«Шведская семья»

«Шведская семья»

– Узнай, наконец, что такое «шведская семья», – напутствовали меня друзья в Москве перед отъездом. – Шведы-то хорошо об этом знают.

– …Шведская семья? – переспросил Пэр Енеруд. – Я знаю, что шведы высоко ставят семейные ценности и супружескую верность. Это не значит, что двое будут жить всю жизнь вместе и умрут в один день. Измены, конечно, бывают. Но вообще-то общественное мнение осуждает двойную жизнь, обман. Не хочешь больше жить в этом браке – прекращай его. Влюбился в другую женщину – уходи к ней. Но не обманывай.

– Пэр, я вас спрашиваю не об обмане, как раз наоборот – о легализованном союзе нескольких партнеров. Так, во всяком случае, у нас понимают выражение «шведская семья».

– Первый раз слышу, – удивился Пэр.

Такой ответ на свой вопрос я слышала потом много раз. Никто из моих собеседников не только не понимал, о чем речь, но даже никогда не слышал такого словосочетания (как я, например, не подозревала, что за границей «русский салат» – это салат «оливье»).

И все-таки нашелся человек, который вспомнил:

– Да, так, кажется, иностранцы называли то, что у нас было известно как «стокгольмский брак». Было, впрочем, и еще одно словосочетание, более распространенное – «коллектив».

Это говорит 70-летний Магнус Йен, музыкант, сейчас он на пенсии.

– В середине 60-х я снял комнату в квартире, где уже жило несколько человек. И сразу окунулся в атмосферу упоительной свободы. Не нужно было думать о приличной одежде, а по дому и вовсе можно было ходить нагишом. Можно было не работать, жить на пособие, я еще немножко подрабатывал как музыкант. Но самая большая прелесть состояла в том, что можно было спать с тем, с кем хотелось. При обоюдном желании, конечно.

– У меня было три девушки: с одной я встречался в понедельник и вторник, с другой – в среду и в четверг, с третьей – в пятницу и субботу. В свою очередь каждая из них не ограничивала себя в выборе и «изменяла» мне, с кем хотела. Были и более-менее постоянные пары, но они в любой момент могли поменяться партнерами. Кроме того, популярностью пользовался и групповой брак. Дети были как бы общими: за ними ухаживали по очереди. И не очень приветствовалось, когда они слишком привязывались к своим биологическим родителям, a родители – к ним. Эта привязанность считалась проявлением «буржуазности». Особенно осуждалось такое чувство, как ревность. «Эта женщина что, твоя собственность?» – часто можно было услышать, если ты выражал недовольство, что твоя подруга провела ночь с другим. Вот на ревности я и споткнулся. Из всех женщин мне особенно приглянулась Анита. Очень уж много у нас было с ней общего, на многие вещи мы смотрели одинаково, нам нравилась одна и та же музыка. Я вдруг почувствовал, что не хочу спать, жить ни с кем другим. Но она нравилась и моему другу. И однажды она предупредила, что проведет ночь с ним, но потом обязательно вернется. И действительно вернулась. Но я не смог ее простить. Я страдал ужасно. И вдруг сразу понял, что весь этот «коллектив» – ужасная глупость.

Профессор Пэр Монсон тоже помнит то время. Правда, сам он в «коллективе» не жил, но иногда заходил туда к друзьям. Он нарисовал мне более широкую социальную картину и описал политический фон того времени:

– Это был конец 1960-х – начало 1970-х, время бурных студенческих волнений. Молодежь собиралась на манифестации против войны во Вьетнаме: здесь протест был даже более сильным, чем в самих США. Мы бастовали против империализма, против буржуазного порядка. Модно было быть коммунистом: либо сталинистом, либо маоистом, либо троцкистом. Я был коммунистом-троцкистом. И все мы выступали против буржуазности, в том числе против традиционной семьи. Отсюда и «коллектив» – как протест против устоявшихся семейных порядков. Отсюда и мода ходить нагим на глазах у других домочадцев. Между прочим, эта мода пришла из России.

– Что? – удивляюсь я. – Привычка ходить голыми? Да у нас это вроде никогда не было принято.

– Было. Движение «Долой стыд!» появилось у вас в 1920-е годы и именно по той же причине – как вызов всем традиционным нормам. Как протест против буржуазных устоев.

Я записываю то, что мне говорит Пэр, а он вдруг останавливается и уточняет:

– Только, пожалуйста, напишите, что даже в то вольное, бесшабашное время «коммуны» (то, что вы называете «шведской семьей») тоже были довольно редким явлением. А в большинстве своем общество жило по старым законам, довольно консервативным. Вот я приведу вам пример из собственной жизни.

…Это сейчас Пэр Монсон – всемирно известный ученый, политолог, профессор. А тогда он был студентом с большим запасом политического азарта, а заодно и неплохим музыкантом. Он играл на гитаре, сочинял песни.

Все его пятнадцать сочинений стали хитами, их исполняли и другие музыканты. И тогда он вместе со своим другом Бо Калстромом открыл звукозаписывающую студию. Потом, правда, они разорились, студию пришлось продать. Но то было время полета: он был популярен, активен, жизнь улыбалась. И он был влюблен.

– Это была прекрасная молодая любовь – чистая и пылкая. Сначала мы встречались на случайных квартирах, у друзей. А потом решили снять комнату и жить вместе. Но… счастье продлилось недолго. Старшая сестра подняла ужасный скандал: как это – сожительствовать, не будучи повенчанными? А ей, сестре-то, было всего 24 года: не старушка какая-нибудь, но даже и она была ограничена принятыми в то время нормами. Все эти «революционные» новшества просуществовали недолго, а уж теперь-то новые поколения даже и слышать об этом не хотят.

Вот и вся правда о «шведской семье».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.