Глава 13 Юноша из лагеря Джалозай

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 13

Юноша из лагеря Джалозай

Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.

Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький принц»

С Вакилом Карими мы встретились весной 2002 года. В один из первых моих визитов в Афганистан я приехал в Кабул и остановился в стоящей на улице Баги-Бала гостинице «Мир». За стойкой регистрации сидел пуштун в идеально отглаженном шальвар-камизе и жилете. Его круглое лицо обрамляла аккуратная бородка. Этот мужчина, подобно тысячам молодых афганцев, недавно вернулся на родину из эмиграции, поспешив домой сразу, как только услышал об изгнании талибов. Вскоре после нашего знакомства я узнал о его судьбе, которая была схожа с историями многих его соотечественников, проведших большую часть своей жизни в переполненных лагерях беженцев.

Детские воспоминания Вакила об Афганистане заканчивались 1979 годом, когда он, семилетний мальчик, был вынужден во время вторжения советских войск бежать вместе со всей семьей из родной деревни. В течение двух недель поселок бомбили советские истребители «МиГ», почти все дома были разрушены, многие жители убиты.

Четыре дня и четыре ночи добиралось семейство Карими до Пакистана. Они шли пешком, ехали на лошадях и ослах, потаенными горными тропами перешли границу и, наконец, осели в лагере беженцев Джалозай в тридцати с лишним километрах юго-восточнее Пешавара. Он был одним из самых крупных среди тех ста пятидесяти временных поселений, которые пакистанские власти наскоро построили для 4,5 миллиона афганских мухаджиров (беженцев), хлынувших в страну сразу после начала советской агрессии. Лагерь располагался в пустынной местности. Семьдесят тысяч беженцев ютились в хлипких палатках и под брезентовыми навесами. Водопровода, электричества, канализации здесь не было. Не имелось никакого транспорта; возможности заработать на хлеб тоже не предоставлялось. Охранники лагеря были жестоки к его обитателям, а администрация расхищала большую часть продуктов. Некоторые секторы палаточного городка открыто контролировались бандитскими группировками. В таком месте никто не захочет задержаться и на неделю, не то что на несколько месяцев.

Тогда еще Вакил не знал, что проведет здесь долгих двадцать три года.

Через неделю после того как отец Вакила Абдул Гхани привез в Джалозай семью, состоявшую из жены, шестерых детей, а также своего отца и сестры, он покинул родственников и отправился в Афганистан, где моджахеды вели ожесточенные бои. Так поступало большинство афганских мужчин: они возвращались на родину и бросались в горнило джихада.

Последнее, что сохранила память Вакила об Абдуле Гхани, это то, как тот обнял его и пообещал приехать через месяц. По сей день сын не знает, как и когда погиб его отец и где он похоронен.

Вакилу и его младшему брату Матиину пришлось искать себе применение. По настоянию матери, которая не умела ни читать, ни писать, но считала, что образование пригодится любому, мальчики начали ходить в школу. Занятия проходили ежедневно по полдня в большой палатке. Вторую половину дня дети работали, чтобы прокормить мать, деда и младших братьев. Они продавали воду, помогали взрослым в изготовлении кирпичей. Через некоторое время они выучили английский и организовали собственные вечерние курсы – мактаб. Они назывались Washington English Language Center. Сюда приходили амбициозные молодые люди, задумывавшиеся о своем будущем. Затем летом 2002 года до Вакила дошли слухи, что в гостиницу «Мир» в Кабуле требуется служащий со знанием английского. Зарплата – двести долларов в месяц плюс чаевые. Привлеченный этим предложением, он в одиночку пробрался в Афганистан и вскоре получил желаемую должность. В день моего прибытия он дежурил в холле и приветствовал посетителей.

Молодой человек с восторгом принял новость о том, что мы собираемся строить школы для девочек в его родной стране. «Афганистан – прекрасное место для такой работы! – воскликнул он. – Нам просто необходимо дать образование женщинам». Также он сказал, что знает идеальное место для первого проекта – это деревушка Лаландер в пятидесяти километрах северо-западнее Кабула, где старое школьное здание было разрушено советскими бомбардировками. «По чистой случайности» Вакил был родом именно из этого селения.

Я объяснил, что мы стараемся строить в самых отдаленных и малодоступных районах. Он кивал, вежливо слушал, а потом снова просил нас приехать в его родную деревню. Вакил стоял на своем с непробиваемым упорством, достойным Карла Роува, руководителя избирательной кампании и главы администрации Джорджа Буша-младшего. В последующие полтора года мы с Сарфразом регулярно останавливались в «Мире» и часто встречались с этим славным парнем, который вел себя как талантливый продавец подержанных машин: всегда улыбался, никогда не повышал голоса и свято верил, что, если он будет продолжать настаивать мягко, но со всей серьезностью, мы сделаем наконец исключение для Лаландера, вовсе не отвечавшего нашей политике строить «в конце всех дорог».

В один прекрасный день Вакил прекратил давление и перешел к другой стратегии: он начал красочно и трогательно рассказывать о бедах и несчастьях, обрушившихся на Лаландер, надеясь вызвать наше сочувствие. Каждый раз по приезде в эту гостиницу нам приходилось выслушивать долгие сетования на разбитые дороги, плохую воду, страшную бедность деревенских жителей и отсутствие какой-либо поддержки со стороны афганских властей.

Все это продолжалось более года. В какой-то момент все эти причитания до того утомили нас с Сарфразом, что мы допустили ошибку, решив подробнее разузнать о том, что же происходит в этом невеселом месте. Кажется, последней каплей стало сообщение Вакила о том, что талибы недавно начали налаживать наркотранзит через долину, где стоит селение. Случилось то, чего он так терпеливо ждал, – мы выказали некий интерес.

«Пожалуйста, поедем со мной и выпьем чаю с членами шуры – местными аксакалами, – загорелся он. – Вы все увидите сами».

Как тут можно было отказаться?

От Кабула до деревни Лаландер два часа езды. Она находится в самом сердце долины Чар-Асиаб и простирается вдоль реки, которая проложила себе русло среди рыжих и черных скал. Отвесные каменные стены поднимаются ввысь почти на 600 метров, а у самого их подножия цветут персиковые, абрикосовые, вишневые и тутовые деревья. Вокруг Лаландера также хорошо растет чеснок, так что воздух напоен сладко-пряно-острыми ароматами.

Несмотря на весь свой «рекламный талант», Вакил не исказил реального положения дел и не преувеличил масштабов разрухи. Грязная ухабистая дорога была ужасной, и хорошо тренированный бегун обогнал бы нас на финальном участке пути: последние пятнадцать километров мы преодолевали пятьдесят минут.

Постоянные обстрелы и бомбардировки превратили глинобитные деревенские дома в подобие древних руин Междуречья. Казалось, что мы перенеслись из XXI века в Средние века. Лишь ржавые остовы русских танков и бронетранспортеров напоминали о том, какая эра на дворе.

По прибытии мы отправились на джиргу, которую Вакил созвал специально к нашему приезду. Из разговора со старейшинами сразу стало ясно, что селению отчаянно нужна школа. Единственным доступным для местных детей видом образования были лекции по исламу, читаемые в мечети по инициативе некоего муллы – одного из трех духовных авторитетов поселка. Этот мулла был против светских уроков, но двое других, а также 160 местных семей с энтузиазмом выступили в поддержку строительства школы.

Во время джирги нам пришла в голову неплохая мысль. С одной стороны, деревня Лаландер казалась такой же всеми забытой и заброшенной, как многие другие поселения, в которых мы работали. С другой – относительная близость к Кабулу делала ее более доступной для посещения журналистами, спонсорами и официальными лицами из афганской столицы. Все эти люди в последнее время проявляли интерес к нашим проектам, но большинство из них не были готовы к непростому недельному путешествию в Бадахшан или Вахан. Может, стоило открыть здесь «показательное» учебное заведение, которое продемонстрирует всем желающим, чем мы занимаемся?

В начале 2004 года я выступил с таким предложением перед советом директоров ИЦА, одобрившим эту инициативу. Весной того же года жители города Лафайет в Калифорнии собрали 30 тысяч долларов на реализацию этого проекта. Также значительную сумму пожертвовал один адвокат, который хотел спонсировать конкретную школу. Вскоре началось строительство, надзор за которым с воодушевлением взял на себя Вакил. Он делал это бесплатно. В свои выходные (в четверг и пятницу он был свободен от работы в гостинице) молодой человек отправлялся из Кабула в деревню, чтобы посмотреть, как продвигаются дела, докупить материалы или решить другие текущие проблемы. Именно во время этих визитов он подружился с мальчиком по имени Гульмарджан.

Этот четырнадцатилетний подросток жил в Лаландере с пятью сестрами. В школу он никогда не ходил и с нетерпением ждал возможности наконец обучиться чтению и письму. По его мнению, уже давно пора было приступать к занятиям, а здание все еще не было готово. Он постоянно изводил Вакила разговорами о том, что строительство недопустимо затягивается и необходимо поторопиться. Пока Вакил был в Кабуле, мальчик старался пасти коз как можно ближе к будущей школе, чтобы наблюдать за происходящим, а потом все подробно докладывать куратору проекта. И вот в один из июньских дней, когда Гульмарджан, приглядывая за козами, следил заодно и за рабочими, все окрестности потряс гулкий взрыв.

Надо сказать, что Афганистан – одна из самых «густо начиненных» взрывчаткой стран мира. За время вторжения СССР и последовавшей за ним гражданской войны почти каждый клочок земли был заминирован.

По самым скромным подсчетам, до настоящего времени где-то под ногами афганцев скрывается 1,5–3 миллиона противопехотных мин. Каждый месяц они калечат или убивают около шестидесяти пяти мирных жителей.

И, как это часто бывает во время боевых действий, особые страдания выпадают на долю детей.

В тот день Гульмарджан подорвался на советской мине, заложенной лет двадцать назад. В результате нижняя часть туловища мальчика превратилась в кровавое месиво. Когда встревоженный отец прибежал на место происшествия, ему не оставалось ничего другого, как погрузить раненого ребенка на осла (машины ни у кого в деревне не было), а потом пересесть на велосипед, чтобы отвезти сына в ближайшую больницу – в Кабул.

Они не проехали и четверти расстояния до столицы, когда Гульмарджан умер на руках у отца.

* * *

В июле 2004 года я первый раз приехал на место строительства и был поражен, насколько продвинулось дело. Однако трагедия Гульмарджана омрачала всеобщую радость. Особенно тяжело мне было встретиться с отцом мальчика Файсалом Мохаммедом, который как-то зашел, чтобы поприветствовать меня.

Это был красивый мужчина с пробивающейся в бороде сединой и ярко-голубыми глазами. Ему было чуть за сорок. Он хотел показать мне, где похоронен его сын. Место, где взорвалась мина, находилось в пяти минутах ходьбы от строительной площадки. Недалеко была и могила подростка. На ней была возведена небольшая, около полуметра в высоту, пирамида из грубо обтесанных камней. Ее вершину венчал зеленый металлический цилиндр – старая советская артиллерийская гильза, в которой стояли белые и зеленые флаги (их часто ставят на могилах в Афганистане). Среди скал виднелись медные и железные обломки – фрагменты мины, которая убила мальчика.

Вакил, Сарфраз и я стояли в молчании, когда Файсал сложил руки и вознес молитву дуа о ребенке, тело которого покоилось под этими камнями. Для большинства мусульман рождение сына – главное событие в жизни, а его потеря – самое большое несчастье, какое только можно представить. Горе этого человека было столь велико, что захватило и нас. Кроме пяти дочерей, у него было еще два сына старше Гульмарджана, и оба тоже рано умерли. Жизнь Файсала Хака унес дифтерит, а Зияулла погиб в автокатастрофе. Теперь ушел и третий, последний наследник в семье. На лице несчастного отца отражались тоска и отчаяние, которые невозможно описать словами.

Мы стояли у могилы, погрузившись в печальные раздумья, а за нашими спинами раздавались звуки стройки. Менее чем в ста метрах от нас стучали молотки, раствор замешивался и распределялся мастерком по новым рядам камня. Эти отголоски мирного труда переплетались со словами молитвы – наверное, отсюда родилось ощущение, что рождение новой школы и смерть мальчика связаны между собой. Через некоторое время я повернулся к Файсалу и предложил выложить бетонную мемориальную тропу, соединяющую здание и могилу Гульмарджана.

Он кивнул в знак согласия и благодарности, а наш добровольный помощник Карими отправился к рабочим, чтобы передать им это решение.

Школа, о которой так радел Вакил, вышла очень красивой. Одноэтажное бело-зеленое здание на шесть классов с учительской и игровой площадкой во дворе расположилось на склоне холма у дороги, ведущей к небольшому яблоневому саду.

С северной стороны двора в скале вырублено двадцать ступеней, которые ведут к залитой бетоном дорожке. В конце ее – то место, где покоится Гульмарджан. Ему так и не довелось войти в класс и начать учиться. И все же мы все верим, что он связан – символически и духовно – со школой, о которой он так мечтал. Строительство здания было завершено, но история новой школы только начиналась.

С благословения отца энергичная и деятельная сестра Гульмарджана Саида пошла в первый класс. Она отлично учится и мечтает стать первой женщиной-врачом в истории Лаландера. А Файсал, который еще недавно был уверен, что все пять его дочерей должны сидеть дома, теперь возлагает на Саиду особые надежды и верит, что ей удастся сделать то, что не удалось братьям.

Сам отец семейства тоже решил учиться. Через несколько месяцев после гибели сына он записался на полуторагодичные курсы и стал профессиональным сапером. После них он поступил на работу в компанию RONCO, которая занимается обезвреживанием противопехотных мин по всему Афганистану. Ему хорошо платили (около пятисот долларов в месяц – в четыре раза больше, чем до этого). Но работа отнимала слишком много времени, так что Файсал мало виделся с семьей. Через некоторое время он оставил компанию, продал часть земли и занялся добровольческим трудом – поиском мин вокруг Лаландера. К сентябрю 2009-го он обнаружил и обезвредил тридцать взрывных устройств в районе деревни и у школы.

По окончании работ в деревне неподалеку от Кабула мы с Сарфразом решили предложить Вакилу должность директора по проектам Института Центральной Азии в Афганистане. Он принял это предложение и стал единственным пуштуном и мухаджиром, входящим в состав «грязной дюжины». Вот так он и стал одним из нас. Я решил, что именно этого парня, выросшего в лагере беженцев Джалозай, нужно послать на помощь подполковнику Коленде. Он должен был разведать обстановку в провинции Кунар, чтобы понять, сможем ли мы возвести школу на берегу реки, напротив американской военной базы.

* * *

В конце 2007 года я позвонил Вакилу и спросил, сможет ли он на неделю съездить в деревню Сав и не считает ли это путешествие слишком рискованным. Вопрос безопасности был для меня чрезвычайно важен. Мы оба понимали, что сейчас не самое подходящее время для таких предприятий.

Последние два года в Кунаре было неспокойно. Обстановка накалялась. Талибы не сдавались, привлекали на свою сторону новых бойцов, пополняя свои ряды религиозными фанатиками из Узбекистана, Чечни, китайского Туркестана, Саудовской Аравии. Исламисты со всех сторон хлынули в Афганистан. Многие из них до этого побывали в Ираке, где поднаторели в изготовлении самодельных взрывных устройств, организации партизанских вылазок и подготовке террористов-смертников. Результаты их деятельности были ужасными. По данным британского министерства иностранных дел и по делам Содружества Наций, в 2005–2006 годах терактов, совершенных самоубийцами – членами «Аль-Каиды» или талибана, увеличилось с 21 до 141, а количество приведенных в действие самодельных взрывных устройств – с 543 до 1297.

Волна насилия прокатилась и по относительно спокойным районам, которые не были охвачены военными действиями. Как сообщает Агентство ООН по делам беженцев, в 2007 году тридцать четыре сотрудника гуманитарных организаций были убиты талибами, а еще семьдесят шесть – похищены. Также исламисты начали борьбу с женским образованием, проводя карательные акции против учителей и их учениц и поджигая школы. В 2006 году произошла страшная расправа над Малим Абдул Хабибом, директором школы для девочек «Шаик Матхи Баба» в провинции Забул. Боевики пришли в дом ночью, подняли директора с постели, вытащили во двор и расстреляли на глазах у всей семьи.

В 2007 году журнал Time сообщил, что талибы убили трех старшеклассниц, вышедших из здания школы в провинции Логар. В нескольких районах Кандагара террористы бросали гранаты в открытые окна школ и плескали кислотой в лицо ученицам.

В соседней провинции Гильменд один учитель был застрелен бандитами на мотоциклах, один директор был убит и обезглавлен, и шесть женских школ были сожжены дотла. Британская газета The Guardian пишет, что к 2007 году закрылись почти половина из 748 афганских учебных заведений, расположенных в четырех южных провинциях, где талибы вели особенно активное наступление.

Вот в таких непростых обстоятельствах осенним утром 2007 года Вакил попрощался с женой, сел в старенькую «Тойоту Короллу» и направился на восток, в провинцию Кунар.

Первой его остановкой был Джелалабад, до которого он добрался через шесть часов. Там он встретился со своим другом по имени Гуль Мохаммед, у которого были родственники в Кунаре и который должен был сопровождать Вакила в опасном путешествии. Приятели переночевали в гостинице в городе и за ужином попытались расспросить других постояльцев о том, какова ситуация в районе, куда они направляются. Один из новых знакомых, как выяснилось, был сапером и недавно вернулся из тех мест. Его рассказ не сулил ничего хорошего.

«Местные живут относительно спокойно, – заявил сапер, вернувшийся из Кунара. – Но вот иностранцам или тем, кто на них работает, лучше там не появляться. Если отправитесь сейчас в Кунар, маловероятно, что вернетесь живыми».

Друзья вернулись в номер. Вакил всерьез начал сомневаться, не повернуть ли ему назад. На его полном попечении были жена, шестеро детей, мать и еще десяток родственников. Разве можно рисковать их благополучием? Да и стоит ли? Так и не приняв решение, он лег спать. И ему приснился вещий сон.

Во сне он сидел за компьютером, руки лежали на клавиатуре. Когда он нажимал Enter, экран окрашивался в ярко-зеленый цвет. Но когда он касался клавиши Backspace, цвет менялся на коричневый.

«Ввод» – зеленый, «Возврат» – коричневый.

Зеленый. Коричневый.

Зеленый. Коричневый.

Утром, когда он проснулся, то хорошо помнил свой сон. И смысл его тоже был ясен. Когда они с Гуль Мохаммедом закончили завтрак, Вакил встал из-за стола и объявил: «Ну, пора!»

– Ты возвращаешься в Кабул? – спросил его товарищ.

– Нет, – ответил Вакил. – Мы едем в Кунар.

– А я думал, что ты передумал, потому что это слишком опасно.

– Да, но этой ночью я видел сон, который подсказывает, что надо двигаться вперед.

– Что за сон? – удивился Гуль Мохаммед.

– Экран моего компьютера окрашивался в зеленый цвет, когда я нажимал Enter, и в коричневый, когда нажимал Backspace. Я думаю, все это значит, что, если мы не решимся поехать и помочь жителям деревни Сав со строительством школы, весь тот регион зачахнет. Он станет коричневым – безжизненным. Старики, женщины и дети нуждаются в нашей помощи. Поэтому надо ехать. Если я погибну, что ж, печально. Но я не могу игнорировать указание, посланное мне самим Аллахом. Он призывает меня к действию.

– Да, в этом есть резон, – кивнул Гуль. – Аллах Акбар! Поехали.

* * *

Из Джелалабада шоссе вело прямо на север в Гиндукуш. Они проехали через провинцию Нангархар и через десять часов были уже в Кунаре. Красота этого заповедного края поразила путешественников. Дорога петляла по заросшей лесом долине реки Кунар, вдоль нее попадались маленькие деревушки с глинобитными домами, окруженные ухоженными террасными полями. Они напоминали причудливый фанерный пазл. Вдоль оросительных каналов были высажены тополя – их бледно-зеленые листья ласково шелестели. А вдали сверкали заснеженные вершины гор.

Через каждые несколько километров располагались небольшие придорожные торговые центры, в каждом из которых были чайхана, раскладки с дешевой одеждой и пластмассовыми сандалиями, а также мясные лавки – здесь висели подвешенные на металлических крюках бараньи и телячьи ножки. Эти пасторальные сцены усыпили внимание залюбовавшегося ими Вакила.

Он забыл, что вся эта идиллия – театр военных действий.

Вакил никого не знал в Кунаре, но он вез с собой рекомендательные письма от Сахила Мухаммада, политика, представлявшего провинцию в парламенте. Был у него также список с именами местных авторитетных граждан, присланный подполковником Колендой. Когда наши герои прибыли в деревню Нари (американская база была всего в нескольких милях отсюда), они первым делом встретились с Хаджи Юссефом, шефом местной полиции. Это был мужчина благородной наружности. Его кожа отливала медью, а борода была тщательно подстрижена. Как и Вакил, он в юности долго жил в лагере беженцев в Пакистане. Правда, несколько лет назад будущий «шериф» решил примкнуть к талибам. Но уже через полгода понял, что не хочет иметь с ними ничего общего, и покинул движение. Сейчас бывшие братья по оружию занесли его в список своих первейших врагов и уже несколько раз покушались на его жизнь.

К удивлению Вакила, в Нари их приняли очень тепло. Никакой враждебности, о которой предупреждал сапер в Джелалабаде, не было и в помине. Наоборот, Хаджи Юссеф был рад познакомиться с прибывшими и со всем вниманием отнесся к рекомендательному письму от члена парламента. У него не возникло никакой настороженности, когда Вакил объяснил, что представляет американскую благотворительную организацию. Шеф полиции был лично знаком с командиром военной базы – они не раз встречались с Крисом Колендой на джиргах. Когда Вакил и Гуль Мохаммед рассказали о том, что ИЦА планирует построить школу в деревне Сав, Хаджи Юссеф тут же предоставил им охранника, который должен был проводить их в деревню.

Они пересекли реку по деревянному мосту, который построили американцы, и прибыли в Сав. Там Вакил отыскал старейшин и почтительно представился им. «Я ваш соотечественник-афганец, родом из деревни Лаландер, – сказал он. – Я работаю на американскую неправительственную организацию, которая хотела бы помочь вам с возведением школьного здания». Он попросил созвать по этому поводу джиргу. На ней среди прочих должны были присутствовать муллы из деревни Сав, а также из трех окрестных поселков, дети из которых смогут ходить в новую школу.

Следующим утром был собран совет. Вожди четырех населенных пунктов заявили, что они столь страстно жаждут начала строительства, что уже выбрали подходящий участок и готовы хоть сейчас подписать договор с ИЦА.

Вакил был обрадован и в то же время озадачен: он оказался не готов к такому быстрому развитию событий. Пришлось слегка умерить пыл старейшин. Он объяснил им, что перед тем, как подписывать соглашение, нужно собрать информацию и составить бюджет проекта. Кроме того, еще надо будет получить окончательное одобрение совета директоров и господина Мортенсона. При этом он заверил собравшихся, что они уже много сделали для воплощения в жизнь своей мечты, и школа, безусловно, будет построена.

Так мы выпили первую чашку чая в «кишащей талибами» местности.

Через месяц Вакил вернулся в деревню вместе с Сарфразом. Они прибыли с двойной целью: во-первых, надо было закрепить все договоренности с вождями Сава. Во-вторых, пора было познакомиться лично с командиром подразделения американского спецназа, который положил начало всей этой истории. Сначала они заехали к любезному шефу полиции в Нари, а потом направились к воротам тщательно охраняемой передовой военной базы. Там им пришлось вступить в долгие переговоры с солдатами Афганской национальной армии и объяснять, что они представители американской организации, чей начальник состоит в переписке с подполковником Колендой.

Как и все военные базы США, расположенные в Афганистане, ПВБ в Нари отличалась сложной и многоступенчатой системой безопасности. Чтобы преодолеть все эти кордоны, необходима была долгая предварительная подготовка; помимо этого, следовало получить рекомендательные и разрешительные письма и разными способами подтвердить свою лояльность. У Вакила с Сарфразом ничего такого не было – лишь обычные паспорта, да еще копия одного из электронных писем Криса.

По счастью, их сопровождал Хаджи Юссеф, который предложил сделать несколько выстрелов в воздух, чтобы привлечь внимание солдат и офицеров. Но мои сотрудники вежливо отклонили его предложение. После долгих согласований и расспросов гостей все же допустили к последним воротам, которые охраняли американские военные.

«А вы, наверное, Сарфраз и Вакил, заглянувшие к нам на три чашки чая? – весело приветствовал их один из американцев. – Полковник твердит о вашем приезде уже который день. Добро пожаловать!»

Через пару минут к ним вышел подтянутый и гладко выбритый офицер с нашивками подполковника на камуфляжной форме. Он тепло обнял гостей и произнес традиционное приветствие: «Ас-салям алейкум».

Они прошли по территории к бараку из гофрированного железа, где располагался кабинет командира, но по дороге Вакил заметил минарет маленькой изящной мечети. Удивительно было встретить ее тут, посреди американского военного лагеря. Он спросил Криса, можно ли зайти на молитву, ведь в дороге путешественники пропустили время намаза. «Мы приехали в Кунар издалека, и Аллах хранил нас в пути. Мы добрались живыми и здоровыми. Я хочу вознести ему благодарность», – сказал Вакил.

«Конечно, – отозвался хозяин. – А когда вы завершите молитву, вас будет ждать горячий чай. – Я также хотел попросить, чтобы вы оказали нам честь, поужинав на базе и оставшись у нас ночевать».

Чуть позже Сарфраз и Вакил познакомились еще с несколькими офицерами и другими обитателями базы. А вечером подали простую и вкусную еду, за которой трое мужчин вели оживленную беседу, продлившуюся далеко за полночь. Они говорили о жизни и быте окрестных деревень, а также о том, как сделать образование доступным для местных детей.

Общение с Колендой произвело на Сарфраза глубокое впечатление. Он не мог себе представить, что американский военный может столь живо интересоваться Афганистаном.

– Вы так много знаете о религии, политике, культуре этой страны, – заметил он. – Я называю все это «образом жизни». А как вы называете то, что пробуждает такой интерес к изучению национальных особенностей того или иного народа?

– У нас это называется «контртеррористической операцией», – без промедления отреагировал Коленда.

– Ах вот как, – поднял бровь Сарфраз. – Сложный, но полезный термин! Надо бы запомнить, что это «этнография на военный манер».

* * *

В тот раз Сарфраз и Вакил провели в Кунаре целую неделю. Они побывали в разных деревнях, встречались с муллами, старейшинами, командханами и выпили много литров чая. К концу поездки было окончательно решено, где будет находиться школа для жителей Сава и его окрестностей и сколько учеников будут в ней учиться. Старейшины сформировали комитет для надзора за строительством и учета расходов. Местному сообществу был передан авансовый взнос в тысячу долларов, чтобы начать работу.

Она стартовала в мае 2008 года и продолжалась все лето, хотя по всему Кунару шли ожесточенные бои. В тот период погибло самое большое с 2001 года число военнослужащих США и НАТО. 13 июля у контрольного пункта близ нуристанской деревни Ванат, что всего в одном дне пути от Нари, в ходе жестокой, длившейся целый день перестрелки с талибами были убиты девять американских солдат. Пятнадцать получили ранения. Такую печальную статистику приводит журнал Stars and Stripes, отметив, что с самого начала кампании Соединенные Штаты ни разу не несли столь значительных потерь в ходе одного сражения.

Школа в Саве – наш первый проект в зоне активной террористической деятельности талибана – была построена вскоре после седьмой годовщины 11 сентября. Тогда стало известно, что потери США в Афганистане впервые превысили те, что мы несли в этом году в Ираке. Печальная веха! Вскоре талибан еще раз напомнил нам о себе.

Через неделю после окончания строительства под покровом ночи на дверь школы кто-то прибил написанную на урду записку. В ней говорилось, что если порог этого здания перейдет хоть одна девочка старше четырнадцати лет, то вся постройка будет сожжена, а семейство, решившееся отправить дочерей учиться, уничтожено.

Эти угрозы привели жителей деревни в бешенство. Была снова созвана джирга. Старейшины постановили, что не дадут себя запугать и будут следовать заранее намеченному плану. На следующую ночь поступило новое «предупреждение». Злоумышленники подожгли дверь дома, который снял Вакил, чтобы использовать его как временное учебное помещение на период строительства. Опять собрались аксакалы и на этот раз решили ответить на брошенный вызов. При этом они не взялись за оружие, а придумали кое-что поинтереснее. Директором был назначен местный мулла Маульви Матиулла. Директор школы был одним из самых авторитетных духовных лидеров во всей округе. Он досконально знал заповеди Корана и все тонкости учения ислама. И в то же время этот ревностный адепт веры высоко ценил светское образование. Он считал, что не только мальчикам, но и девочкам полезно изучать естественные науки, географию, а также языки – осваивать основы чтения и письма на дари, пушту, английском и арабском.

Мулла немедленно призвал к себе нескольких самых влиятельных боевиков талибана и сообщил, что его школа неприкосновенна, а если кто-то осмелится причинить вред хотя бы одному из учащихся или учителей, то это будет расценено как оскорбление ислама. Вскоре после этой встречи записка загадочным образом исчезла с двери. Новых угроз так ни разу и не поступало, а школа благополучно существует и по сей день.

Тем временем Вакила необычайно вдохновил успех проекта в Саве, и они с подполковником Колендой начали выбирать место для очередной школы в Кунаре.

Примерно в тридцати километрах от Сава находилось селение Самарак, жители которого очень хотели дать детям образование. Деревня находилась высоко в горах, откуда открывался великолепный вид вдаль на возвышавшиеся на севере вершины Гиндукуша. За ними скрывались долины, где расположились наши бадахшанские и ваханские школы. Практически отрезанный от внешнего мира из-за своего положения, Самарак нередко служил прибежищем скрывающимся в горах талибам, которые покупали у местных жителей мясо, хлеб и другие припасы. При этом те же обитатели Самарака поддержали Вакила, когда тот предложил построить там школу. С их помощью мы возвели здание с пятью классами, которое к концу 2008 года открыло двери для 195 учеников. Местная демографическая ситуация сложилась так, что две трети учащихся новой школы составляли девочки. Безусловно, этот факт вряд ли пришелся по вкусу боевикам.

* * *

Когда Вакил впервые отправлялся в Кунар из Джелалабада, мы и представить себе не могли, какой размах в этом регионе вскоре получит наша деятельность, начатая с подачи подполковника Коленды. К осени 2009 г. было построено девять школ в районе Нари, а в соседнем Нуристане создана школа для девочек в селении Барги-Матал. А ведь в этих местах буквально на каждом шагу можно было наткнуться на бандгруппы талибов. Шеф местной полиции говорил, что деревня находится «в кольце из автоматов Калашникова».

В такой ситуации наши успехи казались особенно удивительными. Они произвели сильное впечатление на Вакила и Сарфраза, которым пришла в голову сумасшедшая идея. Как-то жарким летним вечером, когда мы втроем сидели во дворе гостиницы «Мир», они решили ею со мной поделиться.

– Не хочешь ли послушать, какой гениальный план на будущее мы разработали для ИЦА? – спросили меня коллеги.

– Да, – ответил я. – Было бы неплохо знать, что нас ждет впереди.

– Отлично, сейчас мы тебе все покажем, – заявил Сарфраз, развернул карту Афганистана и положил ладонь на изображение северо-восточной части страны.

– Вот школы, которые мы построили в Вахане.

Я кивнул.

– А это, – Сарфраз указал на область, расположенную южнее, – то, что мы построили в Нуристане и Кунаре. Сравнительно недалеко от них – район, где воплощались в жизнь бадахшанские проекты, так?

Я снова кивнул. Палец Сарфраза продолжал двигаться на юго-восток.

– Вот школа в деревне Лаландер неподалеку от Кабула, о которой так ратовал Вакил. Видишь, как территориально связаны между собой эти проекты?

– Похоже, связаны, – подтвердил я.

– Разве ты не замечаешь, в каком направлении мы все время (лишь с небольшими отклонениями) двигались? Посмотри, куда ведет нас судьба!

Я все еще не понимал, куда он клонит.

– Вот сюда! – воскликнул мой друг, торжественно ткнув пальцем в поселение в самом центре Урузгана, пыльной и нищей провинции, расположенной чуть севернее Кандагара, родного города талибов.

Я взял очки Сарфраза, внимательнее посмотрел на карту и увидел селение Дех-Рауд.

– Но здесь же, кажется, находится один из опорных пунктов Муллы Омара? – вспомнил я одноглазого вождя талибов.

– Точно! – радостно подтвердил Вакил. – И мы с Сарфразом подумали, что через пятнадцать или двадцать лет, перед тем как уйдем на пенсию, мы построим школу рядом с домом Муллы Омара, на соседней улице.

– И не просто школу… – добавил Сарфраз.

– Конечно, – подхватил Вакил, – это будет женская школа для девушек-старшеклассниц!

– И если у Муллы Омара будет дочь… – не унимался Сарфраз.

– Она пойдет учиться в эту школу! – победно выпалил Вакил.

Теперь я понял их замысел.

Наши проекты должны были сложиться в цепочку форпостов женского образования. Они образуют некое подобие Великой китайской стены, протянувшейся через весь Афганистан от края до края. Куда ни сунься, талибы и «Аль-Каида» везде будут натыкаться на школы для девочек.

Я с сомнением покачал головой. Но тут Сарфраз улыбнулся, поднял рубаху и показал скрывающуюся под ней футболку с нанесенной несмываемым маркером надписью на дари: «Йа Дех-Рауд йа хеекх!» Это можно перевести приблизительно как «Даешь Дех-Рауд!».

«Вы хоть понимаете, ребята, насколько это безумная идея?» – спросил я.

Человек с перебитой рукой и человек из лагеря беженцев Джалозай переглянулись, кивнули, а дальше выдали такое, чего я никогда не забуду.

Они дружно расхохотались.

Сарфраз и Вакил смеялись долго, а потом притихли и задумались. Каждый всматривался вдаль, гадая, что принесет ему грядущий день. Каждый понимал, что на достижение поставленной цели, возможно, придется положить всю оставшуюся жизнь.

В тот момент мы и не догадывались, что будущее гораздо ближе, чем нам кажется. Вскоре оно настойчиво постучало в наши двери.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.