Номенклатурный поворот

Номенклатурный поворот

– Ты что же, против «рынка»?

– Конечно, нет. Я хочу зарабатывать много денег и могу это делать. Но я против денег ради денег. Этот принцип хорош для сферы торговли, а не журналистики.

– Итак, все проиграли из-за твоего ухода с телевидения. Но кто-то это организовал. Значит, кто-то от этого выиграл?

– Конечно – руководство сегодняшних телекомпаний. С моим уходом, да и не только с моим, меньше осталось тех, с кем нужно было спорить, портить из-за этого кровь, здоровье. А значит, жить стало лучше, жить стало веселее.

– Ты специально упрощаешь ситуацию? Неужели ты думаешь, что сегодня на телевидении страсти бушуют меньше, чем при тебе?

– Мне кажется, что страсти сегодняшние далеки от проблем повышения качества конкретных передач и создания новых. В нижних телеэтажах идёт борьба за рекламный рубль или доллар, в средних – бесконечное деление телевизионного железа и площадей между двумя сёстрами-близнецами – двумя российскими телекомпаниями. Ну а в верхних – борьба, старая как мир, борьба за кресло и за близость его к креслу сегодняшнего руководителя страны.

– Ты в «огоньковском» интервью очень тепло и уважительно отозвался о двоих людях. Тем не менее ваши дороги разошлись.

– Ты имеешь в виду Сагалаева и Лысенко? Да, это одно из самых тёмных для меня мест во всей этой давней истории изгнания меня с ЦТ. Если бы она не имела продолжения, то и говорить было бы не о чем. Впрочем, всё по порядку. Действительно, в 1978 году, когда я пришёл в «молодёжку», Лысенко работал редактором-консультантом, а Сагалаев – заместителем главного редактора. То есть первый в меньшей, а второй в большей степени взяли меня под свою опеку. Я относился к ним обоим одинаково почтительно, хотя и чувствовал, что между ними существует, правда не на людях, откровенная недоброжелательность. Анатолий Лысенко – грамотный, эрудированный журналист, был источником самой разнообразной информации для молодых журналистов, что, безусловно, помогало нам при подготовке передач избегать тайных и явных идеологических камней. То есть он действительно был консультантом. Но как человеку творческому, ему безусловно хотелось делать и какое-то своё дело. Но такого дела не было. А были отдельные редкие передачи либо сюжеты в чужих программах. Ну а когда он был назначен заместителем главного редактора, вообще стало не до творчества. Ему поручили курировать «Взгляд». И он вынужден был превратиться в эдакого мальчика для битья, на котором начальники разных уровней срывали свою злость, либо в телефонную барышню, через которую высшее телевизионное руководство передавало нам, тем, кто делал «Взгляд», свои «руководящие» указания. Ну а в свободное от этих дел время Лысенко наговаривал каждому из нас гадости про другого, считая, по-видимому, что принцип «разделяй и властвуй» – лучший и главный принцип руководителя.

Ну а с назначением его директором Российской телерадиокомпании я думаю, что надежды на то, что этот безусловно одарённый человек скажет наконец своё слово в тележурналистике и сможет реализовать себя, растаяли.

Что касается Эдуарда Михайловича Сагалаева, то, несмотря на тринадцать лет совместной работы и незначительную разницу в возрасте, я так и не смог перейти с ним на «ты». Настолько глубоко я уважал его как талантливого журналиста (вспомните хотя бы «Двенадцатый этаж», «Взгляд», «Семь дней») и как прекрасного организатора телевизионного процесса. Редчайшее сочетание. И сколько бы мне ни наговаривал на него тот же Лысенко, я не слушал и слышать не хотел ничего плохого о своём идеале. И вот этот самый «идеал» вместе со своим «другом» Лысенко стал соавтором гнусного политического доноса на меня, который отправили в редакцию «Огонька». Там были настолько потрясены этим откровенным рецидивом 37-го, что категорически отказались его печатать. Правда, через несколько дней Сагалаев сам попросил снять его подпись с письма. Почему эти люди, тайно ненавидящие друг друга, вдруг объединились в столь неблаговидном деле? Не знаю. Но думаю, что не только уязвлённое самолюбие Лысенко сыграло здесь главную роль. С ним всё ясно. А вот Сагалаев… Здесь всё сложнее. Перестроечные ветры выдули из цековских кабинетов, отделов пропаганды ЦК КПСС и ВЛКСМ тех, кто руководил идеологией. И завотделами, инструктора и другая партноменклатура осели в редакциях газет, журналов, на телевидении. И стали медленно, но верно прибирать к рукам ту власть, которая стала выпадать из трясущихся рук старой партийной гвардии. Произошёл медленный, тихий переворот. Обладая прекрасной способностью к мимикрии, эти люди вскоре возглавили издания и передачи, обличавшие застой. А если учесть, что эти «новые» были не только молоды, но и бесконечно циничны, не только грамотны, но и хитры и беспринципны, то очень скоро практически вся официальная пресса и телевидение оказались в их руках. Кроме того, чтобы стать зав. отделом ЦК или зам. главного, а тем более главным редактором какой-либо редакции, в большинстве случаев надо было переступить порог Лубянки.

Поэтому, естественно, когда я в своём интервью не просто задел партийную номенклатуру, а высказал мнение о том, что руководство КПСС (и живое и мёртвое) необходимо судить, то я противопоставил себя системе, тем более что я раскрыл и попытки вербовки меня КГБ. Сагалаеву надо было выбирать. Либо открыто встать на мою сторону, а значит, естественно, стать врагом системы, либо, как сказал Александр Тихомиров, открыто «сдать» Мукусева. Сагалаев выбрал второе. Не только подписав на меня письмо в «Огонёк», но и заявив о моей отставке с должности директора Союза кабельного телевидения СССР. Что ж, чисто по-человечески понять его можно. Ведь у члена системы есть только два пути: либо с ней, а значит, постоянное повышение по службе, почёт и уважение, либо в окно или в петлю. Наивно думать, что та номенклатура, которая десятилетиями воспроизводила себе подобных, куда-то после августа 91-го вдруг исчезла, растворилась, дематериализовалась. Наоборот, особенно это чувствуется последнее время, она оправилась, консолидировалась и ведёт сейчас тонкую, умную работу по медленному возвращению себе того, что от них ушло, – власти, влияния и, как следствие, привилегий. И делается это при помощи структур бывшей Госбезопасности, которая прослушивает и записывает телефонные переговоры не только народных депутатов-демократов, но и правительства и руководства Верховного Совета. Этого не смог опровергнуть и сам министр Баранников на слушаниях в парламенте. Речь идёт о роли КГБ в августовских событиях. А мне сообщили, что на папках с расшифровками телефонных переговоров депутатов есть гриф «Хранить до 1995 года». То есть до тех пор, пока будет действовать наша депутатская неприкосновенность. Что будет дальше с нами, нетрудно догадаться. Впрочем, дело не в нас. Что будет со страной? Ведь если придёт бывшая партноменклатура к власти, то немедленно заснуют по городам чёрные грузовики-«машки», застучат топоры на лесоповалах, загремят выстрелы, польётся кровь невинных, а на столы очередных хватов и абакумовых, в дела новых врагов народа, лягут и записи телефонных разговоров нынешних демократов. Дай Бог, чтобы всего этого не было! Но то, что происходит сегодня, и то, как Ельцин летит к своему Форосу, к сожалению, не даёт повода для оптимизма.