Культ и болезнь

Культ и болезнь

К началу 1960-х вся страна знала Брежнева в лицо. Он выделялся обаянием, нравился женщинам. Больше всего одобряли приход Брежнева к власти в 1964-м те, кто был недоволен нелепым внешним, неказистым видом Хрущева. Хрущев сетовал: «Мало, что он красавец, гроза баб, а как его люди любят… Леониду не надо бороться за власть, люди сами его толкают». Брежнев казался бравым и добродушным фатом. Он был обходителен с женщинами, это бросалось в глаза даже на официальных церемониях. Смотрел на них не мертвым глазом. Если в речах возникал «женский вопрос» (скажем, вполне протокольная ремарка, что необходимо смелее выдвигать женщин на первые места в партийной и хозяйственной работе) – по интонации было ясно, что он искренне симпатизирует слабому полу и знает толк в женщинах. Некоторых смущал налет мужской самовлюбленности. Костюм, галстук, одеколоны, прическа – все это много значило для Брежнева, он стремился к элегантности. Один мемуарист отметил: Брежнев не мог пройти мимо любой полированной поверхности, не полюбовавшись на свое изображение. Не случайно и Сталин в легенде, в которой, несомненно, есть доля исторической правды, назвал Брежнева «красивым молдаванином». Обаяние эпикурейца сыграло ключевую роль в карьере Брежнева!

Своему помощнику, Андрею Александрову-Агентову, Брежнев признавался: «Обаяние – это очень важный фактор в политике». Брежнев любил пофорсить, ввел в моду летние пиджаки-куртки, которые называл «тужурками». Уважал труд фотографов, приблизил к себе фотохудожника Владимира Мусаэльяна. Если нравился себе на фотографии – по-детски радовался, говорил: «Я здесь, как Ален Делон!». Из актеров считал похожим на себя еще и Вячеслава Тихонова. Боялся растолстеть, следил за весом. В 1950 – начале 1960-х он был полнее, чем в старости, когда увлекся плаванием, диетой и ежедневным взвешиванием. Свой вес он чуть ли не ежедневно записывал в дневник. На весах Брежнев не экономил. На даче Брежнева всегда имелись весы новейших моделей. Он часто менял весы, надоевший экземпляр передавал в больницу. Брежневский дневник демонстрирует нам образ истинного простого советского человека, который был заядлым хоккейным болельщиком, любил цирк, игру в домино и отдых у воды: «Завтрак. Бритье. Плавание. Сегодня заснул на качающемся снаряде на берегу», «Забили в косточки с Подгорным», «Днем немного погулял. Потом смотрел, как ЦСКА проиграл «Спартаку». Молодцы, хорошо играли!», «Михаил Евстафьевич прислал синюю рубашку с пуговичками до низу, но не шерстяную».

Была в Брежневе и бацилла мещанства, опасная в социалистическом обществе. В те годы эта бацилла распространилась и на широкие народные массы, увлекшиеся собиранием хрусталя, ковров и книг под цвет обоев. Сам Брежнев говорил на ХХV съезде: «Мы добились немалого в улучшении материального благосостояния советского народа. Мы будем и дальше последовательно решать эту задачу. Необходимо, однако, чтобы рост материальных возможностей постоянно сопровождался повышением идейно-нравственного и культурного уровня людей. Иначе мы можем получить рецидивы мещанской, мелкобуржуазной психологии. Этого нельзя упускать из жизни». В то же время ни в одной стране мира не было такого количества осмысленных, облюбованных домашних библиотек и замечательных коллекций, которые собирали простые советские люди (не миллионеры!), увлеченные стариной, филателией или бабочками… Брежнев не был Павкой Корчагиным, не превращал жизнь в тотальный трудовой подвиг. Любил развлечения – охоту, дружеские застолья, развлекательное кино. Грустил, когда врачи ограничили его рацион, на одном банкете жаловался Виктору Суходреву: «Я здесь есть ничего не могу… Приеду сейчас домой, там и покушаю: съем вареное яичко, две сосиски – вот и весь мой ужин». Любил телепередачи «В мире животных» и «Кабачок 13 стульев». Телевизионный кабачок считался эталоном пошлости и глянца по-советски. Помните, как манерно, по-кошачьи на всю Америку поздравляла с днем рождения президента Кеннеди Мэрилин Монро? Отметим: Брежнев не докатился до такого балагана. Все-таки коммунистическая мораль оказалась сильнее американской пуританской! Мы и представить не можем, чтобы какая-нибудь пани из «Кабачка…» (а все они не уступали Монро ни обаянием, ни броской силой кокетства) публично поздравила Брежнева в развязно эротическом стиле. Брежнев не превращал политику в шоу-бизнес. Хотя «в свободное от работы время» отдавал должное легкому жанру.

Усмирял ханжество Суслова, давая дорогу спорным кинокартинам. «Белорусский вокзал» заставил его плакать. «Кавказская пленница» – хохотать, повторяя шутку про украденного члена партии. «Белое солнце пустыни» восхитило: получше американских вестернов. Брежнев благословил и «Иронию судьбы» – нашу сокровенную новогоднюю сказку. Не попадись эти картины Брежневу – не избежать им нового тура утомительных цензурных правок. Вкус простодушного и жизнелюбивого человека. Это был представитель большинства на троне, тем и ценен. Именно поэтому «брежневская» массовая культура порождала эталонные образцы на 20—30 лет вперед. Это было искусство, сообразное народу в стране, где народу был сообразен генеральный секретарь, живший со смаком. Даже смертельно больной Брежнев, когда его привели на спектакль «Так победим!», громко отметил актрису Проклову: «А она хорошенькая!». Это был почти предсмертный возглас эпикурейца.

В середине семидесятых пропаганда взяла курс на культ Брежнева. Стремление сплотить общество, раздув популярность политического лидера, – это не новость. Даже на пике бюрократических восторгов «лично Леонидом Ильичом» телевидение показывало его не столь настойчиво, как нынешний российский властный тандем. После семидесятилетнего юбилея Брежнева почти ежегодно выходят документальные фильмы о нем – такие, как премированная «Повесть о коммунисте» с диктором Смоктуновским – фильмы патетические и задушевные. Особенно удался фильм, в котором дикторский текст читал Вячеслав Тихонов – любимый актер Брежнева в последние годы. Брежнев восхищался Тихоновым и в «Семнадцати мгновениях весны», и в «Белом Биме, Черное Ухо». Он же, как чтец, выразительно исполнял брежневские воспоминания.

Тогдашнюю программу «Время» стали называть «И это все о нем – и немного о погоде». Такая беда: чем хуже выглядел Брежнев, чем сложнее было ему говорить – тем пышнее были славословия. Недуги одолевали. Скрывать их было нельзя – и Брежнев иногда откровенничал даже с иностранными партнерами. То ли расхолаживал их, накапливая силы, то ли пытался сдружиться. Жискар Д’Эстен относился к советскому вождю с уважением. По его воспоминаниям видно, что Брежнев произвел на француза сильное впечатление: «Мы садимся в громадную черную машину Брежнева, и кортеж неспешно отправляется в Москву. Наши переводчики сидят напротив нас. У меня теперь новый переводчик. Молодая женщина русского происхождения Катрин Литвинова… Она старательно поджимает колени, чтобы не задеть нас. Леонид Брежнев с некоторым удивлением разглядывает ее смазливое личико со светлой кожей славянки… Брежнев сразу же принимается объяснять:

– Я приехал встретить вас в аэропорту вопреки мнению врача. Он запретил мне это. Вам, должно быть, известно, что в последнее время я отказываюсь от визитов. Но я знаю, что вы содействуете развитию добрых отношений между СССР и Францией. Я не хотел бы, чтобы мое отсутствие было неверно истолковано. Вы наш друг.

Он сидит, откинувшись назад, в своем сером пальто. На лбу проступают капельки пота. Он вытирает его платком. Но вот Брежнев снова начинает говорить. Он произносит по-русски какую-то короткую фразу, не напрягая голоса. Переводчик воспроизводит ее почти так же – спокойным и отрешенным тоном:

– Должен признаться, что я очень серьезно болен.

Я затаил дыхание. Сразу же представляю, какой эффект могло бы произвести это признание, если бы радиостанции разнесли его по всему миру. Знает ли он, что западная печать каждый день обсуждает вопрос о его здоровье, прикидывая, сколько месяцев ему осталось жить? И если то, что он сказал мне, правда, способен ли он в самом деле руководить необъятной советской империей? Между тем он продолжает:

– Я скажу вам, что у меня, по крайней мере, как мне говорят врачи. Вы, наверное, помните, что я мучился из-за своей челюсти. Вы, кстати, обратили на это внимание в Рамбуе. Это раздражало. Но меня очень хорошо лечили и теперь все позади.

В самом деле, кажется, дикция стала нормальной и щеки уже не такие раздутые. Но с какой стати он сообщает все мне? Понимает ли он, чем рискует? Отдает ли себе отчет в том, что рассказ об этом или просто утечка информации губительны для него?

– Теперь все намного серьезней. Меня облучают. Вы понимаете, о чем идет речь? Иногда я не выдерживаю, это слишком изнурительно, и тогда приходится прерывать лечение. Врачи утверждают, что есть надежда. Это здесь, в спине.

Он с трудом поворачивается.

– Они рассчитывают меня вылечить или, по крайней мере, стабилизировать болезнь. Впрочем, в моем возрасте разницы тут почти нет!

Он смеется, сощурив глаза под густыми бровями. Потом следуют какие-то медицинские подробности, касающиеся его лечения, запомнить их я не в состоянии. Он кладет мне руку на колено – широкую руку с морщинистыми толстыми пальцами, на ней словно лежит печать тяжелого труда многих поколений русских крестьян.

– Я вам говорю это, чтобы вы лучше поняли ситуацию. Но я непременно поправлюсь, увидите. Я малый крепкий!».

Он не поправился. К 65 годам здоровье Брежнева подорвано по всем фронтам. Счастливчик как будто расплачивался за карьерные удачи, за то, что живым вернулся с войны. Главная причина – переутомление. Даже с зубами ему не везло! Грустно читать Жискар Д’Эстена. Хотя очевидно, что Брежнев играл с ним, все его признания были дипломатическим ходом. Но – не обманным, а правдивым.

До поры до времени Брежнев относился к своей славе с самоиронией. Многие вспоминают, как он вычеркивал из речи, которую подготовили для вождя специалисты вроде Бовина и Арбатова, мудреные цитаты: «Неужели вы думаете, что кто-то поверит, будто Леня Брежнев читал Маркса?». Впервые представ перед соратниками по Битве за Кавказ в маршальском мундире, Брежнев сказал едва ли не извинительно: «Вот, дослужился…»

Брежнев стал героем киноэпопеи «Солдаты свободы», но нужно сказать, что в этом киносериале были увековечены все лидеры стран Восточного блока, даже Янош Кадар и Чаушеску. Роль Брежнева исполнил Евгений Матвеев. Брежнев, просматривая фильм, сказал жене: «Похож. Может быть, это я? Брови точно мои». А в песнях фамилия Брежнева не упоминалась. Даже в знаменитой «Малой Земле» Пахмутовой и Добронравова не прозвучала фамилия вождя. Там даже намека нет на политрука Брежнева:

Малая Земля, священная земля,

Братство презиравших смерть.

И все.

Даже Сергей Михалков – чуткий знаток политеса – написал о Брежневе, не назвав его па фамилии:

Человек партийной чести,

Он полвека был в строю

И вошел со мною вместе

В биографию мою.

Кстати, очень точно ухвачена брежневская суть: быть вместе с современниками, одним бойцом из многих, быть причастным к судьбам Родины, истории, но остаться, по большому – сталинскому – счету, без имени.

Только под конец брежневской эпохи, когда славословия вокруг «Малой Земли» и «Возрождения» хлестнули через край, появилась песня о генеральном секретаре, в которой прослеживался жизненный путь Брежнева. Но – внимание! – и в этой песне не прозвучала фамилия «Брежнев», он лишь назван по должности:

Спасибо вам за ваш великий подвиг,

Товарищ генеральный секретарь!..

Эта песня звучала недолго, мало кому запомнилась и – подчеркну еще раз – в ней был соблюден лицемерный антикультовский запрет на упоминание фамилии вождя. Все равно песня была дифирамбом Брежневу и имела отношение к культу Брежнева!

В последние годы Брежнев стал в известной степени сказочным царем Додоном, который «царствовал лежа на боку». Каганович говорил о Брежневе: это Манилов, но честный человек.

1982-й начался для Брежнева трагически. В феврале умер днепропетровский друг Леонида Ильича, Константин Степанович Грушевой. До войны – партийный работник, с военных лет оставшийся в рядах армии. Брежнев не забывал его, сделал кандидатом в члены ЦК, не раз награждал орденами. На похоронах генерал-полковника Брежнев рыдал. В марте, в Ташкенте, Брежнев решил пойти «в народ» на авиационном заводе, где в сборочном цеху строился космический корабль «Буран». Стропила деревянной площадки не выдержали людского наплыва – и площадка рухнула с четырехметровой высоты на группу товарищей, в которой были Брежнев, Рашидов и их охрана. Охранники несколько минут на весу держали деревянную площадку с людьми, чтобы генерального секретаря не придавило. Пораненный Брежнев хладнокровно воспринял это событие, попросил никого не наказывать.

Леонид Ильич умер после праздника, исправно выполнив мавзолейный ритуал 7 ноября 1982 года, подняв тост за революцию. Накануне даже побывал на охоте. Стрелять Брежнев уже не пытался, просто дышал воздухом охоты, смотрел, как стреляют другие. Чем не смерть эпикурейца? Закончилась эпоха. Как выяснится позже, после смерти Брежнева начался эпилог истории Советского Союза.

Гроб с телом Брежнева опускали в могилу с неожиданным шумом. Вся страна ахнула: «Уронили!». Потом знатоки разъясняли, что это просто прощальный залп салюта совпал с опусканием гроба, но этому мало кто поверил.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.