар Божий! Взяли провианта на девять дней — при нынешних наших темпах мы рассчитываем за это время дойти до мыса Хат. Взять больше не можем — ведь сани мы теперь везём вдвоём, — хотя надо бы, это последняя закладка на нашем пути; ничего хорошего нам не светит, старшой с каждым днём слабеет. Он почти не может двигаться, а до мыса Хат ещё 120 миль.
10 февраля 1912 года
Сделали хороший переход при плохой видимости. Вечером, уже в лагере, я с грустью увидел, что мистер Эванс совсем расхворался. С цингой шутки плохи. Мы сделаем всё для того, чтобы довезти его живым; несмотря на то что он так болен, он не теряет присутствия духа — а это очень важно — и старается всячески нам помогать. Одна надежда: может, новая пища пойдёт ему на пользу. Счастье наше, что, слава Всевышнему, Крин и я чувствуем себя как нельзя лучше.
11 февраля 1912 года
Поставили гурий и рядом запрятали все лишние вещи — у нас двоих нет сил тащить весь груз, а мистер Эванс, если идёт своими ногами, то уже хорошо. Весь день пасмурно, к вечеру поднялась пурга; так что мы рано встали на ночлег. Прошли 11 миль. До базы ещё примерно 99 миль.
12 февраля 1912 года
Из-за плохой погоды не решались выйти раньше 10 часов: когда мистера Эванса поставили на лыжи, он хоть и медленно, но пошёл. Он вышел из лагеря раньше нас, хотя мы этого не хотели, но что поделаешь, ведь, конечно, всё равно в конце концов придётся его везти. Два или три раза он терял сознание, но после глотка бренди приходил в себя и шёл дальше; всё это очень тяжело, особенно в такой мороз; как бы он не обморозился. Продвигаемся крайне медленно, видимости никакой, земля показывается редко.
13 февраля 1912 года
Быстро собрались, но продвигались медленно; мистер Эванс совсем не может идти; посоветовались и пришли к выводу, что лучше посадить его на сани, иначе ему не дотянуть до базы; остановились, натянули палатку и решили бросить здесь всё, кроме самого необходимого; сейчас мы везём только спальники, походную кухню, оставшееся у нас небольшое количество пищи и керосин. Груза немного, но везти сани с мистером Эвансом всё равно тяжело; он говорит, что теперь ему удобно. Сегодня утром мистер Эванс просил нас его оставить, но такого у нас и в мыслях нет. Мы будем с ним до конца — каким бы этот конец ни был, — так что теперь командуем мы. Он во всём слушается нас, и мы надеемся благополучно довезти его до места. Сегодня утром, перед тем как запрятать вещи, я переодел носки и при этом сильно отморозил ногу, надо было немедленно восстановить кровообращение. Мистер Эванс, совсем больной, предложил мне поставить ногу ему на живот. Я сначала не хотел рисковать — ведь он так слаб, но он настоял на своём, и благодаря его заботам кровообращение восстановилось; никогда не забуду, как добр он был ко мне в самый критический час нашего путешествия. Хотя, наверное, и каждый из нас себя бы не пожалел, а товарищу в любой беде помог. В такое время и в таком месте остаётся полагаться лишь на силы небесные. Теперь мы сначала укладываемся, а только потом снимаем палатку — наш старшой настолько слаб, что не держится на ногах, его надо до выхода подготовить к дороге. Затем подтягиваем сани к его спальнику, вместе с ним взваливаем на сани и привязываем. При рыхлом снеге и плохой видимости это сложная процедура, довольно мучительная для мистера Эванса, хотя мы изо всех сил стараемся не причинять ему боли; он не жалуется, слышно только, как он скрипит зубами.
14 февраля 1912 года
Как и накануне, вышли своевременно, после обычной подготовки; вещей мало, паковаться нетрудно, но нужно некоторое время, чтобы снарядить в путь нашего больного; поверхность очень плохая, продвигаемся медленно, но решили идти дольше и пройти намеченное расстояние, если только выдержим.
15 февраля 1912 года
Вышли утром в хорошую погоду, но вскоре нахмурилось и мы замедлили ход. То и дело смотрели на компас, так как не было ветра, который помогает держаться заданного курса. Вскоре, однако, выглянуло солнце, поднялся ветер, мы поставили парус и благодаря ему сделали хороший переход.
16 февраля 1912 года
Весь день напролёт было очень трудно тащить сани, света мало, но зато мы имели удовольствие увидеть скалу Касл и холм
Обсервейшн. Мы раскрыли спальный мешок мистера Эванса, чтобы он тоже мог ими полюбоваться. Рацион уменьшили наполовину, так как до мыса Хат не меньше четырёх дней пути, да и то если всё сложится благоприятно.
17 февраля 1912 года
Сегодня опять пасмурно; вскоре после старта нам померещилась палатка каюров [две собачьи упряжки, идущие навстречу полюсной партии]; обрадовались, вознадеялись на встречу с партией{145}; но вблизи оказалось, что это всего-навсего обломок старого ящика из-под галет, оставленный вместо ориентира на месте прежнего лагеря. Вот как обманчиво здесь всё выглядит! Чем сильнее мы надеялись, тем горше разочарование. Иногда на горизонте показывалась земля, а в один из моментов прояснения мы увидели вдалеке моторные сани. О, какая это была радость! Снова раскрыли мистера Эванса, чтобы он посмотрел на мотор, а три часа спустя рядом с ним поставили лагерь. Теперь до мыса Хат немногим более 30 миль.
Увидеть бы нам приближающихся собак, но они, наверное, в тумане прошли мимо, не заметив нас. Мистеру Эвансу с каждым днём всё хуже, он так слаб, что по ночам мы боимся спать из страха, как бы чего не случилось. Если температура сильно понизится, сможем ли мы уберечь его от холода?
Около мотора нашли немного галет — и ничего больше, но и они важное подспорье. Весь день везли сани с большой натугой.
Здорово устали. Прежней энергии нет и в помине, но надо собраться с силами и идти вперёд.
18 февраля 1912 года
Утром начали поднимать мистера Эванса, но он беспомощно повис у нас на руках и потерял сознание. Крин перепугался и чуть не заплакал, но я сказал ему, что чем устраивать сцены, лучше взять себя в руки и оказать больному помощь. Он, наверное, подумал, что мистер Эванс уже умер, но мы привели его в сознание. На это ушла последняя капля бренди. Немного погодя положили его на сани и, как обычно, двинулись вперёд, но скольжение было плохое, больше мили в час мы не могли сделать и сочли, что лучше остановиться и натянуть палатку. Поделились с мистером Эвансом своими планами: Крин пешком идёт на мыс Хат, пользуясь тем, что день прекрасный, и возвращается по возможности с подмогой. Так мы договорились между собой.
Сначала я предложил, что пойду я, а Крин останется, но Том сказал, что лучше пойти ему, мне же остаться с больным и ухаживать за ним, и я согласился — так действительно лучше; поэтому мы первым делом начали обсуждать проблему питания. Провизии у нас на один день да ещё немного галет, взятых около мотосаней, и керосина. Крину дали столько провизии, сколько, по его мнению, ему нужно было на дорогу в 30 географических миль — немного шоколада и галет. Уговаривали его взять воду, но он побоялся лишнего веса.
Как жаль, что нет лыж: мы их сбросили, чтобы облегчить сани. И вот в этот сияющий день Крин отправился за помощью. Я весь день волновался, далеко за полночь не мог заснуть и всё поглядывал на небо, не портится ли погода, но небо оставалось ясным. Вот, думал я, сейчас он уже на мысе Хат или поблизости; хотя он, конечно, мог провалиться в трещину — это ведь дело случая; были моменты, когда я пугался: сейчас запуржит, погода в этих краях так неустойчива! После ухода Крина я оставил мистера Эванса одного и отправился в Угловой лагерь, благо до него не больше мили, посмотреть, не осталось ли там, на наше счастье, провизии.
И действительно, нашёл немного масла, сыра и патоки — она предназначалась лошадям. Я подошёл и к мотосаням и принёс оттуда — пока погода позволяет — ещё немного керосина. Потом привязал кусок брезента к бамбуковому шесту и водрузил над санями — теперь мимо не пройдёшь. В Угловом лагере нашёл записку от мистера Дэя; он предупреждал, что между ним и морским льдом, особенно в районе острова Уайт, масса опасных трещин. Я, конечно, расстроился — ведь именно там сейчас Крин. Пеший, он скорее угодит в трещину, чем если бы был на лыжах. Но мистеру Эвансу ни словом не обмолвился о трещинах, решил, что лучше ему об этом не знать. Сказал только, что нашёл записку и что всё в порядке.
19 февраля 1912 года
Сегодня мистеру Эвансу как будто чуть лучше, выглядит он пободрее, отдых пойдёт ему на пользу и поможет набраться сил. Мы с ним гадаем, когда может прийти помощь, но, день-другой, конечно, придётся подождать. Утром было очень холодно и сумрачно. Температура быстро падает. Сегодня вся наша палатка покрылась инеем — верный признак похолодания.
Утро выдалось очень пасмурное, но в течение дня небо прояснилось, однако мыс Хат всё равно не виден. Неужели бедняга Том ещё не дошёл до места? Еды у нас, считай, нет, только галеты в достатке, а вот с керосином порядок. Его с пол-галлона, задержится помощь и провиант выйдет — мы продержимся на кипятке. Я продумал план действий на тот случай, если помощь не придёт: конечно, надо быть ко всему готовыми, хотя мы не теряем надежды на лучшее. Мистер Эванс, конечно, не сможет идти, он и стоять-то уже не в состоянии.
Обнадёживает лишь то, что мы могли не заметить собак, тогда на мысе Хат кто-нибудь должен быть. Я замёрз и больше не могу писать. Теперь солнце заходит в полночь. Будь всё хорошо, мы бы сейчас были уже дома.
20 февраля 1912 года
Вторник, плохой день. Всё утро мела позёмка, временами она переходила в пургу. Весь день провели в палатке, стараясь согреться. Еды мало, только галеты. Мистер Эванс примерно в том же состоянии, но не унывает. Мы прокручиваем наше путешествие с начала до конца, в этих разговорах прошли все три дня. Как-то они там, те, что позади; если им повезло, они сейчас уже на Барьере{146}. Мы гадаем, в каком состоянии лёд у мыса Хат — не вскрылся ли, есть ли весточки из дому, хотя о доме стараемся вспоминать пореже — перечисляем только, что мы будем есть по возвращении. В наше меню, по-моему, попало всё вкусное, что только есть на свете.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.